Ничто не шевелилось. Ни веточка, ни листок, ни травинка, ни одно живое существо. Словно кто-то пришикнул, и все стихло. Садик будто накрыла гигантская толща прозрачной неподвижной воды.
Тедди положила голову на рейку парусинового шезлонга и слушала тишину, наслаждаясь объявшим ее покоем. Воздух был густой и тяжелый, но напоенный благоуханием сад создавал ощущение покоя.
День выдался настолько суматошным, что Теодора была рада этой короткой передышке перед тем, как идти готовить ужин. Максим со своим школьным дружком Аланом Трентоном, гостившим у них уже несколько дней, задавали ей заботу с раннего утра. Начинали с похода на вересковые пустоши Хэмпстед-Хис – «в экспедицию», как они называли эту прогулку, оттуда летели сломя голову в деревню Хэмпстед подкрепиться чайком с бисквитами в чайной «Три Синих», потом опять на верески, затем на пруд Уайтстоун походить под парусом на своих лодочках и наконец домой к ленчу.
Она накормила их сосисками с картофельными чипсами и тушеными бобами, ставшими теперь их любимой едой, и еще добавила редкое лакомство: два яйца, перепавшие ей накануне у бакалейщика Сэма Джайлза. Ей пришлось выстоять полчаса на улице у магазина вместе с другими женщинами, терпеливо ждавшими своей очереди, чтобы закупить продукты на уик-энд. Когда подошел ее черед, мистер Джайлз глянул на три ее продовольственных карточки, наклонился через прилавок и конспиративно прошептал: «У вас, мисс Штейн, хватит талонов еще на пару яиц. – И с этими словами украдкой сунул ей пакетик из коричневой бумаги. – Спрячьте в корзинку и никому ни слова. Мне только бунта не хватало, у меня их всего девять штук во всем магазине, а стоят за ними две дюжины женщин».
Тедди щедро отблагодарила его, осторожно принесла яйца домой, довольная вниманием бакалейщика, чьими услугами пользовалась вот уже ряд лет. Всего недоставало в нынешние времена, но в особенности остро ощущался дефицит свежих яиц, сахара, мяса и импортных фруктов. Годами они не видели в лавках апельсинов, бананов и грейпфрутов, и продовольствие по карточкам означало постоянное однообразие пищи. Такие лакомства теперь доставались редко, и она была счастлива увидеть, как заблестели глаза у мальчишек при виде яиц, когда она поставила перед ними тарелки.
А сегодня тетя Кетти побаловала их еще одним изысканным удовольствием. Она сводила всех на дневной сеанс в местный кинотеатр на «Призрака в опере» с Клодом Рейнсом, который давали здесь третий раз в год. Все четверо были в восторге от картины. Этот цветной фильм был достаточно мерзковат и в должной степени жутковат, чтобы вызывать ликование у десятилетних мальчишек, и на обратном пути домой они скакали перед Тедди и Кетти, корчили им страшные рожи и кривлялись, передразнивая Клода Рейнса, изображавшего бурные переживания в парижской опере.
Десятилетний, мысленно произнесла Тедди. Как незаметно пролетели эти пять лет со времени их приезда в Англию. Единственное, что ее огорчало, это то, что Вестхеймы все еще не имели возможности присоединиться к ним. Где они? Что с ними? Не грозит ли им опасность? Эти вопросы никогда не выходили у нее из головы. Не проходило и дня, чтобы она не подумала о родителях Максима, и каждый вечер перед сном молилась Богу за их спасение. Иной раз ей просто не верилось, что Максиму уже десять лет, но ведь так оно и было, и он рос и взрослел не только физически. Она считала: это оттого, что он учится в школе-интернате, находится среди сверстников и в некотором смысле самостоятелен. За минувший год он стал более независимым. Все это к лучшему. Хоть он и был центром всей ее жизни, но она вовсе не желала, чтобы Максим вырос маменькиным сынком, вечно держащимся за ее фартук и всегда рассчитывающим на нее. Она неизменно побуждала его к самостоятельности и, слава Богу, преуспела в этом.
Учился Максим блестяще. В восемь лет он с невиданной легкостью сдал вступительный экзамен в школу «Колет Корт» и получил столь высокий балл, что произвел впечатление даже на тетушку Кетти. Тедди была чрезвычайно горда тем, как он шутя проскочил через испытание, потому что схоластические требования и условия приема в эту знаменитую старую школу были исключительно сложными. А подготовила его она, Тедди.
После их прибытия в Англию в марте 1939 года она, по совету тети Кетти, записала его в маленькую начальную школу в Белсайз-парке неподалеку от дома. Он поступил в сентябре, спустя несколько месяцев после своего пятого дня рождения 12 июня, и на редкость быстро свыкся, приноровился, словно хамелеон, к английскому языку и ко всем заковыристым порядкам. С ним никогда не было никаких неурядиц, ни в местном детском садике, ни там, в школе «Колет Корт».
Она научила его английскому в первые пять месяцев их жизни у тети Кетти, до того как стала водить его в детский сад, и он проявил большую способность к языку. Теперь он говорил по-английски безукоризненно, с прекрасным произношением, а в подготовительной школе научился бойко говорить еще и по-французски.
Хотя ему и было всего пять лет, когда Тедди отдала его в детский сад, она сразу же поняла, что их программа для него слабовата, поскольку он был на редкость развитой мальчик. Вот она и начала сама заниматься с ним по уик-эндам, давая ему более продвинутые уроки по истории Англии, географии и математике. Последний предмет стал его любимым: даже в малом возрасте у него было редкое тяготение к цифрам. Когда же он поступил в школу, математика стала его коньком; учитель считал Максима математическим гением, подтверждая тем самым давние предчувствия Тедди.
Пронзительные завывания сирены воздушной тревоги внезапно разрушили мир и спокойствие сада, оборвав ее раздумья о Максиме, вытряхнули ее из уютной парусины шезлонга. Война снова ворвалась в ее сознание, и так бывало в этот час ежедневно.
Позади нее послышался перестук каблуков, и, обернувшись, она увидела свою тетку, Максима и Алана, выбегающих в сад из двери задней прихожей.
– Тедди! Опять летучки! – кричал Максим, помогая тете Кетти сойти по каменным ступеням и сообщая о налете «Фау-1» – германских самолетов-снарядов, систематически запускавшихся немцами через Ла-Манш на Англию.
– Да уж, это единственное, что не вызывает у меня никаких сомнений! – крикнула в ответ Тедди, энергично жестикулируя. – Пошли-ка все в убежище. Все трое, живо! Прошу вас.
– Мы, душенька, сразу за тобой, – заверила тетя Кетти.
Тедди побежала впереди всех к находившемуся в конце сада бомбоубежищу, на котором было навалено столько земли и мешков с песком, защищавших его гофрированную железную крышу, что оно напоминало блиндаж на передовой линии фронта.
Сбежав вниз по трем ступенькам и отперев дверь, она подняла лежавший на полу за дверью электрический фонарь, включила и направилась к стоявшему впереди столу. Три большие белые свечи в банках из-под варенья и две керосиновые лампы стояли на столе, и она как раз успела их зажечь, когда подоспели тетя Кетти с мальчиками.
Кетти плотно затворила за собой дверь и прошла к своему обычному стулу, беззвучно вздыхая, как всегда. Пять лет войны, бомбардировок, опасностей и страхов, лишений и переживаний всех сортов плюс ко всему еще ежедневные отсидки в убежище осточертели ей дальше некуда.
Андерсоновское бомбоубежище отличалось разумными размерами, и в нем было достаточно места для четверых человек. Убежище для тетушки Кетти построил уполномоченный местной противовоздушной обороны Джок Филлипс с двумя своими помощниками. Это было в сентябре 1939 года, вскоре после того как Британское правительство, исчерпав запас терпения, спровоцированное варварской оккупацией Польши Гитлером, наконец по примеру Франции объявило войну Германии.
Трое мужчин поработали на славу, собрав убежище из секций и деталей, изготовленных на заводе. Для пущей надежности это бомбоубежище туннельного типа должно было частично заглубляться в грунт. Секции представляли собой широкие полукольца из гофрированного железа и являлись одновременно стенами и потолком убежища, которое составлялось из нескольких соединенных между собой таких полуколец. Сверху это сооружение засыпали землей и обкладывали мешками с песком.
У одной стены стояли составленные друг на друга узкие койки, вдоль другой стены тоже стояла кровать; такие предметы меблировки, как пара стульев и потертый восточный коврик, придавали помещению не Бог весть какой, но все же уют. Угол занимала печурка, служившая в холодную погоду источником тепла.
У третьей стены стоял буфет – хранилище основных припасов. Тетя Кетти с Тедди набили его до отказа разными консервами, такими, как «Фрей Бентос Солонина», «Спэм», «Томатный суп Хейнца», тушеные бобы, фруктовые компоты, какао, «Овалтин», сухое молоко и яичный порошок, а также множество бутылок из-под содовой Тайзера, наполненных питьевой водой на случай, если будет поврежден водопровод. Из посуды имелись сковороды, чайник со свистком, тарелки, кружки, ножи, вилки и термос, а для готовки – примус. Все это хозяйство в порядке было размещено на буфете, а в стоявшем рядом чайном сундучке хранились мыло, зубная паста и прочие туалетные принадлежности, полотенца, грелки, толстые шерстяные одеяла, свитеры, шарфы, шерстяные шапки и перчатки.
Обе женщины старались заготовить в бомбоубежище все необходимое для повседневной жизни. Это были основные вещи, без которых, они знали, им не обойтись, если дом будет разрушен прямым попаданием бомбы и убежище станет их постоянным приютом. Или будет служить им до тех пор, покуда они не смогут устроиться иначе.
Максим подвел Алана к койке.
– Садись сюда, Корешок, у меня есть новая игра «Попробуй-ка сложи». Сгоняем разок?
– Давай выкладывай, Граф! – крикнул Алан, бесцеремонно плюхаясь на койку. Он подпер голову рукой и, глядя на Максима, спросил:
– Что будет на сей раз?
– Интересная, – ответил Максим, доставая игру из чайного сундучка. – «Святой Георгий и Змий». По-моему, здорово интересная и трудная.
– Тогда она не для тебя, – съехидничал Алан и ухмыльнулся. – Ну давай открывай, начнем вместе складывать.
– Открывай ты, Корешок. – Максим швырнул коробку на одеяло и добавил: – Я сейчас достану из-под койки жестяной поднос, нам будет удобней складывать картинку на твердом.
Максим вытащил поднос, положил на кровать, и мальчики склонились над головоломкой. Вскоре они настолько увлеклись рассматриванием и сортированием сотен кусочков изрезанной картины, что им было не до Тедди и тети Кетти и даже не до воздушного налета.
Тедди села на стул напротив тети Кетти и тихо сказала ей:
– Надеюсь, мы тут не надолго, не на всю ночь, как в прошлый раз.
– С этими «Фау» никогда нельзя знать. Зависит от того, сколько они замыслили выпустить по нам в следующие несколько часов, – бесстрастно отозвалась тетушка. – Секретное оружие Гитлера оказалось довольно-таки дьявольской штукой, а, Теодора? Как ты считаешь?
– Да, в самом деле… Столько людей поубивало за последние несколько месяцев, только в Лондоне и округе сотни человек. Прямо сердце болит, стоит только об этом подумать. – Она покачала головой. – Я помню, что сказал мистер Черчилль по радио в июле: гибель мирного населения от самолетов-снарядов приняла такие размеры, каких не было со времен блицкрига. Внезапный вой этих бомб чудовищен ужасен! Я цепенею от него, тетя Кетти.
Кетти передернуло, но словесного комментария не последовало, она ограничилась кивком. Гневно поморщилась, доставая сумку с вязаньем, которую держала в убежище, и, браня про себя нацистов и «сумасшедшего австрияка» – так она прозвала Гитлера, – печально вздохнув, вынула пестрый свитер, который вязала для Максима. Через пару секунд в ее руках быстро с легким перестуком замелькали спицы.
Кетти Штейн Бернерс была весьма красивая женщина, выглядевшая гораздо моложе своих шестидесяти шести лет. По-видимому, так было от того, что в Англии ей, окруженной нежной заботой и любовью ее последнего мужа, жилось хорошо. Хотя ее волосы были снежно-белы, лицо сохранило приятную округлость, было тронуто румянцем и почти без морщин. Конечно, все это маскировало ее возраст, как, впрочем, и ее ладная фигура, бодрость духа и тела. У нее были добрые карие глаза, отзывчивый покладистый характер и веселый нрав. Единственным огорчением на ее веку было то, что ее горячо любимый Гарри чересчур преждевременно принял смерть от инфаркта. Гарри Бернерс, единственный мужчина, кого она в своей жизни любила, оставил ее обеспеченной в достаточной мере. Два его брата – они же его компаньоны в основанном им швейно-мануфактурном деле – продолжали регулярно выплачивать ей его жалованье и долю в прибылях и собирались делать это до конца ее дней. А впоследствии ее дочь Рэчел станет получать долю прибылей до тех пор, покуда братья Бернерс останутся в деле.
Вдруг Кетти отбросила вязанье, подняла голову и насторожилась.
То же самое сделали мальчики и Тедди.
Громкий рев нарастал и стал оглушительным прямо над ними. Они знали, это – самолет-снаряд. На их лицах был страх. Грохот достиг крещендо, а затем – обрыв! – секунду или две – мертвая тишина, за ней – оглушительный взрыв.
– О мой Бог! Дом! – панически воскликнула Кетти, глаза ее расширились в ужасе. – Попали прямо в нас! Прямое попадание в дом!
– Да нет, тетя Кетти, – сказал Максим. – Разрыв был бы в десять раз сильней, если бы летучка угодила в наш дом. Я думаю, она грохнулась на несколько улиц дальше.
– Максим прав, миссис Бернерс, – подтвердил Корешок, всегда соглашавшийся с Максимом. – Спорим, там все равно огромная воронка, где бы ни упало. Это всегда так.
– Несчастные, бедные горемыки, – тихонько промолвила Кетти, печально покачивая головой. – Каждую ночь… ужасы, смерти и разрушения. И столько людского горя… – Голос ее умолк, заглушённый болью.
Она думала о своей дочери Рэчел и о маленькой внучке Гарриет в Брайтоне и молилась Богу, чтобы сохранил родных в тамошнем бомбоубежище. Еще она молилась за своего зятя Джералда, воевавшего где-то в Италии в британской армии генерала Александера. Храни его, Боже милостивый, молилась она в безмолвии души своей. Спаси и сохрани семью мою… и сохрани всех наших храбрых воинов, где бы они ни были.
– Самолет-снаряд величиной с наш истребитель «Спит-файр», – неожиданно заметил Максим, напугав Кетти и заставив ее резко выпрямиться.
Она смотрела на него нахмурившись, когда тот стал пояснять.
– Это беспилотный самолет, тетя Кетти, и он очень большой. Вот почему остается гигантская воронка на том месте, где он взрывается.
Корешок кивнул, его голубые глаза и веснушчатая мордашка посерьезнели.
– Мой папа говорит, мы все равно их разобьем. Наши истребители и зенитки уже посбивали много самолетов-снарядов, и сейчас мы строим новую противовоздушную оборону по всему берегу Английского Канала.
Это было сказано так авторитетно, что Кетти удивленно посмотрела на него.
– Детям знать о таких вещах! – воскликнула она возмущенно. – Знать такие ужасные вещи… про пушки, про истребители, про смерть… Ах!.. Я этого не вынесу! Я не могу дождаться, когда эта страшная война закончится, и наши дети смогут забыть про самолеты, и танки, и пушки, и пули, и снова стать детьми, играть в детские игры.
Тедди кивнула:
– Я прекрасно вас понимаю, тетя.
– Мой папа говорит, война скоро кончится, – объявил Корешок. – Он говорит, будущим летом у нас будет праздник победы.
– Вот и давайте надеяться, что твой папа прав, Алан, – тихонько подсказала Тедди. Она встала и подошла к буфету-хранилищу. – Что вы скажете насчет чашечки чаю для успокоения нервов, тетя Кетти?
– Мои нервы не нуждаются в успокоении, Теодора. С другой стороны, я не имею ничего против чашки розового чаю. Ты же знаешь, я редко в таких случаях говорю «нет».
– Я тоже выпила бы чашечку. – Тедди разожгла примус, взяла одну бутылку, вылила из нее воду в чайник и поставила на огонь кипятить.
– Выпить чашечку – умой замарашечку. Яблоки и грушки – для сушки. Спицы и клубок – носок, – улыбаясь Максиму, упоенно декламировал Корешок.
Максим расхохотался. Ему нравились эти складные прибаутки на кокни.
– Здорово! Научи меня, Корешок. Давай еще что-нибудь…
– Пиф-паф – штраф, – продолжил было Корешок и остановился: его репертуар иссяк.
– Ну и?.. – тянул из него Максим, сверля друга глазами.
Корешок скорчил гримаску, пожал плечами и признался:
– Я больше не знаю, Граф. – В его улыбке появилась тень досады, когда он добавил: – Я на следующей неделе попробую чего-нибудь наскрести до того, как пойдем в школу. Я спрошу у нашей классной наставницы. Миссис Трескоу настоящая кокни, родилась под колокола церкви Бау в Лондоне… Это – где надо родиться, чтобы тебя считали кокни, если ты, Граф, не в курсе.
– Я в курсе, раз ты мне об этом говоришь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60