Эти внушительные доспехи от начала до конца спроектировал сам Бардо. Он уже был однажды убит, когда пытался спасти своего лучшего друга. После воскресения он относился к своему телу трепетно и не жалел средств для его защиты. Бардо, как заявил он лордам Нового Ордена, собрался на войну и не питал иллюзий на предмет ужасов, которые она сулила как ему, так и им.
— В Невернесе уже состоялось одно сражение, — сообщил он. — Некоторые назвали бы его просто стычкой, поскольку погибло в нем всего трое пилотов, но это событие предвещает другие, гораздо худшие, и настанут они скоро, слишком скоро — не надо быть скраером, чтобы это предсказать.
Бардо рассказал о том, что привело к этому сражению.
То, что произошло в Невернесе за пять лет после отлета Экстрианской Миссии, было, конечно, сложно — история всегда сложна. Вкратце Бардо поведал лордам следующее. Он основал религию под названием Путь Рингесса с целью увековечить жизнь и подвиги своего лучшего друга Мэллори.
Мэллори Рингесс показал Ордену и всему человечеству, что любой из людей может стать богом, если вспомнит Старшую Эдду. Бардо принес это учение в Невернес. Вечера в его доме, где гостям предлагали священный наркотик каллу, давали возможность академикам Ордена и прочим жителям города приобщиться к Единой Памяти. Но Бардо, как сказал он сам, создан скорее для начинания великих дел, чем для их завершения. Он не пророк, он просто одаренный человек, бывший пилот Ордена, желавший указать своим друзьям и последователям путь к бесконечным возможностям, которые лежат перед ними. И чуть ли не у самых истоков рингизма его соратником стал цефик, Хануман ли Тош.
— Вы все его знаете, — сказал Бардо, обменявшись быстрым взглядом с Данло. Хануман и Данло, до того как стать врагами, были неразлучными друзьями. — Но кто из вас знает Ханумана по-настоящему?
Бардо признал, что Хануман, блестящий и харизматический молодой человек, проявил себя как религиозный гений, и рингизм благодаря ему стал стремительно распространяться по Цивилизованным Мирам. Но постепенно в нем открылись жестокость, тщеславие и чудовищное честолюбие. Хануман, сказал Бардо, представляет собой раковую опухоль в теле церкви: он заключил ряд тайных союзов с другими деятелями Пути и учредил новые церемонии, чтобы напрямую манипулировать умами рингистов. Хуже того, он стал распространять о Бардо клевету и подрывать его лидерство всеми доступными средствами. Рингизм рос и протягивал свои щупальца (так выразился Бардо) в залы Ордена и города Цивилизованных Миров, будучи при этом больным изнутри; Хануман в своей жажде власти лишил религию ее истинного смысла.
Наконец настал вечно памятный для Бардо день, когда Хануман открыто бросил вызов его авторитету и вытеснил его с поста главы церкви.
— Он украл у меня мою чертову церковь! — гремел багровый от ярости Бардо, топая черным налловым сапогом о черный алмаз. — Мою прекрасную, благословенную церковь!
После краткого молчания лорд Николос навел на Бардо свой ледяной взгляд и спросил:
— Ваши слова относятся к собору, который ваше движение купило у секты христиан, или к самой организации ваших одураченных единомышленников?
Бардо, хорошо знавший отношение лорда Николоса к любой религии, счел за благо не обижаться и ответил просто: — И к тому, и к другому. Сначала у меня отняли собор, а потом Хануман настроил против меня рингистов. Ох, горе, горе.
— Как это возможно — отнять собор? — осведомился лорд Николос.
— Вы помните, как этот собор финансировался? — с тяжелым вздохом спросил Бардо.
— Я этого вообще не знал, да и знать не хотел.
— Так вот, он стоил очень дорого. Кошмарно дорого — не зря ведь это самое величественное здание во всем городе. Я просто не мог не приобрести его — не только я, а все мы, рингисты. Нам требовалось особое место, чтобы вспоминать великие достижения Мэллори Рингесса и поклоняться ему. Поэтому мы купили собор на паях, и каждый рингист вложил в это свои деньги. У некоторых, правда, возникли сложности.
— У членов Ордена?
— Ну да, у них. Каноны Ордена запрещают им владеть какой-либо собственностью, поэтому им пришлось передать свои доли доверенным лицам. А Хануман по секрету стал переманивать этих доверенных лиц к себе, да и других тоже. И в один прекрасный день, 14-го глубокой зимы, он…
— Установил большинством голосов новые правила относительно допуска в собор, — закончил за Бардо лорд Николос.
— А вы откуда знаете? — В голосе Бардо звучало не столько подозрение, сколько изумление.
— Подобная стратагема напрашивается сама собой. Как же вы-то этого не предугадали?
— Я догадывался — Бардо ведь не дурак. Я думал, что знаю, кто из пайщиков мне предан, а кто нет, но, видимо, просчитался. Я был занят другими делами. Создавать новые религии — это, знаете ли, не пустяк.
Данло улыбнулся. Пилоту, искушенному в математике, не так-то легко признаться, что он просчитался. Но Бардо, при всем своем хитроумии, мог быть беспечен до крайности. Под “другими делами” скорее всего подразумевались романы с молодыми красотками, желавшими любым способом попасть на Путь Рингесса.
— Дела Ханумана, очевидно, шли более успешно, — заметил лорд Николос.
— Он выпихнул меня из моей же церкви, ей-богу! И сам стал Светочем Пути!
— И рингисты пошли за ним?
— Очень многие, — признался Бардо. — Овцы, одно слово, — кто бы еще пошел в самом начале за таким злосчастным, как я? Сперва я пытался устраивать мнемонические церемонии у себя дома, и с полгода в Невернесе существовало два Пути Рингесса. Но я уже перестал вкладывать в это душу — в религию то есть. При виде того, что вытворяет Хануман с моей церковью, мне хотелось плакать.
Бардо сказал, что Хануман полностью подчинил себе Орден — не ради вспоминания Старшей Эдды и поклонения Мэллори Рингессу, а исключительно ради власти. Еще несколько лет назад он заключил секретный пакт с Главным Цефиком, лордом Одриком Паллом, которому помог стать главой Ордена. Теперь лорд Палл сумел внести в каноны Ордена поправку, впервые в истории отменявшую для академиков запрет исповедовать какую-либо религию. Отныне членам Ордена рекомендовалось и даже предписывалось принять Три Столпа Рингизма и подключиться к компьютеру Ханумана, где якобы хранилась в виде ярких виртуальных образов память Старшей Эдды. Лорд Палл стремился влить в свой старый застойный Орден взрывчатую энергию новой религии, и Хануман обратил в свою веру многих пилотов, способных проповедовать Путь Рингесса в Цивилизованных Мирах и за их пределами. Скоро, сказал Бардо, Путь Рингесса и Орден станут единым религиозно-научным образованием, обладающим безграничной властью.
Бардо закончил свою речь, и в зале воцарилось молчание.
Затем лорд Николос, не желающий верить собственным ушам, моргнул и проговорил:
— Это плохо, очень плохо.
В самом деле — мог ли он или кто-либо из лордов предвидеть, что эта новоявленная вселенская религия поглотит Орден и многие Цивилизованные Миры за каких-нибудь пять лет?
— Я никогда не доверял религиозному чувству, — продолжал лорд Николос, — не понимая при этом истинной причины своего недоверия. Теперь она мне ясна. Я приношу свои извинения всем лордам, мастерам и специалистам Ордена. Если бы я знал, какую опасность представляет этот человек со своим культом, — он указал пальцем на Бардо, — я никогда не допустил бы разделения Ордена. Нам следовало остаться в Невернесе и приложить все свои силы для борьбы с этой гнусностью.
Oн не добавил, что лорд Палл многих назначил в Экстрианскую Миссию именно потому, что они выступали против Пути Рингесса. И первым в списке стоял Данло ви Соли Рингесс, который стал теперь смертельным врагом Ханумана и открыто высказывал свое негативное отношение к новой религии. Что касается самого лорда Николоса, он был только рад сбежать от того, что ныне именовал гнусностью, и стать главой Нового Ордена подальше от Невернеса.
— Кто может знать, что готовит нам будущее, — сказал в ответ Бардо. — Если б я знал, что этот гаденыш Хануман украдет у меня церковь и превратит мое учение в гладышево дерьмо, я не провел бы ни одной мнемонической церемонии.
— Что поделаешь — вы, как всякий пророк, полагали, что знаете тайну вселенной, которой должны поделиться со всеми и каждым.
Бардо, задетый и рассерженный этим замечанием, сказал:
— Что я знаю, то знаю, ей-богу! Я вспомнил то, что вспомнил. Старшая Эдда реальна. Я здесь не единственный, кто проник в нее. Морена тоже пила каллу у меня дома, хи Сул Эетареи, и Аларк Утрадесский. Сам Главный Мнемоник приобщился к Эдде, а Данло ви Соли Рингесс прославился своим воспоминанием. Правда есть правда! И не нужно винить религиозное чувство, ведущее нас к истине. Плохо лишь то, что мы сами делаем из наших религий. Как только человек начинает восхождение к божественным высотам, все благословенное и возвышенное почему-то портится, как отборные яблоки, выставленные на солнце. Я, Бардо, это знаю лучше кого бы то ни было.
И я тоже, подумал Данло, вспоминая собственное знакомство с Путем Рингесса.
— Не стану с вами спорить. — В голосе лорда Николоса прозвучала холодная сталь.
— А я не для того шел сюда через галактику, чтобы спорить.
— Чем бы вы поначалу ни руководствовались, Путь Рингесса — это то, что он есть. И того, что вы сделали, не отменишь.
— Думаете, я сам не сознаю этого? — вскричал Бардо. — С чего, по-вашему, я стал бы рисковать своей проклятой жизнью, чтобы рассказать вам о невернесских событиях?
— Действительно, с чего? Нам всем здесь хотелось бы это знать.
— Я должен исправить то, что сделал.
— Понимаю.
— Я способствовал разрастанию рака — теперь я прошу вашей помощи, чтобы вырезать его, пока не поздно.
И Бардо, поклонившись лорду Николосу, приступил к заключению своего рассказа. Потеряв свой прекрасный собор и отказавшись от попытки устроить у себя на дому оппозиционную церковь, Бардо впал в черную меланхолию. Он на пять дней заперся в своей комнате, отказываясь (как ни трудно в это поверить) от еды и питья, приносимых ему верными друзьями. Сидя в роскошном инкрустированном кресле, он помышлял о самоубийстве. Но Бардо не принадлежал к суицидальному типу. Когда дни глубокой зимы стали совсем короткими, а морозы почти смертельными, ярость его обратилась наружу. Он решил, что убить следует не себя, а Ханумана ли Тоша, лорда Палла, на худой конец — собственную кузину Сурью Суриту Лал, некрасивую маленькую женщину; она была самой преданной сторонницей Бардо, пока Хануман не обворожил ее и не толкнул на измену. Он должен был убить хоть кого-то, и в ту глубокую зиму это не представлялось невозможным, ибо в Невернесе настали недобрые времена.
Около десяти лордов и мастеров Ордена необъяснимым образом умерли. Поговаривали о яде или не поддающемся обнаружению вирусе. Орден издавал новые ужесточенные законы. Впервые с Темного Года, когда город посетила Великая Чума, в Невернесе ввели комендантский час. Священный наркотик каллу сделали запретным для всех, кроме мнемоников, да и эти мастера сознания в серебряных одеждах должны были обращаться к лорду Паллу за разрешением, чтобы проводить у себя в башне освященные временем церемонии. Различные секты наподобие аутистов внезапно подверглись преследованиям. Лорд Палл лично объявил о своем намерении разогнать секту хариджан, вот уже триста лет бросавших вызов авторитету Ордена. В. пасмурные дни средизимней весны Орден начал строить по всему городу новые церкви. Планировалось даже воздвигнуть новый собор в стенах самой Академии. В этих церквях лорд Палл намеревался собирать всех членов Ордена на ежедневные службы. Прихожанам предлагалось возложить на себя священные мнемонические шлемы и открыться видениям Старшей Эдды — так это по крайней мере называлось. Если говорить правду, они открывали себя, самое свое сознание, тем догмам, образам, тайным посланиям, той пропаганде, которую Хануман ли Тош и лорд Палл почитали необходимой.
Установление подобной тирании в столь свободолюбивом и просвещенном городе, как Невернес, конечно, не прошло без сопротивления. Все инопланетяне, фраваши в первую очередь, высказались против поддержки Орденом этой склонной к тоталитаризму новой религии. Посланники Ларондисмана и Ярконы вручили официальные ноты, грозя разорвать с Орденом дипломатические отношения. Многочисленные городские астриеры, принадлежавшие, как правило, к одной из кибернетических церквей, осудили рингизм как тягчайшую ересь и перестали выходить из своих домов и церквей в Квартале Пришельцев.
Едва ли одна десятая часть населения, помимо Ордена, была готова принять Три Столпа Рингизма. Но в это время, когда в Невернесе обострилась борьба за власть, наиболее важной была расстановка сил внутри самого Ордена.
Много было таких, кто отказывался признавать какую-либо связь между Орденом и рингизмом. Всех потенциальных диссидентов лорд Палл отправить в Экстр не сумел. Особенно отличались возвратные пилоты (в Невернесе всегда присутствовали пилоты, вернувшиеся домой из многолетних космических странствий), люди смелые и привыкшие смотреть в лицо ужасам мультиплекса. Гордость не позволяла им поддаться террору лорда Палла и убийц из числа его цефиков, которыми он, как говорили, распоряжался. Некоторые пилоты, такие как Алезар Эстареи и Кристобль, сражались вместе с Мэллори Рингессом в давней Пилотской Войне, и то, что Бардо наладил с ними отношения, было, по его словам, неизбежно. В их группу входило около пятидесяти человек. Встречались они по ночам в большом доме Бардо и называли себя Содружеством Свободных Пилотов. Они намеревались сформировать ядро, вокруг которого соберутся все противники рингизма, состоящие в Ордене или нет, чтобы со временем подготовить восстание.
Для Бардо это стало пятым по счету поприщем. Жизнь он начал летнемирским принцем, в Невернесе стал знаменитым пилотом, а позднее — Мастером Наставником. Отрекшись от своих обетов и выйдя из Ордена, он сделался купцом, нажил сказочное богатство и вернулся в Невернес провозвестником новой религии. И наконец, заявил Бардо, побывав богатым и бедным, знаменитым и презираемым, озаренным и отчаявшимся (а также живым и мертвым), он обрел свое истинное призвание: воина.
— Надо с ними сразиться, ей-богу! — настаивал он. — Что нам еще остается?
По словам Бардо, лорд Палл, а может быть, Хануман подослал к нему убийцу. Тот подкараулил Бардо на улице, когда он вечером возвращался домой, и только благодаря великому мужеству Миновары ни Кеи, верного своего сподвижника, Бардо остался в живых. Когда одетый в черное убийца выстрелил в Бардо из спикаксо, Миновара заслонил Бардо своим телом, принял отравленный дротик в плечо и умер в мучениях. Это дало Бардо время обезвредить злодея — он просто пришиб его своей ручищей, как медведь малого ребенка. Поняв, что от ядовитых игл ему не уберечься, Бардо отправился в Квартал Пришельцев и заказал там налловые доспехи.
После этого откровенного покушения Содружеству стало ясно, что больше им в Невернесе не жить. Кристобль полагал, что каждый из них должен облететь как можно больше Цивилизованных Миров, неся пылающий факел сопротивления всем, кому дорога свобода. Сам Бардо вызвался совершить опасное путешествие на Тиэллу. Единственной проблемой было то, что лорд Палл, знавший наперечет всех пилотов Содружества, запретил им покидать город.
Тогда в один сумрачный день Бардо и его товарищи взяли штурмом Пещеру Легких Кораблей, захватив врасплох несших охрану рингистов. Это и было то сражение, о котором Бардо упомянул вначале. Глубоко под землей, на стальных мостках, при вспышках лазеров погибли Вамана Чу, Маррим Данлади и Ориана с Темной Луны, но остальные пилоты ушли в космос на своих кораблях.
Бардо, не принадлежавший больше к Ордену, корабля, разумеется, не имел, но это его не остановило. Добыв код доступа у программиста, которому он пригрозил оторвать челюсть, Бардо увел корабль самого Главного Пилота, носивший имя “Серебряный лотос”. Поднявшись в космос и уйдя в мультиплекс, пролегающий под пространством и временем, Бардо тут же переименовал корабль в “Меч Шивы”.
Пройдя торные звездные каналы, он вступил в неизведанные пространства Экстра. Втайне он всегда считал себя гениальным пилотом, лучшим даже, чем Зондерваль, и ему удалось миновать бесконечные деревья решений и бесчисленные сверхновые, засоряющие Рукав Ориона. Координаты Тиэллы Бардо узнал от Кристобля и спустя много дней вышел к этому далекому миру, чтобы явиться в Новый Орден с собственной миссией. Посадив “Меч Шивы” на том же космодроме, где всего несколько часов назад приземлился Данло, он узнал, что лорды Нового Ордена проводят конклав в это самое время. Бардо попытался известить лорда Николоса о своем прибытии, но весьма заносчивый молодой горолог сообщил ему, что лорды обсуждают дела чрезвычайной важности и беспокоить их нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— В Невернесе уже состоялось одно сражение, — сообщил он. — Некоторые назвали бы его просто стычкой, поскольку погибло в нем всего трое пилотов, но это событие предвещает другие, гораздо худшие, и настанут они скоро, слишком скоро — не надо быть скраером, чтобы это предсказать.
Бардо рассказал о том, что привело к этому сражению.
То, что произошло в Невернесе за пять лет после отлета Экстрианской Миссии, было, конечно, сложно — история всегда сложна. Вкратце Бардо поведал лордам следующее. Он основал религию под названием Путь Рингесса с целью увековечить жизнь и подвиги своего лучшего друга Мэллори.
Мэллори Рингесс показал Ордену и всему человечеству, что любой из людей может стать богом, если вспомнит Старшую Эдду. Бардо принес это учение в Невернес. Вечера в его доме, где гостям предлагали священный наркотик каллу, давали возможность академикам Ордена и прочим жителям города приобщиться к Единой Памяти. Но Бардо, как сказал он сам, создан скорее для начинания великих дел, чем для их завершения. Он не пророк, он просто одаренный человек, бывший пилот Ордена, желавший указать своим друзьям и последователям путь к бесконечным возможностям, которые лежат перед ними. И чуть ли не у самых истоков рингизма его соратником стал цефик, Хануман ли Тош.
— Вы все его знаете, — сказал Бардо, обменявшись быстрым взглядом с Данло. Хануман и Данло, до того как стать врагами, были неразлучными друзьями. — Но кто из вас знает Ханумана по-настоящему?
Бардо признал, что Хануман, блестящий и харизматический молодой человек, проявил себя как религиозный гений, и рингизм благодаря ему стал стремительно распространяться по Цивилизованным Мирам. Но постепенно в нем открылись жестокость, тщеславие и чудовищное честолюбие. Хануман, сказал Бардо, представляет собой раковую опухоль в теле церкви: он заключил ряд тайных союзов с другими деятелями Пути и учредил новые церемонии, чтобы напрямую манипулировать умами рингистов. Хуже того, он стал распространять о Бардо клевету и подрывать его лидерство всеми доступными средствами. Рингизм рос и протягивал свои щупальца (так выразился Бардо) в залы Ордена и города Цивилизованных Миров, будучи при этом больным изнутри; Хануман в своей жажде власти лишил религию ее истинного смысла.
Наконец настал вечно памятный для Бардо день, когда Хануман открыто бросил вызов его авторитету и вытеснил его с поста главы церкви.
— Он украл у меня мою чертову церковь! — гремел багровый от ярости Бардо, топая черным налловым сапогом о черный алмаз. — Мою прекрасную, благословенную церковь!
После краткого молчания лорд Николос навел на Бардо свой ледяной взгляд и спросил:
— Ваши слова относятся к собору, который ваше движение купило у секты христиан, или к самой организации ваших одураченных единомышленников?
Бардо, хорошо знавший отношение лорда Николоса к любой религии, счел за благо не обижаться и ответил просто: — И к тому, и к другому. Сначала у меня отняли собор, а потом Хануман настроил против меня рингистов. Ох, горе, горе.
— Как это возможно — отнять собор? — осведомился лорд Николос.
— Вы помните, как этот собор финансировался? — с тяжелым вздохом спросил Бардо.
— Я этого вообще не знал, да и знать не хотел.
— Так вот, он стоил очень дорого. Кошмарно дорого — не зря ведь это самое величественное здание во всем городе. Я просто не мог не приобрести его — не только я, а все мы, рингисты. Нам требовалось особое место, чтобы вспоминать великие достижения Мэллори Рингесса и поклоняться ему. Поэтому мы купили собор на паях, и каждый рингист вложил в это свои деньги. У некоторых, правда, возникли сложности.
— У членов Ордена?
— Ну да, у них. Каноны Ордена запрещают им владеть какой-либо собственностью, поэтому им пришлось передать свои доли доверенным лицам. А Хануман по секрету стал переманивать этих доверенных лиц к себе, да и других тоже. И в один прекрасный день, 14-го глубокой зимы, он…
— Установил большинством голосов новые правила относительно допуска в собор, — закончил за Бардо лорд Николос.
— А вы откуда знаете? — В голосе Бардо звучало не столько подозрение, сколько изумление.
— Подобная стратагема напрашивается сама собой. Как же вы-то этого не предугадали?
— Я догадывался — Бардо ведь не дурак. Я думал, что знаю, кто из пайщиков мне предан, а кто нет, но, видимо, просчитался. Я был занят другими делами. Создавать новые религии — это, знаете ли, не пустяк.
Данло улыбнулся. Пилоту, искушенному в математике, не так-то легко признаться, что он просчитался. Но Бардо, при всем своем хитроумии, мог быть беспечен до крайности. Под “другими делами” скорее всего подразумевались романы с молодыми красотками, желавшими любым способом попасть на Путь Рингесса.
— Дела Ханумана, очевидно, шли более успешно, — заметил лорд Николос.
— Он выпихнул меня из моей же церкви, ей-богу! И сам стал Светочем Пути!
— И рингисты пошли за ним?
— Очень многие, — признался Бардо. — Овцы, одно слово, — кто бы еще пошел в самом начале за таким злосчастным, как я? Сперва я пытался устраивать мнемонические церемонии у себя дома, и с полгода в Невернесе существовало два Пути Рингесса. Но я уже перестал вкладывать в это душу — в религию то есть. При виде того, что вытворяет Хануман с моей церковью, мне хотелось плакать.
Бардо сказал, что Хануман полностью подчинил себе Орден — не ради вспоминания Старшей Эдды и поклонения Мэллори Рингессу, а исключительно ради власти. Еще несколько лет назад он заключил секретный пакт с Главным Цефиком, лордом Одриком Паллом, которому помог стать главой Ордена. Теперь лорд Палл сумел внести в каноны Ордена поправку, впервые в истории отменявшую для академиков запрет исповедовать какую-либо религию. Отныне членам Ордена рекомендовалось и даже предписывалось принять Три Столпа Рингизма и подключиться к компьютеру Ханумана, где якобы хранилась в виде ярких виртуальных образов память Старшей Эдды. Лорд Палл стремился влить в свой старый застойный Орден взрывчатую энергию новой религии, и Хануман обратил в свою веру многих пилотов, способных проповедовать Путь Рингесса в Цивилизованных Мирах и за их пределами. Скоро, сказал Бардо, Путь Рингесса и Орден станут единым религиозно-научным образованием, обладающим безграничной властью.
Бардо закончил свою речь, и в зале воцарилось молчание.
Затем лорд Николос, не желающий верить собственным ушам, моргнул и проговорил:
— Это плохо, очень плохо.
В самом деле — мог ли он или кто-либо из лордов предвидеть, что эта новоявленная вселенская религия поглотит Орден и многие Цивилизованные Миры за каких-нибудь пять лет?
— Я никогда не доверял религиозному чувству, — продолжал лорд Николос, — не понимая при этом истинной причины своего недоверия. Теперь она мне ясна. Я приношу свои извинения всем лордам, мастерам и специалистам Ордена. Если бы я знал, какую опасность представляет этот человек со своим культом, — он указал пальцем на Бардо, — я никогда не допустил бы разделения Ордена. Нам следовало остаться в Невернесе и приложить все свои силы для борьбы с этой гнусностью.
Oн не добавил, что лорд Палл многих назначил в Экстрианскую Миссию именно потому, что они выступали против Пути Рингесса. И первым в списке стоял Данло ви Соли Рингесс, который стал теперь смертельным врагом Ханумана и открыто высказывал свое негативное отношение к новой религии. Что касается самого лорда Николоса, он был только рад сбежать от того, что ныне именовал гнусностью, и стать главой Нового Ордена подальше от Невернеса.
— Кто может знать, что готовит нам будущее, — сказал в ответ Бардо. — Если б я знал, что этот гаденыш Хануман украдет у меня церковь и превратит мое учение в гладышево дерьмо, я не провел бы ни одной мнемонической церемонии.
— Что поделаешь — вы, как всякий пророк, полагали, что знаете тайну вселенной, которой должны поделиться со всеми и каждым.
Бардо, задетый и рассерженный этим замечанием, сказал:
— Что я знаю, то знаю, ей-богу! Я вспомнил то, что вспомнил. Старшая Эдда реальна. Я здесь не единственный, кто проник в нее. Морена тоже пила каллу у меня дома, хи Сул Эетареи, и Аларк Утрадесский. Сам Главный Мнемоник приобщился к Эдде, а Данло ви Соли Рингесс прославился своим воспоминанием. Правда есть правда! И не нужно винить религиозное чувство, ведущее нас к истине. Плохо лишь то, что мы сами делаем из наших религий. Как только человек начинает восхождение к божественным высотам, все благословенное и возвышенное почему-то портится, как отборные яблоки, выставленные на солнце. Я, Бардо, это знаю лучше кого бы то ни было.
И я тоже, подумал Данло, вспоминая собственное знакомство с Путем Рингесса.
— Не стану с вами спорить. — В голосе лорда Николоса прозвучала холодная сталь.
— А я не для того шел сюда через галактику, чтобы спорить.
— Чем бы вы поначалу ни руководствовались, Путь Рингесса — это то, что он есть. И того, что вы сделали, не отменишь.
— Думаете, я сам не сознаю этого? — вскричал Бардо. — С чего, по-вашему, я стал бы рисковать своей проклятой жизнью, чтобы рассказать вам о невернесских событиях?
— Действительно, с чего? Нам всем здесь хотелось бы это знать.
— Я должен исправить то, что сделал.
— Понимаю.
— Я способствовал разрастанию рака — теперь я прошу вашей помощи, чтобы вырезать его, пока не поздно.
И Бардо, поклонившись лорду Николосу, приступил к заключению своего рассказа. Потеряв свой прекрасный собор и отказавшись от попытки устроить у себя на дому оппозиционную церковь, Бардо впал в черную меланхолию. Он на пять дней заперся в своей комнате, отказываясь (как ни трудно в это поверить) от еды и питья, приносимых ему верными друзьями. Сидя в роскошном инкрустированном кресле, он помышлял о самоубийстве. Но Бардо не принадлежал к суицидальному типу. Когда дни глубокой зимы стали совсем короткими, а морозы почти смертельными, ярость его обратилась наружу. Он решил, что убить следует не себя, а Ханумана ли Тоша, лорда Палла, на худой конец — собственную кузину Сурью Суриту Лал, некрасивую маленькую женщину; она была самой преданной сторонницей Бардо, пока Хануман не обворожил ее и не толкнул на измену. Он должен был убить хоть кого-то, и в ту глубокую зиму это не представлялось невозможным, ибо в Невернесе настали недобрые времена.
Около десяти лордов и мастеров Ордена необъяснимым образом умерли. Поговаривали о яде или не поддающемся обнаружению вирусе. Орден издавал новые ужесточенные законы. Впервые с Темного Года, когда город посетила Великая Чума, в Невернесе ввели комендантский час. Священный наркотик каллу сделали запретным для всех, кроме мнемоников, да и эти мастера сознания в серебряных одеждах должны были обращаться к лорду Паллу за разрешением, чтобы проводить у себя в башне освященные временем церемонии. Различные секты наподобие аутистов внезапно подверглись преследованиям. Лорд Палл лично объявил о своем намерении разогнать секту хариджан, вот уже триста лет бросавших вызов авторитету Ордена. В. пасмурные дни средизимней весны Орден начал строить по всему городу новые церкви. Планировалось даже воздвигнуть новый собор в стенах самой Академии. В этих церквях лорд Палл намеревался собирать всех членов Ордена на ежедневные службы. Прихожанам предлагалось возложить на себя священные мнемонические шлемы и открыться видениям Старшей Эдды — так это по крайней мере называлось. Если говорить правду, они открывали себя, самое свое сознание, тем догмам, образам, тайным посланиям, той пропаганде, которую Хануман ли Тош и лорд Палл почитали необходимой.
Установление подобной тирании в столь свободолюбивом и просвещенном городе, как Невернес, конечно, не прошло без сопротивления. Все инопланетяне, фраваши в первую очередь, высказались против поддержки Орденом этой склонной к тоталитаризму новой религии. Посланники Ларондисмана и Ярконы вручили официальные ноты, грозя разорвать с Орденом дипломатические отношения. Многочисленные городские астриеры, принадлежавшие, как правило, к одной из кибернетических церквей, осудили рингизм как тягчайшую ересь и перестали выходить из своих домов и церквей в Квартале Пришельцев.
Едва ли одна десятая часть населения, помимо Ордена, была готова принять Три Столпа Рингизма. Но в это время, когда в Невернесе обострилась борьба за власть, наиболее важной была расстановка сил внутри самого Ордена.
Много было таких, кто отказывался признавать какую-либо связь между Орденом и рингизмом. Всех потенциальных диссидентов лорд Палл отправить в Экстр не сумел. Особенно отличались возвратные пилоты (в Невернесе всегда присутствовали пилоты, вернувшиеся домой из многолетних космических странствий), люди смелые и привыкшие смотреть в лицо ужасам мультиплекса. Гордость не позволяла им поддаться террору лорда Палла и убийц из числа его цефиков, которыми он, как говорили, распоряжался. Некоторые пилоты, такие как Алезар Эстареи и Кристобль, сражались вместе с Мэллори Рингессом в давней Пилотской Войне, и то, что Бардо наладил с ними отношения, было, по его словам, неизбежно. В их группу входило около пятидесяти человек. Встречались они по ночам в большом доме Бардо и называли себя Содружеством Свободных Пилотов. Они намеревались сформировать ядро, вокруг которого соберутся все противники рингизма, состоящие в Ордене или нет, чтобы со временем подготовить восстание.
Для Бардо это стало пятым по счету поприщем. Жизнь он начал летнемирским принцем, в Невернесе стал знаменитым пилотом, а позднее — Мастером Наставником. Отрекшись от своих обетов и выйдя из Ордена, он сделался купцом, нажил сказочное богатство и вернулся в Невернес провозвестником новой религии. И наконец, заявил Бардо, побывав богатым и бедным, знаменитым и презираемым, озаренным и отчаявшимся (а также живым и мертвым), он обрел свое истинное призвание: воина.
— Надо с ними сразиться, ей-богу! — настаивал он. — Что нам еще остается?
По словам Бардо, лорд Палл, а может быть, Хануман подослал к нему убийцу. Тот подкараулил Бардо на улице, когда он вечером возвращался домой, и только благодаря великому мужеству Миновары ни Кеи, верного своего сподвижника, Бардо остался в живых. Когда одетый в черное убийца выстрелил в Бардо из спикаксо, Миновара заслонил Бардо своим телом, принял отравленный дротик в плечо и умер в мучениях. Это дало Бардо время обезвредить злодея — он просто пришиб его своей ручищей, как медведь малого ребенка. Поняв, что от ядовитых игл ему не уберечься, Бардо отправился в Квартал Пришельцев и заказал там налловые доспехи.
После этого откровенного покушения Содружеству стало ясно, что больше им в Невернесе не жить. Кристобль полагал, что каждый из них должен облететь как можно больше Цивилизованных Миров, неся пылающий факел сопротивления всем, кому дорога свобода. Сам Бардо вызвался совершить опасное путешествие на Тиэллу. Единственной проблемой было то, что лорд Палл, знавший наперечет всех пилотов Содружества, запретил им покидать город.
Тогда в один сумрачный день Бардо и его товарищи взяли штурмом Пещеру Легких Кораблей, захватив врасплох несших охрану рингистов. Это и было то сражение, о котором Бардо упомянул вначале. Глубоко под землей, на стальных мостках, при вспышках лазеров погибли Вамана Чу, Маррим Данлади и Ориана с Темной Луны, но остальные пилоты ушли в космос на своих кораблях.
Бардо, не принадлежавший больше к Ордену, корабля, разумеется, не имел, но это его не остановило. Добыв код доступа у программиста, которому он пригрозил оторвать челюсть, Бардо увел корабль самого Главного Пилота, носивший имя “Серебряный лотос”. Поднявшись в космос и уйдя в мультиплекс, пролегающий под пространством и временем, Бардо тут же переименовал корабль в “Меч Шивы”.
Пройдя торные звездные каналы, он вступил в неизведанные пространства Экстра. Втайне он всегда считал себя гениальным пилотом, лучшим даже, чем Зондерваль, и ему удалось миновать бесконечные деревья решений и бесчисленные сверхновые, засоряющие Рукав Ориона. Координаты Тиэллы Бардо узнал от Кристобля и спустя много дней вышел к этому далекому миру, чтобы явиться в Новый Орден с собственной миссией. Посадив “Меч Шивы” на том же космодроме, где всего несколько часов назад приземлился Данло, он узнал, что лорды Нового Ордена проводят конклав в это самое время. Бардо попытался известить лорда Николоса о своем прибытии, но весьма заносчивый молодой горолог сообщил ему, что лорды обсуждают дела чрезвычайной важности и беспокоить их нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76