А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Как говорили между собой сотрудники, доверявшие друг другу, его отравили во время доклада у М. Фриновского. «Правда» удостоила его некролога и писала, что он «умер на боевом посту». Это, однако, не помешало через два месяца исключить его из партии, как «врага народа».
* * *
Агас Вениамин Соломонович (1899-1939, чл. партии с 1919) — из семьи приказчика-еврея. Несколько лет жил в США (было ему тогда 6— 8 лет). Закончил гимназию в Одессе (1910-1918). Учился на командных курсах РККА в Одессе (1919). Затем командовал артиллерийским взводом, был военкомом штаба крепостной бригады, военным следователем Ревтрибунала 6-й армии (1921), заведующим политкома в Одесском политехническом институте, лектором-пропагандистом агрокоммуны (1924-1925). В органах ОГПУ-НКВД с 1928 г. (Одесса, Херсон, Харьков, Сталино). С 1933 г. — секретарь заместителя председателя ОГПУ СССР Агранова, затем — начальник ряда отделений. С 1935 г. — майор ГБ. Награжден значком «Почетный работник ВЧК-ОГПУ (V)» (1932, 1934), орденом «Знак Почета» (22.07.1937), орденом «Красная Звезда» (1938). Арестован 25 октября 1938 г. В 1939 г. расстрелян, как «человек Ягоды», не реабилитирован.
* * *
Ярцев Виктор Владимирович (1904-1940, чл. партии с 1920). Сын маляра. Работал учеником в парикмахерской, помощником писаря в мастерской. Кончил 7-классную школу, Военную школу им. ВЦИК (1921— 1922), два курса рабфака (1926) и электротехнический институт (1930). В РККА был рядовым, политработником кавалерийского полка (1920— 1921). С 1921 по 1930 г. занимал посты инспектора треста, техника в механических мастерских и «Союзсельэнерго». С 1930 г. на работе в системе ОГПУ-НКВД: помощник уполномоченного, уполномоченный 1-го отделения ЭКУ ОГПУ, помощник начальника, начальник 1-го и 2-го отделений ЭКО, правительственный комиссар на острове Сахалин, первый зам. наркома связи СССР (1938-1939). В 1937-1938 гг. — член парткома ГУГБ НКВД. Наибольший чин — майор ГБ (1937). Награжден: орден Ленина (1937), медаль «20 лет РККА» (1935), значок «Почетный работник ЧК-ГПУ (XV)». Расстрелян, как тайный член организации «правых».
ГЛАВА 11. ПОЧЕМУ ТУХАЧЕВСКОГО СЧИТАЛИ ШПИОНОМ?
Повсюду надо содействовать возвышению лучших, обеспечивать развитие элит и искать руководителей.
Теодор Обер
В петлю никто не тянул, сам влез.
Пословица
Этот щекотливый пункт в биографии маршала обстоятельно рассматривался на предварительном следствии. Но лицемерно-восхваляющие борзописцы всегда его трусливо обходили. На вопрос наложено самое настоящее «табу». А почему, собственно говоря?! Надо его рассмотреть, собрать необходимые данные и доказательства, опубликовать их для всеобщего сведения и поставить на обсуждение.
В настоящее время известно, что вполне определенные подозрения, а потом и уверенность возникли у следователей НКВД и политического руководства страны на основе двоякого рода данных. К наиболее существенным относились данные, связанные с передачей немецкой разведке оперативного плана будущих военных действий и, естественно, плана мобилизации, который всегда тесно связан с первым. Менее существенными, по сравнению с предыдущим, выглядели подозрения относительно давности шпионских связей. Источником этих подозрений являлся тот факт, что в Первую мировую войну будущий маршал, оказывается, находился в немецком плену!
Казенные биографы очень не любят этого момента в жизни маршала и стараются его всячески загримировать, отделываясь беглой скороговоркой. Напрасно! Надо выяснить, наконец, что же за подобным эпизодом скрывается! Известные нам факты таковы. Тухачевский отбыл с полком на фронт в сентябре 1914 г. За 6 месяцев пребывания на фронте получил орден. И уже через 6 месяцев оказался в плену (19.02.1915). Таким образом, его доблестные военные подвиги на фронте длились всего шесть месяцев, а все остальное время Первой мировой войны (по август 1917 г.), то есть почти три года, он находился в безопасном удалении от войны.
Не станем здесь разбирать, как он попал в плен (этот вопрос мы разбираем в другом месте). Посмотрим лучше, что Тухачевский делал в плену и как он из него освободился.
Попав в плен, Тухачевский, как утверждают, несколько раз делал попытки бежать. Но, видимо, не очень настойчивые и хорошо продуманные: ибо что была за охота снова лезть в окопы, подставлять голову под снаряды и пули, кормить своею кровью проклятых вшей?! Важно было лишь создать о себе определенную легенду на будущее — о своей непримиримой патриотичности и верности присяге. А потом позволить себя поймать и вернуть на прежнее, вполне безопасное место!
Никаким наказаниям за эти побеги Тухачевский не подвергался: его не избивали, не заковывали в кандалы, не сажали в карцер, не морили голодом. Об этом никто не говорит. Правда, после нескольких попыток «побега» немцы, которым это, видимо, надоело, отправили его в форт № 9 крепости Ингольштадт, где часовых имелось не меньше, чем пленных, где содержались особо беспокойные элементы. Но не следует думать, что там существовал какой-то уж зверский режим! Ничего подобного! Режим в крепости отличался неслыханным либерализмом и не походил на тот, что существовал в российских тюрьмах и лагерях! Во-первых, пленных не гоняли на принудительные работы, во-вторых, существовала регулярная связь с волей, систематически передавались посылки (часто даже роскошные!), которые немцы не отбирали, в-третьих, пленным не запрещалось собираться и устраивать праздники! Генерал-лейтенант А.В. Благодатов, который во времена молодости тоже находился с Тухачевским в плену, вспоминает: «В день взятия Бастилии мы собрались в каземате французских военнопленных. На столе появились бутылки с вином и пивом, полученные к празднику нашими французскими друзьями. Каждый стремился произнести какой-нибудь ободряющий тост. Михаил Николаевич поднял бокал за то, чтобы на земле не было тюрем, крепостей, лагерей». (Маршал Тухачевский. Воспоминания друзей. М., 1965, с. 23.)
Естественно, в таких условиях пленные чувствовали себя достаточно вольготно. И вели себя соответственно. Тот же Благодатов вспоминает: «Всех нас объединяло стремление к побегу. Никто не утратил чувства человеческого достоинства. При стычках с администрацией мы выступали дружно, сплоченно, сообща отстаивая свои интересы. Тем не менее, как и в каждом коллективе, у нас были люди наиболее деятельные и люди, отличавшиеся наименьшей активностью. К первым неизменно относился Михаил Николаевич Тухачевский. Он буквально покорял своих товарищей по несчастью жизнелюбивостью и дружелюбием. Военнопленные всегда были готовы пойти за ним на любое самое рискованное дело.
Вспоминается наша демонстрация против нового коменданта форта. Он отменил проверку по казематам и приказал нам для этой цели выстраиваться на площадке. Мы не выполнили его приказ. Комендант вызвал караул, дал команду — зарядить винтовки. В ответ раздались свист, улюлюканье, выкрики. Французы запели «Марсельезу». Побоявшись, как видно, что пленные набросятся на караул и произойдет драка, комендант махнул на все рукой и ушел. М.Н. Тухачевский был одним из зачинщиков этой демонстрации». (Там же, с. 22-23.)
Все это, понятно, очень интересно и говорит явственно о склонности самого Тухачевского ко всяким авантюрам и господствовавшем либерализме, который такие авантюры поощрял (видите ли, комендант даже не решился дать парочку выстрелов в воздух, не то что по «бунтовщикам»!).
Следует, однако, отметить, что почтенный генерал рассказывает не обо всем. Он, разумеется, «забывает» добавить об одном важном моменте: что немецкая разведка вела свою работу среди военнопленных. Она тщательно изучала их биографии, характеры, степень умственного развития, определяла перспективы будущей военной карьеры. За отобранным контингентом устанавливалось секретное наблюдение, в том числе с помощью тайных агентов. Окончательно отобранных кандидатов отделяли от прочих, их вызывали для доверительных бесед, их всячески обрабатывали и в конечном итоге старались завербовать. Разговоры велись такого рода:
— Господин поручик (штабс-капитан)! Вы сами убедились: находиться в плену плохо. Разве не хотелось бы вам вернуться домой? Обнять любимую матушку, которая горюет о вас, своих близких? Этому можно помочь. Ничего особенного от вас не требуется. Лишь дайте согласие работать на великую Германию, подпишите согласие о секретном сотрудничестве! Наши две страны не будут больше воевать, прискорбная ошибка будет исправлена. Следовательно, вы не совершите ничего недостойного! Подпишите — и мы вас тотчас отпустим. И так все устроим, что никто и подозревать вас не сможет! Устроим побег! Сделаем вам героическую биографию! Вы получите большую славу — за свое мужество и патриотизм! И мы же способствуем вашей карьере, когда вы вернетесь на родину. Немцы в России всегда были сильны, занимали влиятельные позиции в государственном аппарате, в полиции, в армии, в военном министерстве. Вспомните, императрица Екатерина Великая — немка! Ваша государыня Александра Федоровна, супруга Николая II, тоже из немок! Ваш военный министр Сухомлинов работал на Германию! И многие лица из вашей разведки! О Распутине вам не надо говорить, вы сами знаете! Словом, мы сумеем обеспечить вашу карьеру, сделаем ее самой блестящей! Для этого необходимо лишь одно: тайно стать на сторону Германии и выполнять наши поручения!
Противостоять змеям-искусителям из немецкой разведки было трудно: кому же может понравиться долго сидеть в лагере?! Особенно когда аргументы казались убедительными (все факты соответствовали действительности!), когда мучительная война кончилась и уже не предстояло снова лезть в окопы?!
Обращалась ли немецкая разведка к Тухачевскому с таким предложением в период его плена? В том можно не сомневаться! Честолюбивый молодой дворянин (он заявлял: «Если не стану генералом в 30 лет — застрелюсь!»), представитель известной военной фамилии, обладавший широким кругозором, несомненными военными способностями, получивший за шесть месяцев войны будто бы 6 орденов, конечно же, должен был казаться перспективным — при подготовке его к определенного рода деятельности.
Не к одному Тухачевскому, понятно, обращались с таким предложением: немецкая разведка всегда работала с размахом. И многих людей вербовала, из самых различных армий. По разным причинам: одним надоедало сидеть в лагере, другие жаждали денег, карьеры и отличий, третьи ненавидели Россию
Как встретил указанное предложение Тухачевский? Сторонники маршала ответят с возмущением:
— Конечно отказал! Маршал являлся горячим патриотом!
Мы не станем утверждать этого столь решительно, ибо человек слаб (а слабость Тухачевского, сдавшегося врагу в плен, доказана!). Заметим, что и Ежов со своими сотрудниками, обладавшие громадной информацией о Тухачевском, держались явно иного мнения. И это мнение, в связи с известными нам фактами, выглядит более убедительно. Свой собственный «демон-искуситель» тоже нашептывал по ночам.
Ясно что:
— Да дай им, Миша, сучью бумажку с обязательством! Подпиши! Все равно она ничего не будет стоить! Самое главное сейчас — освободиться! Не сидеть же здесь еще пять лет! А там видно будет! Россия велика, можно затеряться в ее гарнизонах. Само время и обстоятельства превратят «обязательство» в ничто! А если все-таки станет известно?! Ну и что?! Всегда можно объяснить так: «Я пустился на хитрость! Чтобы вырваться из плена! Зов революции! Зов родины!»
Вот и возникает в этой связи вопрос: действительно ли Тухачевский, проведший почти три года в плену, воевавший на фронте Первой мировой войны лишь полгода, не давал секретного обязательства работать на немецкую разведку еще в 1917 г., когда он был ничто, когда о будущей блестящей карьере не мог и предполагать?!
Возникает и другой вопрос: на какой основе сложились у него сугубо доверительные отношения с лейтенантом Ферваком, сидевшим вместе с ним в лагере и работавшим позже на французскую разведку? Близкие отношения с ним Тухачевский сохранял до самой своей гибели.
Вот на какие вопросы надо ясно и недвусмысленно ответить, приведя документы и воспоминания.
Само собой понятно, что если истинная подоплека освобождения из плена была именно такова, как сказано, то воспоминания на эту тему Тухачевскому доставить удовольствия не могли. Этот очень важный факт явственно виден в воспоминаниях сестер маршала, которых, конечно, не заподозришь в плохом отношении к брату:
«И вот однажды, когда мы все собрались за обеденным столом, неожиданно распахнулась дверь и на пороге появился худой, измученный человек. Лишь по улыбке мы узнали нашего Мишу.
Дни, проведенные им с семьей, были для нас днями беспредельного счастья и бесконечных расспросов. Мы дознавались, как он бежал, как скрывался, чем питался в пути, каким образом шел ночами по незнакомым местам. Михаил не очень охотно вспоминал обо всем этом — слишком много перенес. На привезенных им из Швейцарии фотографиях (туда он перебрался из Германии. — В.Л.) он походил на мумию и был страшно оборван». (Там же, с. 14-15.)
Тот же Благодатов пикантную сцену побега, о которой будущему маршалу почему-то не очень хотелось рассказывать, излагает так: «Тут как раз подвернулся удобный случай: на основании международного соглашения военнопленным разрешили прогулки вне лагеря, хотя каждый должен был дать письменное обязательство не предпринимать при этом побега. Тухачевский и его товарищ капитан Генерального штаба Чернявский сумели как-то устроить, что на их документах расписались другие. И в один из дней они оба бежали.
Шестеро суток скитались беглецы по лесам и полям, скрываясь от погони. А на седьмые наткнулись на жандармов. Однако выносливый и физически крепкий Тухачевский удрал от преследователей. Через некоторое время ему удалось перейти швейцарскую границу и таким образом вернуться на родину. А капитан Чернявский был водворен обратно в лагерь». (Там же, с. 25.)
Вот такие арабские сказки рассказываются без всякого смущения! Расчет ясен: и так сойдет.
Нет, напрасно стенает А. Чехлов в своем рассказе «Расстрелянные звезды» («Даугава», 1988, № 1, с. 48): «Все было против маршала и его товарищей. Любой эпизод их жизни, даже самый, казалось бы, незначительный, оборачивался в руках следователей и его помощников неожиданной стороной».
Да уж, понятно: следователи-то не смотрели на Тухачевского сквозь розовые очки, басни за чистую монету принимать не желали!
В заключение следует поставить еще один вопрос: если Тухачевский уже в 1917 г. давал обязательство работать на немцев, то кому именно? Ответ кажется очевидным: этим офицером был тот самый Нидермайер, который позже стал военным атташе Германии в Советской России, к которому имя Тухачевского во время событий 1937 г. намертво «припаяно». Не пора ли по документам прояснить, что же было в действительности?!
В биографиях таких лиц, как Тухачевский, не должно быть подозрительных моментов!
Следует обратить внимание еще на один момент, чрезвычайно интересный. Известно, сколь скупо и просто невразумительно излагается в разных книгах биография Б. Фельдмана, виднейшего соратника Тухачевского и его друга. Случайно ли это? Не стараются ли таким образом «замаскировать» некие детали биографии, как это делали и с биографией героя Гражданской войны Котовского? В интересной документальной книге «Августовские пушки», посвященной событиям августа 1914 г., Барбара Такман вспоминает (М., 1972, с. 137) «некоего лейтенанта Фельдмана», командира роты 69-го немецкого полка, который по приказу начальства начал Первую мировую войну нападением на Бельгию и захватом ее пограничного городка. К сожалению, этот Фельдман дальше не упоминается и о нем не дается никаких биографических деталей. Это обстоятельство и порождает подозрение: не есть ли названный Фельдман и русский Фельдман, «соратник Тухачевского», одно лицо?
Для такого подозрения много оснований. Известно, что в Гражданскую войну и позже в Красной Армии воевало и служило много немцев, чехов, венгров и сербов. Они продолжали службу и после Гражданской войны, занимая крупные должности. Между Красной Армией и немецкой до 1933 г. имелись почти союзные отношения, скрепленные общими военными интересами (военная техника, организация, стратегия, обучение кадров и прочее). Тухачевский почти всю Первую мировую войну провел в немецком плену. Немецкая разведка тщательно «работала» с ним, считая его «перспективным». Она старалась завербовать его и обещала помочь сделать блестящую карьеру, которую тот в Красной Армии и сделал.
Было бы вполне логично при таких обстоятельствах приставить к нему «для присмотра» и связи с немецкой стороной одного из офицеров немецкой разведки, чтобы они делали карьеру в РККА вместе. Фельдман, «соратник Тухачевского», при нем и играл всегда роль его «правой руки», занимая пост начальника штаба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76