– Хорошо…
Девочка поправила надетую на голову корону, ее корону, сделанную из резинового мяча, и вспомнила себя на приеме у зубного, стоматолога, как любит говорить папа. Стоматолог – это такое длинное запутанное слово, и пока его произносишь, успеваешь забыть, что речь идет о враче. Тогда главное было подготовиться и сказать себе: «Я не боюсь». И действительно, становилось не так страшно.
– Я не боюсь, – сказала девочка. Она встала спиной к входной двери и увидела свое многократно повторившееся изображение, уходящее в бесконечность. Там, с другой стороны этой зеркальной бесконечности, находилась добрая и могущественная Яблоня-Мама, и она всегда помогала Доре. Всегда, когда требовалась помощь. А разве сейчас не такой день?! Даже несмотря на то что он самый короткий в году.
А потом Дора услышала голос Олежи. Она тут же убедила себя, что этот голос вовсе не испуганный, а просто очень удивленный.
– Дора, молоко, – проговорил Олежа. – Оно скисает… Молоко скисает прямо на глазах.
Девочка обернулась, и Олежа вдруг увидел, что она совсем бледная. Большая полая тишина вытеснила из холла все звуки. Птза Доры расширились – эмалированная миска скисшего молока стояла на низком трехногом табурете. Девочка подняла голову, словно соглашаясь с тем, что увидела, и в этой мгновенной тишине, сотворившейся из чего-то липкого, как остывший кисель, повис ее голос. Очень негромкий. Но Олежа все же почувствовал прикосновение этого липкого холодного киселя к своей спине.
– Они за дверью, – прошептала Дора.
Снова вошла Блонди, выглядела она озадаченной.
– Знаешь, я уже несколько раз звонила в эту квартиру… Я не хотела тебя беспокоить, но там никто не отвечает.
Юлик посмотрел на Блонди и подумал, что ее пшеничные локоны иногда кажутся золотыми. В ту пору, когда он еще был скрипачом, Юлик мечтал дружить именно с такой девочкой – златовлаской. И он выдумал ее и даже дал ей имя. И перед сном он рассказывал себе истории про то, как играет ей на скрипке, и даже про то, как он защитил ее от пролетарских детей, бьющих по пальцам. К счастью, все это было давно забыто, и вот всплыло в самый неподходящий момент… Наверное, такое бывает.
– Хорошо, Блонди, я позвоню сейчас сам, – проговорил Юлик и с грустью подумал: «Конечно, Блонди, тебе там и не ответят. Уже слишком поздно… Теперь я должен сделать это сам».
Блонди еще какое-то время с тревогой смотрела на Юлика, затем спросила:
– Ты уверен, что все в порядке?
О чем это она?
– Да, Блонди, иди к себе. Знаешь, принеси что-нибудь выпить… Крепкого и холодного. И сделай две порции… Ну, в смысле, себе чего захочешь – там вроде бы оставался «Бали». Но мне – крепкого. Хорошо?
– Я сейчас все сделаю… Слушай, если хочешь, я еще попробую дозвониться?
– Нет, спасибо. Будет лучше, если ты принесешь мне водки. Или «Блэк лейбл».
– О'кей… Ты знаешь, может, он просто уехал?
О чем это она опять?
А ты не знаешь? Она– баба, а бабы все чувствуют спиной, как кошки. Вот о чем она опять…
– Возможно, если ты имеешь в виду Хотаба…
Юлик снял трубку и подождал, пока за Блонди затворилась дверь. Еще не поздно послать все к черту! Не лезть в это темное дерьмо. Отстраниться, сделать вид, что ты ничего не понимаешь. Взять Блонди и уехать с ней на недельку. Если проблема не решается, надо просто выйти за рамки проблемы. Просто уехать. Сделать Блонди подарок.
«Нуда, – Юлик усмехнулся, – купить, например, шубу… Изобразить парочку влюбленных где-нибудь на солнечных курортных островах… Ладно, плевать на это слащавое дерьмо… Потом всю жизнь не расплатишься».
Юлик набрал номер Дяди-Витиной квартиры и некоторое время слушал длинные гудки. Не отвечали. Затем он положил трубку на место. Хотаб не мог оттуда уехать. Просто так не мог. Тут же зазвонил телефон. Юлик быстро снял трубку.
– Чего, соскучился? – услышал он шальной, насмешливый голос, но все страхи, загнанные в темные углы давнего прошлого, запертые в бесконечно далеких комнатах, начали оживать, еще чуть-чуть – плотины прорвутся и от бананов не останется и следа. – Я сейчас приду… Тебя же предупреждали, что бананы могут начать гнить. Не поверил?! А зря!
Юлик вдруг почувствовал, что телефонная трубка стала липкой, как внутренняя сторона банановой кожуры, а линия уже разъединилась. Но вместо коротких сигналов конца связи снова пошли длинные гудки вызова абонента. Казалось, они звучали бесконечно далеко, в чужих пространствах, откуда нет возврата и где уже никогда не будет ничего, кроме холода абсолютного непререкаемого одиночества. И эти гудки сейчас увлекали Юлика за собой. А потом с другой стороны телефонной линии, с другой стороны этой бесконечности он услышал слабый, смертельно перепуганный и совсем больной голос – капли пота побежали по его лицу, оставляя липкий след и падая на ворот рубашки, очень дорогой рубашки «Босс», купленной в Париже любимой мамой. Потому что это был его собственный голос. Панически перепуганный голос господина Ашкенази вырвался на свободу и сейчас отчаянно взывал:
– Спаси меня, Юлик! Они гниют… Бананы начали гнить! Спаси меня…
Потом всплыла мысль: «Вот и все… Я, наверное, просто схожу сума!»
А потом прежний, не Юликов, голос, шальной и совсем безумный, произнес:
– Спаси меня… Надо же! Поздно! Гкиют, гниют бананы. Вовсю. Я же сказал, что сейчас приду. Сейчас открою дверь. Смотри – именно так обычно гниют бананы…
Юлик вдруг понял, что ему надо немедленно все это прервать, он отбросил трубку в сторону, но дверь уже открылась. На пороге стояла Блонди с двумя стаканами спиртного в руках. Она встревоженно поглядела на Юлика, но он уже все понял. Нет, вовсе не спиртное приготовило сейчас это белокурое длинноногое… Нет. Увы. В руках Блонди держала по спелому желтому банану. Очень спелому. И если такой банан сразу не съесть, то он тоже может начать гнить. Блонди сделала несколько шагов, как-то странно-игриво виляя бедрами.
– Ты боишься девушек? – поинтересовалась Блонди голосом, который всю жизнь казался невинным, и лишь сейчас вы поняли, насколько ошибались. – И правильно. Лишь только когда покупаешь, можно достичь ощущения власти… Лови! – И она кинула ему один банан.
Затем подошла ближе. Изящные пальчики Блонди очистили кожуру банана до половины, они поглаживали обнажившуюся мякоть и становились липкими. Блонди провела языком по банану, дошла до того места, где расходилась кожура, и вернулась обратно, затем коснулась его губами, изображая сладострастие, отправила банан в рот, сделав несколько поступательных движений, а потом подняла на Юлика большие, чуть раскосые и совершенно развратные глаза:
– Они гниют, милый, но как они прекрасны! Как оргазм на пороге смерти. Как-нибудь мы поговорим с тобой об оргазмах, милый… У нас теперь будет много времени… – Она сделала еще шаг к Юлику.
В это время на огромном экране «Сони-Тринитрон» появилась яркая и торжественная надпись: «Бананы гниют». А потом заработали телефаксы – все корреспонденты Юлика спешили передать ему это важное и такое волнующее сообщение: «А бананы гниют».
– Но сегодня, – продолжала Блонди, – мы поговорим с тобой о сексуальном влечении. Нет, никаких извращений. Мы поговорим о здоровом сексуальном влечении.
Она сделала шаг к Юлику. Он хотел вскочить, попытаться бежать, но потом тело его ослабло, губы растянулись в улыбке, а испуганные было глаза исторгли темную молнию, успокоившись и став ясными, – ну что ж, послушаем, может, так оно и лучше. Тем более что вид у Блонди был очень соблазнительный: откуда-то взялись очечки в тонкой оправе, скромный берет– прямо молоденькая учительница колледжа.
– Влечение мужчины к женщине, – говорила учительница колледжа, – влечение к лону – это тяга к тому месту, откуда вышел, тяга к смерти… Ты не задумывался об этом, малыш?
Юлик не задумывался (он же не идиот!), а Блонди-учительница продолжала:
– И не верь, что женщины отдаются! Женщины забирают. Женщина обречена рожать – давать жизнь. Но из земли вышли и в землю уйдем… Женщина, отдав, всегда стремится забрать, поглотить, вобрать в себя, как бесконечная, бездонная воронка. Тяга к смерти и тяга поглотить – вот и вся любовь, малыш. Как видишь – идеально подходим друг другу.
«На кого это она похожа?» – подумал Юлик, испытывая какое-то странное возбуждение – будто он подросток, боящийся, что его застукают с порнографической открыткой.
На экране «Сони-Тринитрон» множество океанских кораблей под великолепную торжественную музыку выгружали сейчас свой испорченный груз – гниют, гниют бананы! Потом мимо прошел располневший тореадор из посольства латиноамериканской страны, но Юлика это не удивило, он только подумал, что так и не узнал секрета его печали. А потом начали звонить все телефоны, установленные в офисе.
«Ну и зря они, – равнодушно подумал Юлик, – я и так знаю, что бананы начали гнить».
– А ты уже нашел девушку, похожую на твою любимую маму? – вдруг строго спросила Блонди. – Иди ко мне… – И Юлик почувствовал ее дыхание. – Иди… Я буду твоей мамой…
– Хорошо, – проговорил Юлик. – Иду…
Только он не мог понять, с чего это Блонди кричит, вырывается и бьет его по лицу. Странная какая-то, может, она не в себе? Все, что он делает, – это исследует на практике ее теорию сексуального влечения… Как она и хотела. И Юлик никогда не ожидал, что он может быть настолько сильным, настолько физически сильным. И сейчас ему вовсе не надо платить, чтобы ощущать свою власть. Вовсе не надо.
Только непонятно, с чего это Блонди так кричит, кусает его до крови и бьет телефонной трубкой… Вот дура-то! И почему сейчас плачет? Он же не делает ей больно?..
Олежа знал, что ему надо делать. Он изучал морфологию морских животных, но основная его специальность определялась одним словом – «водолаз». Олежа настолько часто спускался в темные глубины, что сейчас, открывая входную дверь в квартире Профессора Кима, он не испытывал страха. Скорее – ну, может быть, несколько испуганное любопытство. А любопытство, как известно, кошку погубило. Поэтому Олежа уберет его подальше и постарается сделать все как надо.
На пороге стояли какой-то крупный долговязый подросток и довольно представительный старикан с изрядно пропитой физиономией.
– Вам кого? – Олежа проследил, чтобы его голос звучал ровно.
– Да уж явно не тебя, дядя, – насмешливо произнес подросток.
А старикан пробубнил нечто совершенно невразумительное:
«Вода становится кровью, кровь становится молоком… Добро пожаловать в Легенду…» А потом он поднял голову, и от Олежиного любопытства не осталось и следа – у человека не могло быть подобных глаз. И в то же время где-то он уже видел такие глаза – совершенно чужие, принадлежащие другому, неизведанному миру, – только вот где: в глубине своих погружений или в давних кошмарах детских снов? Олежа не успел ответить на этот вопрос, потому что перед ним появился некто третий – коренастая фигура с совершенно обезображенным лицом.
– Это здесь, – проговорил он отрывистым голосом, больше похожим на львиный рык.
И, собирая всю свою волю в кулак, заставляя работать запаниковавшее было левое полушарие мозга, ответственное за принятие решений, Олежа широко распахнул дверь.
– Ну проходите, если вам сюда, – с трудом выговорил он совсем ослабленным голосом. Сейчас он доверял Доре не на сто, а на все двести процентов, и в его голове трепетно дрожала лишь одна мысль: «Только бы они не заметили… Только бы не увидели, что мы здесь приготовили… Ну проходите, проходите, ну пожалуйста, проходите…
Да, в этот вечер, когда за окнами стояла чужая, незнакомая луна, к Профессору Киму пришли очень необычные гости. Быть может, о них могли бы что-то рассказать фигурки древних богов, во множестве имеющиеся в квартире, но они молчали и лишь не сводили с пришельцев своих грозных глаз, уставших созерцать Вечность, а сейчас пробудившихся. Это были очень необычные гости, они проделали столь долгий путь, что, сбеги от них хоть на край земли, им понадобится лишь шаг, чтобы настичь. Они пришли, все же обогнав Ветры Увядания, и прах умерших эпох осыпался с их усталых ног. Поэтому встречать этих гостей следовало по-особому.
Как только они оказались в холле, Олежа, чувствующий, что всего лишь шаг отделяет его от темного плещущегося моря, вздыбливающегося пенными волнами безумия, с силой захлопнул входную дверь. Гости оказались меж двух зеркал. В бесконечном лабиринте.
– Уходите, – размеренно произнесла Дора.
Она стояла к ним спиной.
Все еще живые, человеческие глаза Робкопа устремились на Олежу, и мощный бородач ухватился руками за голову, а затем его тело наполнилось ватой, мир перед глазами поплыл, и он покорно сел. Робкоп уже не смотрел на него, он сделал шаг к Доре.
– Уходите, – повторила Дора. – Вы – с другой стороны, уходите.
Робкоп увидел на голове Доры резиновую корону, и его треснувшие губы искривили обезображенное лицо гримасой усмешки.
– Интересно, – проговорил Робкоп. – Амадеус?..
Олежа открыл глаза и, словно за пеленой полусна, увидел Робкопа в зеркале. Каким-то непостижимым образом в зеркале его фигура начала увеличиваться в размерах, повисая в холле грозной тенью, кожа продолжала трескаться со звуком лопающихся пузырей, а из глаз, больше уже не казавшихся человеческими, стало изливаться ЧТО-ТО БЕЛОЕ…
– А ты знаешь, каким может быть молоко с ДРУГОЙ стороны?! – прорычало это нечто, делая шаг к Доре.
И тогда Олежа увидел, как над ставшими совершенно пустыми глазами существа начала образовываться маленькая щелочка. Она все больше растягивалась, превращаясь в скользкий растущий овал. Олежа видел, что со стоящим в холле вроде бы ничего не происходило, но там, в зеркале, у исполина пробуждался третий глаз – абсолютно зрячий и живой глаз циклопа. Олежа видел маленькую беззащитную фигурку девочки, но его тело не подчинялось ему, и он не мог никак ей помочь.
– Уходите, – слабо проговорила Дора. – Ну где же ты, где?! – И это был голос смертельно перепуганного ребенка.
Но Дора больше не интересовала Робкопа и пришедших с ним. Они уже видели Профессора Кима и лучше всех других знали, ГДЕ он мог сейчас находиться. В следующую секунду они готовы были направиться в причудливый кабинет, чтобы объяснить этим непонятливым людям истинную цель своего визита.
А потом что-то случилось с изображением Доры. Больше не было маленькой перепуганной девочки с игрушечной короной на голове. Из зеркальных глубин бесконечного лабиринта появилась невообразимой красоты женщина, и ослепительным огнем зажглись камни ее великой короны. Воды морей забвения расступились, и золотой свет древней луны вылился сейчас в холл.
– Вы не пройдете туда, уходите, – прозвучал голос. Это был голос Доры, но ослепительный свет великой Королевы заполнил все вокруг. В зеркале Королева-жрица предостерегающе подняла руку.
Спутники Робкопа – перепуганный мальчик и выглядевший в этот момент довольно жалким дед – опустились на колени перед древней Королевой. И снова странное видение посетило Олежу: ему показалось, что сквозь их изображения в зеркале проступили черты двух склонившихся золотокожих гигантов.
Робкоп сделал шаг назад – изображение исполина в зеркале вдруг покрылось могильным прахом и рассыпалось.
– Я не покорился Королеве-жрице, – прозвучал голос Робкопа. – Я вернулся в свой Дом.
Робкоп озирался по сторонам, потом вскинул голову, и через мгновение сноп огня, страшная молния, бывшая гневом начала времен, вырвалась из его глаз. Только Королева подняла руку – и молния стала нежным светом, растаявшим в зеркале. Нежным светом распустившихся цветов.
– Уходите, – проговорила Дора.
В этот момент мальчик Егор все же нашел своего Профессора Кима. Охранник, так нуждающийся в десяти днях отпуска в январе, не смог его догнать. И сейчас мальчик бежал к единственному для него человеку в мире, который сможет помочь. Мама, его дорогая мама и лучший друг находятся в беде. Почти весь мир сейчас ополчился против него, и хищное дыхание погони уже совсем рядом. Он бежал в течение всего этого бесконечного, самого короткого дня в году и сейчас оказался в самой длинной ночи, но все же достиг своей цели раньше, чем его поймали и спалили, как безмозглую курицу. Егор позвонил, но никто не открывал, хотя слышны были голоса. Дверь в квартиру Профессора Кима оказалась незапертой. Егор даже не подумал, почему он входит без приглашения. Он все объяснит потом. Слишком долгим был его сегодняшний день, чтобы теперь останавливаться, тем более в прихожей светло и кто-то есть. Слышны голоса.
Именно сейчас водолаз Олежа понял, какую он совершил ошибку. Он забыл сделать одну маленькую вещь, но она оказалась роковой.
– Как только вы их впустите, сразу же заприте двери, – говорила ему Дора.
Он этого не сделал. Он не запер дверь. И сейчас маленький испуганный мальчик ее открыл и спросил что-то о Профессоре Киме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53