Все эти семейные проблемы отходили на задний план перед той, которая меня начинала серьезно волновать, а именно: кому я нынче понадобился? Размышления, в которых фигурировали «койоты», сенатор Дэрк и фирма «G & К», после «киносеанса» казались наивными. Кто-то продемонстрировал мне, что знает о нашем семействе очень многое. Навряд ли все эти картинки они вытянули исключительно из моей черепушки, распаковав архивированные ячейки памяти. А вот показать нечто смонтированное на базе известной информации они могли. Так, как это сделал Чудо-юдо, устроив мне «полет в Нижнелыжье». Стоп! В последней сценке из «фильма» тоже проскользнуло Нижнелыжье. Именно там жил малолетний Сереженька, из которого вырос Чудо-юдо, а кроме того, там его папа, а мой родной дедушка выполнял оперативную задачу по формированию «подпольной группы фашистских пособников».
Начав припоминать картинки, я вдруг подумал, что видел по сути дела не один «фильм», а некий сборник отрывков-клипов из длиннющего сериала «Сага о Бариновых». И очень может быть, что те товарищи, которые показали мне лишь избранные места, просто намекали: «Мы знаем все и о тебе, Димуля! И можем многое поведать о твоей плодотворной работе по взрыванию ферм и переработке господ предпринимателей в шлакоблоки…»
Тут я усмехнулся, вспомнив анекдот с бородой. Приходит мужик домой, а у его жены в постели любовник. Мужик любовнику — в морду. Лупил-лупил, потом выкинул с лестницы и орет вслед: «Вали отсюда на х…!» А любовник оборачивается, утирает кровавые сопли и говорит: «Так бы сразу и сказал! А то все намеками, намеками…»
На фига им, этим осведомленным гражданам, намекать? Тем более что я вот он, сижу за решеткой и нет у меня ни заступничков, ни преступничков под рукой. Приди нормально, скажи, что вам от Барина надо, а то все намеками, намеками…
Да и вообще стоит ли верить всему, что показано? Это ведь могут быть просто на сто процентов выдуманные кадры. Если Чудо-юдо начисто стер у меня из памяти реальную картину убийства Белогорского и Салливэна, которых я, оказывается, пострелял из зонта-револьвера, и заменил ее фантастической историей с прорывом через пространство и время, то смонтировать в голове костюмно-исторический фильм совсем просто. Я ведь ни черта не смогу проверить! По крайней мере сидя здесь. Надо ползать по российским архивам, в которые не так-то просто добраться, где половину документов выбросили еще в 20-е годы, да и потом немало выкинули. А уж о том, чтоб уточнить, был ли Сергей Владимирович Баринов старлеем госбезопасности, и чем закончилась его операция в Нижнелыжье, лучше вовсе не думать, если, конечно, не подключать Чудо-юдо…
Потом меня посетила идея еще чище. А не могли граждане, похитившие меня из подводной ловушки, просто-напросто заполаскивать мне мозги, чтобы переключить всю мою мыслительную деятельность на ничего не стоящую «фильмушку»? Я, как идиот, вместо того, чтобы думать о том, как отсюда выкрутиться, начну ломать голову над тем, какие юридические права на фонд О'Брайенов имеют Бариновы, и какая приблизительно часть положена лично мне с Хрюшкой и поросятами. Возможно, граждане даже питали надежды, что я захочу эту долю увеличить и ради этого выведу в расход родного брата… Такой пакости я, конечно, сделать не мог, и даже подумать об этом было стыдно, но ведь некоторые о людях по себе судят…
Впрочем, если у меня с ними общие гены, то это вполне логично. Какие-нибудь неучтенные О'Брайены могли придумать такой трюк.
Странно, но отчего-то я сам поверил в свою ничем не обоснованную версию. Вообще у людей, находящихся в моем положении, с головой могут быть любые заскоки. Слава Аллаху, что уже в ближайшие полчаса ситуация опять изменилась самым кардинальным образом…
ПЕРЕДЕЛКА
Что может подумать человек, сидящий в камере, когда в коридоре вдруг шарахнет автоматная очередь? Все что угодно. Например, то, что охранник забыл свой «узи» на предохранитель поставить, как это ни прискорбно. Но когда следом за первой тарарахает по гулким сводам грохот второй, а потом третьей очереди и так далее, то начинаешь беспокоиться за свое здоровье. Мне лично прискочило в голову два варианта объяснений по поводу пальбы. Первый: здешнее начальство по каким-то своим соображениям решило освободить помещения от постояльцев и выводит их в расход без суда и следствия. Поскольку у меня были самые приблизительные знания о том, на каких юридических основаниях данная тюряга существует, и есть ли таковые основания вообще, этот вариант показался мне поначалу очень убедительным. Правда, если уж совсем честно, то он меня очень не устраивал. Не было гарантии, что и моя камера не числится в списке «освобождаемых». При мысли, что вот сейчас придет какая-нибудь падла и за бесплатно впорет тебе семь раз по девять граммов, стало тоскливо. Изнутри камера не закрывалась, завалить дверь нечем, поскольку и койка, и стол, и табурет были намертво прикреплены к полу, и отодрать их мне удалось бы через час, никак не меньше. Однако первый вариант очень скоро уступил место второму. Это случилось где-то через пятнадцать секунд после начала стрельбы, когда стены заметно дрогнули, и раскатился грохот гранатного взрыва. Мне показалось, что для вывода в расход подследственных применять такие крутые средства нерентабельно — можно и тюрьмушку поломать. Поэтому второй вариант объяснения был такой: какие-то граждане по неизвестным мне соображениям налетели на данное исправительно-трудовое учреждение и делают бо-бо тем, кто его сторожит. Это чуть-чуть прибавило оптимизма, но только чуть-чуть. Я не знал, чье именно содержание под стражей данные граждане считают незаконным. Если их интересует какая-то конкретная личность, например Эктор Амадо или сеньора Эухения, то они именно их и постараются отсюда извлечь. При этом могло быть так, что насчет меня у них совершенно другие инструкции и расход патронов на мою ликвидацию сметой предусмотрен. Кроме того, никто не мог поручиться и за то, что в нашу крытку не вломились доблестные хлопцы дедушки Доминго, и основной их целью является не освобождение товарищей Амадо, Дорадо, Рохас и примкнувшего к ним Баринова, а совсем наоборот — полная и окончательная ликвидация их как класса. Наконец, не следовало обольщаться насчет того, что местная вохра прямо-таки обязана защищать наши жизни до последней капли крови и не получила приказа шлепнуть нас в случае крайней необходимости.
Итак, из-за дверей доносились звуки перестрелки, в которой участвовало не менее десятка автоматов, увесистые грохи гранатных разрывов, лязг и звон металлических решеток от ударов пуль и осколков, мяуканье рикошетных пуль и тому подобная симфония. Немного утешало, что побоище происходит не совсем рядом с моей дверью, а где-то в недальнем отдалении. Форточка в двери была заперта, и определить, хотя бы на слух, где находится эпицентр схватки, я не мог. Правда, даже если бы форточку и забыли запереть, то высовывать нос я бы не решился — шибко стремно. Памятуя о том, что бронебойная пуля 7,62 из старого доброго «АКМ» запросто прошибает рельс, дверь камеры не казалась мне совсем уж надежной защитой. Конечно, надеяться на расстрел через закрытую дверь не стоило, но принять меры к тому, чтобы как-то обезопаситься от дурных пуль, стоило.
Наиболее безопасным местом был унитаз, который здешние архитекторы разместили в нише рядом с дверью. Под прямой и даже косой выстрел по двери я не попадал, могло зацепить разве что рикошетом. Но самым приятным было небольшое открытие, которое я сделал, уже заняв укрытие в этой сортирной нише. Ни в одной российской камере, если в ней имеется унитаз, на сливном бачке не оставят крышку, даже если она не чугунная, а фаянсовая. Потому что народ у нас грамотный и знает, что такой крышкой запросто можно вышибить мозги. Но здесь, на Хайди, публика еще не доросла до таких тонкостей. Поэтому я обзавелся хоть и не самым надежным, но все-таки средством защиты и нападения.
То, что произошло потом, было, конечно, очередным счастливым случаем, но кое в чем имелась и моя заслуга. Я еще за десять секунд до случившегося знал, как должен себя вести, чтобы иметь хотя бы один шанс из ста.
На самом деле вышло вот что. Стрельба приблизилась, и несколько пуль ударило в стену совсем близко от моей двери, затем под аккомпанемент длиннющей автоматной очереди протопотали ноги, лязгнул засов, и в мою скромную обитель влетел один из охранников с автоматом под мышкой. То ли этот парень не знал, что я тут сижу, то ли считал, что это несущественно, — Бог его ведает. Самое главное, о чем он думал, — быстрее сменить магазин в оружии. А потому перспективу получить по черепу крышкой от сливного бачка охранник во внимание не принял. Долбанул я его от всей души, можно сказать, на совесть. Фаянс раскололся, а черепушка у бойца явно изменила свою форму. Автомат и пара полных магазинов — это было уже солидно. Кроме того, я догадался снять со стражника противогаз — и не прогадал. То ли одна, то ли другая сторона применила какой-то «химдым», по крайней мере характерный хлопок гранаты с какой-то пакостью я вовремя расслышал.
Затем резко погас свет. Стало темнее, чем в брюхе у «Маркизы». После этого лязгнуло несколько решеток, послышался дружный топот солидного количества ног, промчавшихся мимо моей двери из одного конца коридора в другой. А с той стороны, откуда эта публика убежала, садануло несколько очередей трассерами, потом кто-то зашелся в кашле и послышался скрип резиновых масок, натягиваемых на морды. Я на всякий случай тоже нацепил противогаз, вжался в нишу, держа на изготовку автомат, и подождал. Снова просверкали трассеры, и через тьму мимо моей двери пробежали еще какие-то люди. Они задержались у очередной решетки, полязгали, погрохали, потом решетка со звоном полетела на пол, и штурмующие — я не сомневаюсь, что у обороняющихся были ключи от решеток, — пробежали куда-то дальше. Выстрелы протарахтели уже далеко от моей камеры, а потом и вовсе все стихло.
Размышлял я не очень долго. Вертухай, видимо, в сознание так и не пришел, но его самочувствие волновало меня меньше всего. Надо было линять, и как можно скорее. Темень давала какой-то шанс вывернуться и не сталкиваться ни с теми, кто штурмовал эту подземную Бастилию, ни с теми, кто ее оборонял. Я высунулся в коридор и ощупью, по стеночке, двинулся в ту сторону, откуда уже все убежали, то есть вправо от двери. Насколько я помнил, привели меня в камеру именно с этой стороны. Уже через несколько шагов я наткнулся на решетку и, цепляясь за прутья, добрался до сорванной двери. Поскольку я помнил, что впереди было еще пять решеток, то хотел было идти прямо — все равно наткнусь рано или поздно, но тут услышал отчаянный вопль и кулачный стук в дверь какой-то камеры:
— Выпустите! Выпустите меня! Я не хочу подыхать!
Все это сопровождалось отчаянным чиханьем и кашлем, из чего я сделал вывод, что гражданин нюхнул того снадобья, которым охранники пытались остановить атакующих. Судя по тому, что он был еще жив, газ был не смертельным. Голос орущего был очень похож на голос сеньора Амадо, только обладал уж очень визгливыми интонациями. Я потерял несколько секунд на то, чтобы понять, с какой стороны долбится Эктор, пошел к левой стене и едва не упал, споткнувшись о труп, валявшийся на полу. Не знаю, к какой из дравшихся команд он принадлежал, но если б он не был мертвецом, то я бы ему бутылку поставил. Где-то очень близко от меня мелькнул трассер шальной пули, и если б я не шатнулся, зацепив ногой труп, то мог бы лечь на то же место в том же состоянии, что и покойник. Тут мне в голову пришла здравая мысль, что по случаю низкой (а точнее — никакой) освещенности воюющие граждане перешли на обмен пулями с помощью инфракрасных прицелов, и я добровольно плюхнулся на пол. В результате я не только ушиб коленку, но и обзавелся «М-16А2», а кроме того, нашарил на жмурике противогаз, упрятанный в сумку. Ползком — хотя, откровенно скажу, ежели б в меня специально целились, то это не помогло! — я добрался до стены и нащупал дверь. Она была закрыта только на засов, отодвинуть который труда не составило.
— Эктор! — позвал я настолько внятно, насколько мне позволяла мембрана противогаза.
Поминая Святую Деву не самым приличным образом, кашляя, чихая и шмыгая — в аккурат так же, как некогда рядовой Коротков, нанюхавшись учебного ОВ в палатке окуривания, — сеньор Амадо выскочил из камеры и повалился на пол. Кое-как отыскав его, поскольку Эктор не просто упал, а еще и начал кататься по полу, предполагая, что раз отравился, то пора и судорогам быть, я сумел напялить ему на морду противогаз, поставить на ноги и потащить за собой.
— Я ничего не вижу! — выл он. — У меня вытекли глаза!
Это убедило меня в том, что газ слезоточивый и переживать за здоровье Эктора не стоит, но и винтовку давать тоже. Стрельба в этом коридоре уже не слышалась, но сверху какие-то отдаленные бабахи и тарарахи долетали. Насчет инфракрасных прицелов я явно перебдил — никто по моей персоне больше не пулял.
Мы миновали еще один проход в решетке, и я ощутил заметное движение воздуха. Газ должно было унести в ту сторону, откуда мы пришли. Вряд ли одна граната могла заполнить газом весь коридор.
Подтверждением тому стал спокойный, не в пример Эктору, голос сеньоры Дорадо, послышавшийся откуда-то слева:
— Сеньор Баринов! Мы здесь: я и Лусия!
Обе дамы оказались в одной камере. Ни та, ни другая не закашлялись, когда я вывел их в коридор, из чего следовало, что угроза химического нападения миновала. Свой противогаз я снял и убедился, что воздух чистый — насколько это применимо к подземелью.
— Держитесь за Эктора! — приказал я и потянул за собой весь «состав», то есть сеньора Амадо, все еще кхекающего и ноющего, уцепившуюся за него Эухению и Лусию, ухватившуюся за Эухению.
Миновав все решетки этаким «паровозиком», тащившим за собой три «вагончика», я притормозил. По идее теперь требовалось искать лифт, и мне пришлось припоминать, где он располагался. Заодно надо было прикинуть, куда на этом лифте ехать дальше. Казалось бы, все просто: сюда меня привезли на лифте откуда-то снизу, значит, и удирать надо было вниз. Но единственным выходом, о котором я знал наверняка, был подводный туннель. Я не надеялся, что там, внизу, нас ждут четыре заряженных акваланга. К тому же господа похитители привезли нас сюда на скутерах, которые, по самой грубой прикидке, двигались втрое быстрее, чем пловец в ластах. Причем не абы какой пловец, а профессионал-аквалангист. Я и себя-то таковым считать не мог, не говоря уже о Лусии и Эухении. Соответственно время на выход по туннелю заметно возрастало, и не было солидной гарантии, что мы не потратим за это время слишком много кислорода. Конечно, мог быть какой-то выход и наверху, но туда, судя по глухим отзвукам выстрелов, переместилось побоище, в котором я отнюдь не рвался участвовать. В общем я так и не выбрал, куда ехать, если найду лифт. Везде меня мог поджидать облом.
Впрочем, как выяснилось, самый крупный облом ожидал меня сразу же. Лифт мы нашли, и даже обнаружили кнопку, которой открывалась его дверь. Но сколько эту кнопку ни нажимали, — дверь не отворялась, лифт не подъезжал и вообще ничего не гудело и не фурычило. Видимо, по ходу боя обесточили не только освещение, но и лифт.
— И что же теперь? — обеспокоилась Эухения.
— По-моему, тут должна быть и лестница, — предположила Лусия. — Наверняка те, кто строил эту шахту, знали, что лифт может испортиться.
Эктор, чертыхаясь, снял противогаз, отшвырнул его и зашелся в кашле. Когда он перестал кашлять, то сумел выговорить:
— По-моему, какая-то ниша была справа, если стоять спиной к лифту. Шагах в десяти отсюда… — и снова закхекал.
Я стал спиной к лифту и боком вперед пошел вдоль стены. За меня опять уцепились «вагончики», и, попадись нам навстречу какой-нибудь вооруженный супостат, он запросто мог бы прострочить нас одной очередью насквозь.
Эктор не соврал — нища была. И даже не ниша, а целый туннель. Но вел он не к лестнице, если таковая вообще была, а куда-то в глубь горы по горизонтали. Света в нем, конечно, не было, и без фонаря туда соваться не стоило.
Спрашивать о том, есть ли у кого-нибудь спички или зажигалка, я не стал. Нас привезли сюда со дна морского, а потому, если у кого-то и было что-то зажигательное, то давно пришло в негодность.
— Что ты встал? — спросил Эктор. — Надо уходить отсюда!
— Куда? — Я, как в Одессе, ответил вопросом на вопрос. — К центру Земли?
Но тут где-то далеко, чуть ли не в ста метрах от нас, в конце туннеля появился свет фонаря. Луч света, расходясь конусом, бил откуда-то сбоку — видимо, там был какой-то подземный перекресток. Свет становился ярче, заметно приплясывал, и до наших ушей отчетливо долетали звуки шагов нескольких человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64