Рэндалл, однако, не торопился оформить развод.
Он не хотел лишиться земель, ведь Миллеры давно потеряли свои владения, частично из-за неудачного их использования, частично вследствие неблагоприятных обстоятельств. Так что вместо того, чтобы аннулировать брак, он попытался поместить Нетти в закрытую лечебницу, обвиняя ее в том, что она не отвечает за собственные поступки и представляет опасность для окружающих, то есть для него самого и для дочери. Я предполагаю, что Лилиана приняла эту идею с готовностью, не вполне осознанно, но в силу своей нелюбви к матери.
В те времена у Нетти почти не было друзей, по крайней мере среди жителей Хазарда, и это объяснялось не только ее вечными спорами с владельцами шахт и лесорубами. Просто она казалась немного странной даже тем соседям, которые знали ее с самого детства. Так что у Рэндалла был шанс добиться своего, если бы Альберта не распознала о его замыслах. Она рассказала обо всем Хлое, и та направила в Хазард своего знакомого адвоката, наказав ему защищать права Нетти во время судебного разбирательства. Послушать Альберту, так этот адвокат в пять минут все расставил по своим местам и тут же оформил развод, как только Рэндалл подписал соответствующие бумаги. Через пару недель все было закончено.
Мне следовало находиться там и поддерживать Нетти в этот трудный период, но я находился очень далеко от тех мест, и слухи дошли до меня слишком поздно. В конце концов, Нетти сохранила свое доброе имя и семейную ферму, а Рэндалл забрал дочь и переехал в Хазард, где они поселились вдвоем в небольшой квартирке над гаражом, которую Миллер занимал до женитьбы.
Трудно объяснить неприязнь к матери, испытываемую новорожденным младенцем, но очень легко понять, почему Лилиана так никогда и не отказалась от этого чувства. Рэндалл поддерживал в ней ненависть к Нетти до самой своей смерти, и дочь ни разу в жизни не услышала о матери доброго слова.
Со временем Лилиана вышла замуж за Стивена Мэдана, агента по недвижимости, который провел свою первую сделку по продаже семейной фермы, едва похоронив отца. Конечно, и он проникся ненавистью к Нетти под влиянием Лилианы, но для такого человека это было и неудивительно.
Лилиана навсегда осталась для меня загадкой, но Рэндалл удивил гораздо больше. Я никак не мог понять, как человек, насколько я знаю, искренне любивший свою жену, мог причинить ей так много горя.
Но потом я понял однажды, что и сам в некотором смысле не многим от него отличаюсь.
Эти поросшие лесами холмы нравятся мне в любое время года, но летом, как мне кажется, больше всего. Приближался сентябрь, когда я наконец сделал круг над долиной, в последних числах августа уже зацвели молочай и золотарник, а кусты яртышника украсились ярко-пурпурными листьями. Поток теплого воздуха поддерживал крылья, и я любовался долиной, где впервые встретил девочку-лисичку. Убедившись, что вокруг нет ни одной живой души, я спустился из небесной лазури на старую гранитную скалу, до сих пор возвышавшуюся над густой травой и зарослями полевых цветов.
Эта местность почти не изменилась за прошедшие годы, только лес подступил ближе, а деревья заметно подросли, но еще не состарились. Все так же весело стрекочут сверчки, и пчелы, деловито жужжа, перелетают с цветка на цветок. Ручей в это время года почти пересыхает, но я все же смог проследить его путь вдоль долины по серебристому блеску воды сквозь густую траву.
День выдался тихим и спокойным, а я проделал нелегкий путь и прилег отдохнуть, когда же я очнулся, то понял, что солнце перевалило за полдень, а передо мной стоит рыжеволосая женщина с глазами такими голубыми, словно в них утонул кусочек летнего неба.
– Ну-ка посмотрим, из-за чего это вороны подняли такой шум, – сказала она.
Вот она стоит передо мной и улыбается, подперев руками бедра. Теперь это уже не девочка-лисичка, но кровь лиса дает о себе знать, и я ничуть не сомневаюсь, что эту женщину нельзя назвать совсем домашней. Сейчас ей должно быть сорок два, но выглядит она лет на десять моложе, и что бы я ни говорил самому себе, я прилетел сюда только ради того, чтобы повидаться с ней.
– Как ты поживаешь, Нетти? – спрашиваю я.
– Бывало и лучше. – Она усаживается рядом, и прошлых двадцати пяти лет словно и не было. – Этой ночью я так крепко заснула, что затекла шея.
С ней и сейчас старый кожаный ранец – удивительно, что он так долго сохранился. Нетти открывает его и достает домашнее печенье, завернутое в матерчатую салфетку.
– Не хочешь отведать моего походного пайка? – предлагает она.
– С удовольствием.
Печенье очень вкусное, особенно с чаем, который мы по очереди отхлебываем из фляжки, она носит ее пристегнутой к поясу. Чай подслащен медом из собственных ульев, рассказывает мне Нетти.
– Ты неплохо справилась с трудностями, – говорю я после недолгого молчания. – Я все время слышал о тебе и читал твои книги.
– Зато я о тебе ничего не слышала.
– Да, – соглашаюсь я и пожимаю плечами. – Но я и не делал ничего особенного. Собирал истории и рассказывал их всем, кто соглашался слушать. В энциклопедии рядом с моей фамилией должно стоять только одно определение – свободный, как вольная птица.
– Я бы добавила еще одно: никчемный, – говорит она, но при этом улыбается той же неуверенной улыбкой, как и у ее матери.
Безусловно, я это заслужил. Я не послал ей ни единой весточки за все эти годы. Убеждал себя, что так и надо, что она поймет, может, и не сразу, но со временем, а на самом же деле я просто боялся. Я не хотел, чтобы все повторилось сначала.
– Ничего удивительного, что ты чуть не лишилась рассудка, – начинаю я, но Нетти не дает договорить.
– Я не сумасшедшая, Джек, и никогда ею не была. Ты решил вычеркнуть себя из моей жизни – для моего же блага, я уверена, что ты искренне так считал, но ты никогда не интересовался, что я думаю по этому поводу. Ты никогда не задумывался о моих чувствах.
– Мне кажется, я знаю, что ты чувствовала.
– Что весь мир перевернулся и я влюбилась в тебя по уши в тот самый миг, как только увидела?
– Что-то вроде того. Но это было неправильно. Ты была совсем ребенком.
– А потом? Когда я выросла?
– Я предвидел, что это чувство сулит слишком много горя, – отвечаю я.
Нетти смотрит на меня в упор:
– Кому? О ком ты так заботился? Обо мне или, может быть, о себе?
– О нас обоих, – признаюсь я.
– Ты решил, что у нас все сложится так же, как у моей матери и Рэя? – спрашивает она.
– Откуда ты об этом узнала?
– Кажется, Джолен рассказала, – пожимает она плечами.
– Так, может, теперь ты все поняла?
– Я не понимаю абсолютно ничего, – отвечает Нетти. – Что плохого в том, чтобы наслаждаться тем, что дает нам жизнь? Жизнь коротка, рано или поздно мы все умрем, так почему же не насладиться счастьем, когда оно приходит?
– Люди моего племени не умирают, – говорю я. – По крайней мере, до тех пор, пока кто-то нас не убьет, но и тогда… Я уверен, что некоторые из воронова племени – вроде самого Ворона или девчонок-ворон – останутся до самого последнего дня, когда придет пора задернуть занавес и распрощаться с этим миром.
Нетти молча глядит мне в глаза.
– Как ты думаешь, кто мы такие? – спрашиваю я.
– Не знаю. Может, какие-то духи. Я никогда над этим особенно не задумывалась.
– Большинство из нас живет в этом мире с самых первых дней, – говорю я. – Мы же, принадлежащие к воронову племени, появились еще до того, как возник мир.
– Но… – начинает она, тут же умолкает и просто качает головой.
Нетти устремляет взгляд вдаль, на цветущий луг, и я вижу, что она старается осмыслить только что прозвучавшие слова. Я ложусь на спину и смотрю в небо, такое же голубое, как ее глаза. Слышу, как вдалеке бранятся две вороны. Интересно, это девчонки-вороны прилетели навестить родственников или их кузены разбираются между собой? Совсем рядом с моей рукой сидит сверчок и ни на минуту не прекращает своей песенки. В каком-то из журналов мне попадалась на глаза статья Нетти об этих насекомых. Я припоминаю иллюстрирующие ее очерк картинки, все до одной, и не могу удержаться от улыбки. Она начала рисовать сверчков с первого же дня, когда взяла в руки карандаш.
– На что это похоже? – наконец спрашивает меня Нетти. – Как это – жить вечно?
Я пожимаю плечами:
– Каждый относится к этому по-своему. Девчонки-вороны, например, живут так, словно только что появились на свет, словно они до сих пор живут в Далеком Прошлом. Во времени Дзен. Любой день для них – целая вечность. Многие грачи и сойки пытаются выразить себя в искусстве. Посредством музыки или картин они пробуют передать ощущения, полученные во времена, когда мир только зарождался. Так они пытаются вернуться в те дремлющие под вековыми деревьями леса.
Нетти кивает, видимо припомнив одну из моих историй.
– Кое-кто предпочитает без конца странствовать по свету – например, Безумный Грач. И есть еще Ворон. Он так долго несет на своих плечах груз истории, что потерял связь со временем. Его уже ничто не беспокоит, он не ощущает ответственности.
– А ты, Джек? – спрашивает Нетти. – Как ты проживаешь свою вечную жизнь?
Я приподнимаюсь с земли и опираюсь на локти, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Я рассказываю истории. Сначала я рассказывал их, чтобы напомнить самому себе, что давным-давно тоже потерял связь с окружающим миром и уподобился Ворону, тогда я забыл свою собственную историю и ни о чем не тревожился. Я позабыл обо всем; просто слонялся по свету и глазел по сторонам. Я мог бы таким и остаться, но однажды встретил девчонок-ворон и… Ну, ты знаешь, я объяснял, как это происходит. Стоит только их увидеть, и все вокруг изменяется. Я снова стал искать смысл в происходящих событиях, стал пытаться что-то изменить.
До сих пор я ни с кем не беседовал на эту тему. Наверно, стоило завести этот разговор давным-давно, еще с девочкой-лисичкой, тогда бы она поняла меня быстрее.
– А теперь, – продолжал я, снова укладываясь на траву, – я рассказываю истории для того, чтобы мы не повторяли одни и те же ошибки снова и снова.
Можно было подумать, что вернулись прежние времена, когда мы подолгу просиживали на этом камне, разговор прерывался долгими паузами, а солнце спокойно совершало свой путь между верхушками деревьев. Некоторое время мы оба молчали, смотрели, как тени становятся все длиннее, и ждали, что принесут с собой сумерки.
– Пойдем со мной в дом, – заговорила Нетти. – Я хочу угостить тебя ужином.
Знаю, я должен был уйти, оставить ее одну, забыть о ней, но не смог. Я уже вспомнил, как приятно находиться в ее обществе, и после долгих лет разлуки решил позволить себе такую малость.
– Согласен, – услышал я свой голос.
Нетти вложила свою ладонь в мою руку, и мы не спеша ступили под сень деревьев, двинулись по знакомой тропе через цветущие луга к старому, покрашенному желтой краской дому, в котором проживало не одно поколение семейства Бин.
Не стану утверждать, что в случившемся той ночью виновата одна Нетти, а я тут ни при чем. Я точно так же виноват, что вечер мы закончили в огромной кровати с пологом в спальне второго этажа, только Нетти не чувствует себя виноватой, и в этом все дело.
– Я уже давно не ребенок, – говорит она. – Думаешь, я не понимала, в чем дело? Конечно, тогда, в прошлом, я была слишком молода для тебя. Но теперь я уже взрослая женщина.
– Это лишь одна из причин, – отвечаю я, покачивая головой.
Нетти садится в изголовье кровати и прикрывается простыней.
– Черт побери, Джек! Ты мужчина, я – женщина, мы любим друг друга, так в чем же дело?
До меня доходит, что она до сих пор еще не во всем разобралась. До нее не дошел смысл разговора там, на скале, а потом еще и за столом в ее доме, когда мы допивали кофе, сдобренный ложечкой виски. Вороново племя осталось для Нетти просто определением группы птиц, она ведь встречала нас всегда в одном и том же облике – и девчонок-ворон, и Джолен, и Безумного Грача. Она знает, что мы живем в лесах, на свободе, знает, что мы старше, чем она может себе представить. Но все это осталось у нее в голове, а не проникло в сердце. Нетти вряд ли поверила до конца моим рассказам.
– Я не мужчина, – говорю я. – Я принадлежу воронову племени. Я – галка.
– Ты – упрямый осел.
– Может, и так, но этого не должно было случиться.
Она всегда отличалась своенравным характером, и теперь я вижу, как она закипает. Из глубины небесно-голубых глаз надвигается шторм.
– Ты хочешь сказать, что не любишь меня? – спрашивает Нетти.
– Это не так.
– Значит, что я тебе не нравлюсь?
– Дело совсем не в этом.
– Так в чем же дело? – спрашивает она обманчиво спокойным тоном.
– Суть в том, что я тебя люблю, но не могу с тобой остаться, это не в моих силах, как ты была не в силах отказаться от своего искусства ради Рэндалла Миллера.
– Джек, я что-то не слышала, чтобы кто-то из нас говорил о совместной жизни.
Но я не хочу даже слушать.
– Так, значит, мое пребывание в твоей постели ставит меня на один уровень с Рэем, – говорю я. – Проведу несколько часов, а на рассвете уйду. Ты заслуживаешь лучшего, Нетти, так же как и твоя мать заслуживала лучшей жизни, чем та, на которую обрек ее Рэй.
– Я думаю, мама ни разу не пожалела о той ночи. Я это точно знаю, потому что в противном случае меня бы не было на свете.
– Это еще не доказывает, что они поступили правильно.
– Это самое нелогичное утверждение, которое мне приходилось слышать. Джек, этой ночи я дожидалась всю свою жизнь, наконец дождалась, а теперь ты пытаешься убедить, что мы совершили ошибку.
– Именно это я и хочу тебе втолковать, – настаиваю я. – Мы не должны были так поступать. Хватит и того, что в твоих жилах течет кровь лиса и ты неуютно чувствуешь себя среди людей. Но тебе этого мало, ты стремишься к несбыточной мечте, и после этой ночи ты не просто станешь избегать людей, но потеряешь всякую надежду на нормальную жизнь.
– Я уже предупреждала тебя, – говорит Нетти заметно более жестким тоном. – Не смей решать за меня, как мне лучше жить. Я способна сама принимать решения.
– А если ты ошибешься?
– Тогда это будет моя, и только моя ошибка.
– Я не могу тебе этого позволить, – вздыхаю я. – Я слишком сильно тебя люблю.
– Мне кажется, ты никогда меня не любил.
Я смотрю в ее глаза и понимаю, что в это она верит, но не верит ни в примесь лисьей крови, ни в отличие воронова племени от людей.
– Тебе лучше уйти, – говорит Нетти.
Я пытаюсь решить, как мне быть, но она не дает мне ни минуты на раздумья.
– Уходи сейчас же, – продолжает она. – И если я увижу, что ты шатаешься поблизости, я возьму в руки ружье.
В голубых глазах появляются слезы, но она не дает им пролиться. Ненависть внезапно вспыхивает в ее сердце, ненависть, что сильнее огорчения.
– Я предупредила тебя, Джек.
Я поднимаюсь с кровати. Может, это и есть единственно верный выход? Лучше пусть она меня ненавидит, чем страдает от любви. Пусть прогонит меня, тогда у нее будет еще шанс устроить свою жизнь.
Но у меня есть и собственные чувства. Когда-то я слышал, что мы полностью состоим из своих чувств. Я огорчен, но в то же время мне очень больно. Никто не хочет остаться непонятым. И я совершаю глупость. Впервые за все годы нашего знакомства я меняю облик у нее на глазах. И в следующий миг обнаженный мужчина, стоящий рядом с кроватью, превращается в чернокрылую галку. Я делаю круг по комнате, а потом вылетаю в окно, разрывая москитную сетку, словно тонкую бумагу, и исчезаю в ночной темноте. Но прежде я успел заметить выражение ее лица. Я успел увидеть, что она наконец-то поняла, что я хотел сказать. В тот краткий миг она поняла все и поверила – не умом, но сердцем.
Я покидаю ее плачущей, ее сердце сжигает та же боль, какую испытываю я сам, но в то же время Нетти испугана. Я улетаю, оставляя ее глядящей в окно, куда улетел некто , кого она пустила в свою постель, а потом увидела, как он превратился в то, чем себя считал. Мир Нетти переворачивается с ног на голову.
Я оставляю ее не одну, но это станет очевидным только через два-три месяца, и через девять – появится на свет. Но тогда я ничего не знал и услышал лишь много лет спустя.

5

Ньюфорд, зима 1973-го
Однажды зимой я пролетал мимо Ньюфорда и остановился повидаться с Хлоей и остальными жильцами дома на Стэнтон-стрит. Там еще не поселились ни Энни с Брэндоном, ни Рори. Маргарет занимает комнаты, в которых потом будет жить Брэндон, но сейчас и ее нет в городе. Пару недель назад я встречался с ней в Техасе. Поль еще жив, но тоже уехал из города. Напротив меня живет Надин, и мы перекинулись с ней парой слов по пути к входной двери. Тетушки улыбаются мне и приветственно кивают, но у них на меня нет времени – они слишком увлеклись планами на следующее лето, а их кухонный стол завален акварельными рисунками и клочками бумаги с памятными записками.
Ту квартиру, в которой позже поселится Рори, снимают две студентки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57