А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

– Родимица перекрестилась. – А там видно будет, Ивану ль царевичу, а либо Петру на стол царский сести.Лицо Софьи смягчилось. Чуть задрожали колючие чёрные тычинки на верхней губе, и на щеках проступили жёлтые пятна румянца. Она сдавила пальцами низенький лобик и крепко о чём-то задумалась…Разыскав Ивана Михайловича, Родимица метнула ему поклон.– Обсказала царевне.– И как?Федора приложила палец к губам и показала глазами на шагавшего в сенях дозорного.Запершись с постельницей в тереме, боярин долго о чём-то шептался с ней.Весь вечер Иван Михайлович просидел в светлице царевны Софья была так возбуждена, что, несмотря на тучность и обычную неподвижность, беспрестанно бегала из угла в угол и так пыхтела, как будто парилась в жарко истопленной бане. Короткая шея её побурела, на затылке проступал крупными каплями пот. Она то и дело всплёскивала руками; неожиданно вспыхивавшая на лице радость так же неожиданно сменялась страхом, сомнениями, безнадёжностью.– А ежели верх застанется за Нарышкиными? – в сотый раз спрашивала царевна. – Что тогда содеем?Но с сухого лица Милославского ни на мгновение не сходила глубокая вера в успех его затеи.– Поглядела бы сама, каково ныне в стрелецких слободах. То ли жительствуют там воины государевы, то ли стан стоит вражий. Так и кипят-бушуют полки зелейным Зелейное – пороховое.

пламенем. Токмо подуй маненько, куда хошь перекинется.Он спокойно погладил свою серую бородёнку и поймал за руку продолжавшую бегать по терему племянницу.– Ты присядь–ко сюда.Софья отдёрнула руку.– Стан вражеский, сказываешь? – перекосила она лицо – Нам-то от того какие радости? Неужто не можешь уразуметь, что стрельцы, со смердами соединясь, не только Нарышкиных, Кремль с лика земли сотрут! Всех нас изничтожат! Им не мы на столе нужны, а разбойные Стеньки Разины!Иван Михайлович хитро прищурился.– Как выйдет, Софьюшка. А мы с Василием Васильевичем другое думаем. Стрельцы – все боле люди, торгом промышляющие. Им вольница крайняя ни к чему.При упоминании о Голицыне царевна сразу обмякла.Иван Михайлович ехидно про себя улыбнулся и, чтобы не упустить удобной минуты, с притворной отеческой нежностью засюсюкал:– За глаголами государственными позапамятовал я, что давно князь Василий в Крестовой сидит.Тяжёлой волной поднялись и расплескались под шуршащим атласом летника груди царевны.– А ты бы кликнул его, – застенчиво потупилась она.Милославский готовно пошёл из терема.Прижавшись щекой к налою, Голицын сладко дремал.Иван Михайлович подкрался к нему и больно шлёпнул ладонью по спине.– Молишься, князь?Василий Васильевич испуганно приподнял голову и перекрестился.– Напужал ты меня, Иван Михайлович!По-шутовски кривляясь, Милославский улыбнулся грязненькой, сальной улыбкой.– Каешься всё? «Еже бо многоблудлив есьм аз пред тобою, владыко, и ко мнозим жёнам тяготеют телеса мои грешные»? Так, что ли, князюшко?Но, увидев, что князь сердится, торопливо изменил тон:– А ты не гневайся. Не по вражеству я, но по дружбе…Они молча пошли по сырым и тёмным сеням. Голицына бpала оторопь. Ещё несколько мгновений, и – он знал это наверно – Милославский покинет его, оставив наедине с царевной. Нужно будет снова, как вчера, как третьего дня, как долгие уже месяцы, придумывать какие-то ласковые слова о любви, целовать её волосатое, изрытое угрями и оспой лицо, обнимать дряблое, всегда пахнущее едким, как запах псины, потом тело.Приоткрыв дверь, Иван Михайлович пропустил князя первым в светлицу царевны.У Голицына точно гора свалилась с плеч: подле Софьи на полу сидела Родимица.На поклон князя Софья ответила глубоким, по монастырскому чину, поклоном и обдала его восхищённым взглядом, чего он, как часто бывало с ним, не выдержал и уже от души приложился к её руке.– Ба! И Родимица тут ужо! Нуте-ко, шествуй за мной! Выкладывай вести! – обрадовался Милославский и увёл постельницу в соседний терем.Софья плотно прикрыла дверь…– Гоже ли так? – спросила она, неуверенно оглядевшись.– Как, царевна?– Так вот: с тобой нам вдвоём оставаться.Голицын развёл руками.– Ежели дозорных соромишься, так и неведомо им, что мы тут одни. Шествовал я к тебе не один, а с боярином.Царевна болезненно стиснула зубы. От этого нижняя губа её оттопырилась, а лицо как бы расплющилось и похудело.– Не дозорных соромлюсь, но Господа.Слабая надежда затеплилась в груди Василия Васильевича.– Велишь уйти?Он попятился к порогу и незаметно вытер пальцем губы,; на которых ещё оставался солёный след пота с руки царевны.Из соседнего терема, сквозь щель, постельница подавала князю глазами какие-то отчаянные знаки.Софья прислонилась к стене. Чуть сутулая спина сиротливо подрагивала, и на лице было написано такое страдание, точно в светлице находился не тот, кого она безответно любила, а кат, готовящийся вздёрнуть её на дыбу.Голицын опустился перед Софьей на колени и припал к сафьяновому сапожку.– Не томись, царевна. В том, что имат в себе человек любовь к человеку, нету греха перед Господом.Софья неожиданно плюхнулась на пол и прижалась к князю.– Впрямь ли любишь, Василий?Стараясь сдерживать дыхание, обмахиваясь надушённым платочком, чтобы хоть как-нибудь разогнать тошнотворный запах едкого пота, Голицын поцеловал царевну в щёку.– Едина ты в сердце моем, и опричь тебя никто не надобен мне до века.– Едина ли?– Едина, лапушка моя ненаглядная!Цяревна приподняла за подбородок голову князя и ревниво заглянула в его глаза.– А Авдотья Ивановна?Василий Васильевич вспыхнул.– Коли б побрачился я с Авдотьей после того, как тебя полюбил, в те поры могла бы ты сомненье иметь. А…Закрыв ему рукой рот, Софья полуобернулась к образу и тяжело вздохнула.– Допрежь ли, погодя, все едино творю я грех непрощёный пред Господом, топчу ногами брачный венец. – И прерывающимся голосом, чувствуя, как падает сердце, прибавила: – Слыхивала я, иные жёны боярские, по хотенью мужа, в монастырь идут на постриг…В груди Голицына закипел гнев. «Тоже додумалась! – чуть не вслух выпалил он – Авдотьюшку в монастырь!»Царевна ткнулась лбом в высокий лоб князя и напряжённо ждала ответа.– Бывает, – с трудом выжал он наконец из себя – Кои жены не любы да в грехе уличены, тех иной раз в монастырь отсылают.Приняв слова Василия Васильевича за готовность избавиться от жены, Софья благодарно поцеловала его в глаза.– Таково солодко с тобою, светик мой Васенька!Нога царевны коснулась ноги Голицына. Князь провёл холёными пальцами по затылку Софьи.Внимательно следивший в щёлку за парочкой, Милославский, довольный поведением князя, прикрыл дверь и лукаво подмигнул расплывшейся в улыбке постельнице:– А, видно, по мысли пришлась царевне наша мужская ласка.– Ещё б не по мысли, – щёлкнула Федора двумя пальцами по животу боярина, – коли ваш брат токмо тем и промышляет, что баб в соблазны вводит!– Соблазнишь тебя, стрекозу! – мазнул боярин ладонью по лицу постельницы. – Небось пол-Москвы сама заворожила.– А хоть бы и так? – подбоченилась она. – Аль непригожа?Боярин лихо сдвинул набекрень сплетённую из золотых серебряных ниток с жемчугом тафью и похотливо, как кот, почуявший близость мыши, облизнулся:– Подь-ко сюда, востроносенькая… Подь-ко, покажу ужотко я тебе, пригожа ли ты…Постельница подразнила его языком:– Якшайся ужо с боярынями, а нас, казачек простых, не займай.Пригнувшись, Иван Михайлович сделал неожиданный прыжок и очутился в объятиях постельницы…В светлице, на турецком диване, улыбаясь счастливой улыбкой, лежала царевна. Подле неё сидел Голицын. «Господи Боже мой, какой же грех надобно перед Богом и венцами брачными творить, чтобы быть ближе к престолу!» – думал он с горечью и, наклоняясь, тыкался губами в губы Софьи.Потянувшись, царевна привлекла к себе князя и запойно поцеловала его.– Сядет на царство Ивашенька – побрачимся с тобой, сокол мой… Как помыслю про сие, чую, словно бы в груди херувимы поют. Инда страх солодкий берёт!..Постукивая серебряными подковками коротких, алого сафьяна сапог, вынизанных жемчугом по швам, носкам и каблукам, по сеням почти бежал стольник Пётр Андреевич Толстой.– Лихо, царевна! – забарабанил он в дверь светлицы. – Государь преставляется!Точно вихрем сорвало с дивана царевну. Застёгиваясь на ходу, она помчалась на половину Феодора Алексеевича На крик выскочил и Милославский.– Отходит! – схватил его за рукав стольник и ощетинил усы. – А Цыклер-полковник Цыклер (Циклер) Иван Елисеевич (дата рожд. неизвестна) – стрелецкий полковник. В 1689 г выдал Петру I заговор Софьи и стрельцов, но в 1698 г сам казнён по обвинению в заговоре.

сказывает, будто в Преображенском Нарышкины уже и с патриархом договорились. Токмо и ждут кончины царя, чтобы Петра на стол посадить!Феодор Алексеевич лежал, не шевелясь, на сбившихся пуховиках. Если бы не токающие жилки под глубоко ввалившимися глазами, его можно было принять за покойника. Тёмное, поблёскивающее, как исподняя плисовая рубаха, лицо стыло в каменеющей неподвижности. На впалом животе покоились сложенные крестом худые жёлтые руки. Полы лёгкого шёлкового полукафтанья свисали на пол двумя чуть трепещущими крылами.У столика строго возился со снадобьями лекарь Гаден. Софья упала брату на грудь.– Царь мой! Братец мой! Надёжа наша!Лекарь властно отстранил её.– Покой надобен государю во исцеление, а не причитания!– Не покой, а отходная вместна мне ныне, – шелестящее перебрал царь потрескавшимися от жара губами. Глава 10«ПОЛКОВНИКУ ПОЛКА ПЕТРОВА – ПЕТРУ-ЦАРЕВИЧУ – УРА!» Неприветливо проснулось двадцать седьмое утро апреля семь тысяч сто девяностого года.И всё-то не по нутру казалось невыспавшемуся утру: хмурилось, сипло покашливало, точно прелью занавесило мутнеющий лик холодного солнца. Молодые берёзки, разбросанные по дороге, сенными девушками склоняли ещё меленькие свои кудри, перешёптывались тревожно, шуршаще перебирали в зябких пальчиках-веточках рядна тумана. Над Яузой трудились тихие ивы, полоща в воде серую, расползающуюся по берегу мглистую ткань.Монотонно, размеренно, точно отбивая счёт времени, стучались о землю гнилые капли дождя.Протерев рукавом слюду оконца, царица Наталья Кирилловна выглянула на двор.– А не к добру… – с суеверным страхом перекрестилась она. – И утро-то плачет. Не инако – к кончине царёвой примета.Боярыня-мамка, стоявшая позади, торопливо сплюнула через плечо.– Сухо дерево, завтра пятница. Кому на кончины, а нашей царице с царевичем да с царевной Натальей на многая лета! – И покачала укоризненно головой: – Мудрено ли, не помолясь, накликать кручинушку!Царица не ответила и пошла чуть прыгающей походкой в трапезную.У порога её встретил Тихон Никитич Стрешнев Стрешнев Тихон Никитич (1644 – 1719) – боярин, стольник царя Ф/дора, дядька Петра Алексеевича, затем начальник приказов Разрядного и Большого дворца, московский губернатор, сенатор.

. Его нескладную, коренастую фигуру плотно облегал узкий и длинный, с пуговицами и козырем Козырь – высокий стоячий воротник, вышитый золотом и унизанный жемчугам с драгоценными камнями.

, кафтан. Низко поклонившись Наталье Кирилловне, он зачем-то потрогал кинжал, торчавший за унизанным яхонтами кушаком.– Добро ли почивала, преславная?Царица милостиво, без тени надменности, подставила для поцелуя точёную руку. Стрешнев привычно чмокнул кончики виноградинок-ногтей. И в том, как поднесла ему руку царица, и как он поцеловал её, чувствовалось, что выполняют они не только придворный чин, но связывает их ещё что-то другое, более близкое.В трапезной уже собрались братья царицы и Борис Алексеевич Голицын Голицын Борис Алексеевич (1651 – 1714) – князь, дядька Петра Алексеевича, затем приближённый царя. Незадолго до смерти принял монашество.

, двоюродный брат Василия Васильевича.– А царевич? – встревожилась Наталья Кирилловна.– В терему, государыня, – поспешил успокоить её Голицын. – Уж потрапезовал и премудростям наставляется книжным.Помолясь перед образом, все чинно уселись за сбитень с калачом и за взварец из наливок с клюквою и сушёной малиной. Иван Нарышкин Нарышкин Иван Кириллович (1658 – 1682) – брат царицы Натальи Кирилловны, стольник царя Федора, убит во время стрелецкого бунта.

капризно отодвинул от себя сбитень:– А и впрямь, какое уж тут яство для витязя! – сочувственно улыбнулся Тихон Никитич. – Да я в его двадцать с единым годов походя гуся глатывал!У Ивана во рту набежала слюна.– Не люб мне, сестрица, чин твой – утресь голодом потчевать. Велю подать себе в своём терему чего-нибудь посытнее сбитня постылого.Он поднялся было из-за стола, но князь Борис удержал его:– Для радостей для грядущих наказал я ныне изготовить трапезу поизряднее. – И хлопнул в ладоши.– Для каких ещё радостей? – сдвинула царица тонкие полукруги бровей. – Не допрежь ли срока стрекочешь?Однако князь с непоколебимою твёрдостью повторил:– Да, для радостей для грядущих! Ибо ныне исполнилось время, и сам патриарх готовится благословить на царство Петра Алексеевича.В трапезной стало тихо, как в вечерний послемолитвенный час в светлицах боярышен. Неслышно поднявшись, царица осенила себя широким крестом. Голубые глаза её потемнели, на ресницах задрожали слезинки…Вокруг стола засновала челядь. Быстро сменялось блюдо за блюдом. Смачно потрескивали на зубах кости куры во щах, тетёрки с шафраном, петухов рассольных. Иван Кириллович, жадно поглядывая на соседей, тянулся руками к яствам, вырывал из рук лучшие куски говядины, перелечу крупитчатую, пироги с бараниною, кислые – с сыром, лосьи мозги, складывал все это в миску и оттуда уже отправлял добычу в свой не устающий жевать рот Он задыхался, лицо его покрывалось густою испариною, с чуть вдавленного подбородка золотыми искорками стекал на кафтан жир.– А и горазд же ты ко ядению! – с материнским восхищением повернула голову к брату Наталья Кирилловна. – Крепки сыны племени нарышкинского!– Чать, не хилые сучья Милославского рода, – подхватил Стрешнев. – То не в меру тонки, то, к прикладу взять царевну Софью, не в меру рыхлы да толсты.– Сие в двадцать-то пять годков! – покривился Голицын. – А до годов царицы нашей ежели доживёт, ей-ей, прижмёшь – и сукровицею изойдёт.Иван Кириллович выплюнул на ладонь непрожёванный сырник и удивлённо вытаращил глаза:– В толк не возьму, как Василий Васильевич с нею…– Попримолкни! – стукнула царица по столу кулаком и, зардевшись, исподлобья поглядела на Тихона Никитича. Иван хотел продолжать, но раздумал и, сунув в рот недожёванный сырник, деловито принялся работать челюстями. Едва окончив трапезу, Борис Алексеевич пошёл к воспитаннку своему Петру.Царевич сидел, уткнувшись кулачками в круглое своё личико. Его чёрные большие глаза рассеянно скользили по грязному полу, а рот то и дело раздавался в певучих и протяжных зевках. Видно было, что он не слушал рассказов сидевшего подле него на корточках монаха.– Всё тянешь, отец? – снисходительно потрепал Голицын по спине монаха.– Все жилы повытянул, – надул губы Пётр и плюнул на ряску рассказчика.Монах щелчком сбил слюну с ряски и перекрестился.– Каким премудростям навычен, теми и делюсь с царевичем благоговейно.Пётр заткнул пальцами уши.– Он сказывает, а мне все не в толк. То ли дело, бывало, Зотов Никита Моисеев Зотов Никита Моисеевич (ок.1645 – 1717) – дядька и учитель Петра Алексеевича в детстве, затем приближённый царя, «кокуйский патриарх», начальник Ближнего приказа, с 1710 г . граф.

! Такие рассказывал сказы – день бы слушал деньской.Монах поднялся с корточек и вопросительно поглядел на Голицына.– Продолжать ли, аль будет?– Вали дале.Забрав в кулак бороду, монах снова присел.– Из Матицы Златой внемли истину, херувим мой, царевич. – И быстро затараторил: – Кольма более есть солнечный круг земного круга, тольми более есть земной круг лунного круга…– А ни вот столько не уразумел, – показал на край пальца Борис Алексеевич. – «Кольма тольми»… вот те и разбери!В глазах монаха засквозила неподдельная скорбь.– И сам-то я, князь ласковый, не разумею. Колико годов настоятель в голову мою сиротскую сию премудрость вколачивал, а ни в какую! Словеса словно бы и постиг из Матицы, а чтобы уразуметь, что к чему, – нет, не дано мне Господом Богом.Он жалко вздохнул и ещё быстрее застрекотал:– Глаголют бо и тии, иже оструумею той добре извыкли суть, стадий мнят круга земна двадцать тем и пять тем и ти две, а премерение ея боле восьми тем…Пётр вцепился пальцами в свои кудри, сердито пыхтел и, как недовольный на волчицу-мать волчонок, злобно цокал зубами.– …Солнечных премерений… – закрыв глаза, барабанил монах, – мнят боле…Голицын не выдержал и, пригнувшись, щёлкнул изо всех сил пальцами по переносице рассказчика.Монах от неожиданности поперхнулся обрывком слова и оглушительно чихнул.– Аль будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101