Ночь прошла спокойно. Однако и дежуривший у костра Йорген, и сменившие его следом аскари не могли отделаться от гнетущего ощущения, что за ними наблюдают. Кто-то из темноты изучал их, кто-то, ставший (а может быть, и бывший всегда) хозяином этих мест, вдруг обнаружил подвох в трех мирных автомобилях, угрозу в этих кажущихся беззаботными то ли охотниках, то ли ученых. Буш не был таким, как всегда. Кто-то (вот бы разобраться) к кому-то вторгся. И те, кто был сейчас в темноте, и люди, дежурившие у костра, не поняли, а скорее лишь смутно почувствовали, что знают друг о друге… Пора присмотреться: львы порой играют с жертвой, часто весело и ласково, перед тем как вонзить клыки.
Иногда Йоргену казалось, что он различает силуэты, что огромное непроницаемое черное пятно приближается, а за ним нет ничего, лишь таящийся ужас, сковывающий сердце, но затем оно отступало, и все растворялось в ночи. И Йорген подумал, скорее, заставил себя подумать, что он, наверное, просто устал. Ну как еще можно было объяснить, что стихия, всегда бывшая домом, – африканский буш, чьи повадки он изучил до мелочей, чьи привычки и прихоти он уважал и поэтому считал себя здесь другом, – и вот эта стихия вдруг впервые стала играть с ним не по правилам. Устал? Черт, неужели он стареет?! Однако чуть позже в множестве ночных голосов Йорген отчетливо услышал шум автомобильного двигателя и успокоился. Что ж, по крайней мере все ясно, нет никаких черных пятен и силуэтов, а определенность всегда лучше.
Ночь прошла спокойно. А рано утром, когда они собирались двигаться дальше, к Йоргену подошел Самюэль – старший аскари, рослый, почти двухметровый нилот – лучший проводник, какого можно было найти в Найроби.
– Бвана. – Самюэль посмотрел в сторону зарослей, где несколько часов назад Йорген видел какие-то перемещающиеся тени. – Это был не лев сегодня ночью… Хотя он двигался кругами, как делают львы… Это был вообще не зверь.
– Знаю, Сэм, – тихо ответил Йорген, – знаю. За нами кто-то следит. Я слышал шум автомобильного двигателя. Но пока не будем об этом рассказывать. Предупреди своих, чтобы смотрели в оба, но пусть пока молчат.
– Бвана, я хотел сказать… Бвана. – И тут Йорген что-то заметил вдруг в глазах Сэма. Он заметил, что Сэм смертельно перепуган. – Это был не зверь.
– Я тебя понял.
– Но… бвана… это был и не человек.
Йорген почувствовал, как он невольно вздрогнул.
– Сэм… – Он посмотрел на чернокожего гиганта, сам не понимая, удивлен он или нет. – Сэм, ты что? Наслушался историй старого мганги о Кишарре?
– Я – масай, бвана. У нас нет Кишарре…
– Тем более… – Йорген вдруг подумал, что странно: мгангу без труда удалось уговорить спать в «лендровере» вместе с этим русским, что довольно необычно – Ольчемьири всегда предпочитал ночлег под открытым небом. Африканцы вообще с подозрением относятся к тому, что принято называть благами цивилизации. В засушливый год вашу машину могут остановить в буше и, смущаясь, попросить воды, но, даже умирая с голоду, житель саванны с очень большой неохотой притронется к консервированным в банках продуктам. – Я прошу тебя, Сэм, никому об этом не рассказывай. Что думают другие аскари?
– Они тоже думают так. Они думают, что надо заехать к Папаше Янгу. Он разговаривает с амулетами, он должен что-то знать.
Вот те на! Старый прохиндей и тут всплыл. Йорген и так собирался к нему заехать. Все равно – по дороге. А главное – Папаша Янг всегда был в курсе всех местных сплетен и имел потрясающе красивых дочерей. Но чтобы такое предложение исходило от аскари, нанятых для обслуживания обычной этнографической экспедиции (или какая мы, мать его так, экспедиция)… Они находились в двух шагах от Найроби, в местах, изобилующих туристами, но кое-какие детали (кто это, интересно, пялил на нас глаза всю прошедшую ночь?) довольно ясно показывали, что это сафари будет сильно отличаться от всех остальных.
– Хорошо Сэм, – просто сказал Йорген, – хочу тебя успокоить: мы к нему и едем. Только прошу тебя, Сэм, постарайся понять – не происходит ничего особенного. Какие-то сукины дети сели нам на хвост. Я уверен, мы скоро выясним, что им надо. Все в порядке! Договорились, Сэм?
– Хорошо, бвана… – согласился чернокожий гигант, но Йорген подумал, что вряд ли удалось его переубедить. Однако позже, когда тропа наконец вышла к Транскенийскому шоссе, он остановил автомобиль у обочины и сделал Сэму знак, чтобы тот подъехал вплотную.
– Гляди, Сэм, ты был прав – это не зверь. – И Йорген указал на дорогу, по которой они приехали. – Но прав только наполовину… Видишь– вон он, ночной Кишарре.
Не особо прячась за густыми кустарниками, по тропе двигались два автомобиля, и, видимо, их раскрашивал какой-то безумец. На таких автомобилях можно разъезжать по песчаным пляжам, обвешавшись разноцветными досками для серфинга.
– Наши гости. Полноприводники «мицубиси», японские штучки. Машина неплохая, но редкая в этих местах. Я думаю, что это развлекающиеся туристы. Если бы мы их интересовали, они избрали бы что-нибудь менее заметное.
– Может, стоит им указать, что океан в другой стороне? – пожал плечами Сэм.
– Вряд ли… Что есть лучше Страны Иллюзий, особенно если деньги позволяют не особо торопиться с обратным билетом?! А?
– Ты прав, бвана Йорген, – сказал Сэм. Казалось, что он полностью успокоился.
– Но к Папаше Янгу мы все равно заскочим, – пообещал Йорген.
23. Дочь Водопада
Папаша Янг жил на окраине небольшого городка Аргерс-Пост, расположившегося на полпути между Найроби и национальным парком Рудольф. В сорока километрах от его просторного, ухоженного дома находился водопад Чанлерс. Папаша Янг имел трех дочерей (стараниями которых дом не превратился в такую же развалину, как и он сам), помнил времена британского правления, любил религиозную музыку и был алкоголиком.
Папаша Янг знал о многом. Озеро Рудольф было открыто почти сто лет назад двумя венграми, назвавшими это бескрайнее море, раскинувшееся посреди жарких каменистых пустынь, в честь своего принца Рудольфа. Папаша Янг знал это. Уже много лет на берегах озера работали палеоархеологические экспедиции, делавшие одну сенсационную находку за другой. Если кое-что из этих находок продать, выступив посредником, то можно заработать неплохие деньги. Иногда это бывало не совсем законно, и Папаша Янг знал об этом. Когда-то он работал в полицейском управлении в Найроби, потом государственным инспектором и был замешан в каких-то махинациях. Подкопаться под него никто так и не смог. Папаша был достаточно осторожен, но все же он решил не искушать судьбу и, отойдя от дел, двинулся на север. Аргерс-Пост оказался для него самым подходящим местом. Несколько севернее начинались территории, до сих пор заселенные свободными и воинственными племенами масаев и кушитов, а западнее, ближе к озеру, простирались горы Ндото, где в пещерах жил удивительный народ – ндоробо. Папаша Янг был, наверное, единственным белым, который испытывал к ндоробо такой же сложный комплекс чувств, как и живущие издревле в этих местах чернокожие африканцы.
– Маленький Народ, – говорил о них Папаша не без доли почтения в голосе.
Ндоробо практиковали пчеловодство, занятие в Африке весьма небезопасное, и слыли лучшими врачевателями, знахарями и колдунами. Папаша Янг знал это. Лечили они с помощью меда и заговоров.
Эмерсон Томас Янг, прозванный Папашей, а за глаза – Водопадом, был вдовцом. Рождение младшей и любимой дочери Зеделлы стоило жизни ее матери. Свою старшую девочку Папаша Янг назвал Стефанией, что являлось вполне естественным для потомка английских колонистов, среднюю – Зигги. Почему у двух его дочерей такие несколько необычные имена, Зигги и Зеделла, Папаша никому не раскрывал и на все вопросы лишь хитро и многозначительно улыбался. Правда, потом он делался печальным и напивался сильнее обычного, поэтому со временем подобные вопросы ему задавать перестали. Папаша Янг дружил со всеми знахарями ндоробо, живущими в этих местах. Низкорослые чернокожие колдуны – Маленький Народ – бывали у него частыми гостями, и иногда, закрывшись, они проводили вместе по нескольку дней. Папаша Янг был алкоголиком с тех самых пор, как потерял жену, и больше всего боялся Лиловой Зебры – «лиловая полоса», как он сам именовал время своего пьянства, становилась все шире. Лишь настойчивость дочерей и усердие знахарей ндоробо, выводящих Папашу из запоев с помощью меда и колдовства, заставляли его делать перерывы. Самое интересное, что по окончании «лиловой полосы» Папаша становился совершенно адекватен и восприимчив к нормальному общению, и никто бы не заподозрил в этом почтенном пожилом мужчине, мыслящем, правда, несколько оригинально, беспробудного пьяницу. Уйдя в запой, Папаша разрушался за несколько часов, а потом, пройдя сеанс ндоробо, возрождался, как феникс. Он был убежден, что его поддерживает Маленький Народ.
Папаша Янг утверждал, что является родителем трех самых красивых женщин континента. И в общем, опровергнуть это было достаточно сложно. И Стефания, и Зигги разбили немало сердец, прежде чем вышли замуж. Как-то гостивший у Папаши бельгиец-этнограф сказал, что его девочки являются напоминанием циничному и постфрейдистскому веку той простой и забытой истины, что из-за женщин все же стоит стреляться. Ходили слухи, что было и такое. По правде говоря, местное общество не отвернулось от пропойцы и дебошира, якшающегося с маленькими колдунами, прежде всего из-за его дочерей.
Папаша Янг знал также, что он достаточно богат. Когда скандал с махинациями закончился, неглупый и осторожный Папаша оказался владельцем нескольких участков земли в Центральной Кении, приносящих неплохую ренту. Эти деньги плюс некоторые сбережения позволили Папаше дать девочкам отличное образование и обзавестись большой собачьей фермой. Ферма славилась на всю округу, и многие состоятельные люди предпочитали приобретать собак именно здесь. Правда, злые языки поговаривали, что к Папаше приезжают совсем за другим товаром, намекая на дочерей, и что многие, видевшие Зеделлу, становились просто больными и приезжали к Папаше, ведя какие-то переговоры и все покупая и покупая щенков лишь с одной целью – увидеть его младшую дочь. Но Папаша Янг отвергал подобные глупости, указывая на то, что его собаки уникальны сами по себе, ибо происходят от благородных, вывезенных еще из старой Европы предков.
– Вы не поверите, – говаривал Папаша, – но с далекой прабабкой этого долматина коротал свои одинокие вечера сам герцог Веллингтон Победитель! Вы понимаете, о чем я толкую? – Он хитро улыбался и, что самое невероятное, тут же извлекал документальные подтверждения.
Для охраны ферм Папаша держал натасканных ротвейлеров, коих сдавал в аренду. И вообще ему удалось пустить несколько удачных слухов относительно своих собак: вроде бы пара красавцев королевских пуделей привлекалась полицией для некоторых деликатных операций и действовала весьма успешно; симпатяга спаниель с шелковистыми ушами и умными добрыми глазами засадил за решетку немало торговцев наркотиками, когда работал в больших городах, перед тем как выйти на пенсию; а еще у Папаши есть пара такс, чувствующих золото и умеющих разыскивать алмазы. Так что роскошная холодность белокожей Стефании и хрупкое изящество Зигги, вызывающее мощное необоримое желание обладать ею, здесь абсолютно ни при чем. Равно как и неземная, запредельная красота Зеделлы: ведь даже женщины приезжали взглянуть на нее, делая высокомерные попытки отыскать следы искусственности в восхитительно тяжелой копне волос, в безупречном рисунке лица, излучающего нежный свет, в свободной упругости, словно у молодой львицы, невинного тела и в великолепной груди, не униженной чужим прикосновением, большой и крепкой груди, смотрящей сосками вверх и в стороны. И, не найдя ничего, женщины с грустью признавали, что хрустальный дом их высокомерия вдребезги разбит и что перед ними всего лишь тихое совершенство. Совершенство, чье равнодушие сделалось роком для многих, видевших Зеделлу: для сгорающих в безответной страсти мужчин и для женщин, вдруг изменивших своей природе и отдавшихся в руки тайной, неразделенной, стыдливой и печальной любви. И все же потомкам британских колонистов удавалось противостоять магнетизму Зеделлы, и женщины заново выстраивали свои хрустальные темницы, мужчины погружались в пену дел, азарта и вечерней выпивки, и ферма Папаши Янга продолжала оставаться местом весьма оживленным.
Папаша Янг догадывался о кипящих вокруг его дома страстях, но воспринимал это как данность. Лиловая полоса на шкуре выдуманного Папашей фантастического животного – Лиловой Зебры – становилась все шире, но при помощи Маленького Народа ему все еще удавалось неплохо с этим справляться.
Каждый год, за две недели до дня рождения Королевы, любая «лиловая полоса», даже если она началась несколько часов назад, завершалась, и Папаша Янг превращался в добропорядочного и вполне благополучного пенсионера. Он ждал. И когда наступал великий и торжественный день, Папаша Янг, надев свежее белье и выходной костюм, отправлялся в Аргерс-Пост и посылал в Букингемский дворец телеграмму с поздравлениями Ее Величеству, где особо благодарил Королеву за то, что Ее Величество является Хранительницей Веры, после чего шел в одно тихое место и напивался вдрызг. Завершался великий и торжественный день всегда в баре Маккенроя, довольно веселом заведении, где клиенты делились на тех, кто вышел из буша, и тех, кто туда собирался. Искатели приключений и люди, обслуживающие эту непростую категорию лиц, всегда с радушием встречали Папашу, видимо, чувствуя в нем «своего», и с удовольствием выслушивали его истории. Так как благовоспитанные жители Аргерс-Пост относились к рассказам Папаши с некоторой холодностью, считая, что от них попахивает паранойей, бар Маккенроя стал единственным местом, где Папаша Янг отводил душу. Тем более что с благодарными слушателями проблем не возникало. В баре Маккенроя требовали все новых историй. Там, например, знали, что где-то в саванне бродит Лиловая Зебра, этот свершающийся Папашин рок, и пока на ее шкуре есть белые полоски или хотя бы различимы белые прожилки, все не так плохо – еще отведено время. В баре Маккенроя знали также, что ндоробо, Маленький Народ, берегут пчелы – этот коллективный разум, покровительствующий Великим Колдунам. Недаром и англичане, и туземцы побаивались заезжать в горы Ндото. «Не верите – можете попробовать, только я вам не советую: пчелиная атака безжалостна и предопределена. И вообще, в отличие от нас, белых идиотов, на ком, будем откровенны, давно пора поставить крест (последняя реплика всегда вызывала приступы бурного смеха, после чего, к восторгу собравшихся, Папашу уже начинали угощать), ндоробо, Великие Колдуны, сохранили связь с Мировыми Сущностями, и им открыт Божий Промысел. И если всех ндоробо обратить в христианство, то это бы спасло нашу цивилизацию, погрязшую во грехе (аплодисменты и пива всем!)».
В баре Маккенроя знали, что когда красавица Зеделла касалась воды, умывалась или принимала ванну, то все пространство вокруг наполнял аромат пряных трав или терпкий запах ореха, потому что на самом деле Зеделла – дочь водопада. Да-да, она дочь водопада Чанлерс (и как бы нелепо это ни звучало, ухмыляться продолжали лишь немногие приезжие – счастливчики, еще не видевшие младшую мисс Янг и потому не потерявшие покой). Зеделла– дочь водопада, веселая речная нимфа, а Папаша Янг, выходит, и сам водопад (громкий смех: нет, ну сказанул, глядите – пьющий водопад! Нет, в каком-то смысле Папаша больше, чем водопад. Он перерабатывает проходящую через него жидкость, градусы оставляя себе). И еще в баре Маккенроя знали, что где-то в туманных северных горах, среди озер и множества сумрачных пещер, там, где рождается Великий Нил, где в вечной колыбели спят все Колена Израилевы и где спят Авторы Великих Книг, в которых не существует дат, где-то там, на древней земле, не поддавшейся ветрам увядания, в час самой сильной луны пробудилось что-то, очень напоминающее лиловое Папашино видение, но уже касающееся не его одного. И зря вы скалите зубы, зря ржете, как идиоты, – это ваша Лиловая Зебра проснулась в горах на Севере и начала свой круговой Путь. Смейтесь, смейтесь… Только она уже прошла по саванне и теперь приближается. Так говорят Великие Черные Колдуны (Апофеоз! Шампанского! Папаша, а вы не пробовали писать для Голливуда?!). В баре Маккенроя знали все Папашины истории и жаждали новых. Конечно, вряд ли кто относился к этим выдумкам всерьез, но у Папаши были верные слушатели, съедавшие его параноидальные ток-шоу, как гамбургеры, и запивавшие их пивом. Самым верным среди них являлся Папашин любимчик, один заезжий выпивоха, каждый вечер проводящий за стойкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53