Такая тактика оправдывала себя только первые пять дней после того, как они покинули монастырь. Но у Ивара были уши, и он вырос с сестрами, поэтому понимал, что происходит. Маркграфиня была отнюдь не стара и до сих пор могла родить ребенка. Поэтому ее невнимание к Болдуину проистекало только из-за обычного у женщин недомогания.Ивар подозревал, что все благочестие Болдуина продиктовано не чем иным, как желанием покрасоваться. Иногда Ивар украдкой кидал взгляд на склоненную голову Болдуина, тот действительно был необычайно красив.— Нельзя молиться, если слова молитвы не идут прямо из сердца, — сказал Ивар на следующий день. — Это грешно.Они ехали на запад, к королю. Ивар сидел верхом на ослике, как и подобает молодому монаху, но Болдуину дали великолепного вороного жеребца. Красивый юноша верхом на красавце-скакуне — несомненно, маркграфиня Джудит не упустила случай посмотреть на такую картину.Однако сейчас Болдуин подъехал к Ивару и сказал:— Ну что ты ругаешься? Я молюсь от всего сердца! Ты же не думаешь, что я хочу жениться на ней?— Как будто у тебя есть выбор.— Если свадьба не завершена, это не свадьба. Ивар вздохнул:— Она не хуже многих других женщин. У тебя будут красивая одежда, доспехи и меч. Ты поедешь на болота сражаться с куманами. Это не так уж и плохо.— Она мне не нравится, — произнес Болдуин тоном обиженного ребенка, которому раньше никогда не приходилось делать что-то, что ему не по нраву. — Я не хочу быть ее мужем. — Он бросил взгляд на леди Таллию, которая ехала подле маркграфини. — Я бы лучше женился…— Она никогда не выйдет замуж! — неожиданно сердито прошипел Ивар. — Ни за кого! Она избрана Господом и будет невестой Его сына — блаженного Дайсана, как и все монахини.— Ну почему меня никто не избрал?! — жалобно простонал Болдуин.— Потому что ты мужчина. Женщины служат Господу и Владычице и управляют всем сущим.— Ты проповедуешь ересь, — прошептал Болдуин, — церковь тебя накажет.— Мученичество не есть наказание! Даррийцы вырвали сердце блаженному Дайсану, но Господь возродил его, ведь в Палате Света все мученики обретают новую жизнь.Болдуин отогнал от лица муху и принялся с удвоенным вниманием рассматривать женщин, ехавших впереди.— Как ты думаешь, после смерти маркграфиня Джудит попадет в Покои Света или в преисподнюю?В авангарде ехали человек двадцать солдат, на плащах которых была изображена пантера в прыжке. За ними ехала сама маркграфиня Джудит, по ее величественной осанке и гордому профилю любой бы понял, что она здесь — первое лицо. Серебристые волосы маркграфини оттеняла пурпурная мантия — Ивар никогда раньше не видел такого глубокого цвета, — вышитые на ней соколы и пантеры казались живыми. Таллия ехала склонив голову и ссутулив плечи, словно под невидимой тяжестью, на ней было обычное монашеское одеяние — простое длинное платье и платок, покрывающий волосы. Рядом смеялись и шутили служанки, клирики, конюшие и рабыни — маркграфиня предпочитала общество женщин, поэтому почти вся ее свита была женской. Исключение составляли лишь солдаты и два старых священника, которые служили еще ее матери. Ивар подумал, что, вероятно, только свита самого короля была роскошнее.— Почему такая знатная дама должна оказаться в преисподней? — наконец отозвался Ивар. — Только из-за того, что она не знает правды о блаженном Дайсане? Но это вина церкви, которая отрицает истину. Думаю, маркграфиня Джудит велит после своей смерти построить монастырь, и монахини будут ежедневно молиться за упокоение ее души. Вряд ли она не попадет в Покои Света, если столько монахинь будет молиться за нее.Болдуин вздохнул:— Тогда зачем мне хорошо себя вести, если после смерти я все равно окажусь подле нее в Покоях Света?— Болдуин! Ты что, совсем не слушал, о чем нам говорили в монастыре? — Ивар внезапно понял, что Болдуин, который прилежно смотрел в рот всем учителям, и брату Мефодиусу в частности, на самом деле благополучно пропускал все мимо ушей. — В Палате Света наши души обретут покой под всепрощающим взором Господа Бога нашего.В эту минуту маркграфиня оглянулась на них. Под ее взглядом Болдуин потупился, но от этого его красота стала только заметнее — на розовые щеки легла тень от длинных темных ресниц, а губы еще больше стали походить на спелые вишни. Маркграфиня улыбнулась и снова перевела взгляд на своих компаньонок, которые весело хохотали над какой-то ее шуткой. Она играла с Болдуином, как кошка с мышью, и получала от этого огромное удовольствие.Ивар вздохнул.— Так или иначе, ты ничего не можешь поделать, — сказал он Болдуину.— Но это не значит, что мне все должно нравиться. — Болдуин всхлипнул. — По крайней мере ты остался со мной, Ивар. — Он потянулся и пожал Ивару руку, так крепко, что у того даже пальцы заболели.— Сейчас — да.— Я попрошу, чтобы тебя оставили со мной, — мрачно произнес Болдуин, освобождая наконец руку Ивара. — Ты будешь моим компаньоном. Обещай, что останешься со мной. — Он устремил на Ивара взгляд своих прекрасных глаз, перед которым, как он знал, мало кто мог устоять. Ивар под этим взглядом зарделся, как маков цвет. Болдуин, казалось, был доволен его смущением, он улыбнулся и нервно взглянул на женщину, в руках которой теперь находилась его судьба.В тот же вечер Ивару выпала честь разливать вино за столом маркграфини. На ночь свита остановилась в поместье, принадлежавшем какому-то монастырю, и Джудит Устроила настоящий пир. Маркграфиня была в прекрасном расположении духа и бросала выразительные взгляды на Болдуина, а тот не отрывал глаз от тарелки. Придворный поэт исполнил несколько песен, которые обычно звучали на свадьбах:
О королева, возьми меня в свои покои.Я уже отведал хлеба и меда,Я уже выпил вина.Пейте, друзья, и веселитесь, пока ваши возлюбленные рядом.
Одна из компаньонок леди Джудит беседовала с пожилым человеком, который приходился Болдуину дядей со стороны матери. Его вмешательство было необходимо, чтобы юношу отпустили из монастыря. Он объяснил матери Схоластике, что помолвка Джудит и Болдуина произошла, когда мальчику было тринадцать лет, поэтому монастырские обеты сочли недействительными и Болдуина отпустили к невесте.Сейчас, подвыпив, дядя откровенно говорил леди Аделинде:— В то время, когда маркграфиня впервые увидела паренька, она еще была замужем. Если бы ее муж не погиб, сражаясь с куманами, думаю, она оставила бы его ради Болдуина. Ее супруг, по правде говоря, был неплохим человеком, из хорошей семьи, но по сравнению с молоденьким мальчиком, у него не было никаких шансов.Аделинда только улыбнулась:— Когда Джудит видит мужчину, который ей нравится, она получит его во что бы то ни стало, и не важно, что церковь запрещает иметь больше одного супруга. Хотя, конечно, для вашей семьи такой брак весьма выгоден.— Ну конечно, — с энтузиазмом согласился он. — Моя сестра заметила, насколько Джудит увлеклась мальчиком, и провернула выгодную сделку — теперь ей принадлежит еще несколько поместий.О Господи! Болдуина продали, как быка на рынке! Ивар отхлебнул вина из чаши, которую взял у кого-то из гостей, чтобы наполнить. Вино обожгло горло, голова закружилась.— Сегодня она наконец-то затащит его в свою постель, — сказал старик, глядя на молодоженов. Джудит недрогнувшей рукой подняла чашу и, отпив из нее, отдала молодому мужу. — А епископ благословит их, как только они доберутся до короля.
Приди же, моя возлюбленная,Пойдем поутру в виноградники,Посмотрим, раскрылись ли цветы на лозе.
— Видишь ли, Аделинда, — сказала маркграфиня, отвлекая компаньонку от разговора с дядей Болдуина. — Нельзя срывать цветы до того, как они расцвели, иначе мы никогда не увидим их во всей красе. — Она показала на Болдуина, который порозовел от смущения — на него уставились все присутствующие. Но маркграфиня уже выбрала другую жертву. — Разве я не права, леди Таллия?Девушка не подняла глаз. За все время пира она едва притронулась к хлебу на тарелке, и, взглянув на нее, Ивар тут же почувствовал себя обжорой. Таллия едва слышно ответила:— Если женщина готова отдать за любовь все свои богатства, не стоит презирать ее за это.Упрек не испортил настроения маркграфини Джудит.— Мой виноградник принадлежит только мне, и я сделаю с ним все что заблагорассудится, — со смехом возразила она и обратилась к придворным: — Пойдемте. Теперь нам надо отдохнуть.— Что? — переспросила с пьяным весельем леди Аделинда. — Не успели вы забрать его из монастыря, как уже собираетесь уединиться? Не слишком ли вы спешите? Если так погонять лошадь, ее можно и загнать насмерть.— Я была достаточно терпелива, — ответила Джудит с пленительной улыбкой, но железным тоном. Она жестом приказала Болдуину подняться. Ивар торопливо последовал за своим другом, который побледнел как полотно.Они выбрались из зала, но Ивара тут же прижала в углу прелестная леди Аделинда. Говорят, что вино развязывает языки, это правда, но леди Аделинде вино развязало еще ируки. Она погладила Ивара по щеке, а потом опустила руку ему на бедро.— А у тебя везде такие веснушки? — поинтересовалась она, с явным намерением задрать на нем рубашку и проверить свое предположение.— Нет, Аделинда! — Джудит встала между ней и опешившим Иваром. — Этот мальчик обещан церкви. Ему не позволено разговаривать с женщинами. Я обещала, что присмотрю за ним и доставлю в монастырь святого Валериуса Мученика в целости и сохранности. А это значит, он — неприкосновенен. — Ее взгляд скользнул по Ивару, но в нем было не больше интереса и сочувствия, чем если бы на его месте стоял стул. — Пойдем, мальчик. Помоги моему жениху приготовиться ко сну.Предназначенная для маркграфини комната находилась в конце коридора. Посреди нее стояла огромная кровать с балдахином, ветерок, струившийся из окна, слегка колебал занавеску.Когда Ивар помогал Болдуину раздеться и снять сандалии, он почувствовал, что его друга бьет дрожь. Болдуин умылся, встал на колени возле кровати и принялся молиться. Сейчас он больше всего походил на мраморную статую — такое отрешенное было у него лицо.Вошла Джудит. Рядом с ней Болдуин казался маленьким и хрупким.По знаку одного из слуг Ивар отошел в сторону и уселся в уголке. Возле стола одна из священниц, ехавших в свите Джудит, напевно произносила что-то над тканью, исписанной словами на даррийском языке, — наверное, один из простых заговоров от болезни, которые подчас использовали клирики. Женщина намочила ткань в уксусе и обернула вокруг камня. Только сейчас Ивар заметил, что служанки Джудит засуетились, раздевая маркграфиню. Они перешептывались и хихикали. Старшая служанка задернула занавеску у кровати, все остальные устроились на полу и приготовились ко сну. Но Ивар не мог заснуть. Он опустился на колени лицом к стене и принялся молиться.Но он все равно слышал, что происходило вокруг. Похоже, маркграфине пришлось изрядно потрудиться, чтобы выполнить задуманное.До Ивара доносился шелест простыней, приглушенный смех, вздохи. Он мог представить, что происходит в кровати за занавеской, но он не должен думать об этом… Молитва не шла на ум.Он услышал, как несколько раз порывисто выдохнул Болдуин, и все стихло.Ивар с гримасой боли опустился на ковер — от долгого стояния на коленях все его члены онемели — и задремал. Но посреди ночи он проснулся — молодоженам за занавеской не спалось.Когда наконец они закончили и Ивар снова заснул, ему приснился кошмар. Враг рода человеческого послал ему сон, в котором была Лиат — живая, веселая и близкая.С утра Джудит выполнила оставшиеся формальности: подарила своему мужу подарки в знак состоявшейся свадьбы. Болдуин получил прекрасный меч с украшенной драгоценными камнями гардой, шелковую аретузскую тунику, маленькую шкатулку из слоновой кости, наполненную кольцами и дорогими застежками для плаща, и двенадцать золотых монет, отчеканенных в Аретузе.Дядя Болдуина передал ему золотой шарик с колокольчиками внутри, чтобы тот подарил его своей жене.Подарок Джудит родителям Болдуина оказался гораздо существеннее: они получили несколько поместий в Аосте и Ольсатии, о чем договорились еще пять лет назад, и теперь документы осталось лишь зачитать при всех.Солнце уже поднялось довольно высоко, когда они наконец продолжили путь. Джудит ехала во главе процессии, предоставив Ивару плестись рядом с Болдуином. Молодой муж, став теперь настоящим мужчиной, собирался отращивать бородку — знак его нового положения.Ивар легонько похлопал друга по руке. Тот вздрогнул, словно мимолетное прикосновение напугало его.— С тобой все в порядке? — прошептал Ивар. — Такое впечатление, что тебя лихорадит.— Не знаю…Глаза у Болдуина действительно лихорадочно блестели, в его взгляде Ивар явно уловил отблески тех видений, которые мучили его самого всю ночь напролет. Смутившись, оба молодых человека одновременно отвернулись, а когда Ивар вновь решился посмотреть на Болдуина, тот уже устремил взгляд на леди Таллию. Он смотрел на нее так, словно видел впервые.— Не знаю, — повторил он, но никто не мог поручиться, что он отвечал на вопрос Ивара, а не на собственные мысли. Больше он не произнес ни слова, и Ивар ехал рядом с ним в напряженном молчании. 2 Когда Росвита на ночь клала под подушку «Житие святой Радегунды» — дар умирающего брата Фиделиуса, — ей снились странные сны. Ей слышались голоса, разговаривавшие с ней на незнакомом языке. Из леса выбирались какие-то твари, которые исчезали, как только появлялись настоящие лесные звери. В лучах солнца медленно вращалось золотое колесо. Юный Бертольд мирно спал в каменной пещере под охраной шести юношей, чьи лица сияли нестерпимо ярким золотистым светом. Горные пики сверкали на солнце, а на крыльях ветра танцевали полупрозрачные дэймоны, словно сотканные из лунных лучей. В тени скалы величественно лежал лев, по равнине гончие гнались за оленем, за ними скакали всадники в блестящих одеждах.— Сестра Росвита!Кто-то потряс ее за плечо, и она проснулась, вынырнув из мира сновидений. Росвита села, моргая спросонья.— Прошу прощения, сестра. — Голос брата Константина дрожал, как у ребенка. — Вас хочет видеть король. Вас проводит слуга.— Хорошо, брат. Отвернитесь, пожалуйста.Он пробормотал извинения, а Росвита выскользнула из-под одеяла и натянула на себя монашеское одеяние. Сестра Амабилия мирно похрапывала на соседней кровати. Росвита мимоходом позавидовала ее способности спать, ни на что не обращая внимания. Росвита посмотрела на «Житие» и, поддавшись мгновенному импульсу, взяла книгу с собой.Король ожидал ее за конюшнями. Казалось, он и вовсе не ложился спать. Он смотрел, как его сын мечется по двору. Несмотря на то что в его распоряжении было довольно большое пространство, Санглант двигался, описывая короткий полукруг, словно его по-прежнему удерживала цепь. Принца освободили всего двадцать дней назад, и он еще не привык к свободе.Едва Росвита приблизилась, огромные собаки зарычали — такие звери запросто могли растерзать человека, и монахиня вздрогнула. На шеях псов поблескивали железные ошейники, от которых шли короткие цепи, удерживающие животных на привязи.Увидев Росвиту, Генрих показал на Сангланта:— Он решил отправиться за одной из моих «орлиц», причем даже без эскорта. Возможно, сестра, вы сумеете убедить его остаться здесь, нам с Вилламом это не удалось.Санглант прекратил метаться и застыл на месте, прислушиваясь — то ли к ее шагам, то ли к пению птиц. Неужели брат Фиделиус действительно услышал о ребенке женщины Аои и человека от птиц? Неужели принц понимает птичий язык? Или он прислушивается к чему-то другому?— Позвольте мне поехать, ваше величество, — сказал Санглант.Генрих посмотрел на Росвиту, надеясь, что она вразумит строптивца. Она задумалась.— Что вас тревожит, ваше высочество? Куда вы хотите уехать? — спросила она наконец.— К этому времени она должна была возвратиться. Я был терпелив. Но ее ищут. — Он повернулся. — Я могу их чувствовать. Но здесь есть еще что-то, и я не понимаю, что именно. Что если с ней по дороге случилась беда? Я должен ее найти!Его удерживало только присутствие отца. Генрих никогда не смог бы управлять такой большой страной, если бы не обладал силой воли и целеустремленностью, какие редко встретишь у обычного человека. Только выражение лица короля не позволяло Сангланту тотчас бежать на помощь Лиат.— Как вы сумеете найти эту «орлицу»? В стране столько дорог…— Но я чувствую смерть. — Он задрожал, прохрипел что-то, что больше походило на рычание, и упал на колени. — Владычица! Я чувствую, как к ней тянется рука смерти!— Он сидел на цепи, как собака, и теперь чувствует, как собака, — пробормотал Генрих. — Никто не должен видеть его в таком состоянии.— Ваше высочество. — Росвита знала, как успокаивать обезумевших людей. Как старшая дочь в доме отца она знала, как усмирить гнев мужчины, много раз она успокаивала и самого короля Генриха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
О королева, возьми меня в свои покои.Я уже отведал хлеба и меда,Я уже выпил вина.Пейте, друзья, и веселитесь, пока ваши возлюбленные рядом.
Одна из компаньонок леди Джудит беседовала с пожилым человеком, который приходился Болдуину дядей со стороны матери. Его вмешательство было необходимо, чтобы юношу отпустили из монастыря. Он объяснил матери Схоластике, что помолвка Джудит и Болдуина произошла, когда мальчику было тринадцать лет, поэтому монастырские обеты сочли недействительными и Болдуина отпустили к невесте.Сейчас, подвыпив, дядя откровенно говорил леди Аделинде:— В то время, когда маркграфиня впервые увидела паренька, она еще была замужем. Если бы ее муж не погиб, сражаясь с куманами, думаю, она оставила бы его ради Болдуина. Ее супруг, по правде говоря, был неплохим человеком, из хорошей семьи, но по сравнению с молоденьким мальчиком, у него не было никаких шансов.Аделинда только улыбнулась:— Когда Джудит видит мужчину, который ей нравится, она получит его во что бы то ни стало, и не важно, что церковь запрещает иметь больше одного супруга. Хотя, конечно, для вашей семьи такой брак весьма выгоден.— Ну конечно, — с энтузиазмом согласился он. — Моя сестра заметила, насколько Джудит увлеклась мальчиком, и провернула выгодную сделку — теперь ей принадлежит еще несколько поместий.О Господи! Болдуина продали, как быка на рынке! Ивар отхлебнул вина из чаши, которую взял у кого-то из гостей, чтобы наполнить. Вино обожгло горло, голова закружилась.— Сегодня она наконец-то затащит его в свою постель, — сказал старик, глядя на молодоженов. Джудит недрогнувшей рукой подняла чашу и, отпив из нее, отдала молодому мужу. — А епископ благословит их, как только они доберутся до короля.
Приди же, моя возлюбленная,Пойдем поутру в виноградники,Посмотрим, раскрылись ли цветы на лозе.
— Видишь ли, Аделинда, — сказала маркграфиня, отвлекая компаньонку от разговора с дядей Болдуина. — Нельзя срывать цветы до того, как они расцвели, иначе мы никогда не увидим их во всей красе. — Она показала на Болдуина, который порозовел от смущения — на него уставились все присутствующие. Но маркграфиня уже выбрала другую жертву. — Разве я не права, леди Таллия?Девушка не подняла глаз. За все время пира она едва притронулась к хлебу на тарелке, и, взглянув на нее, Ивар тут же почувствовал себя обжорой. Таллия едва слышно ответила:— Если женщина готова отдать за любовь все свои богатства, не стоит презирать ее за это.Упрек не испортил настроения маркграфини Джудит.— Мой виноградник принадлежит только мне, и я сделаю с ним все что заблагорассудится, — со смехом возразила она и обратилась к придворным: — Пойдемте. Теперь нам надо отдохнуть.— Что? — переспросила с пьяным весельем леди Аделинда. — Не успели вы забрать его из монастыря, как уже собираетесь уединиться? Не слишком ли вы спешите? Если так погонять лошадь, ее можно и загнать насмерть.— Я была достаточно терпелива, — ответила Джудит с пленительной улыбкой, но железным тоном. Она жестом приказала Болдуину подняться. Ивар торопливо последовал за своим другом, который побледнел как полотно.Они выбрались из зала, но Ивара тут же прижала в углу прелестная леди Аделинда. Говорят, что вино развязывает языки, это правда, но леди Аделинде вино развязало еще ируки. Она погладила Ивара по щеке, а потом опустила руку ему на бедро.— А у тебя везде такие веснушки? — поинтересовалась она, с явным намерением задрать на нем рубашку и проверить свое предположение.— Нет, Аделинда! — Джудит встала между ней и опешившим Иваром. — Этот мальчик обещан церкви. Ему не позволено разговаривать с женщинами. Я обещала, что присмотрю за ним и доставлю в монастырь святого Валериуса Мученика в целости и сохранности. А это значит, он — неприкосновенен. — Ее взгляд скользнул по Ивару, но в нем было не больше интереса и сочувствия, чем если бы на его месте стоял стул. — Пойдем, мальчик. Помоги моему жениху приготовиться ко сну.Предназначенная для маркграфини комната находилась в конце коридора. Посреди нее стояла огромная кровать с балдахином, ветерок, струившийся из окна, слегка колебал занавеску.Когда Ивар помогал Болдуину раздеться и снять сандалии, он почувствовал, что его друга бьет дрожь. Болдуин умылся, встал на колени возле кровати и принялся молиться. Сейчас он больше всего походил на мраморную статую — такое отрешенное было у него лицо.Вошла Джудит. Рядом с ней Болдуин казался маленьким и хрупким.По знаку одного из слуг Ивар отошел в сторону и уселся в уголке. Возле стола одна из священниц, ехавших в свите Джудит, напевно произносила что-то над тканью, исписанной словами на даррийском языке, — наверное, один из простых заговоров от болезни, которые подчас использовали клирики. Женщина намочила ткань в уксусе и обернула вокруг камня. Только сейчас Ивар заметил, что служанки Джудит засуетились, раздевая маркграфиню. Они перешептывались и хихикали. Старшая служанка задернула занавеску у кровати, все остальные устроились на полу и приготовились ко сну. Но Ивар не мог заснуть. Он опустился на колени лицом к стене и принялся молиться.Но он все равно слышал, что происходило вокруг. Похоже, маркграфине пришлось изрядно потрудиться, чтобы выполнить задуманное.До Ивара доносился шелест простыней, приглушенный смех, вздохи. Он мог представить, что происходит в кровати за занавеской, но он не должен думать об этом… Молитва не шла на ум.Он услышал, как несколько раз порывисто выдохнул Болдуин, и все стихло.Ивар с гримасой боли опустился на ковер — от долгого стояния на коленях все его члены онемели — и задремал. Но посреди ночи он проснулся — молодоженам за занавеской не спалось.Когда наконец они закончили и Ивар снова заснул, ему приснился кошмар. Враг рода человеческого послал ему сон, в котором была Лиат — живая, веселая и близкая.С утра Джудит выполнила оставшиеся формальности: подарила своему мужу подарки в знак состоявшейся свадьбы. Болдуин получил прекрасный меч с украшенной драгоценными камнями гардой, шелковую аретузскую тунику, маленькую шкатулку из слоновой кости, наполненную кольцами и дорогими застежками для плаща, и двенадцать золотых монет, отчеканенных в Аретузе.Дядя Болдуина передал ему золотой шарик с колокольчиками внутри, чтобы тот подарил его своей жене.Подарок Джудит родителям Болдуина оказался гораздо существеннее: они получили несколько поместий в Аосте и Ольсатии, о чем договорились еще пять лет назад, и теперь документы осталось лишь зачитать при всех.Солнце уже поднялось довольно высоко, когда они наконец продолжили путь. Джудит ехала во главе процессии, предоставив Ивару плестись рядом с Болдуином. Молодой муж, став теперь настоящим мужчиной, собирался отращивать бородку — знак его нового положения.Ивар легонько похлопал друга по руке. Тот вздрогнул, словно мимолетное прикосновение напугало его.— С тобой все в порядке? — прошептал Ивар. — Такое впечатление, что тебя лихорадит.— Не знаю…Глаза у Болдуина действительно лихорадочно блестели, в его взгляде Ивар явно уловил отблески тех видений, которые мучили его самого всю ночь напролет. Смутившись, оба молодых человека одновременно отвернулись, а когда Ивар вновь решился посмотреть на Болдуина, тот уже устремил взгляд на леди Таллию. Он смотрел на нее так, словно видел впервые.— Не знаю, — повторил он, но никто не мог поручиться, что он отвечал на вопрос Ивара, а не на собственные мысли. Больше он не произнес ни слова, и Ивар ехал рядом с ним в напряженном молчании. 2 Когда Росвита на ночь клала под подушку «Житие святой Радегунды» — дар умирающего брата Фиделиуса, — ей снились странные сны. Ей слышались голоса, разговаривавшие с ней на незнакомом языке. Из леса выбирались какие-то твари, которые исчезали, как только появлялись настоящие лесные звери. В лучах солнца медленно вращалось золотое колесо. Юный Бертольд мирно спал в каменной пещере под охраной шести юношей, чьи лица сияли нестерпимо ярким золотистым светом. Горные пики сверкали на солнце, а на крыльях ветра танцевали полупрозрачные дэймоны, словно сотканные из лунных лучей. В тени скалы величественно лежал лев, по равнине гончие гнались за оленем, за ними скакали всадники в блестящих одеждах.— Сестра Росвита!Кто-то потряс ее за плечо, и она проснулась, вынырнув из мира сновидений. Росвита села, моргая спросонья.— Прошу прощения, сестра. — Голос брата Константина дрожал, как у ребенка. — Вас хочет видеть король. Вас проводит слуга.— Хорошо, брат. Отвернитесь, пожалуйста.Он пробормотал извинения, а Росвита выскользнула из-под одеяла и натянула на себя монашеское одеяние. Сестра Амабилия мирно похрапывала на соседней кровати. Росвита мимоходом позавидовала ее способности спать, ни на что не обращая внимания. Росвита посмотрела на «Житие» и, поддавшись мгновенному импульсу, взяла книгу с собой.Король ожидал ее за конюшнями. Казалось, он и вовсе не ложился спать. Он смотрел, как его сын мечется по двору. Несмотря на то что в его распоряжении было довольно большое пространство, Санглант двигался, описывая короткий полукруг, словно его по-прежнему удерживала цепь. Принца освободили всего двадцать дней назад, и он еще не привык к свободе.Едва Росвита приблизилась, огромные собаки зарычали — такие звери запросто могли растерзать человека, и монахиня вздрогнула. На шеях псов поблескивали железные ошейники, от которых шли короткие цепи, удерживающие животных на привязи.Увидев Росвиту, Генрих показал на Сангланта:— Он решил отправиться за одной из моих «орлиц», причем даже без эскорта. Возможно, сестра, вы сумеете убедить его остаться здесь, нам с Вилламом это не удалось.Санглант прекратил метаться и застыл на месте, прислушиваясь — то ли к ее шагам, то ли к пению птиц. Неужели брат Фиделиус действительно услышал о ребенке женщины Аои и человека от птиц? Неужели принц понимает птичий язык? Или он прислушивается к чему-то другому?— Позвольте мне поехать, ваше величество, — сказал Санглант.Генрих посмотрел на Росвиту, надеясь, что она вразумит строптивца. Она задумалась.— Что вас тревожит, ваше высочество? Куда вы хотите уехать? — спросила она наконец.— К этому времени она должна была возвратиться. Я был терпелив. Но ее ищут. — Он повернулся. — Я могу их чувствовать. Но здесь есть еще что-то, и я не понимаю, что именно. Что если с ней по дороге случилась беда? Я должен ее найти!Его удерживало только присутствие отца. Генрих никогда не смог бы управлять такой большой страной, если бы не обладал силой воли и целеустремленностью, какие редко встретишь у обычного человека. Только выражение лица короля не позволяло Сангланту тотчас бежать на помощь Лиат.— Как вы сумеете найти эту «орлицу»? В стране столько дорог…— Но я чувствую смерть. — Он задрожал, прохрипел что-то, что больше походило на рычание, и упал на колени. — Владычица! Я чувствую, как к ней тянется рука смерти!— Он сидел на цепи, как собака, и теперь чувствует, как собака, — пробормотал Генрих. — Никто не должен видеть его в таком состоянии.— Ваше высочество. — Росвита знала, как успокаивать обезумевших людей. Как старшая дочь в доме отца она знала, как усмирить гнев мужчины, много раз она успокаивала и самого короля Генриха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39