Чтобы окончательно принизить младшего царя, Софья почти ежедневно устраивала торжественные службы в соборе, куда выводила с крикливою пышностью утопающего в богатых одеждах и самоцветных каменьях одного Иоанна.Старшего царя весьма утомляли бесконечные выходы, но он безропотно подчинялся воле сестры, делал всё, что она предлагала ему.Пётр же и не помышлял о сварах с сестрой. Единственным желаньем его было уехать как можно скорее в Преображенское. Он изнывал по воле, как изнывает запертый в клетке волчонок. Низкие своды кремлёвских хором давили его тяжким надгробием, порождали смертельную тоску и бешеный гнев. Он и малого времени не мог усидеть на одном месте, беспрестанно рвался куда-то, искал дела, без толку суетился и долгими часами, до одури, чтобы только забыться, кружил по сводчатому душному терему.Наталья Кирилловна с опаской поглядывала на сына, не знала, чем утешить его. Не помогали царю ни святая вода, ни наговоры ведуний, ни лекарские умельства.– К робяткам! На Преображенское! Вели к робяткам! – твердил он одно и то же, топая исступлённо ногами.– Порченый! Порченый! – прятала царица в руки лицо и захлёбывалась в горючих слезах.Но с отъездом из Москвы медлила.Отстранив Нарышкиных от всякого участия в управлении государством и вертя, как вздумается, безвольным, полублаженным Иоанном, Софья стала единою господарынею Руси. Заветная думка её исполнилась.Но полной радости не было. Сознание, что рано или поздно власть должна будет перейти к Петру, давило её. Она знала, что болезненный Иоанн протянет недолго и что после смерти его Пётр станет единодержавным царём.Оставалось одно: венчаться самой на царство.Однако ближние пока что удерживали её от такого шага.– Не приключилось бы греха. Поспешишь – людей насмешишь.Царевна не спорила, терпеливо ждала, тем более что положение её с каждым днём крепло: на Москву приезжали послы от дворян и, испросив новых льгот и милостей, заверяли перед образом, что, как и вначале, готовы послужить головой Милославским.Изредка покой Софьи омрачался вестями о крестьянских волнениях, о голодном море, косившем нещадно людишек, о произволе господарей. Но она старалась не придавать вестям особливого значения и, морща низенький лобик, утешала себя:– То и при родителе нашем, при дедах, с начальных времён смерды разбойничали. К сей пригоде вдосталь у нас батожья припасено.Василий Васильевич не сдерживался в такие минуты и страстно защищал «убогих людишек».– Обрати взор свой, – протягивал он руки, – на сонмы голодных. Нешто таким должно быть подножие трона!Царевна улыбалась и будто в шутку зажимала Голицыну рукою рот. Князь умолкал и, посидев немного для приличия, оставлял Кремль.Дома Голицын держался как европеец, носил французского покроя платья, принимал иноземцев. В богатых его хороминах можно было увидеть астрономические снаряды, латинские, польские и немецкие книги, сочинения, относящиеся к государственным наукам, богословию, церковной истории, географии, зоологии и ветеринарному искусству. Гости восхищались гравюрами, зеркалами в черепаховых рамах, статуями работы итальянских умельцев, резной мебелью с инкрустацией, затейливыми часами столовыми и боёвыми, диковинными шкатулками, чернильницами янтарными и разнообразнейшими изящными безделушками.– Во всём ты, князь, еуропеец, – покачивали головами бояре. – Эдак дале пойдёт – и духу в тебе нашего, русского, не останется.Василий Васильевич не смущался.– То, что лик каждодневно омываю и благовонием телеса натираю, да со свиньями из одного корыта не потчуюсь – не в укор мне и не в сором Русии, но в честь, – огрызался он и продолжал жить по-своему.Лучшими друзьями князя были молдавский боярин Спафарий Спафарий (Милеску) Николай Гаврилович (1636 – 1708) – молдавский и валашский дипломат, с 1671 г . на русской службе, посланник в Китае в 1675 – 1678 гг., историк, богослов.
, занимавшийся переводом книг, о котором ходил слух, будто он связан с иезуитами, и монах Сильвестр Медведев.Спафарий и Медведев засиживались часто далеко за полночь у радушного хозяина. Говорили они с ним исключительно по-латыни.Спафарий сам был сторонником освобождения крестьян и с большой охотой помогал князю в составлении смелых записок и планов, которые должны были, как выражался боярин, «переустроить государство Русское». С Медведевым Голицын любил беседовать об иноземцах и вместе с ним мечтал о том дне, когда «московские государи доподлинно побратаются с еуропейскими королями». Князь более других ценил французов. Он не на шутку подумывал вступить в близкие сношения с Людовиком XIV и привлечь короля к участию в войне с Турцией.Спафарий и Медведев знали, что Франция расположена к Турции, а «Русию» презирает, но не хотели омрачать духа начальника Посольского приказа.– А пущай его думкою тешится. Авось ни у кого от того не убудет.Как-то Голицыну доложили, что к его дворецкому приехал из деревни крестьянин, прослывший в народе «чародеем».Дождавшись ночи, князь приказал тайно доставить к нему приезжего.Крестьянин тотчас же явился и, метнув поклон, на носках подошёл к Голицыну.– Можешь ли соперника извести?! – шёпотом спросил Василий Васильевич.– Колико велишь, боярин, – хоть двух!Совершив наговор, «чародей» собрал рассыпанные по полу тёртые коренья, поплевал на них и передал господарю.– Единожды кинешь во щи зазнобушке, и до века опричь тебя ни единого не примолвит.Утром Голицын отправился в Кремль. Исполнив все, что наказал ему крестьянин, он со спокойной душой вернулся домой.– Так-то лучше, – ухмылялся князь. – Хоть и не страшусь я дьяка, а все же пущай не путается под ногами.Вечером Василий Васильевич решил проверить, действительно ли наговорный корень оказал своё действие.Прибыв в Кремль, он прокрался тайным ходом к терему Софьи.– Дьяк! – вспыхнул Голицын, услышав голос Федора Леонтьевича.Уловив звук поцелуя, он помчался домой.– Баню! – налетел князь на дворецкого. – Без роздыха топить! Да чародея подать!Сорвав с приведённого крестьянина одежду, Голицын втолкнул его в баню и запер на замок дверь. В полночь в опочивальню вошёл дворецкий.– Повели свободить дядьку моего, – взмолился он. – Помирает от пару.Голицын перекрестился и поплотнее укутался в шёлковое стёганое одеяло.– Уйди… и боле не тревожь, коли охоты нет вместях с дядькой попариться.И заснул.Недобрые вести шли на Москву. Ошалевшие от господарского насилия крестьяне запрудили леса, объединились в грозные полчища и вступали в открытый бой с дворянскими ратями.Прежде чем объявить сидение, царевна вызвала к себе Родимицу.– А твой-то объявился!Федора хотела было упасть в ноги Софье, но, встретившись с её холодным, полным жестокости взглядом, остановилась.– Объявился! – уже не сдерживая гнева, крикнула правительница. – Среди разбойных ватаг – в атаманах!И оттолкнув ногой постельницу, выплыла из терема на сидение.Василий Васильевич встретил её со злорадной улыбкой.– Что?! Сказывал я! Давно сказывал, что не батожьём троны царей укрепляются!Он вытащил из кармана бумагу и сунул её в руки Софье.– Вот! Готово! Сам я да Спафарий всю ночь трудились! Подмахни лишь волю крестьянам, и в малый срок Русь махровым цветом распустится!Милославский и Шакловитый, перебивая друг друга, принялись выкладывать свои мысли, обратные настояниям князя.Голицын до третьего пота спорил с противниками, пока наконец не плюнул на всё и ушёл рассерженно из Кремля.Трижды перекрестившись, Фёдор Леонтьевич уселся за столик, написал приказ и нараспев прочёл его:– «А которые холопи взяли у бояр отпускные в смутное время за страхованием и с теми отпускными били челом кому-нибудь во дворы и дали на себя кабалы, тех отдать прежним их боярам и впредь таким отпускным не верить, потому что они их взяли в лихое время, неволею, за разбойным страхованием; да этим же холопям при отдаче их чинить жестокое наказание, бить кнутом нещадно; егда же прежние господари не возьмут их, то ссылать их в сибирские и другие дальние городы на вечное житие».– Да ты не то прописал! – озлилась царевна.– То, государыня! – подмигнул дьяк. – Допрежь гостинчиком пожалуем сим дворян, чтоб к тебе приверженней были, а к смердам мятежным полютей, а за сим о разбойных пропишем.Он взял новый лист бумаги и заскрипел.«…Для поимки ж беглых да для усмирения мятежа повелеваем дать в подмогу помещикам полки рейтарские и пушкарей…»– Быть по сему! – властно стукнула царевна кулаком по столу. Часть II Глава 33В ВОРОБЬЁВЕ Живя в Москве, Наталья Кирилловна продолжала ещё на что-то надеяться, чего-то ждать; с тех же пор, как переехала она с Петром в Преображенское, рушились последние её слабые мечтания; стало ясно, что Милославские оказались полными победителями в борьбе за высшую самодержавную власть.Царица во всём винила себя, была уверена, что, если бы не поддалась слезам сына и осталась в Кремле, все бы как-нибудь наладилось, пошло по-хорошему. Не попустили бы русские сиротины, чтобы помазанный государь, её сын, находился под пятой у Милославских. А вот уехали, с очей долой убрались – и из сердца вон ушли.Чтобы отвлечь Наталью Кирилловну от одолевавших невесёлых думок, ближние уговорили её переехать из Преображенского на новое место, в Воробьёво. Она безропотно собралась в дорогу и, прежде чем сесть в карету, неожиданно пала перед Петром на колени.– Богом молю! Не соромь, государь, великого сана своего царского!Пётр от удивления широко разинул рот и тоже брякнулся на колени.– Дай обетование к людишкам не выходить во образе, царей недостойном, да с ними как с равными быть.Обняв мать, Пётр чмокнул её в губы и вместе с ней поднялся с колен.– Всего-то? А я было думал, напасть какая!Он сорвал с головы шапку, шлёпнул ею об земь и, сунув пальца в рот, оглушил всех могучим разбойничьим свистом.Царица шарахнулась в сторону и схватилась за голову.– Кой ты царь! В кого уродился?! Позорище моё порченое!Петра нисколько не задела брань. Подбоченясь, он запрыгал на одной ноге вокруг матери и, приставив к носу растопыренную пятерню, юркнул в карету.– Видала, матушка? То я Милославским перед путём гостинчик послал.Замечание это, сделанное Петром без всякой причины, сразу примирило царицу с сыном.Когда двор уселся в колымаги, Борис Алексеевич подал вознице знак.– Эй вы, соколики! – хлестнул головной возница воздух кнутом.– Эй вы-ы! – повторил лихо Пётр и причмокнул.Взметнув дорожную пыль, тройка струнноногих седых аргамаков промелькнула молоньей перед глазами провожавших и исчезла за поворотом.Воробьёвские крестьяне отказывались что-либо уразуметь. «Бог его ведает, – то ли царь на селе, то ли тьма тем скоморохов саранчой налетела?»И впрямь, шум, крики, гомон, песни и пляски не утихали с утра до ночи. Благовест, служба ли в церкви, пост ли, а либо тихий час послетрапезный, издревле чтимый – нету до того дела молодому царю. Все повёл он по-своему, свои установил обычаи и законы.Недружелюбно покачивали головами старые люди, недобрым взглядом, исподлобья ощупывали двор государев.– Господи, Господи! И куда подевалось велелепие царское?– Уж и впрямь ли то сын Алексея Михайловича?А детвора лепилась у изгороди, вначале пугливо, потом все смелей и доверчивей протискивалась в калиточку, зачарованно любовалась потехами царя Петра.Государь не гнушался знакомством и дружбой с чёрными людишками: была бы от этого ему какая-нибудь корысть. Кто полюбился ему – не отстанет, не отпустит ни за что от себя. Так, день за днём, составилась из крестьянских ребят добрая рота «работных робяток». Работные рыли глубокие рвы, ставили потешные хоромы, дозорили у сполошного колокола, рубили лес для постройки потешных крепостей. Пётр знал наперечёт всю роту, был крайне милостив к расторопным и послушным робяткам, ленивцев же и непонятливых избивал смертным боем… А не угодить ему было легко: кто по единому взгляду не улавливал приказа царя, тот долго плакался потом на судьбину.С середины мая на село зачастил немецкий офицер Симон Зоммер Зоммер Симон (Сигизмунд) (ум. в 1690) – доктор медицины, родом из Силезии, в России с 1670-х гг. Имел ли его в виду К. Шильдкрет под «офицером Зоммером», неясно.
, большой умелец огнестрельного мастерства. Познакомил его с Петром тайком от всех Борис Голицын.Наталья Кирилловна, кое-как терпевшая «смердов, коим дружбу показал государь», не перенесла нового «сорому» и вызвала к себе сына.– Так-то ты, государик мой, матерь свою ублажаешь? И не грех тебе поганить двор наш духом немецким?!Пётр дерзко поглядел на мать.– Дух поганый от нас, а от Симона завсегда благовоньями отдаёт.Это окончательно разгневало царицу.– Убрать басурманов! Окропить двор, хоромины и государя святою водою!..Пётр затужил. Не вышел он ни к обеду, ни к вечере.Он лежал уже в постели, когда пришла к нему, виноватая и заискивающая, Наталья Кирилловна.Царь притворился спящим, а сам одним глазком, сквозь приспущенные длинные ресницы поглядывал осторожно на мать. И чем больше наблюдал за ней, тем с большим недоумением чувствовал, что не узнаёт её. Ещё так недавно была она совсем иной. Куда девались широкий, во всё лицо, румянец, такие уютные, детские ямочки на щеках и такой лучистый взгляд тёплых, как голубиное воркованье, очей? Ему казалось, что склонилась над ним старушка, чужая, сиротливая, одинокая. Острая жалость охватила его.– Матушка!Наталья Кирилловна вздрогнула и перекрестила сына.– Спи, Петрушенька… Спи, государик мой…Столько было любви в простых этих словах и так печально прозвучал голос, что царь ощутил вдруг в груди своей великую вину перед матерью и раскаяние.Приподнявшись, он нежно обнял царицу и, с не присущим ему чувством благоговения, поцеловал её в обе щёки, в морщинки, которые образовались на месте ямочек…Наталья Кирилловна, прежде чем пришла к сыну, долго молила Богородицу «ублажить сердце царя, наставить его на пути правды и обратить гибельную любовь к басурманам в немилость и отвращение к ним». И, входя в опочивальню, лелеяла надежду, что Богородица «вняла моленью и свершит по молитве».Крепко прижав кудрявую голову сына к груди, она мысленно перекрестилась и уже готова была снова подтвердить ему запрещение встречаться с иноземцами, но, к великому удивлению своему, произнесла с ласковой грустью:– Не томись, государик мой… А немцы – так немцы. Чай, и они веруют во Христа… Пущай себе ходят на двор к нам да лопушка моего Петрушеньку потешают…На другое утро сам Борис Голицын отправился в Немецкую слободу и, помимо Зоммера, привёз ещё двух мастеров-иноземцев.На селе закипела работа. Немцы понаделали дудок и сами же приступили к обучению «робяток» музыке.Пётр тоже примкнул к ученикам. Но сипошь Сипошь – дудка.
не слушалась его и так резала слух Зоммера, что он вынужден был пасть перед царём на колени и слёзно просить оставить «несподручное ему дело».Государь упорствовал больше недели, но под конец и сам не выдержал пытки: одним ударом об стену разбил сипошь и навек отказался от занятия музыкой.– А и без тебя проживём! – погрозил он кулаком и, чтобы отвести душу, заколотил изо всех сил в барабан. – Люба мне гораздей всякой иной сия музыка!Близилось тридцатое мая, день рождения государя. Зоммер переселился со всей своей мастерской в Воробьёво. Он торопился: Борис Алексеевич отдал ему строжайший приказ во что бы то ни стало закончить к тридцатому изготовление пушки и «учинить потешную огнестрельную стрельбу пред великим государем».Пётр так был захвачен приготовлениями, что не отпускал Зоммера ни на час со двора. Малейшее приказание немца он выполнял с таким рвением, как будто от этого зависело благо всей его жизни. Не было ещё у огнестрельного мастера такого послушного и способного подручного. И сколько радости было, когда работа окончилась! Точно к близким, живым существам, ласкался царь к пищалям, карабинам, мушкетам, стрелам и копьям, а к пушке, настоящей, смертоносной пушке, отлитой при его личной подмоге, душа его была преисполнена великой почтительностью.– Неужто ж пальнёт? – в тысячный раз допытывался он у Зоммера и так заглядывал ему в рот, как будто хотел найти правдивый, не вызывающий сомнений ответ в самых сокровенных глубинах души иноземца.– Палнёт, гозударь! Ещьё как палнёт! – снисходительно улыбался Симон. – Ей не можно быть не палнёт, раз cap мне помогайт делай пюшк.Пётр за короткое время заметно окреп, возмужал, налился силой. В одиннадцать годов он казался шестнадцатилетним юношей.Наталья Кирилловна при гостях с гордостью становилась рядом с сыном, показывала на него восхищённо:– Ещё в залетошний год был он мне под пупок, а ныне эвона, к плечу дотянулся!Гости вымучивали на лицах радость.– Доподлинно, сам Господь отметил чадо твоё, нашего царя-государя.И, выполнив свой долг, чванно смолкали. Изредка посещавшие Наталью Кирилловну бояре в глубине души совсем не разделяли восхищения её сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
, занимавшийся переводом книг, о котором ходил слух, будто он связан с иезуитами, и монах Сильвестр Медведев.Спафарий и Медведев засиживались часто далеко за полночь у радушного хозяина. Говорили они с ним исключительно по-латыни.Спафарий сам был сторонником освобождения крестьян и с большой охотой помогал князю в составлении смелых записок и планов, которые должны были, как выражался боярин, «переустроить государство Русское». С Медведевым Голицын любил беседовать об иноземцах и вместе с ним мечтал о том дне, когда «московские государи доподлинно побратаются с еуропейскими королями». Князь более других ценил французов. Он не на шутку подумывал вступить в близкие сношения с Людовиком XIV и привлечь короля к участию в войне с Турцией.Спафарий и Медведев знали, что Франция расположена к Турции, а «Русию» презирает, но не хотели омрачать духа начальника Посольского приказа.– А пущай его думкою тешится. Авось ни у кого от того не убудет.Как-то Голицыну доложили, что к его дворецкому приехал из деревни крестьянин, прослывший в народе «чародеем».Дождавшись ночи, князь приказал тайно доставить к нему приезжего.Крестьянин тотчас же явился и, метнув поклон, на носках подошёл к Голицыну.– Можешь ли соперника извести?! – шёпотом спросил Василий Васильевич.– Колико велишь, боярин, – хоть двух!Совершив наговор, «чародей» собрал рассыпанные по полу тёртые коренья, поплевал на них и передал господарю.– Единожды кинешь во щи зазнобушке, и до века опричь тебя ни единого не примолвит.Утром Голицын отправился в Кремль. Исполнив все, что наказал ему крестьянин, он со спокойной душой вернулся домой.– Так-то лучше, – ухмылялся князь. – Хоть и не страшусь я дьяка, а все же пущай не путается под ногами.Вечером Василий Васильевич решил проверить, действительно ли наговорный корень оказал своё действие.Прибыв в Кремль, он прокрался тайным ходом к терему Софьи.– Дьяк! – вспыхнул Голицын, услышав голос Федора Леонтьевича.Уловив звук поцелуя, он помчался домой.– Баню! – налетел князь на дворецкого. – Без роздыха топить! Да чародея подать!Сорвав с приведённого крестьянина одежду, Голицын втолкнул его в баню и запер на замок дверь. В полночь в опочивальню вошёл дворецкий.– Повели свободить дядьку моего, – взмолился он. – Помирает от пару.Голицын перекрестился и поплотнее укутался в шёлковое стёганое одеяло.– Уйди… и боле не тревожь, коли охоты нет вместях с дядькой попариться.И заснул.Недобрые вести шли на Москву. Ошалевшие от господарского насилия крестьяне запрудили леса, объединились в грозные полчища и вступали в открытый бой с дворянскими ратями.Прежде чем объявить сидение, царевна вызвала к себе Родимицу.– А твой-то объявился!Федора хотела было упасть в ноги Софье, но, встретившись с её холодным, полным жестокости взглядом, остановилась.– Объявился! – уже не сдерживая гнева, крикнула правительница. – Среди разбойных ватаг – в атаманах!И оттолкнув ногой постельницу, выплыла из терема на сидение.Василий Васильевич встретил её со злорадной улыбкой.– Что?! Сказывал я! Давно сказывал, что не батожьём троны царей укрепляются!Он вытащил из кармана бумагу и сунул её в руки Софье.– Вот! Готово! Сам я да Спафарий всю ночь трудились! Подмахни лишь волю крестьянам, и в малый срок Русь махровым цветом распустится!Милославский и Шакловитый, перебивая друг друга, принялись выкладывать свои мысли, обратные настояниям князя.Голицын до третьего пота спорил с противниками, пока наконец не плюнул на всё и ушёл рассерженно из Кремля.Трижды перекрестившись, Фёдор Леонтьевич уселся за столик, написал приказ и нараспев прочёл его:– «А которые холопи взяли у бояр отпускные в смутное время за страхованием и с теми отпускными били челом кому-нибудь во дворы и дали на себя кабалы, тех отдать прежним их боярам и впредь таким отпускным не верить, потому что они их взяли в лихое время, неволею, за разбойным страхованием; да этим же холопям при отдаче их чинить жестокое наказание, бить кнутом нещадно; егда же прежние господари не возьмут их, то ссылать их в сибирские и другие дальние городы на вечное житие».– Да ты не то прописал! – озлилась царевна.– То, государыня! – подмигнул дьяк. – Допрежь гостинчиком пожалуем сим дворян, чтоб к тебе приверженней были, а к смердам мятежным полютей, а за сим о разбойных пропишем.Он взял новый лист бумаги и заскрипел.«…Для поимки ж беглых да для усмирения мятежа повелеваем дать в подмогу помещикам полки рейтарские и пушкарей…»– Быть по сему! – властно стукнула царевна кулаком по столу. Часть II Глава 33В ВОРОБЬЁВЕ Живя в Москве, Наталья Кирилловна продолжала ещё на что-то надеяться, чего-то ждать; с тех же пор, как переехала она с Петром в Преображенское, рушились последние её слабые мечтания; стало ясно, что Милославские оказались полными победителями в борьбе за высшую самодержавную власть.Царица во всём винила себя, была уверена, что, если бы не поддалась слезам сына и осталась в Кремле, все бы как-нибудь наладилось, пошло по-хорошему. Не попустили бы русские сиротины, чтобы помазанный государь, её сын, находился под пятой у Милославских. А вот уехали, с очей долой убрались – и из сердца вон ушли.Чтобы отвлечь Наталью Кирилловну от одолевавших невесёлых думок, ближние уговорили её переехать из Преображенского на новое место, в Воробьёво. Она безропотно собралась в дорогу и, прежде чем сесть в карету, неожиданно пала перед Петром на колени.– Богом молю! Не соромь, государь, великого сана своего царского!Пётр от удивления широко разинул рот и тоже брякнулся на колени.– Дай обетование к людишкам не выходить во образе, царей недостойном, да с ними как с равными быть.Обняв мать, Пётр чмокнул её в губы и вместе с ней поднялся с колен.– Всего-то? А я было думал, напасть какая!Он сорвал с головы шапку, шлёпнул ею об земь и, сунув пальца в рот, оглушил всех могучим разбойничьим свистом.Царица шарахнулась в сторону и схватилась за голову.– Кой ты царь! В кого уродился?! Позорище моё порченое!Петра нисколько не задела брань. Подбоченясь, он запрыгал на одной ноге вокруг матери и, приставив к носу растопыренную пятерню, юркнул в карету.– Видала, матушка? То я Милославским перед путём гостинчик послал.Замечание это, сделанное Петром без всякой причины, сразу примирило царицу с сыном.Когда двор уселся в колымаги, Борис Алексеевич подал вознице знак.– Эй вы, соколики! – хлестнул головной возница воздух кнутом.– Эй вы-ы! – повторил лихо Пётр и причмокнул.Взметнув дорожную пыль, тройка струнноногих седых аргамаков промелькнула молоньей перед глазами провожавших и исчезла за поворотом.Воробьёвские крестьяне отказывались что-либо уразуметь. «Бог его ведает, – то ли царь на селе, то ли тьма тем скоморохов саранчой налетела?»И впрямь, шум, крики, гомон, песни и пляски не утихали с утра до ночи. Благовест, служба ли в церкви, пост ли, а либо тихий час послетрапезный, издревле чтимый – нету до того дела молодому царю. Все повёл он по-своему, свои установил обычаи и законы.Недружелюбно покачивали головами старые люди, недобрым взглядом, исподлобья ощупывали двор государев.– Господи, Господи! И куда подевалось велелепие царское?– Уж и впрямь ли то сын Алексея Михайловича?А детвора лепилась у изгороди, вначале пугливо, потом все смелей и доверчивей протискивалась в калиточку, зачарованно любовалась потехами царя Петра.Государь не гнушался знакомством и дружбой с чёрными людишками: была бы от этого ему какая-нибудь корысть. Кто полюбился ему – не отстанет, не отпустит ни за что от себя. Так, день за днём, составилась из крестьянских ребят добрая рота «работных робяток». Работные рыли глубокие рвы, ставили потешные хоромы, дозорили у сполошного колокола, рубили лес для постройки потешных крепостей. Пётр знал наперечёт всю роту, был крайне милостив к расторопным и послушным робяткам, ленивцев же и непонятливых избивал смертным боем… А не угодить ему было легко: кто по единому взгляду не улавливал приказа царя, тот долго плакался потом на судьбину.С середины мая на село зачастил немецкий офицер Симон Зоммер Зоммер Симон (Сигизмунд) (ум. в 1690) – доктор медицины, родом из Силезии, в России с 1670-х гг. Имел ли его в виду К. Шильдкрет под «офицером Зоммером», неясно.
, большой умелец огнестрельного мастерства. Познакомил его с Петром тайком от всех Борис Голицын.Наталья Кирилловна, кое-как терпевшая «смердов, коим дружбу показал государь», не перенесла нового «сорому» и вызвала к себе сына.– Так-то ты, государик мой, матерь свою ублажаешь? И не грех тебе поганить двор наш духом немецким?!Пётр дерзко поглядел на мать.– Дух поганый от нас, а от Симона завсегда благовоньями отдаёт.Это окончательно разгневало царицу.– Убрать басурманов! Окропить двор, хоромины и государя святою водою!..Пётр затужил. Не вышел он ни к обеду, ни к вечере.Он лежал уже в постели, когда пришла к нему, виноватая и заискивающая, Наталья Кирилловна.Царь притворился спящим, а сам одним глазком, сквозь приспущенные длинные ресницы поглядывал осторожно на мать. И чем больше наблюдал за ней, тем с большим недоумением чувствовал, что не узнаёт её. Ещё так недавно была она совсем иной. Куда девались широкий, во всё лицо, румянец, такие уютные, детские ямочки на щеках и такой лучистый взгляд тёплых, как голубиное воркованье, очей? Ему казалось, что склонилась над ним старушка, чужая, сиротливая, одинокая. Острая жалость охватила его.– Матушка!Наталья Кирилловна вздрогнула и перекрестила сына.– Спи, Петрушенька… Спи, государик мой…Столько было любви в простых этих словах и так печально прозвучал голос, что царь ощутил вдруг в груди своей великую вину перед матерью и раскаяние.Приподнявшись, он нежно обнял царицу и, с не присущим ему чувством благоговения, поцеловал её в обе щёки, в морщинки, которые образовались на месте ямочек…Наталья Кирилловна, прежде чем пришла к сыну, долго молила Богородицу «ублажить сердце царя, наставить его на пути правды и обратить гибельную любовь к басурманам в немилость и отвращение к ним». И, входя в опочивальню, лелеяла надежду, что Богородица «вняла моленью и свершит по молитве».Крепко прижав кудрявую голову сына к груди, она мысленно перекрестилась и уже готова была снова подтвердить ему запрещение встречаться с иноземцами, но, к великому удивлению своему, произнесла с ласковой грустью:– Не томись, государик мой… А немцы – так немцы. Чай, и они веруют во Христа… Пущай себе ходят на двор к нам да лопушка моего Петрушеньку потешают…На другое утро сам Борис Голицын отправился в Немецкую слободу и, помимо Зоммера, привёз ещё двух мастеров-иноземцев.На селе закипела работа. Немцы понаделали дудок и сами же приступили к обучению «робяток» музыке.Пётр тоже примкнул к ученикам. Но сипошь Сипошь – дудка.
не слушалась его и так резала слух Зоммера, что он вынужден был пасть перед царём на колени и слёзно просить оставить «несподручное ему дело».Государь упорствовал больше недели, но под конец и сам не выдержал пытки: одним ударом об стену разбил сипошь и навек отказался от занятия музыкой.– А и без тебя проживём! – погрозил он кулаком и, чтобы отвести душу, заколотил изо всех сил в барабан. – Люба мне гораздей всякой иной сия музыка!Близилось тридцатое мая, день рождения государя. Зоммер переселился со всей своей мастерской в Воробьёво. Он торопился: Борис Алексеевич отдал ему строжайший приказ во что бы то ни стало закончить к тридцатому изготовление пушки и «учинить потешную огнестрельную стрельбу пред великим государем».Пётр так был захвачен приготовлениями, что не отпускал Зоммера ни на час со двора. Малейшее приказание немца он выполнял с таким рвением, как будто от этого зависело благо всей его жизни. Не было ещё у огнестрельного мастера такого послушного и способного подручного. И сколько радости было, когда работа окончилась! Точно к близким, живым существам, ласкался царь к пищалям, карабинам, мушкетам, стрелам и копьям, а к пушке, настоящей, смертоносной пушке, отлитой при его личной подмоге, душа его была преисполнена великой почтительностью.– Неужто ж пальнёт? – в тысячный раз допытывался он у Зоммера и так заглядывал ему в рот, как будто хотел найти правдивый, не вызывающий сомнений ответ в самых сокровенных глубинах души иноземца.– Палнёт, гозударь! Ещьё как палнёт! – снисходительно улыбался Симон. – Ей не можно быть не палнёт, раз cap мне помогайт делай пюшк.Пётр за короткое время заметно окреп, возмужал, налился силой. В одиннадцать годов он казался шестнадцатилетним юношей.Наталья Кирилловна при гостях с гордостью становилась рядом с сыном, показывала на него восхищённо:– Ещё в залетошний год был он мне под пупок, а ныне эвона, к плечу дотянулся!Гости вымучивали на лицах радость.– Доподлинно, сам Господь отметил чадо твоё, нашего царя-государя.И, выполнив свой долг, чванно смолкали. Изредка посещавшие Наталью Кирилловну бояре в глубине души совсем не разделяли восхищения её сыном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101