Лавастин вздохнул. В свите короля наметилось движение. Некоторые всадники, вернее всадницы, присоединились к принцессе Сапиентии, а остальные, в том числе и сам король, спешились.— Пойдем, — сказал Лавастин и махнул рукой сопровождающим. — Я возвращаюсь к королю. Алан, тебе надо решить, с кем ты будешь.К этому времени по меньшей мере десяток человек из свиты Сангланта спустились к реке, чтобы присоединиться к принцу. И даже сам король собирался забраться в воду, словно все произошло с его позволения.Алан последовал за Лавастином, по дороге он помахал нескольким юным лордам, с которыми ему доводилось встречаться и разговаривать раньше. Стойкость бежала впереди, продолжая принюхиваться. Она зарычала, и к ней тотчас подбежал Страх.Там, где берег становился пологим и можно было спуститься к реке, не рискуя сломать шею, слуги вырубали кустарник, чтобы король мог с подобающим величием добраться до воды. Принц под водой доплыл до противоположного берега. Выше по течению рыбаки перевязывали свои корзины, собираясь уходить. Завидев короля, который спустился на берег и, оставив одежду слугам, вошел в воду, они застыли как статуи. До свиты Сапиентии доносились смех и плеск воды.— Ну что, сын, присоединимся? — спросил Лавастин, слезая с лошади. Но как только граф коснулся ногой земли, Ужас попытался оттащить его подальше от кустов, а остальные гончие подняли такой лай, что принц на противоположном берегу обернулся, а король Генрих приказал слуге подняться и узнать, в чем дело.— Тихо! — прикрикнул Лавастин на собак, которые, поскуливая, вились вокруг него, скорее как щенки, напуганные грозой, чем как побывавшие во многих схватках гончие.В кусты скользнула какая-то тварь. Гончие разразились лаем и рычанием. Ужас схватил графа за рукав и попытался оттащить от кустов, а Страх и Стойкость прыгали возле зарослей, скаля зубы и угрожающе рыча. Горе и Ярость держали оборону, а Ревность металась между кустами и графом, не решаясь оставить хозяина, но и не желая упустить врага.Но в кустах никого не было!— Тихо! — снова рявкнул Лавастин. Он не привык к неподчинению приказам.Стойкость внезапно завизжала от боли. А остальные собаки пришли в такое неистовство, что слуги и дворяне, которые уже подошли к кустам, в страхе отпрянули. Псы носились вокруг кустов, а потом вдруг ринулись к реке и вдоль берега, словно преследуя кого-то невидимого.— Алан! За ними!Алан побежал за собаками, за ним последовал единственный слуга. Гончие устремились к каменистой полоске пляжа, вдававшегося в реку. Алан обернулся и увидел, что Лавастин осторожно спускается вниз по пологому берегу, как и другие придворные до него. Люди помоложе отважились последовать примеру принца и пустились через реку вплавь, король и его советники плескались на отмели и, вне всякого сомнения, обсуждали осаду Гента, эйка, последние сообщения о набегах куманов на востоке и предложения о браке с детьми короля, которые следовало одобрить или отклонить.Гончие исчезли из виду, Алан перешел на быстрый шаг и вскоре увидел, что вся стая столпилась у самого края воды и громко лаяла, не решаясь, однако, войти в воду. На мгновение в волнах мелькнуло что-то белое, но Алан решил, что ему показалось, — на поверхности воды больше ничего не появилось. Хотя течение здесь было сильным, и вполне возможно, что это нечто просто унесло дальше. Постепенно лай собак перешел в рычание, а потом они и вовсе успокоились и теперь молча смотрели на текущую воду.Ему почудилось или и в самом деле что-то шевельнулось в воде? Река на солнце сверкала жидким серебром и слепила глаза. Алан сморгнул набежавшие слезы, но не разглядел в волнах ничего, кроме неясного силуэта затонувшей лодки или просто комка водорослей, зацепившихся за камень.
Впереди — дом, колыбель его племени. Кто успел вернуться раньше него? Придется ли ему и его солдатам сражаться за право сойти на берег? Или он приплыл первым и предстанет перед Мудроматерью, чтобы она приняла решение? В спокойных водах фиорда отражается голубое небо, только здесь его синева бывает такой глубокой. Вода такая гладкая, что каждое дерево на берегу отражается в ней, как в огромном зеркале. Вот зеркало потревожила гладкая и блестящая спина существа из морского народа, оно окидывает взглядом приближающуюся лодку, а потом, плеснув хвостом, уходит на глубину.
На запястье у него сомкнулись зубы, и, придя в себя, Алан посмотрел вниз — на Горе, который таким образом пытался привлечь его внимание. На берегу с ним остались всего три собаки, остальные убежали. Алан оглянулся. Слуга сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, похоже, ждал он уже давно.— Мой лорд! — Мужчина вскочил на ноги. — Остальные собаки вернулись к графу, я не знал, как их остановить. А вы были так погружены в себя, что я не решился вас прервать…Отступив на шаг, он нервно покосился на собак: Горе, Ярость и Стойкость сидели и тихонько повизгивали, ожидая приказов хозяина. Стойкость лизала правую лапу, словно поранила ее об острые камни.— Ничего. Все в порядке.Алан присел на корточки и осмотрел лапу Стойкости. В подушечку глубоко вонзился острый шип, который и причинял боль. Алан успокоил собаку и, выдернув занозу, отбросил ее в сторону. Стойкость взвизгнула и снова принялась вылизывать лапу.Алан все никак не мог выбросить из головы странный белый силуэт, который мелькнул в реке. Ниже по течению кверху брюхом всплыла рыба, потом другая, третья, четвертая. Все они были мертвы. Всех их уносило течением к морю. А выше по течению в воде неподвижно застыла белая тень.Ярость зарычала.— Мой лорд.Слуга подвел Алану лошадь.Но тот с беспокойством посмотрел на Стойкость. Теперь, когда заноза больше не мешала ей, она носилась вместе с остальными по берегу, играя и покусывая на бегу своих сородичей. Алан с облегчением рассмеялся: все-таки день сегодня просто замечательный.Но чуть позже он снова увидел рыбаков, тащивших корзины с живой рыбой, и тотчас вспомнил, как всплывали в воде мертвые рыбешки. И это зрелище сильно встревожило его. Он и сам не мог сказать почему. 4 Во внутреннем дворике замка Вераусхаузен стояла такая тишина и веяло таким умиротворением, что Лиат, усевшаяся на каменную скамью в ожидании аудиенции, задремала, хотя и не чувствовала особенной усталости. В ее коротком сне смешалось все: страхи и надежды, смерть отца, Хью, огонь, верность и любовь Ханны, обещание Ивара, тени умерших эльфов, лорд Алан и дружба, которую он ей предложил, смерть Кровавого Сердца, сестра Росвита и Книга Тайн, дэймоны и, живее всего, прикосновение к волосам Сангланта, когда он мылся в реке, освобожденный из долгого плена.Она вздрогнула и очнулась. Сердце колотилось как сумасшедшее, щеки горели, дыхание прерывалось.Лиат говорила себе, что не должна думать о принце, но при этом только о нем и думала. Мимо с жужжанием пролетела пчела. Садовник, который пропалывал цветочный садик, передвинулся к другой клумбе. За ней никто не приходил. Лиат не знала, сколько еще ей придется ждать.Она подошла к колодцу с двускатной крышей на белых каменных столбах и заглянула внутрь. Пахло свежей холодной водой и влажным камнем. Священник, служивший в здешней часовне, сказал, что после того, как сошел снег, все колодцы наполнились талой водой. Раньше, до того как сюда пришли проповедники, несущие Учение блаженного Дайсана, здешние племена почитали местный источник как богиню, которая стыдливо прячется в камнях, не желая, чтобы ее видели простые смертные. Теперь источник надежно скрыт стенами замка.На поверхности воды колебалось какое-то отражение. Интересно, если долго всматриваться, она и вправду увидит в водном зеркале своего суженого? Или это всего лишь глупые суеверия? По крайней мере матери церкви говорили, что это именно так.Лиат отошла, испугавшись, что действительно увидит чье-то отражение, и на нее с новой силой обрушилась полуденная жара.«Я никогда не полюблю другого мужчину». Не это ли обещание удержало ее четыре дня назад в этом мире, когда, попав в круг камней, она прошла через врата в неведомые земли? Неужели она и вправду сглупила, отказавшись от знаний, которые обещал ей старый колдун?Лиат прикрыла глаза ладонью и снова уселась на скамью, которую поддерживали четыре тяжелые львиные лапы, вырезанные из того же мрамора с розоватыми прожилками, что и колонны, украшавшие внутренний дворик.Сейчас резиденция Вераусхаузен не была занята королевским двором, и потому даже простой «орел» мог сидеть в этом дворике, в котором обычно гулял сам король, но никак не его слуги. Стояла такая тишина, что Лиат подумала: именно такой покой, как говорят клирики, Господь дарует душам немятежным. Вряд ли этот покой сумеет обрести она.Внезапно раздался оглушительный визг, взрыв смеха и топот бегущих ног.— Тише, дети! Вы должны двигаться с достоинством! Надо медленно прогуливаться, а не носиться, как дикари.Ученики королевской школы пришли заниматься, и Лиат, глядя на них, остро позавидовала: они могли учиться, знали, какому роду принадлежат, и понимали, что в будущем их ожидает место придворных в королевской свите. Один мальчик вскарабкался на древний пьедестал памятника даррийскому генералу и уселся там между ног статуи.— Лорд Адельфред! Прошу вас, слезайте оттуда!— Смотрите, здесь «орлица»! — воскликнул мальчик, спрыгивая вниз. — Почему бы нам не послушать, что она расскажет о битве при Генте?Возле памятника стоял и юный Эккехард — младший сын короля Генриха. Внешне он очень напоминал отца, хотя и был еще угловатым подростком. Сейчас у него на лице застыло самое мрачное выражение — точь-в-точь как у каменного изваяния.— Я спросил, можно ли мне отправиться к отцу вместе с ней, — сказал он. — Но мне не разрешили.— Мы все скоро должны вернуться ко двору короля, — возразил другой мальчик, он выглядел встревоженным. По легкому акценту, который слышался в его в общем-то правильной вендийской речи, Лиат заключила, что он из Аварии, вероятно, один из многочисленных племянников герцога Бурхарта. — Король Генрих не может оставить нас здесь навсегда! В следующем году у меня будет своя свита, и я отправлюсь на восток — сражаться с куманами.— Не навсегда, конечно, — пробормотал принц Эккехард. У него был мягкий и очень красивый голос, вчера вечером Лиат слышала, как он поет. Но сегодня, при свете дня и без лютни в руках, он выглядел напряженным и недовольным. — Скоро мне исполнится пятнадцать лет, и у меня самого появится свита. Тогда наконец со мной перестанут обращаться как с ребенком. И я смогу делать что захочу.— «Орлица»!Лиат встала и повернулась, ожидая увидеть священника, который проводит ее к епископу Монике. Но увидела лишь темноволосую маленькую девочку.— Ты знаешь, кто я? — спросила малышка.На мгновение Лиат почудилось, что она видит в зеркале отражение самой себя в детстве, хотя на самом деле с этой девчушкой ее роднил лишь цвет лица.— Ты — дочь герцога Конрада, — ответила Лиат. Девочка схватила Лиат за запястье и перевернула ее руку, рассматривая более светлую кожу ладони.— Я никогда не видела никого, кроме отца, авии, то есть бабушки, и сестры с такой кожей. Еще я один раз видела такую рабыню среди слуг пресвитера. Мне сказали, что она — с острова Гиптос, но у нее кожа была совсем темная. Откуда ты?— Из Дарра, — сказала Лиат, удивленная тем, как держит себя эта малышка.Девочка смотрела на нее странным взглядом:— Ты недавно видела короля. Какие новости при дворе? Моя мать, леди Эдгифу, к этому времени уже наверняка родила ребенка. Но никто не хочет мне ничего сказать.— Я ничего не знаю о твоей матери.Девочка посмотрела на других детей. Эккехард и его приятель играли в кости в тени колоннады, остальные держались на почтительном расстоянии. Посреди двора возвышалась статуя. Когда-то отважный генерал держал в руке меч, но сейчас тот отсутствовал — то ли его отломал кто-то из ребятишек, то ли он сам разрушился от времени. Хотя в общем-то статуя неплохо сохранилась: Лиат видела даже остатки не смытой дождем и ветрами золотой краски на фибуле, которая скрепляла каменный плащ, сам же плащ свободными складками ниспадал до пят. На сандалиях генерала вырос серовато-зеленый лишайник.Поговаривали о том, что даррийские императоры, императрицы и их придворные вели свой род от Исчезнувших. Вот и этот каменный генерал немного напоминал Сангланта.— Я здесь пленница, — спокойно сказала девочка. Она не жаловалась, не сердилась на такое положение вещей, просто констатировала факт. Ей было на вид лет девять или десять, но она уже понимала и свое положение при дворе, и суть придворных интриг. Вздохнув, девочка отпустила руку Лиат и отвернулась. — Я до сих пор скучаю по Бертольду, — пробормотала она. — Он единственный обращал на меня внимание.— А кто такой Бертольд? — поинтересовалась Лиат, удивленная тоской, прозвучавшей в голосе малютки.Но девочка лишь молча посмотрела на нее с огромным изумлением — словно увидела летающую корову, как говорил Хью.Через двор спешила послушница, она сделала «орлице» знак, и та пошла за ней во дворец. В зале, отделанном деревянными резными панелями, за длинным столом сидела епископ Моника. По обе стороны стола сидели священники, некоторые писали, другие молча смотрели в окно, третьи осторожно зевали, прикрывая рты ладошками. За окном Лиат разглядела конюшни, а за ними — земляной вал, который в давние времена служил оборонительным укреплением. Теперь он зарос травой и луговыми цветами, и на его осыпавшихся склонах паслись козы.— Подойди, — тихо произнесла епископ Моника. В комнате было тихо, несмотря на присутствие множества людей. Такая тишина бывает, лишь когда все присутствующие другдруга знают и заняты общим делом, интересным и важным для всех. С улицы доносились только блеяние коз и крики детей, играющих во внутреннем дворике. По правую руку епископа Моники лежали письма и документы. — Здесь письмо для сестры Росвиты от матери Ротгард из монастыря святой Валерии, четыре королевских капитула, дополненных священниками по королевскому приказу. Вот послание для короля Генриха о том, что через два дня школа из Вераусхаузена выезжает ему навстречу в Терсу по приказу его величества. Вы все поняли?— Да.— Так. — Епископ Моника кивком подозвала к себе крохотную диаконису, такую же старую, как и сама госпожа епископ. — Госпожа Ансфрида!Хрупкая и почти прозрачная диакониса держалась с достоинством знатной дамы, что в сочетании с тихим голосом придавало ей несколько нездешний вид.— Через лес построена новая дорога. Если вы поедете по ней, то будете в Терсе на четыре дня раньше.— Дорога через лес безопасна?Казалось, никто не удивился такому вопросу. Лес до сих пор оставался дикой территорией, неподвластной церкви и ее законам.— Люди, строившие дорогу, не говорили, что сталкивались с какими-либо трудностями. Если не считать прошлогоднего набега эйка, никакие бандиты нас не тревожили.— А как насчет диких тварей?Епископ Моника слегка вздохнула, тихое аханье остальных тотчас заглушили скрип перьев и шарканье ног. Диакониса кинула на Лиат странный взгляд.— Конечно, волков надо остерегаться, — сказала она. — Ведь вы это имели в виду?Лиат поняла, что лучше задать этот вопрос тем, кто живет рядом с лесом, а не служительницам церкви.— Да, я именно об этом и спрашивала, — отозвалась она.— Вы можете идти, — сказала епископ Моника. — Слуга даст вам свежую лошадь.Лиат с облегчением ретировалась — находиться под бдительным оком епископа Моники было не очень-то приятно. Выйдя из дворца, она уселась на скамью и снова принялась ждать. Нужно сказать, что здание дворца было составлено из двух частей — очевидно, при постройке нового сооружения использовали остатки старого. Тяжелая каменная кладка, узкие окна высоко наверху и шесть сторожевых башен делали дворец больше похожим на крепость. Да еще сохранившиеся с давних времен толстые крепостные стены, когда-то защищавшие форт, и сейчас служили отличным укрытием на случай осады. Внутри этого кольца стен находились и хозяйственные постройки: Лиат видела, как, выйдя из кухни, кухарка коптит мясо на небольшом костерке, а в буйно разросшейся траве заснул мальчишка-грум.Когда в резиденции не было короля, Вераусхаузен становился тихим и сонным местом. Из часовни плыли песнопения — там шла служба, а с полей доносилась песня крестьян. Стрекотали кузнечики, и скрипели цикады. За рекой виднелись зеленые купы деревьев — там начинался лес.Каково это — жить в таком тихом месте?Лиат открыла седельную сумку. Все письма были запечатаны воском и пронумерованы. Она тотчас узнала печать монастыря святой Валерии по изображению планетария — символу победы святой Валерии над язычниками-астрологами в городе Сайе. Разумеется, Лиат ни за что на свете не осмелилась бы открыть письмо. Интересно, что там говорится о принцессе Теофану?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Впереди — дом, колыбель его племени. Кто успел вернуться раньше него? Придется ли ему и его солдатам сражаться за право сойти на берег? Или он приплыл первым и предстанет перед Мудроматерью, чтобы она приняла решение? В спокойных водах фиорда отражается голубое небо, только здесь его синева бывает такой глубокой. Вода такая гладкая, что каждое дерево на берегу отражается в ней, как в огромном зеркале. Вот зеркало потревожила гладкая и блестящая спина существа из морского народа, оно окидывает взглядом приближающуюся лодку, а потом, плеснув хвостом, уходит на глубину.
На запястье у него сомкнулись зубы, и, придя в себя, Алан посмотрел вниз — на Горе, который таким образом пытался привлечь его внимание. На берегу с ним остались всего три собаки, остальные убежали. Алан оглянулся. Слуга сидел, скрестив ноги и положив руки на колени, похоже, ждал он уже давно.— Мой лорд! — Мужчина вскочил на ноги. — Остальные собаки вернулись к графу, я не знал, как их остановить. А вы были так погружены в себя, что я не решился вас прервать…Отступив на шаг, он нервно покосился на собак: Горе, Ярость и Стойкость сидели и тихонько повизгивали, ожидая приказов хозяина. Стойкость лизала правую лапу, словно поранила ее об острые камни.— Ничего. Все в порядке.Алан присел на корточки и осмотрел лапу Стойкости. В подушечку глубоко вонзился острый шип, который и причинял боль. Алан успокоил собаку и, выдернув занозу, отбросил ее в сторону. Стойкость взвизгнула и снова принялась вылизывать лапу.Алан все никак не мог выбросить из головы странный белый силуэт, который мелькнул в реке. Ниже по течению кверху брюхом всплыла рыба, потом другая, третья, четвертая. Все они были мертвы. Всех их уносило течением к морю. А выше по течению в воде неподвижно застыла белая тень.Ярость зарычала.— Мой лорд.Слуга подвел Алану лошадь.Но тот с беспокойством посмотрел на Стойкость. Теперь, когда заноза больше не мешала ей, она носилась вместе с остальными по берегу, играя и покусывая на бегу своих сородичей. Алан с облегчением рассмеялся: все-таки день сегодня просто замечательный.Но чуть позже он снова увидел рыбаков, тащивших корзины с живой рыбой, и тотчас вспомнил, как всплывали в воде мертвые рыбешки. И это зрелище сильно встревожило его. Он и сам не мог сказать почему. 4 Во внутреннем дворике замка Вераусхаузен стояла такая тишина и веяло таким умиротворением, что Лиат, усевшаяся на каменную скамью в ожидании аудиенции, задремала, хотя и не чувствовала особенной усталости. В ее коротком сне смешалось все: страхи и надежды, смерть отца, Хью, огонь, верность и любовь Ханны, обещание Ивара, тени умерших эльфов, лорд Алан и дружба, которую он ей предложил, смерть Кровавого Сердца, сестра Росвита и Книга Тайн, дэймоны и, живее всего, прикосновение к волосам Сангланта, когда он мылся в реке, освобожденный из долгого плена.Она вздрогнула и очнулась. Сердце колотилось как сумасшедшее, щеки горели, дыхание прерывалось.Лиат говорила себе, что не должна думать о принце, но при этом только о нем и думала. Мимо с жужжанием пролетела пчела. Садовник, который пропалывал цветочный садик, передвинулся к другой клумбе. За ней никто не приходил. Лиат не знала, сколько еще ей придется ждать.Она подошла к колодцу с двускатной крышей на белых каменных столбах и заглянула внутрь. Пахло свежей холодной водой и влажным камнем. Священник, служивший в здешней часовне, сказал, что после того, как сошел снег, все колодцы наполнились талой водой. Раньше, до того как сюда пришли проповедники, несущие Учение блаженного Дайсана, здешние племена почитали местный источник как богиню, которая стыдливо прячется в камнях, не желая, чтобы ее видели простые смертные. Теперь источник надежно скрыт стенами замка.На поверхности воды колебалось какое-то отражение. Интересно, если долго всматриваться, она и вправду увидит в водном зеркале своего суженого? Или это всего лишь глупые суеверия? По крайней мере матери церкви говорили, что это именно так.Лиат отошла, испугавшись, что действительно увидит чье-то отражение, и на нее с новой силой обрушилась полуденная жара.«Я никогда не полюблю другого мужчину». Не это ли обещание удержало ее четыре дня назад в этом мире, когда, попав в круг камней, она прошла через врата в неведомые земли? Неужели она и вправду сглупила, отказавшись от знаний, которые обещал ей старый колдун?Лиат прикрыла глаза ладонью и снова уселась на скамью, которую поддерживали четыре тяжелые львиные лапы, вырезанные из того же мрамора с розоватыми прожилками, что и колонны, украшавшие внутренний дворик.Сейчас резиденция Вераусхаузен не была занята королевским двором, и потому даже простой «орел» мог сидеть в этом дворике, в котором обычно гулял сам король, но никак не его слуги. Стояла такая тишина, что Лиат подумала: именно такой покой, как говорят клирики, Господь дарует душам немятежным. Вряд ли этот покой сумеет обрести она.Внезапно раздался оглушительный визг, взрыв смеха и топот бегущих ног.— Тише, дети! Вы должны двигаться с достоинством! Надо медленно прогуливаться, а не носиться, как дикари.Ученики королевской школы пришли заниматься, и Лиат, глядя на них, остро позавидовала: они могли учиться, знали, какому роду принадлежат, и понимали, что в будущем их ожидает место придворных в королевской свите. Один мальчик вскарабкался на древний пьедестал памятника даррийскому генералу и уселся там между ног статуи.— Лорд Адельфред! Прошу вас, слезайте оттуда!— Смотрите, здесь «орлица»! — воскликнул мальчик, спрыгивая вниз. — Почему бы нам не послушать, что она расскажет о битве при Генте?Возле памятника стоял и юный Эккехард — младший сын короля Генриха. Внешне он очень напоминал отца, хотя и был еще угловатым подростком. Сейчас у него на лице застыло самое мрачное выражение — точь-в-точь как у каменного изваяния.— Я спросил, можно ли мне отправиться к отцу вместе с ней, — сказал он. — Но мне не разрешили.— Мы все скоро должны вернуться ко двору короля, — возразил другой мальчик, он выглядел встревоженным. По легкому акценту, который слышался в его в общем-то правильной вендийской речи, Лиат заключила, что он из Аварии, вероятно, один из многочисленных племянников герцога Бурхарта. — Король Генрих не может оставить нас здесь навсегда! В следующем году у меня будет своя свита, и я отправлюсь на восток — сражаться с куманами.— Не навсегда, конечно, — пробормотал принц Эккехард. У него был мягкий и очень красивый голос, вчера вечером Лиат слышала, как он поет. Но сегодня, при свете дня и без лютни в руках, он выглядел напряженным и недовольным. — Скоро мне исполнится пятнадцать лет, и у меня самого появится свита. Тогда наконец со мной перестанут обращаться как с ребенком. И я смогу делать что захочу.— «Орлица»!Лиат встала и повернулась, ожидая увидеть священника, который проводит ее к епископу Монике. Но увидела лишь темноволосую маленькую девочку.— Ты знаешь, кто я? — спросила малышка.На мгновение Лиат почудилось, что она видит в зеркале отражение самой себя в детстве, хотя на самом деле с этой девчушкой ее роднил лишь цвет лица.— Ты — дочь герцога Конрада, — ответила Лиат. Девочка схватила Лиат за запястье и перевернула ее руку, рассматривая более светлую кожу ладони.— Я никогда не видела никого, кроме отца, авии, то есть бабушки, и сестры с такой кожей. Еще я один раз видела такую рабыню среди слуг пресвитера. Мне сказали, что она — с острова Гиптос, но у нее кожа была совсем темная. Откуда ты?— Из Дарра, — сказала Лиат, удивленная тем, как держит себя эта малышка.Девочка смотрела на нее странным взглядом:— Ты недавно видела короля. Какие новости при дворе? Моя мать, леди Эдгифу, к этому времени уже наверняка родила ребенка. Но никто не хочет мне ничего сказать.— Я ничего не знаю о твоей матери.Девочка посмотрела на других детей. Эккехард и его приятель играли в кости в тени колоннады, остальные держались на почтительном расстоянии. Посреди двора возвышалась статуя. Когда-то отважный генерал держал в руке меч, но сейчас тот отсутствовал — то ли его отломал кто-то из ребятишек, то ли он сам разрушился от времени. Хотя в общем-то статуя неплохо сохранилась: Лиат видела даже остатки не смытой дождем и ветрами золотой краски на фибуле, которая скрепляла каменный плащ, сам же плащ свободными складками ниспадал до пят. На сандалиях генерала вырос серовато-зеленый лишайник.Поговаривали о том, что даррийские императоры, императрицы и их придворные вели свой род от Исчезнувших. Вот и этот каменный генерал немного напоминал Сангланта.— Я здесь пленница, — спокойно сказала девочка. Она не жаловалась, не сердилась на такое положение вещей, просто констатировала факт. Ей было на вид лет девять или десять, но она уже понимала и свое положение при дворе, и суть придворных интриг. Вздохнув, девочка отпустила руку Лиат и отвернулась. — Я до сих пор скучаю по Бертольду, — пробормотала она. — Он единственный обращал на меня внимание.— А кто такой Бертольд? — поинтересовалась Лиат, удивленная тоской, прозвучавшей в голосе малютки.Но девочка лишь молча посмотрела на нее с огромным изумлением — словно увидела летающую корову, как говорил Хью.Через двор спешила послушница, она сделала «орлице» знак, и та пошла за ней во дворец. В зале, отделанном деревянными резными панелями, за длинным столом сидела епископ Моника. По обе стороны стола сидели священники, некоторые писали, другие молча смотрели в окно, третьи осторожно зевали, прикрывая рты ладошками. За окном Лиат разглядела конюшни, а за ними — земляной вал, который в давние времена служил оборонительным укреплением. Теперь он зарос травой и луговыми цветами, и на его осыпавшихся склонах паслись козы.— Подойди, — тихо произнесла епископ Моника. В комнате было тихо, несмотря на присутствие множества людей. Такая тишина бывает, лишь когда все присутствующие другдруга знают и заняты общим делом, интересным и важным для всех. С улицы доносились только блеяние коз и крики детей, играющих во внутреннем дворике. По правую руку епископа Моники лежали письма и документы. — Здесь письмо для сестры Росвиты от матери Ротгард из монастыря святой Валерии, четыре королевских капитула, дополненных священниками по королевскому приказу. Вот послание для короля Генриха о том, что через два дня школа из Вераусхаузена выезжает ему навстречу в Терсу по приказу его величества. Вы все поняли?— Да.— Так. — Епископ Моника кивком подозвала к себе крохотную диаконису, такую же старую, как и сама госпожа епископ. — Госпожа Ансфрида!Хрупкая и почти прозрачная диакониса держалась с достоинством знатной дамы, что в сочетании с тихим голосом придавало ей несколько нездешний вид.— Через лес построена новая дорога. Если вы поедете по ней, то будете в Терсе на четыре дня раньше.— Дорога через лес безопасна?Казалось, никто не удивился такому вопросу. Лес до сих пор оставался дикой территорией, неподвластной церкви и ее законам.— Люди, строившие дорогу, не говорили, что сталкивались с какими-либо трудностями. Если не считать прошлогоднего набега эйка, никакие бандиты нас не тревожили.— А как насчет диких тварей?Епископ Моника слегка вздохнула, тихое аханье остальных тотчас заглушили скрип перьев и шарканье ног. Диакониса кинула на Лиат странный взгляд.— Конечно, волков надо остерегаться, — сказала она. — Ведь вы это имели в виду?Лиат поняла, что лучше задать этот вопрос тем, кто живет рядом с лесом, а не служительницам церкви.— Да, я именно об этом и спрашивала, — отозвалась она.— Вы можете идти, — сказала епископ Моника. — Слуга даст вам свежую лошадь.Лиат с облегчением ретировалась — находиться под бдительным оком епископа Моники было не очень-то приятно. Выйдя из дворца, она уселась на скамью и снова принялась ждать. Нужно сказать, что здание дворца было составлено из двух частей — очевидно, при постройке нового сооружения использовали остатки старого. Тяжелая каменная кладка, узкие окна высоко наверху и шесть сторожевых башен делали дворец больше похожим на крепость. Да еще сохранившиеся с давних времен толстые крепостные стены, когда-то защищавшие форт, и сейчас служили отличным укрытием на случай осады. Внутри этого кольца стен находились и хозяйственные постройки: Лиат видела, как, выйдя из кухни, кухарка коптит мясо на небольшом костерке, а в буйно разросшейся траве заснул мальчишка-грум.Когда в резиденции не было короля, Вераусхаузен становился тихим и сонным местом. Из часовни плыли песнопения — там шла служба, а с полей доносилась песня крестьян. Стрекотали кузнечики, и скрипели цикады. За рекой виднелись зеленые купы деревьев — там начинался лес.Каково это — жить в таком тихом месте?Лиат открыла седельную сумку. Все письма были запечатаны воском и пронумерованы. Она тотчас узнала печать монастыря святой Валерии по изображению планетария — символу победы святой Валерии над язычниками-астрологами в городе Сайе. Разумеется, Лиат ни за что на свете не осмелилась бы открыть письмо. Интересно, что там говорится о принцессе Теофану?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39