А когда Санины ноги неожиданно уткнулись в вязкий ил и он торжествующе выпрямился у подножия откоса, упиваясь своей маленькой победой, эта самая физиономия обнаружилась совсем рядом. Громов был таким же мокрым, как Саня, и улыбался теперь без всякой издёвки — весело. Будто он тоже впервые преодолел страх перед глубиной. Но Саня нахмурился, словно у него нагло украли медаль за отвагу.
— Зря вы это, — мрачно сказал он, сплёвывая противную на вкус ставочную воду. — Я и без вас могу.
— Кто спорит? — Тон Громова был примиряющим. — Жарко, вот и я тоже решил искупаться.
Они выбрались на берег и стали одновременно взбираться по крутому откосу, шумно дыша и хлюпая мокрой обувью. Пару раз, когда Саня оскальзывался, Громов протягивал руку, но спутник её упорно не замечал, вставал самостоятельно. Когда восхождение наконец завершилось, брови его оставались сведёнными к переносице.
— Что дальше? — Санин голос звучал чуть ли не требовательно. — Этот… как его?… Эрик, он уже появился?
— Уже исчез, — невозмутимо уточнил Громов. — Никакого Эрика больше нет.
— Как? — возмутился Саня. — Вы решили без меня обойтись? — В его тоне зазвенела обиженная интонация ребёнка, которого уложили спать, не дав посмотреть интересный фильм.
— Не нужно было напиваться. — Громов скучающим взглядом смотрел куда-то поверх Саниной головы. — Или я должен был таскать тебя на себе?
— Вы… Вы это нарочно! — запальчиво выкрикнул Саня и даже притопнул ногой.
— Я в тебя водку вливал, м-м?
На это нечего было возразить. Передёрнувшись от негодования, Саня резко развернулся, собираясь идти куда попало, лишь бы подальше отсюда. Прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, тяжёлая рука легла на его плечо. Он рванулся вперёд раз, другой… Безрезультатно. Громовская ладонь держалась на плече прочно, как намертво пришитый эполет. Избавиться от этой хватки можно было только вместе с кожей.
— Отпустите меня! — затравленно попросил Саня. Бросив взгляд вниз, где остался рыболов, он повторил тише:
— Отпустите!
— Погоди. — Громов тоже говорил тихо, но от этого голос его не звучал менее властно.
Обернувшись, Саня наткнулся на его взгляд и опешил: выражение светло-серых глаз нисколько не соответствовало резкому тону их обладателя. Глаза мягко укоряли Саню за горячность. А ещё — просили остаться и выслушать.
— Погоди, — повторил Громов уже без нажима. — Думаю, тебе будет интересно взглянуть. — Она трудом извлёк из кармана мокрых джинсов какой-то маленький бумажный прямоугольник и протянул его Сане.
Это была цветная фотография, одна из тех, которые штампуются для документов. Со снимка на Саню высокомерно смотрел видный черноволосый парень. Вскинутая голова, нарочито выпяченный подбородок. Весь из себя крутой — и подбородок, и парень. Саня сразу догадался, кто изображён на портрете. Старательно изорвал фотографию на мелкие клочки, бросил их на землю и поинтересовался, не поднимая глаз.
— Как он?..
Слово «умер» не было произнесено вслух, однако зависло в воздухе.
— Плохо. Трудно. — Понимая Санины чувства, Громов прибег к той же тактике недомолвок.
— Он понял, за что? — глухо спросил Саня, продолжая смотреть на обрывки фотографии с таким выражением лица, словно созерцал прах покойника у своих ног.
— У него было достаточно времени хорошенько обо всем подумать, — уклончиво ответил Громов и зашагал в направлении дома, пресекая все дальнейшие вопросы.
Но Саня больше ничего не спрашивал. Плёлся следом, приотстав на пару шагов, как приблудный пёс. Маленький щенок, увязавшийся за матёрым волкодавом.
Когда миновали сомкнутые створки ворот и свернули вправо, Громов, не слыша больше шагов за своей спиной, недоуменно обернулся.
— Я тут побуду, — угрюмо сказал Саня. Вся его тщедушная фигурка выражала непреклонное упрямство.
Громов оценил его позу и не стал возражать. Только уточнил на всякий случай:
— В воду больше не полезешь?
— Нет, я предпочитаю сидеть на берегу, — язвительно ответил Саня. — Но один. Понимаете? Один!
— Я понимаю, — спокойно сказал Громов. — Скоро я избавлю тебя от своего общества. Мы уезжаем. Здесь больше нечего делать. Можем отправляться хоть сейчас.
— Завтра, — покачал головой Саня.
Громов пожал плечами и пошёл своей дорогой с таким видом, словно для него не существовало никакой разницы между прошлым, будущим и настоящим. ***
Проводив его взглядом, Саня проворно вернулся к воротам и приник к щели, жадно вглядываясь в лица трех парней, собравшихся у сторожки. Да! Никаких сомнений не осталось. Это были те самые амбалы, которые однажды появились перед Саней, чтобы заявить права на его квартиру. И на его жену.
Ходячие шкафы, прикидывающиеся людьми.
— Не просекаю я ситуевину, — жаловался один из них, прихлёбывая из баночки что-то газированное. — Ни пацанов, ни Эрика…
— А на хрена они тебе сдались? — резонно возразил один из собеседников. — Жратвы валом, пойло есть. Чего тебе ещё надо?
«А ведь ничего, — подумал Саня с ненавистью. — Им лишь бы брюхо набить. Ишь, вымахали!
Собственный невзрачный рост придавал Саниной ненависти особую остроту. Он стиснул зубы так сильно, что ощутил во рту вкус крови, выступившей из дёсен.
— Конкретика мне нужна. — Недовольный амбал многозначительно поднял палец. — Во всем должна быть конкретика, я так понимаю.
Во время памятного ночного визита эти скоты тоже хотели все конкретизировать, вспомнил Саня. С этого все началось, с появления амбалов. Выстрел их главаря положил истории конец. Теперь Ксюха заколочена в сосновый ящик, а земля над ней присыпана седым пеплом.
Дело шло к вечеру, солнце мало-помалу сдавало позиции, и у амбалов прорезался аппетит. Взяв в руки по длинному батону и по палке копчёной колбасы, они приступили к незатейливой трапезе, запивая еду минералкой из пластиковых баллонов. Между делом они выкидывали игральные кости, неспешно передвигая по доске шашечки нардов. Казалось, амбалы готовы провести за этим занятием всю оставшуюся жизнь, но появление на площадке новых персонажей заставило могучую кучку отвлечься.
Их было двое. Впереди выступал толстяк в цветастой панамке. На его торсе имелся намёк на две бабские грудки, но зато он был весь покрыт мужественной сивой порослью. Издали можно было вообразить, что толстяк обрядился в телесного цвета мохеровый свитер с густым начёсом. Будь это действительно так, он уже скончался бы от теплового удара. Но и раздевшись по пояс, толстяк явно исстрадался от духоты и жажды, а потому толкал перед собой тачку с мятым алюминиевым бидоном, который намеревался наполнить холодной водой из колонки.
Его спутник, бородатый мужчина с головой, по-пиратски обвязанной косынкой, нёс в руках пустые пластмассовые ведра. Очки на его облупленном носу сидели как влитые, потому что держались не на дужках, а на резинке, извлечённой, скорее всего, из старых трусов. Его наряд довершали байковые штаны, которые на заре перестройки выдавались спекулянтами за джинсы-варенки и распространились в народе под ласковым названием «Мальвины». Судя по интеллигентному лицу, очкарик в те славные времена трудился в каком-нибудь НИИ и был безмерно счастлив, что ему даровали возможность одеваться у кооператоров, смотреть прямые трансляции депутатских разборок и тратить треть зарплаты на демократическую прессу.
Детская панамка и пиратская косынка одновременно склонились над зеленой водопроводной колонкой и озадаченно замерли, обнаружив на ней загадочное отсутствие рукоятки. Потом началось некоторое шевеление: дачники изучали повреждения и обсуждали их между собой. Наконец очкарик, оказавшийся более сообразительным, отнял руку от носика крана и трагически объявил во всеуслышание:
— Тут затычка!
Амбалы на крылечке с готовностью заржали и озорно предположили:
— В заднице у тебя, что ли?
— В кране, — обиделся очкарик. — И рукоятки нет. Как теперь воду набирать?
— А ты отсоси. Хочешь, потренируем?
Толстяк уже разобрался в ситуации и незаметно потянул тележку с бидоном на себя, но его спутник с тупым упрямством продолжал свою изобличительную речь: «
— Это же настоящее вредительство! Весь посёлок без воды оставили, вандалы!
Он не то чтобы прямо обращался к амбалам, но явно взывал к их совести и был услышан.
— Кто тут манда? — возмутился один из парней.
Возможно, он был туговат на ухо, но в остальном находился в отличной физической форме. Это стало очевидно, как только он поднялся в полный рост.
— Руки за такое отрывать надо, — упавшим голосом закончил очкарик.
— Что-о? А ну, иди сюда!
Тележка с бидоном озабоченно заскрипела и поспешно подалась назад. Следом заколыхались пустые ведра, повторяя порывистые движения несущих их рук. Вдогонку дачникам полетела недопитая бутыль с минералкой, угодив в трусливо сгорбленную спину очкарика. Он даже не оглянулся, но перешёл с трусцы на бег, опередив спутника. Обоих проводил издевательский гогот.
Саня в своём укрытии съёжился, как затравленный зверёк. Он принадлежал к такой же слабой породе вечно гонимых и унижаемых. Но ведь и слабак, загнанный в угол, способен показать зубы? Или нет?
Опустив голову, Саня быстро зашагал прочь. Не боги горшки обжигают. И не только громовым дано карать и мстить, думал он.
Переступив через порог дома, он не стал разговаривать с Громовым, а молча уединился в комнате и притворился, что спит. Предвкушение мести было столь сладостным, что заставляло Саню ёрзать и корчиться под наброшенной простыней. Словно не подушку он обнимал в сумерках, а Ксюху. ***
А дивный августовский вечер раскинул над дачным посёлком малиновый шатёр заката, предлагая полюбоваться им всех обитателей, без всяких ограничений и исключений. Различий между живыми и мёртвыми он тоже не делал.
Но мёртвые красотами вечерней зари не интересовались, да и живые возводили очи к небесам реже, чем смотрели себе под ноги. Не сумев очаровать людей, закат налился возмущённым багрянцем, потом потемнел и обернулся назло всем ночью, в которой отчуждённо и холодно поблёскивали звезды. Но и это чудесное превращение не набрало достаточного количества зрителей. Зато луна пристально и неотрывно следила за всеми.
Надо же, как шпарит, подумал с ненавистью дачник Бутько, уставившись в окно, залитое серебристым сиянием. Являясь гастритчиком со стажем, он отлично знал, какую развлекательную программу готовит ему полная луна: урывочный сон, перемежаемый приёмами соды, и, как правило, затяжной запор.
Целительным козьим молоком на эту ночь Бутько не обзавёлся. Хотел было смотаться на своём «москвичке» в соседнюю деревню, но машину через ворота не пропустили какие-то подозрительные личности уголовной наружности. Они матерно предложили Бутько топать пешком, да ещё в обход. Испугавшись личностей и полуденного зноя, Бутько ретировался и теперь крепко раскаивался в собственной нерешительности. Брюхо, не сдобренное молочком, бунтовало.
А впереди была долгая-долгая ночь.
Жившая по соседству бабка Никитична переживала по другому поводу. Вечером она не досчиталась одного из своих длинноухих питомцев и понятия не имела, как станет оправдываться перед нервным зятем, доверившим ей присматривать за крольчатником. Ещё бы ничего, если бы зверёк просто сбежал — тогда можно было бы надеяться, что, порыскав по окрестностям, он вернётся, целый и невредимый. Но в дальнем конце огорода Никитична наткнулась на его пушистые ушки да ножки, а вокруг — громадные следы, смахивающие на волчьи. Как про них зятю скажешь? Живо определит фантазировать в дом престарелых.
Зато её ровесник, отставной генерал, дурью не маялся, а набирался сил перед завтрашним днём. Он лежал на спине, вытянув руки «по швам», разведя носки ног врозь и сведя мозолистые пятки вместе.
Жене казалось, что он вот-вот начнёт вышагивать во сне строевым шагом, хотя это должно было произойти только утром. В парадном кителе, фуражке и сатиновых трусах генерал вот уже второе лето подряд маршировал вдоль огородных грядок, принимая рапорты от наиболее видных кочанов капусты. Забавные со стороны, эти смотры зашли очень уж далеко.
Почти в психиатрическую лечебницу. Стоит бедолаге однажды отказаться от трусов, как это было, сделано в отношении генеральских штанов.
Эксцентричное поведение генерала любили обсуждать вечерами Лыковы и Деревянко, издавна дружившие семьями. Но сегодня, по причине междоусобицы, традиционные посиделки у самовара не состоялись. Юным отпрыскам обоих кланов было запрещено даже перекликаться через ограду. Все началось с элементарного отсутствия запасов воды и хлеба. Примерно час мадам Лыкова и миссис Деревянко попросту пилили своих непутёвых супругов, а потом в запале схлестнулись между собой, выясняя, кто есть кто. Если первая оказалась толстой коровой с блядскими глазами, то вторая вообще стала гадюкой подколодной, у которой изо рта воняет. Естественно, после такого обмена мнениями у противоположных сторон появилась масса поводов для непримиримой вражды. Почти как у Монтекки и Капулетти.
Зато неблагополучные Клычковские сегодня так и не пособачились, что было странно. Днём по-семейному отужинали водочкой, закусили портвешком.
С лихвой хватило обоим, даже на лёгкий утренний аперитив осталось. Они и подлечились, спутав вечернюю зорьку с утренней. Теперь мирно почивали рядышком, и до рассвета у них не предвиделось никаких огорчений.
В отличие от них бритоголовые Савины бодрствовали, занимаясь ритуальным распеванием маха-мантры. Голоса их звучали негромко, но были преисполнены страстной силы. Причиной тому было вечернее омовение супругов в душевой кабинке, увенчанной баком с нагревшейся за день водой. Перед тем как уединиться там с женой, домохозяин Савин многозначительно зачитал ей один из стихов священной книги «Шримад-Бхагаватам». Там говорилось, что верная жена должна помогать мужу осуществлять все его физические желания, создавая ему все условия для сосредоточения на духовной практике. Желание у Савина действительно имелось — одно, но такое необычное, что жена прежде всячески отлынивала от выполнения своего долга. Сегодня же, воодушевлённая авторитетом Священного Писания, она дошла до полного самозабвения.
Сосед Семеныч, вышедший собирать смородину, долго прислушивался к звукам, долетавшим из душевой кабины, а ночью был вынужден трижды самоудовлетворяться, сверля потолок немигающим взглядом. И сухопарая Савина в его грёзах обладала грудью на два номера больше, чем в действительности.
А ближе к утру, когда и одинокий Семеныч угомонился, ночную тишину пронзил заунывный вой большой собаки, на который никто не обратил внимания.
Глава 21
В ТИХОМ ОМУТЕ…
И был уже четверг, день четвёртый. И не увидел бог, что это хорошо.
Это понимала даже приблудная мышь-полёвка, затаившаяся в подполе тёмного дома, и крохотное сердечко её испуганно трепетало, словно события, разворачивающиеся наверху, касались и её тоже.
Светловолосая девушка Варя чувствовала себя такой же затравленной мышкой, но которая точно знает, что страшнее кошки звери есть, да ещё какие!
Одного из них звали Сулей. На его бычьей шее почему-то висела цепочка с кулоном в виде стрекозы.
Она была золотая, как и его передние зубы, которые он скалил в темноте. Ноги, связанные Варей, Суля уже из пут выпростал, а руки пока что оставались стянутыми за спиной.
Прикованная за ногу к массивному несгораемому шкафу, Варя чуть пупок себе не надорвала, пытаясь приподнять эту махину хотя бы на миллиметр, но давно уже потеряла надежду выбраться из ловушки собственными усилиями. Кажется, это был конец.
Время для Вари почти остановилось. Борясь со сном, она неотрывно следила за каждым движением Сули, а он наблюдал за ней, напоминая вовсе даже не пленника, а палача, терпеливо дожидающегося своего часа.
За минувшую ночь он трижды подбирался почти вплотную, норовя вышибить из Вари дух сведёнными вместе ногами в огромных кроссовках. Всякий раз ей удавалось оглушить противника бутылкой, но две из них уже разлетелись вдребезги, и теперь рука сжимала горлышко последней. Как только разобьётся и эта, Варе останется лишь кусаться и царапаться, но вряд ли это сможет остановить такого здоровенного бугая, как Суля, даже если он не освободит руки. Он обещал перегрызть девушке горло своими золотыми зубами, и она в это верила. И не звала на помощь лишь по той причине, что за это Суля грозился расправиться с её отцом.
Не чувствуй себя Варя жалкой собачонкой на привязи, она, возможно, и не восприняла бы всерьёз эти угрозы. Но её похитили среди бела дня, а потом долго насиловали и истязали, и она уже не была той наивной девушкой, которая верила, что в случае опасности достаточно набрать номер 02 или позвать на подмогу прохожих. Варя могла полагаться лишь на собственные силы, хотя их оставалось все меньше и меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40