Вратарь поднял тревогу. В то же мгновенье из келий высыпали на улицу встревоженные монахи.Аргамак был мёртв. Под ним, дико вращая глазами, корчился в судорогах какой-то юноша. Изо рта его била пена.– Боже мой! – всплеснул руками один из монахов. – Да то ж государь!В келье, ещё весь под властью пережитого, Пётр повалился в ноги игумену.– Защити! – ловил он руку настоятеля, чтобы поцеловать её, и обливался слезами. – Христа для, не дай помереть от стрелецкой секиры!Жалкий в своём унижении, едва живой от страха, царь стукнулся об пол лбом.– Помилуй, государь мой! – засуетился игумен. – Тебе ли передо мною искать? Не я ли холоп твой?Но Пётр ничего не слышал. Его бил жестокий припадок.К вечеру в лавру прибыли некоторые царедворцы Петра.– Мужайся, мой царь! – обнадёживающе улыбнулся государю Борис Алексеевич. – Ибо исполнился час расплаты с ворогами твоими!Узнав о бегстве царя, Софья не на шутку перетрусила. Даже Шакловитый почувствовал, себя обескураженным.– Вольно ж ему, взбесясь, бегать! – плевался он, немилосердно теребя кадык.Но в голосе его не было уже прежней уверенности, и в наглых глазах сквозили тени трусливой пришибленности. Глава 47«Я И ВЫ. И НИКТО ОПРИЧЬ!» Как один, поднялись солдаты Преображенского и Семёновского полков на выручку «бомбардира Петра Алексеева».– Вместе росли, вместе и помирать будем с ним, – дали они обетование Наталье Кирилловне.Потешные не походили ни на стрельцов, ни на рейтаров, ни на обыкновенных чёрных людишек. Если бы спросить их, какое место занимают они среди подданных государей, чьими кручинами кручинятся и чьими радуются радостями, они не сумели бы ответить. Давно отбившись от народа, из которого вышли, они не связались ничем общим с другими русскими войсками и не пристали к господарям.Лагерная жизнь, походы приучили потешных к строгому выполнению военного долга, к беспрекословному подчинению каждому слову царя. Опричь царя и своих офицеров они не признавали никого, да ни один из начальных людей многочисленных московских приказов никогда и не помыслил бы показать свою силу над «Преображенскими конюхами». Потешные были на отлёте, в стороне от приказных начальников. Это-то и полюбилось новым полкам, создавало в собственных глазах призрак вольности, неподчиненности общим для всех законам.А будущее…Сам Пётр, подбиваемый Борисом Алексеевичем, не раз сулил им такие богатые милости, что кружилась голова от одних только чаяний.– Я буду единым хозяином русской земли, вы же во всём государстве станете выполнять мою волю. Я и вы. И никто опричь меня и вас!Пётр и сам понемногу начинал верить в свои слова. Подсказ Голицына пал на добрую почву. «Я и вы» переходило в символ веры, в смысл жизни царя.Солдаты не сомневались в искренности посулов государя. Вся жизнь его проходила перед их глазами. Они лучше всех знали, что некуда ему уйти от них. Бояре лживы, тянутся на сторону того, кто сильнее, а стрельцы – те лишь ведают, что мутить и торг торговать. «Не то воины, не то мятежники, не то купчины, – презрительно отзывались потешные о стрелецких полках. – То им полюбятся Милославские, то раскольникам поклонятся, то чёрных людишек примолвляют, словно бы братьев. – И гордо сверкали глазами: – То ли дело – мы! Самому государю – и сыны и братья!»– Мы и он! Он и мы! – три эти слова вытеснили из груди всё остальное в день побега царя.Потешные поняли, что исполнилось время, когда они могут стать тем тяжким сапогом Петровым, который придавит всю «Русию», от первых вельмож до последнего гулящего человечишки.И никого не будет над ними, опричь царя.– Мы и он! Он и мы!Ещё не успел пройти по Москве слух об исчезновении государя, как капрал Преображенского полка Лука Хабаров принялся тайно перевозить в Троицкий монастырь пушки, мортиры и порох. Утром же следующего дня в поход к Сергиеву выступили почти все семёновцы и преображенцы.Стрельцы не тронули их, не рискнули на открытый бой.В Кремле среди вельмож началось заметное шатание. То, что стрельцы струсили, безропотно пропустили потешных, крайне обеспокоило Софью и ближних. Не по нутру пришлось это и некоторым стрелецким начальникам.Первым пошёл на попятную преданнейший сторонник Милославских – полковник Цыклер.– Конец! – объявил он доверенным стрельцам. – Слыхивал я, что и сам патриарх поднимается на защиту меньшого царя. А иноземцы-офицеры, того и гляди, противу нас выступят.Полковник убедил Софью снарядить в лавру для переговоров послов.Царевна, и сама об этом подумывавшая, тотчас же отправила к Троице Цыклера с полусотней стрельцов.Прошло два дня, а полковник не возвращался.Царевна снарядила в Сергиев новых послов: боярина князя Ивана Борисовича Троекурова, сын которого был другом Петра, и князя Прозоровского.Когда же князья вернулись ни с чем, Софья решилась на последнее средство: вызвав патриарха, она пала перед ним на колени и чистосердечно покаялась в том, что помышляла свергнуть его с патриаршего престола.– Ныне узнал ты правду, – сквозь рыдания произнесла она, – ныне твоя воля отпустить грех мой, а либо отвратить лик от меня.Патриарх бережно поднял Софью и облобызал её руку.– Грешен не тот, кто грешит, а тот, кто не кается.И, благословив правительницу, с глубоким почтением выслушал её просьбу.– Не почитай патриархом меня, коли не вернусь к тебе с благой весточкой от Петра.– Приспело наше время, – призывали убогих гонцы от Фомы и Черемного. – Покуда цари и ближние их промежду собою грызутся, двинемся на Москву!С каждым часом ватаги подходили всё ближе к столице, переполошив, собрав воедино и высоких и средних дворян, купчин и приказных, были ль то споручники либо вороги Софьи.– Не допустить смердов! Биться с ними до остатнего краю! Ежели займут они Кремль, пропали мы все!Когда собрались дворянские дружины и приготовились к выступлению против людишек солдаты и рейтары, их благословили на бой и Милославские и Нарышкины.Махнули рукою на все лишь стрельцы.– Пущай, что будет!Крепко бились ватаги. Но не устояли перед пушками и мушкетами. Много полегло в те дни людей, обильно пропиталась земля кровью убогих. Сам Фома покинул поле брани лишь когда, полумёртвый от ран, свалился с коня.За несколько дней пребывания в лавре Пётр преобразился.От трусливости и растерянности не осталось и следа. Необычайной силой веяло от него. Напряжённое лицо, плотно стиснутые губы и пронизывающий взгляд отражали такую непреклонную волю и упрямство, которые присущи разве только безумному.Когда царю доложили, что патриарх подъезжает к вратам, он немедля вышел на улицу. При появлении государя Иоаким вылез из кареты и поднял для благословения руку.Все встречавшие патриарха, за исключением царя, обнажили головы и опустились на колени.– Не с челобитного ли от сестры?! – щёлкнул зубами Пётр.– Так, государь! – поклонился Иоаким и с неожиданной свирепостью заколотил посохом о землю. – С челобитною! Точию не от сестры твоей, а на сестру! – И благоговейно поцеловал руку Петра. – Вот моя челобитная: покажи милость, пожалуй меня благоволением. Не вели возвращаться к царевне! Вели быть подле тебя, законного государя всея Русии!Могучее «ура» покрыло последние слова патриарха.Измена патриарха потрясла Софью, но не обескуражила, а как будто ещё более закалила её, сделала отчаянней.Созвав на Красном крыльце всех полковников со многими рядовыми, она обдала их уничтожающею, полною яда усмешкою.– По здорову ль, верные мои споручники, стрелецкие витязи?Следивший из окна за правительницей Шакловитый схватился за голову.– Ополоумела! В эдакий час норовит в распрю вступить! Баба! Одно слово – баба!Стрельцы стояли, потупившись, и на приветствие не отвечали.Раскачиваясь и сопя, Софья спустилась с крыльца.– Вы! – прошипела она, едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть. – Слушайте, вы! Много, бывало, балтывала я по-пустому с вами за чарою, ныне же кровью царственною своею клянусь: сама, сими перстами удушу всякого, кто посмеет уйти из Москвы к Троицкой лавре. – И, сделав оборот по-военному, убралась во дворец.К вечеру принесли новую весть:– Бутырский полк под началом генерала Гордона и офицеры-иноземцы постановили податься к Петру.Царевна отправила к Гордону для переговоров Василия Васильевича.В Немецкой слободе царило необычайное оживление. Все: и военные, и учёные умельцы, и торговые люди, и даже женщины, сходились на том, что нужно всемерно поддержать не Софью с её сторонниками, почти враждебно относящихся к иноземцам, а друга слободы – царя Петра.– Что нам Софья и Иоанн! – возбуждённо обступали Голицына толпы. – То ли дело – молодой государь!Больше всех суетился Лефорт. Стройный, женственный, он семенил подле князя, то и дело посылал ему воздушные поцелуи, складывал бантиком губы и так ломался, что невольно расхолаживал Голицына, сбивал со строгих мыслей.– Ах, принц! – без конца, с многообразнейшими оттенками повторял Лефорт на ломаном русском языке. – Ах, принц мой! Питер ест чюдный… ошен чюдный король!И томно закрывал глаза, неожиданно обхватывал женщин, кружился с ними в упоительной пляске.Выслушав почтительно Василия Васильевича, Гордон показал рукой на толпу.– Я рад по-твой сделайт. Но… – он печально вздохнул, – видишь, Немецкий слобод не рад. Я не можно идти против все!Не простившись с генералом, князь быстрым шагом пошёл к колымаге.К нему с распростёртыми объятиями бросился Лефорт.– Мой принц! Так скоро вы покидай нас, мой принц!Василий Васильевич грубо оттолкнул швейцарца и укатил.Лефорт погнался за колымагой, но вдруг остановился на полном ходу и состроил уморительнейшую гримасу.– Ах, принц! К шортова мать!Какие-то две девушки подкрались к нему, подхватили под руки и унеслись с ним к домику Бранта.– Адио! – заверещал Лефорт. – Адио, принц! До свидань!Вернувшиеся после усмирения людишек полки и стрелецкое войско получили письменный приказ от Петра явиться двадцатого августа к Троице.Едва войско собралось на площади, чтоб обсудить положение, прибыл Фёдор Юрьевич Ромодановский.– Шапки долой! – так жутко перекосил он звероподобное лицо своё, что все невольно подчинились его приказу.Не слезая с коня, князь достал из кафтана понудительную грамоту и громовым басом прочитал:– «В гостиную сотню, в дворцовую слободу и в чёрные сотни. Из полков немедля явиться к Троице всем полковникам и урядникам с десятью стрельцами из каждого полка, а из сотен и слобод всем старостам и выборным с десятью тяглецами от каждой слободы и сотни».Окончив, Ромодановский хлестнул в воздухе нагайкой и выругался по-матерному:– А кои… в душу… живот… потроха… ослушаются, для тех припасены у нас Преображенский и Семёновский полки!Потому, что раньше никто не думал о потешных, не считался с ними как с опасной силой, и потому, что в последние дни только и разговоров было, что о преображенцах и семёновцах, как-то сразу выплывших на свет и замешавшихся в гущу событий, новые эти войска начинали приобретать в глазах людей особый вес. Распускаемые нарышкинскими языками слухи о мощи новых полков, о неиссякаемых запасах пороха и оружия, доставленных им тайно из-за рубежа немцами, пугали москвичей. Имя потешных произносилось шепотком, с оттенком страха и почтения.– Они всё могут.Ещё б не мочь, коли басурманы научили их всем чародейным премудростям своим.– С самим государем, слух идёт, щи из одного котла хлебают!– А и вино вместе глушат!Людишки почёсывали в затылке и качали головами:– Где уж с ними сладишь!..Ромодановский оглядел внимательно круг и с самодовольной улыбкой погладил бороду.– Так нынче же выполнить царёв указ! – И, передав кругу грамоту, умчался в сторону Москвы-реки.Стрельцы разбились на два лагеря. После долгих споров одна часть разошлась торопливо по домам, другая же, во главе с полковниками Нечаевым, Спиридоновым, Нормацким. Дуровым и Сергеевым, с пятьюстами урядников и множеством стрельцов в тот же день отправилась к Петру.Двадцать девятого августа царевна, в сопровождении Шакловитого, Василия Васильевича, Неплюева Неплюев Леонтий Романович (163? – после 1690) – боярин, с начала царствования Петра – в ссылке.

, Змеева и Наберкова, выехала на поклон к брату.– Авось родимец не приключится с нами, ежели мы к подлой его руке приложимся, – ухмылялась Софья.Но ей никого не удавалось обмануть – все видели, какие нечеловеческие мучения и стыд она переживает.– Доподлинно, – поддакивал с плохо разыгрываемой беспечностью Голицын, – не померкнет твоя слава оттого, что повстречаешься с братом-государем. Бывало и хуже на Руси с государями при татарве.В селе Воздвиженском царевну встретил стольник Бутурлин. Он не поздоровался с Софьей и, глядя куда-то в сторону, сухо объявил:– Не приказывает тебе великий государь Пётр Алексеевич всея Русии пред очи его предстать.У правительницы помутилось в глазах.– Меня?! Сестру, как холопку, гонит?! Так нет же! Еду! Пущай у самого повернётся язык сие сказать мне!За околицей царевну поджидал отряд преображенцев.– Назад! – точно отдавая войскам команду, отрубил начальник отряда, боярин Иван Борисович Троекуров.Софья безжизненно откинулась на спинку сиденья в карете…– И ты? Мой посол! Боярин верный!Троекуров смутился, но, уловив подозрительно обращённые на него взоры солдат, опомнился.– Я ли, не я ль, не в том суть. А послал меня государь к тебе с последним словом…Он взялся за рукоятку ножа, торчавшего у него за поясом, и грозно повёл глазами.– С последним словом послал государь к тебе: чтобы ты, царевна, отнюдь в Троицкий монастырь не шла, ежели ж дерзновенно придшь, то с тобою поступлено будет нечестно!Софья повернула назад, восвояси. Глава 48ПОКИНУТАЯ Кремль стал проходным, беспризорным двором. Шатались по хороминам неизвестные люди, стрельцы не смели остановить их и выпроводить вон.Нарышкинцы боялись милославцев, милославцы трепетали перед нарышкинцами.По притаившимся московским улицам проходили изредка небольшие отряды, там и здесь трусили на отощавших от голода конях рейтары. Кто высылал их на дозор, кому служили они, было для них самих тайной. Всюду, во всех приказах, в полках, начальные люди отдавали самые разноречивые распоряжения, действовали то именем Иоанна и Софьи, то Петра, то стрелецкого круга, всё путали, создавали неразбериху хаос.На площадях теснились кучки работных, крестьян и холопей, прислушивались к скупым стрелецким словам. Мимо проходили воины, избегали встреч с глазу на глаз с людишками, чувствовали, что миновало их время, нечего больше сказать.Правда, были ещё среди стрельцов беспокойные, пытавшиеся объединиться, но каждый раз, едва подходили они к месту, где должен был собраться круг, словно из-под земли появлялись преображенцы.Как татарские рати и воины Иоанна в древние годы, стояли стрельцы и преображенцы друг против друга, мрачные, злобные, не смея первыми вступить в бой.На Москве царствовал страх. Он, как моровая язва, перекидывался от сердца к сердцу и через курные избы, пришибленные улицы, кремлёвские стены просачивался в палаты.Софья никуда не выходила и ни на мгновение не оставалась одна. Всё ей чудилось, крадётся кто-то сенями тёмными, грозится, шепчется, замышляет измену. Она долгими часами, подобрав под себя ноги и укутавшись в тёплый платок, просиживала на диване и к чему-то прислушивалась.– Идут! вдруг вскакивала она, мертвея от ужаса. – По мою душу идут! – И судорожно обхватывала руками Голицына Шакловитого.Князь и дьяк, которых примирила общая беда, как могли, успокаивали правительницу.Медленно, тоскливо, монастырской службой, сочились дни.Софья теряла последние капли терпения.– Не можно! Не можно мне боле! – так скребнула она однажды ногтями о стену, как будто после долгого карабкания по отвесной скале поняла вдруг, что спасения нет, что сейчас сорвётся она, исчезнет в бездонной пропасти. – Либо мир, либо какой ни на есть, а конец!И, словно в бреду, принялась за лихорадочные сборы в дорогу.– Нынче же к Троице! – залязгала она зубами. – Нынче же! Нынче! Нынче же к Троице!Но тут же опустилась на пол, заплакала жалкими, беспомощными слезами.Из сеней донеслись чьи-то твёрдые, уверенные шаги. Голицын подскочил к порогу. Позеленевший, как хвоя, Фёдор Леонтьевич, дико оглядевшись, нырнул под диван.В дверь просунулась голова стремянного.– Полковник Нечаев от государя Петра!Софья с трудом поднялась с пола, вытерла слёзы и уселась на лавку.– Зови!Нечаев поклонился царевне, но к руке не подошёл.– Я на недолог час, – забормотал он в сизую бороду. – По приказу царёву прибыл я за начальником приказа Стрелецкого, за Шакловитым.Что-то стукнуло под диваном. Нечаев слащаво улыбнулся.– Никак крыса прыгнула? – И, опустившись на колено, пошарил под диваном рукой. Нащупав Федора Леонтьевича, он вытащил его за ногу. – Эка ведь, право, догадлив ты, дьяк. Словно бы чуял, что нынче занадобишься!Царевна вспылила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101