Я — не я. Я — это киноварь и блестящая медь, прошитая бело-голубыми лучами. Я — свет за пределами света. Я свет я свет я свет…
Данло показалось странным, что он видит собственные глаза. Каждый, кто входит в виртуальную реальность, обычно воспроизводится там в символическом, но более или менее человеческом виде. В пятой степени воспроизведения специальная программа генерирует изображение, почти в точности соответствующее облику реального человека, контактирующего с компьютером. Это изображение перемещается в кибернетическом пространстве, воспринимая его почти так же, как человек, гуляющий по полю огнецветов. При этом его восприятие, как и у человека в реальном мире, направлено вовне, наружу, на объекты генерируемой компьютером реальности.
Данло, находясь в этом странном пространстве под названием “алам аль-митраль”, никак не должен был видеть собственного лица. Он воспринимал себя в виде разноцветного изображения, поскольку мог видеть свою руку или другие части тела с такой же легкостью, как их видит ребенок, но странность заключалась в том, что он видел себя в разных ракурсах одновременно — видел босые подошвы своих ног и угольно-черные с рыжиной волосы, падающие ему на спину. Его восприятие, а может быть, и само его сознание охватывало пространство под всеми возможными углами зрения. Возможно, Хануман специально позаботился о том, чтобы Данло воспринимал его реальность так же, как и он сам, — возможно, таково было свойство самой Ханумановой реальности. Если Хануман действительно изображает Бога в своей личной вселенной, он, вероятно, и видеть ее желает так, как подобает божеству.
Вот он, мой мир, Данло. Спасибо, что согласился посетить его вместе со мной.
Голос Ханумана прозвучал в черноте вокруг Данло — ниоткуда и отовсюду сразу. Он разносился на миллион миль во все стороны, и его невидимые волны бились о светящееся изображение Данло. Он, как ветер, шептал в мозгу Данло — в его вполне реальном человеческом мозгу, который еще, должно быть, существовал на вершине башни, в бесконечно далеком реальном мире.
— Я не вижу тебя, — сказал Данло, ощущая себя как светящуюся фигуру, говорящую в полной темноте. Он не знал, в какую сторону обращать свои слова, поэтому просто раскрыл свои золотые губы и спросил: — Почему бы и тебе не воспроизвестись визуально, чтобы я мог тебя видеть? Я предпочитаю эту степень воспроизведения.
— Это седьмая степень, да?
В шестой, трансцендентальной степени компьютер создает трансцендентальное существо, способное являться в разных местах почти одновременно. Оно часто представляется как световой блик или пучок тахионных лучей, переходящих из одной точки пространства в другую почти мгновенно. В седьмой степени какого-либо “Я”, отдельного от самого виртуального пространства, не существует вообще, и это делает изображение, способное перемещаться в компьютерном поле, излишним. В степени кибернетического преображения (или катехиса, как называется эта финальная, седьмая степень у цефиков) личность сама превращается в поле, генерируемое компьютерной программой. Можно сказать, что она становится самой этой программой, и это, как говорят кибершаманы, есть конечная стадия расширения человеческого сознания.
— Но ведь в этой степени нельзя оставаться долго — ведь это очень опасно, Хану?
Седьмая степень воспроизведения в самом деле невероятно опасна и потому запрещена во всем Ордене, даже для цефиков — особенно для тех компьютерных адептов из числа цефиков, которые называют себя кибершаманами.
Конечно, опасно. И запрещено почти для всех, как тому и следует быть.
Данло, лежащий на ковре, покачал головой, опечаленный неприкрытой гордыней Ханумана, и его изображение в алам аль-митрале тоже покачало головой. Он знал, как много цефиков навсегда пропали таким образом в своих компьютерах.
— Я вижу себя со стороны, — сказал он. — Свое лицо, свои глаза. Ты специально запрограммировал все так, чтобы и я мог приобщиться к седьмой степени?
— Конечно. И эта программа очень сложна, могу тебя заверить.
— Я не хочу превращаться в компьютерную программу, пусть даже бесконечно сложную.
— Чего же ты тогда хочешь?
— Посмотреть, что ты создал, и вернуться к своему подлинному “Я”.
— Ну что ж — смотри!
Тьма вокруг Данло мгновенно наполнилась светом. Он вырвался из раскаленной добела сферы со скоростью, намного превышающей скорость настоящего света, и был так ярок, что Данло невольно заслонился от него рукой. В следующий момент все пространство вокруг него осветилось, и он обнаружил, что может видеть почти бесконечно далеко во все концы вселенной.
— Бог мой! — воскликнул он, увидев в пространстве, которое теперь само стало светом, множество землеподобных миров — миллионов десять, а то и больше. Они плавали в окружающей пустоте, как — идеально круглые жемчужины в солнечном море. В том, как Данло воспринимал эти порожденные компьютером миры, было нечто странное: он видел самые дальние из них с такой же четкостью, как и близкие.
Он видел даже очертания континентов каждого мира — одновременно и под различными углами зрения. Мощность такого зрения почти граничила со слепотой; Данло тошнило, и голова у него кружилась. Но вскоре он приспособился к своему всевидению и начал изучать созданные Хануманом миры.
Все они были одинаковы, эти прекрасные бело-голубые сферы с глубокими океанами и мягкими покрывалами облаков, все представляли собой почти точную копию Старой Земли.
Даже Твердь не обладала таким созидательным импульсом.
Даже Эде в пору своего расцвета, одержимый загадочным стремлением создавать новые миры и новые человеческие расы, не мог и мечтать о стольких Землях.
— Сколько же их? — спросил Данло голосом, напоминающим звук золотого гонга, и Хануман почти немедленно ответил ему: Ровно 25490056343. И в каждую секунду компьютерного времени создаются новые.
— Но зачем тебе так много? И почему Земли, Хану? Почему они все одинаковы?
— Потому что такова моя воля — творить жизнь во всей ее полноте. В каждом мире, во всей вселенной — во всей полноте, какой она должна быть.
— И какой же, по-твоему, должна быть эта жизнь, Хану?
— Показать тебе?
— Да, если хочешь.
В следующий миг Данло со скоростью света уже мчался к одному из миров. Из космоса, который не был настоящим космосом, он вошел в атмосферу, состоящую из чистой информации, а не из воздуха. Но ощущал он ее как реальный воздух — она обжигала его нагое тело холодом, как сарсара, бушующая в Невернесе на грани глубокой зимы и средизимней весны. Почти как сарсара. Щеки и нос пощипывало очень похоже, но настоящего холода, пробирающего человека до костей тысячами стальных игл, Данло не чувствовал.
Вот одно из ограничений компьютерной симуляции, подумал он. Холод — это ноющие зубы, стынущая кровь, онемевшие щеки и пальцы; недостаточно просто задействовать в мозгу кучку нейронов, регистрирующих эти ощущения. Сознание холода — и само сознание — заложено во всех четырех триллионах клеток организма и еще глубже, в цепях белков и липидов, из которых строится живая материя. Каждый атом водорода в молекуле воды по-своему чувствует потерю энергии: когда человеку холодно, он начинает вибрировать медленнее и сам холодеет. Нельзя имитировать чувство холода полностью, воздействуя нейросхемами на один только мозг.
На самом-то деле мне совсем не холодно, подумал Данло — но тут у него застучали зубы, и уверенности поубавилось. Откуда, собственно, взялось это чувство постукивания эмали об эмаль? Создается ли оно его реальным телом, лежащим на ковре в башне, — или это только часть программы, приближающей его изображение к одной из Земель Ханумана? Данло, снизившись, вошел в более теплые слои атмосферы, и дрожь внезапно прошла. Мягкий бриз тропического океана овеял его почти невесомое тело, но солнечного зноя Данло почему-то не ощутил — и не нашел на синем небе никакого светила, хоти оглядел его от горизонта до горизонта.
— Не ищи солнце, Данло. Его здесь нет.
— Но как же… — Данло стремительно летел к широкому белому берегу, и ветер уносил прочь его слова. — Как же так можно — без солнца?
— В этой вселенной вообще нет звезд, ибо свет исходит отовсюду.
— Нет звезд? — уставившись в небеса, поразился Данло.
В небесах звезд и правда не было, но не было там и тьмы — Хануман не потерпел бы отсутствия света. В следующий миг Данло со скоростью пикирующего ястреба опустился на песок, который блестел при свете, идущем ниоткуда — Данло, во всяком случае, никакого источника не видел.
— Здесь… очень красиво, — сказал он, и его слова повисли, как жемчуг, в теплом влажном воздухе. Бирюзовые волны лизали берег, и чайки кричали, радуясь блаженству полета.
Пейзаж действительно был очень красив, но скорее как картинка, чем как настоящий морской берег. Компьютерной программе, нарисовавшей его, недоставало многого. От прибоя шел лишь весьма условный запах водорослей и соли — в нем отсутствовал пьянящий настой жизни и умирания, волновавший Данло с тех пор, как он ребенком впервые увидел и ощутил море. Пляж, при всей своей девственной чистоте, тоже не был совершенным. Песок дюнами и складками простирался в обе стороны, совсем как настоящий, но, глядя себе под ноги, Данло не видел песчинок, из которых состоит реальный пляж.
— Тебе кажется, что этот песок не совсем реален, как и вся материя этого мира. Но он реален. Он настолько реален, насколько ты этого хочешь.
Данло ощутил, как неприятно ему пользоваться тем же компьютером, что и Хануман, и делить с Хануманом одно мыслепространство. Но тут, взглянув на песок снова, он увидел, что белая гладь сменилась миллиардами отдельных песчинок. Он видел каждую песчинку во всем ее сверкающем совершенстве, как будто вместо глаз ему вставили микроскопы. Они были как одинаково ограненные алмазики, как огромная сокровищница, которую насыпал для него компьютер Ханумана.
И все-таки это нереально, подумал Данло. Какой бы мощной ни была программа, компьютер бессилен сделать песок реальным.
Зачерпнув горсть, он поднес ее к глазам, и сплошная белизна уступила вдруг крупинкам полевого шпата, и морских ракушек, и черного как ночь базальта, и светлого кварца.
— Я знаю, Данло, симуляция несовершенна. Но она может стать настолько совершенной, насколько человек пожелает. И станет, когда Вселенский Компьютер будет достроен.
Данло пропустил теплый, мелкий, нереальный песок между пальцами, глядя на пенистые валы за отмелью и темно-зеленые прибрежные джунгли. Созданному Хануманом миру не хватало деталей, особенно в прорисовке деревьев и отдаленных ландшафтов. Программа способна была вносить коррективы в эту туманную аморфность, добавляя детали и усиливая четкость согласно фокусу внимания Данло, но воспроизвести в совершенстве целый мир она не могла. Для достижения такого чуда потребовался бы компьютер величиной с этот мир.
Так же обстояло дело и со всеми прочими Землями, расположенными вокруг этой: один эсхатолог как-то сказал Данло, что простейшая и в то же время полная модель вселенной — это сама вселенная.
Сама вселенная — вся вселенная. Вселенная может быть только одна.
Над изумрудной листвой джунглей на востоке вставал высокий холм, и на нем в вездесущем свете этого мира поблескивали беленые и мраморные дома. Хануман — или кто-то другой — выстроил этот город так, чтобы из него открывался широкий вид на океан.
— Не хочешь ли пройтись через лес до города? С берега туда ведет тропа.
Данло окинул взглядом стену джунглей и действительно увидел в ней просвет со змеящейся вдаль тропой. Он перевалил через дюны и вошел в лес. Под густым лиственным сводом он ожидал встретить сумрак, но не тут-то было — деревья и обвивающий их жасмин светились не хуже, чем камни и ракушки на берегу.
Странные джунгли, подумал Данло. Тропинка, идущая в гору, была вымощена глыбами белого мрамора, что делало подъем очень легким. Лианы не свисали с ветвей, и подлесок не мешал ходьбе. За короткое время Данло отмахал несколько миль, встречая на пути самую разнообразную растительность. Над ним высились стволы черного и железного дерева, и сикоморы, и кедры, и красное дерево, и тамаринд — видимо, Хануман перенес в этот зачарованный лес деревья из всех климатических поясов Старой Земли. Деревья и кустарники: здесь росли падуб, черника, индиго, горная сирень и другие виды, которые Данло затруднялся назвать.
Кое-какая флора происходила, видимо, с других планет — или из Хануманова компьютера. Почти вся эта буйная растительность либо цвела, либо плодоносила. Ветви сгибались под тяжестью пеканов, миндаля, папайи, гуавы, манго, лимонов и прочих разновидностей плодов, орехов и ягод. Данло никогда еще не наблюдал такого изобилия в природе; это были не джунгли, а какая-то кладовая, битком набитая вкусными вещами.
Здесь хватило бы еды, чтобы прокормить целый город — нет, десять тысяч городов.
А уж цветов в этом лесу хватило бы, наверно, на десять миллионов ваз. Лиственные завесы пестрели яркими мазками африканских фиалок и орхидей. Кроме них, здесь цвели розы, анютины глазки, жимолость и львиный зев. Мириады пчел и бабочек порхали с цветка на цветок, высасывая нектар, — весь лес вибрировал от их жужжания и трепета их крылышек.
Шагая дальше, Данло стал слышать и другие звуки: высоко на деревьях переговаривались обезьяны, кричали ара, какаду и другие птицы с ярким оперением. На каждом дереве обитало свое семейство белок, которые почему-то совсем не боялись змей, обвившихся вокруг веток. А между тем их стоило бы опасаться — Данло знал, что многие из этих змей, например, гадюки и аспиды, ядовиты. Но в этих джунглях, как видно, не было места страху. Даже если бы светящемуся телу Данло могло что-то грозить, он чувствовал, что никакая здешняя живность, даже кобры и огненные муравьи, не причинит ему вреда. Когда же он, следуя изгибам тропы, поднялся повыше на покрытый зеленью холм, ему предстало поистине удивительное зрелище. Под кустом сирени затаился, явно поджидая его, большой рыжий в черную полоску тигр. Однако, подойдя ближе, Данло увидел, что тигр не его караулит, а поедает то, что лежит y него между лапами.
— Агира, Агира, — прошептал Данло, — не может этого быть! Тигр ел не буйвола и не антилопу, как следовало ожидать, он терзал огромную гроздь бананов. В его добычу входили также гранаты и яблоки, и он лакомился всем этим с явным удовольствием, точно обезьяна.
— Я научил всех хищников этого мира питаться фруктами, Данло. Научил муравьев есть банановую кожуру и семечки, а москитов пить нектар вместо крови.
Тропа подвела Данло совсем близко к тигру, но тот не обратил на него никакого внимания. Тигр облизывал зажатый в лапах банан, мурлыча, как домашняя кошка, и выглядел ласковым и ручным, как собака.
Он живой, как и вся фауна этого леса, подумал Данло, но от анимаджии в нем и следа не осталось. У этого дикого зверя отняли всю его дикость. Этот тигр-вегетарианец, собственно говоря, утратил всю свою тигриную суть. Неужели Хануман этого не понимает?
Видел ли он когда-нибудь, как снежный тигр подкрадывается к шегшею, видел ли таинственный огонь в его диких золотых глазах?
Нет, не видел — ведь он всегда отворачивался от того единственного, что желал увидеть по-настоящему.
Прошагав около часу, Данло вышел из джунглей и оказался на широком лугу, ведущем наверх, к городу. Он уже хорошо видел городскую стену, обводящую вершину холма, и главные западные ворота. Зачем этому городу стена? И почему здешние люди живут в домах — ведь они могли бы поселиться в джунглях, не боясь ни темноты, ни москитов, ни тигров.
— Стена напоминает моим людям, что они должны отделять себя от мира, который я для них создал. И жить в домах — иначе они перестанут быть людьми.
Дойдя до ворот, чьи широкие деревянные створки стояли распахнутыми, Данло оглянулся на лес и берег внизу. Пушистые белые облака образовали над океаном правильный, почти геометрический узор, а над деревьями взмыла, сверкая красно-желто-синими перьями, стайка попугаев. Уж не для него ли персонально предназначалось это великолепное зрелище? Когда-то, будучи молодым цефиком, Хануман проектировал правила взаимодействия единиц информации, а потом наблюдал, как из его искусственных атомов складывается искусственная жизнь. Свои информационные структуры он называл куклами и гордился тем, что они эволюционируют и живут исключительно по правилам, которые он запрограммировал для них с самого начала. Любое последующее вмешательство в созданную и оживленную им вселенную он счел бы неизящным. Но с тех пор прошло немало времени, и требование логической простоты отступило, как видно, перед другими целями.
Но самой глубокой его цели Данло пока еще не мог понять.
Данло прошел в ворота, и никто его не остановил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76