На парадном крыльце, по обе стороны дубовой, в мозаичных инкрустациях, двери сыто развалились два льва из чистого лабрадора. Просторный двор сиял, как зеркало, – хоть смотрись в него.Была ещё у помещика думка соорудить фонтан, а воду пропускать через груди и рот мраморной девы, точь-в-точь как пришлось ему видеть во Флоренции. Но против этого восстал приходский священник: «Соблазн… вере поруха», – и ему пришлось уступить. Раз вере ущерб, ничего не поделаешь. Европе – европейское, а Божие – Богови.Безобразов редко бывал в своём имении, жил больше в Москве, но обо всём, что делается в вотчине, ему каждую неделю отписывал приказчик Дмитрий Дыня.Дыня был человек строгих правил. Всё, что наказывал помещик, он выполнял с великим усердием. У него не очень-то потунеядствуешь или неправедной жизни предашься! Мигом отучит. Иной раз, когда становилось невмочь от Дмитриевых забот, владельческие крестьяне снаряжали послов – просить пощады.Выборные долго мялись у ворот, дожидаясь приказчика. Но тот не спешил, как не спешил в подобных случаях сам Безобразов. У Дыни все повадки и даже голос точь-в-точь походили на господарские. К тому же Бог и ростом и силой его не обидел: ввысь у Дмитрия два аршина двенадцать, вширь на какой-нибудь ноготочек поменьше. Бывало, легонько ткнёт в губы суставом согнутого пальца – и баста: выплёвывай зубы.Вдосталь насладившись смирением ожидавших его людишек, Дмитрий вперевалочку выходил на крылечко, отставлял ногу и долго любовался носком жирно смазанного дёгтем ялового сапога.– Ну-с? – спросит и сладко зажмурится, будто ему девки пятки чешут.– Потому, благодетель Митрий Никитич, как по закону…– В оброчное содержание, Митрий Никитич, дозволено нам по закону землицу брать.– Ну?– Потому челом бьём… Не перечь нам ту землю оброчной почитать.– Так-с… Дале-с?Крестьяне совсем лишаются дара речи. «Какого ему ещё „дале-с“ надо? – ёжатся они. – Все быдто обсказали».– Так мы, Митрий Никитич, токмо по закону…И тут Дыня ошарашивает всех одним и тем же непонятным ответом:– А иезуиты?.. Их знаете? Они у себя всему голова, людишки же ихние суть упокойники. – Он умолкает и, насладившись произведённым впечатлением, назидательно говорит: – То-то ж! Закон для вас – володетель ваш. Вы же все в володельческой воле. Как упокойники вы. Вот вам и весь закон.С тем послы и расходились.На самом краю Безобразовки, у околицы, мог бы заметить проезжий человек убогую землянку, более похожую на звериную нору, чем на жильё. Крестьяне, если приводилось проходить мимо, не зло подшучивали:– У нас на селе двое хоромин: для торговых гостей на господарском дворе да ещё вот Дашкины терема. Вон как богато живём!В «хороминах» Даша жила уже пять лет. Никто не знал, откуда она, как попала в село, кто её муж. Она объявила себя сиротой без роду без племени, а про мужа сказала, что был он гончаром, пока не взяли его в рекрутчину, а с тех пор, как угнали воевать со шведами, пропал.Так как солдаток в то время было на Руси видимо-невидимо, Даше поверили. Дыня внимательно оглядел женщину, пощупал мускулы, сунул даже ей зачем-то в рот палец и, убедившись, что работать она может, вписал в крепость и отрядил в скотницы.Работала она от зари до зари, питалась, как птица небесная, – чем придётся, гнула спину и перед Дмитрием, и перед всеми, кто был позажиточнее, и изо все сил старалась никого не прогневить. Но унижалась она не ради своей выгоды, а заботясь о Васятке. Тому прислужит, этому угодит, глядишь – сунут мальчонке просяную лепёшку или луковичку. Всё же подспорье.Она и сына учила быть ласковым со всеми, держаться ниже травы и тише воды.– Богатеи, сыночек, всем в мире заправляют, – внушала она мальчику – На них земля держится. Приветят – и сыт будешь. Осерчают – с голоду ножки протянешь.Ещё водила она Васятку по праздникам в церковь и заставляла усердно молиться о здравии путешествующего раба Божьего Фомы.Однажды она подарила ему где-то заработанный алтын.– Береги, родименький, сей монет. Их ежели десяток набрать, эх, сколько гостинчиков тебе накупить можно!Васька долго, с почтительным удивлением разглядывал подарок.– А где их, алтыны те, добывают?– Горбом, сыночек, горбом.– Как же ты добыла, а горба нету?– Глупенький ты ещё… Вырастешь, уразумеешь. Робить надо, тогда и алтыны будут.– А ты не робишь?– Роблю, сынок. Ой, как роблю!– Пошто же у тебя алтынов нету?– Такая уж моя доля, сынок…Васька сунул алтын под камень и каждый вечер перед сном приходил любоваться им. Поблёскивающая на лунном свету монета казалась лучшей из всех побрякушек, виденных когда-либо им. Наигравшись вдоволь, он прижимал алтын к щеке и предавался мечтам. Ему виделись высокие стопочки денег. Они росли, сливались, весь мир наполняли веселящим душу звоном. Он и сам пока не знал ещё, что бы сделал, если бы мечты его сбылись. Но это не тревожило его. Слушать бы только умилительный медный звон, наслаждаться медным сиянием, катить по дорожкам, один за другим, без счёта, чудесные круглячки и чувствовать себя полновластным хозяином их!– Эка забавушка, Господи!Но годам к восьми Васька начал понимать значение денег. Кое-что он уже добывал сам.Ласковее его на всём селе не было мальчика. Уходит ли женщина в поле и не на кого ей оставить малых ребят, захворает ли кто, или нужно постеречь чей-нибудь огород – всюду Васька тут как тут. За «добру душу» его кормили, одаривали разным тряпьём, «жалели». Он и убогим не дерзил – одинаково заискивал перед всеми. Но как-то так выходило, что бедные люди в случае нужды редко находили его. Зато там, где дом полная чаша, он всегда вертелся на глазах у хозяев.Наконец он до того осмелел, что решился на самостоятельный шаг.Он уже давно искал случая попасться на глаза целовальнику Луке Лукичу. Вначале было боязно. Шутка ли! Лука Лукич первым богатеем слыл по всей округе, здоровался за ручку не только с Дыней, но и с приезжими гостями торговыми и с самими приказными. Легко ли предстать в убогости своей перед таким лицом?Увидев однажды Луку Лукича, прогуливавшегося с Дмитрием Никитичем в лесу, мальчик набрал в черепок земляники и как бы невзначай очутился перед целовальником.– Ты откудова взялся? – спросили оба.– Ягодку воровал! Солодкая ягодка. Вот откушайте.Целовальник и приказчик взяли по ягодке.Мальчик надулся.– Иль жалко? – улыбнулся Лука Лукич.– Пошто брезгуете? Кушайте ещё на добро здоровье. Люблю я вас, дядиньки!Дмитрий Никитич и целовальник переглянулись.– Пошто любишь-то?– А вы богатии… У вас, видать, много алтынов.Ответ этот окончательно развеселил друзей. Лука Лукич внимательно оглядел мальчонку. Васька стоял, заложив ручки назад, нахмурив низкий, сдавленный в висках лобик, и в свою очередь не спускал с целовальника своих маленьких мутноватых глаз.– Чего робить можешь?– Всё могу, дядинька.– А ко мне в кружало Кружало – питейный дом, кабак.
хочешь пойти сидельчиком?– Как не хотеть!Так решилась Васькина судьба. Он стал подручным в кабаке Луки Лукича.Кружало постоянно было полно. День и ночь густо клубились в нём облака табачного дыма, тошнотворно пахло сивушным перегаром. Васька всегда был при деле. Никто даже не знал, спит ли он когда-нибудь. Кроме него прислуживал ещё один золотушный паренёк, Пронька, но на этого все давно махнули рукой.– Истукан! – ревел иногда выведенный из терпения Лука Лукич. – Ирод! Когда же ты проснёшься, поганец!Пронька на мгновение оживлялся, переставлял мисочки с закуской и снова начинал клевать носом.– Выгоню, дьявол! Не погляжу, что племянник мой.– Воля твоя, Лука Лукич…А Васька тем временем так и летал по кружалу. Гость слова не успеет вымолвить, как сидельчик уже подносит заказанное. Поэтому заезжие и любили мальчонку. Иные даже предлагали Луке Лукичу за него отступного.Но целовальник не отдавал сидельчика. Да и Васька никуда бы от него не ушёл. Ему неплохо было в кружале. Пришлись по сердцу непрестанная сутолока, бесконечные беседы гостей о торге, о Санкт-Питербурхе, поставленном на болоте и костях человеческих, и невесть ещё о чём – мало понятном, но всегда заманчивом.Проньку Васька презирал и ни во что не ставил. В одном лишь он завидовал ему: «Почему так? Я и ловок, и во всём умельчик, а как в хоромины господарикам служить, – не меня кличут, а Проньку?»Не выдержав, мальчик обратился как-то к Луке Лукичу:– Дядинька!– Чего, касатик?– А чего я просить хотел у тебя…– Проси.– Пошто Пронька служит в хороминах, а меня туда не пущают?Целовальник нахмурился.– Мал ещё. Подрастёшь, уважу.С тех пор Васька не отставал от Луки Лукича, и он так ему надоел, что кабатчик в конце концов сдался.С замирающим сердцем пошёл Васька за хозяином в хоромины.То, что он там увидел, превзошло все его ожидания. В богато убранной просторной светёлке, стены которой были увешаны картинами, сидели за длинным столом пьяные купчины и проезжие вельможи. На коленях у них орали непотребные песни простоволосые нагие девушки.– Господи… и Кланька тут… и Машка… – придя немного в себя, шептал сидельчик. – Ишь ты, сколь их набилось! Спать надо, а они…Гости играли в зернь, пили вино, мяли и тискали потные девичьи тела.– Сидельчик! – восхищались они приходом Васьки. – Ай да Лука Лукич… ну и уважил! Подь сюда, паренёк, мы тебя, всем на радость, мигом оженим.– Оженишься? – довольный тем, что угодил гостям, легонько ущипнул целовальник Ваську за подбородок.– Я не умею. А научишь, оженюсь.К утру сидельчик немного освоился с новой обстановкой. Когда же гости пожаловали его двумя алтынами и деньгой, он и вовсе развеселился.Отоспавшись, он побежал к матери:– Во! Эвона, сколько денег!Узнав, откуда привалила сынишке такая благодать, Даша ничего не сказала. Только стала ещё бледнее и чересчур усердно высморкалась в подол.Васька достал заветный алтын, вместе с новыми сбережениями завернул его в тряпочку и убежал обратно в кружало. В чуланчике, где стояла лавка, служившая ему постелью, он выдолбил в бревенчатой стене отверстие и бережно сунул деньги в щёлочку. Вечером он отправился «на работу» уже совсем спокойный.Так постепенно Васька привык к новому делу и не только не гнушался им, но полюбил, потому что оно было доходное, сытое и весёлое.Очень дорожил «ночным торгом» и Лука Лукич. В иную неделю «хоромное дело» приносило ему столько барышей, сколько не насчитывал он в кружале за месяц.Не был в обиде и Дыня, которому целовальник выделял немалую толику от щедрот своих. Но больше всех доволен был сам Безобразов, получавший львиную долю выручки от «арендателя».Да! Помещик не зря побывал за рубежом.Вернувшись в Россию, он немедленно пожаловал в свою вотчину, сам отобрал наиболее пригожих девушек и отдал их в полное распоряжение Дыне. Он нисколько не стыдился своей затеи – наоборот, где только мог похвалялся хороминами.– Чего другие с собою из-за рубежа привезли? Ни шиша! Умишком не вышли. А у меня – и овцы, и свиньи, и льнопрядильня, и хоромины – всё европейское.Узнав о хороминах, к полковнику явился прибыльщик Курбатов.– Вы, сказывают… это самое учинили у себя на селе?– Учинил, государству на украшение, добрым людям на пользу. Как в Европе, точь-в-точь.– А ведомо вам, – напомнил Курбатов, – что в Европе за сие дело государство подать берёт?– Ах ты! – шлёпнул себя по бёдрам полковник. – И верно ведь!– А верно – платить надо.Точно исчислив доходы от «хоромин», Курбатов определил пошлины и выдал помещику орлёную бумагу, узаконившую «промысел». Узнав, что затею Безобразова благословило государство, батюшка, до того косившийся на хоромины, тоже примирился с ними.Каждые полгода хоромины обновлялись «свежими силами». Дыня с неделю обучал новых «медресс» «деликатным манирам» и отправлял их «на действо». Отбывших страшную повинность девушек награждали одежонкой, рублём денег и выдавали замуж. Женихи пытались иногда отказываться от «порченых» невест, но их так жестоко пороли при всём народе, что они невольно становились сговорчивее. Глава 11СТРАННИЧЕК БОЖИЙ Нежданно-негаданно в Безобразовку прискакали царёвы люди, никого не предупредив, переписали всех лошадей. Случись такая беда к Покрову, ещё бы туда-сюда. Но на дворе стояла весна, люди готовились к пахоте, и кони нужны были в поле, как руки.Дыня взвыл:– Грабёж! Чистый грабёж!Он бросился к офицеру, но тот не пожелал с ним разговаривать. В городе челобитную не приняли, а гонец, поскакавший в Москву к Безобразову, тоже вернулся ни с чем.– Брань есть брань, – утешал батюшка Дмитрия Никитича. – Она, яко смерть, невозбранно шествует… Вскоре во всей вотчине осталось не больше двух десятков коней, да и то таких, что едва на ногах держались от старости. Село точно вымерло. Красная Горка стала похожа на страстную седьмицу. Даже забулдыжные пьянчуги приумолкли и не вылезали из своих берлог.– Как быть! – рвал и метал приказчик. – Разор! Чистый разор!Ни до чего не додумавшись, он созвал к себе на двор крестьян и, забыв про спесь, жалостливо, словно не приказчик, а какой-нибудь челобитчик, стал просить помощи:– Ты, Григорий, старик хозяйственный… присоветуй, будь ласков… А ты, Егор, чего голосу не подаёшь? Весна на дворе ведь! Пахать-то надо…– Так мы што? – разводили руками люди. – Нешто мы насупротив? Весна, она пахоту любит.– Божья воля и государева, Митрий Никитич…Убедившись, что старики ничего не могут посоветовать, Дыня вскипел, набросился на них с кулаками:– Смутьянить? Дармоеды!Он ни с чем вернулся домой и, едва переступив порог заорал на хворавшую второй месяц жену:– Прохлаждаешься, боярыня?– Ноги не ходят, – простонала она.– Перечить? – задохнулся от гнева приказчик. – А я говорю – врёшь! Ходят! Врёшь!Выместив злобу на ни в чём не повинной женщине, он послал за священником и Лукой Лукичом.До вечера, не прикасаясь к вину и закуске, думали все трое, чем помочь горю, – и наконец придумали. Через несколько минут село разбудил набат. Крестьяне бросились к церковной площади.Дыня уже стоял подле паперти, как всегда величественный и недоступный. Когда все собрались, он с расстановкою обронил:– Утресь, до зари, и стар и млад выходи в поле.Ранним утром, в подрясничке и в ветхой, непомерно великой скуфейке, беспрестанно сползавшей на глаза, Памфильев выбрался из лесу на безобразовское поле.Над Тверцой клубился туман. Чуть озарённая низким солнцем трава розовела и блистала росой. В небе неподвижным пятном застыл коршун. Где-то далеко у колодца скрипел журавль.Памфильев приложил к бровям ладонь.– Что за притча? – пожал он плечами. – Никак очами стал слаб? Словно бы народ копошится, а коней не вижу.Он остановился и прислушался. До него доносились крики, злобная брань.– Никак в толк не возьму… Будто пашут, а будто и нет.Он прошёл ещё с десяток шагов и вдруг оторопел: «Наваждение!» Но сомнения не оставалось: в сохи были запряжены люди.Несмотря на утренний холодок, согбенные спины густо дымились паром. То и дело из грудей вырывались надрывные хрипы. Женщины через каждые два-три шага падали в грязь и жутко выли.Атаман едва сдержался, чтобы не броситься им на помощь.«Эх, станичников бы сюда моих на малый часок!»Быстро, точно спасаясь от соблазна, он направился к землянке жены, негромко позвал:– Даша! А Даша!Никто не ответил. Фома сунулся в провал. Его обдало запахом цвелой земли и гниющего дерева. В землянке никого не было.«Должно, и Дашу впрягли, – догадался он. – Не инако так».Он долго бродил по межам, тщетно высматривая жену. Вдруг он услышал свист бича и чей-то сдержанный плач. Она!На миг потеряв рассудок, Фома выхватил нож. Но благоразумие взяло верх. Он спрятал нож и тихими шагами подошёл к пахарям.– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…Дыня поморщился.– Аминь, странничек Божий, – буркнул он и нетерпеливо затопал ногами на приостановившихся людей: – А вы чего рты поразинули! Нно, пшли!Утёршись рукавом, Даша взглянула на Фому и, как стояла, рухнула в грязь.– Вот! – чуть не плача от злости, пожаловался приказчик, не рискуя при «Божьем странничке» ударить женщину – Все они такие!.. Как на себя робить, откуда токмо силы берутся, а для володетеля – нету их.Атаман сочувственно покачал головой:– Баба, она, вестимо… Куды ей разуметь? Одно слово – баба.И неожиданно метнул земной поклон Дыне:– Христа для, добрый человек, дозволь порадеть, замест сей бабы запречься.К вечеру заданный Дыней урок был выполнен.Чисто вымытая, в стареньком заплатанном сарафане, Даша встретила мужа у околицы. Окружённый людьми, Фома проникновенным голосом рассказывал на ходу какие-то тут же придуманные небылицы про святые места. Чуть поодаль, прислушиваясь к каждому его слову, двигался приказчик. Атаман был начеку, ничего лишнего не говорил, и успокоенный Дыня наконец отстал.Даша поклонилась мужу– Для Бога, покажи милость, странничек Божий, пожалуй ко мне щец отведать сиротских. Глава 12ПОД ЛИЧИНОЙ МОЛИТВЕННИКА Пришла беда – растворяй ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
хочешь пойти сидельчиком?– Как не хотеть!Так решилась Васькина судьба. Он стал подручным в кабаке Луки Лукича.Кружало постоянно было полно. День и ночь густо клубились в нём облака табачного дыма, тошнотворно пахло сивушным перегаром. Васька всегда был при деле. Никто даже не знал, спит ли он когда-нибудь. Кроме него прислуживал ещё один золотушный паренёк, Пронька, но на этого все давно махнули рукой.– Истукан! – ревел иногда выведенный из терпения Лука Лукич. – Ирод! Когда же ты проснёшься, поганец!Пронька на мгновение оживлялся, переставлял мисочки с закуской и снова начинал клевать носом.– Выгоню, дьявол! Не погляжу, что племянник мой.– Воля твоя, Лука Лукич…А Васька тем временем так и летал по кружалу. Гость слова не успеет вымолвить, как сидельчик уже подносит заказанное. Поэтому заезжие и любили мальчонку. Иные даже предлагали Луке Лукичу за него отступного.Но целовальник не отдавал сидельчика. Да и Васька никуда бы от него не ушёл. Ему неплохо было в кружале. Пришлись по сердцу непрестанная сутолока, бесконечные беседы гостей о торге, о Санкт-Питербурхе, поставленном на болоте и костях человеческих, и невесть ещё о чём – мало понятном, но всегда заманчивом.Проньку Васька презирал и ни во что не ставил. В одном лишь он завидовал ему: «Почему так? Я и ловок, и во всём умельчик, а как в хоромины господарикам служить, – не меня кличут, а Проньку?»Не выдержав, мальчик обратился как-то к Луке Лукичу:– Дядинька!– Чего, касатик?– А чего я просить хотел у тебя…– Проси.– Пошто Пронька служит в хороминах, а меня туда не пущают?Целовальник нахмурился.– Мал ещё. Подрастёшь, уважу.С тех пор Васька не отставал от Луки Лукича, и он так ему надоел, что кабатчик в конце концов сдался.С замирающим сердцем пошёл Васька за хозяином в хоромины.То, что он там увидел, превзошло все его ожидания. В богато убранной просторной светёлке, стены которой были увешаны картинами, сидели за длинным столом пьяные купчины и проезжие вельможи. На коленях у них орали непотребные песни простоволосые нагие девушки.– Господи… и Кланька тут… и Машка… – придя немного в себя, шептал сидельчик. – Ишь ты, сколь их набилось! Спать надо, а они…Гости играли в зернь, пили вино, мяли и тискали потные девичьи тела.– Сидельчик! – восхищались они приходом Васьки. – Ай да Лука Лукич… ну и уважил! Подь сюда, паренёк, мы тебя, всем на радость, мигом оженим.– Оженишься? – довольный тем, что угодил гостям, легонько ущипнул целовальник Ваську за подбородок.– Я не умею. А научишь, оженюсь.К утру сидельчик немного освоился с новой обстановкой. Когда же гости пожаловали его двумя алтынами и деньгой, он и вовсе развеселился.Отоспавшись, он побежал к матери:– Во! Эвона, сколько денег!Узнав, откуда привалила сынишке такая благодать, Даша ничего не сказала. Только стала ещё бледнее и чересчур усердно высморкалась в подол.Васька достал заветный алтын, вместе с новыми сбережениями завернул его в тряпочку и убежал обратно в кружало. В чуланчике, где стояла лавка, служившая ему постелью, он выдолбил в бревенчатой стене отверстие и бережно сунул деньги в щёлочку. Вечером он отправился «на работу» уже совсем спокойный.Так постепенно Васька привык к новому делу и не только не гнушался им, но полюбил, потому что оно было доходное, сытое и весёлое.Очень дорожил «ночным торгом» и Лука Лукич. В иную неделю «хоромное дело» приносило ему столько барышей, сколько не насчитывал он в кружале за месяц.Не был в обиде и Дыня, которому целовальник выделял немалую толику от щедрот своих. Но больше всех доволен был сам Безобразов, получавший львиную долю выручки от «арендателя».Да! Помещик не зря побывал за рубежом.Вернувшись в Россию, он немедленно пожаловал в свою вотчину, сам отобрал наиболее пригожих девушек и отдал их в полное распоряжение Дыне. Он нисколько не стыдился своей затеи – наоборот, где только мог похвалялся хороминами.– Чего другие с собою из-за рубежа привезли? Ни шиша! Умишком не вышли. А у меня – и овцы, и свиньи, и льнопрядильня, и хоромины – всё европейское.Узнав о хороминах, к полковнику явился прибыльщик Курбатов.– Вы, сказывают… это самое учинили у себя на селе?– Учинил, государству на украшение, добрым людям на пользу. Как в Европе, точь-в-точь.– А ведомо вам, – напомнил Курбатов, – что в Европе за сие дело государство подать берёт?– Ах ты! – шлёпнул себя по бёдрам полковник. – И верно ведь!– А верно – платить надо.Точно исчислив доходы от «хоромин», Курбатов определил пошлины и выдал помещику орлёную бумагу, узаконившую «промысел». Узнав, что затею Безобразова благословило государство, батюшка, до того косившийся на хоромины, тоже примирился с ними.Каждые полгода хоромины обновлялись «свежими силами». Дыня с неделю обучал новых «медресс» «деликатным манирам» и отправлял их «на действо». Отбывших страшную повинность девушек награждали одежонкой, рублём денег и выдавали замуж. Женихи пытались иногда отказываться от «порченых» невест, но их так жестоко пороли при всём народе, что они невольно становились сговорчивее. Глава 11СТРАННИЧЕК БОЖИЙ Нежданно-негаданно в Безобразовку прискакали царёвы люди, никого не предупредив, переписали всех лошадей. Случись такая беда к Покрову, ещё бы туда-сюда. Но на дворе стояла весна, люди готовились к пахоте, и кони нужны были в поле, как руки.Дыня взвыл:– Грабёж! Чистый грабёж!Он бросился к офицеру, но тот не пожелал с ним разговаривать. В городе челобитную не приняли, а гонец, поскакавший в Москву к Безобразову, тоже вернулся ни с чем.– Брань есть брань, – утешал батюшка Дмитрия Никитича. – Она, яко смерть, невозбранно шествует… Вскоре во всей вотчине осталось не больше двух десятков коней, да и то таких, что едва на ногах держались от старости. Село точно вымерло. Красная Горка стала похожа на страстную седьмицу. Даже забулдыжные пьянчуги приумолкли и не вылезали из своих берлог.– Как быть! – рвал и метал приказчик. – Разор! Чистый разор!Ни до чего не додумавшись, он созвал к себе на двор крестьян и, забыв про спесь, жалостливо, словно не приказчик, а какой-нибудь челобитчик, стал просить помощи:– Ты, Григорий, старик хозяйственный… присоветуй, будь ласков… А ты, Егор, чего голосу не подаёшь? Весна на дворе ведь! Пахать-то надо…– Так мы што? – разводили руками люди. – Нешто мы насупротив? Весна, она пахоту любит.– Божья воля и государева, Митрий Никитич…Убедившись, что старики ничего не могут посоветовать, Дыня вскипел, набросился на них с кулаками:– Смутьянить? Дармоеды!Он ни с чем вернулся домой и, едва переступив порог заорал на хворавшую второй месяц жену:– Прохлаждаешься, боярыня?– Ноги не ходят, – простонала она.– Перечить? – задохнулся от гнева приказчик. – А я говорю – врёшь! Ходят! Врёшь!Выместив злобу на ни в чём не повинной женщине, он послал за священником и Лукой Лукичом.До вечера, не прикасаясь к вину и закуске, думали все трое, чем помочь горю, – и наконец придумали. Через несколько минут село разбудил набат. Крестьяне бросились к церковной площади.Дыня уже стоял подле паперти, как всегда величественный и недоступный. Когда все собрались, он с расстановкою обронил:– Утресь, до зари, и стар и млад выходи в поле.Ранним утром, в подрясничке и в ветхой, непомерно великой скуфейке, беспрестанно сползавшей на глаза, Памфильев выбрался из лесу на безобразовское поле.Над Тверцой клубился туман. Чуть озарённая низким солнцем трава розовела и блистала росой. В небе неподвижным пятном застыл коршун. Где-то далеко у колодца скрипел журавль.Памфильев приложил к бровям ладонь.– Что за притча? – пожал он плечами. – Никак очами стал слаб? Словно бы народ копошится, а коней не вижу.Он остановился и прислушался. До него доносились крики, злобная брань.– Никак в толк не возьму… Будто пашут, а будто и нет.Он прошёл ещё с десяток шагов и вдруг оторопел: «Наваждение!» Но сомнения не оставалось: в сохи были запряжены люди.Несмотря на утренний холодок, согбенные спины густо дымились паром. То и дело из грудей вырывались надрывные хрипы. Женщины через каждые два-три шага падали в грязь и жутко выли.Атаман едва сдержался, чтобы не броситься им на помощь.«Эх, станичников бы сюда моих на малый часок!»Быстро, точно спасаясь от соблазна, он направился к землянке жены, негромко позвал:– Даша! А Даша!Никто не ответил. Фома сунулся в провал. Его обдало запахом цвелой земли и гниющего дерева. В землянке никого не было.«Должно, и Дашу впрягли, – догадался он. – Не инако так».Он долго бродил по межам, тщетно высматривая жену. Вдруг он услышал свист бича и чей-то сдержанный плач. Она!На миг потеряв рассудок, Фома выхватил нож. Но благоразумие взяло верх. Он спрятал нож и тихими шагами подошёл к пахарям.– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…Дыня поморщился.– Аминь, странничек Божий, – буркнул он и нетерпеливо затопал ногами на приостановившихся людей: – А вы чего рты поразинули! Нно, пшли!Утёршись рукавом, Даша взглянула на Фому и, как стояла, рухнула в грязь.– Вот! – чуть не плача от злости, пожаловался приказчик, не рискуя при «Божьем странничке» ударить женщину – Все они такие!.. Как на себя робить, откуда токмо силы берутся, а для володетеля – нету их.Атаман сочувственно покачал головой:– Баба, она, вестимо… Куды ей разуметь? Одно слово – баба.И неожиданно метнул земной поклон Дыне:– Христа для, добрый человек, дозволь порадеть, замест сей бабы запречься.К вечеру заданный Дыней урок был выполнен.Чисто вымытая, в стареньком заплатанном сарафане, Даша встретила мужа у околицы. Окружённый людьми, Фома проникновенным голосом рассказывал на ходу какие-то тут же придуманные небылицы про святые места. Чуть поодаль, прислушиваясь к каждому его слову, двигался приказчик. Атаман был начеку, ничего лишнего не говорил, и успокоенный Дыня наконец отстал.Даша поклонилась мужу– Для Бога, покажи милость, странничек Божий, пожалуй ко мне щец отведать сиротских. Глава 12ПОД ЛИЧИНОЙ МОЛИТВЕННИКА Пришла беда – растворяй ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101