Далма видела печаль Морки и сочувствовала ему. Из всех любовников, какие у нее были, всех хозяев, каким она служила, только Морка нашел путь к ее сердцам. Несколько лет назад она проснулась рано утром в его сильных объятиях и вдруг тихо расплакалась. Далеко не сразу она поняла, чем была для нее его близость. Далма чувствовала себя и защищенной, и удовлетворенной. Стараясь не разбудить кхагггуна, она положила руку ему на лоб и, потянувшись, поцеловала веки. Потом закрыла глаза и почти сразу же провалилась в глубокий сон.
Эту любовь Далма хранила глубоко в душе. Она была не так проста, чтобы позволить кому-то — особенно ему — доступ к тайной власти над ней. Достаточно, чтобы его тянуло к аромату ее интимных мест, и хватит об этом. Нужно остаться свободной.
— Когда я заглянул ему в глаза, Далма, я не увидел ничего. Совсем ничего.
— Ты хочешь сказать, что он не узнал тебя?
— Да нет же. Он узнал меня; он узнал регента. Он был совершенно спокоен, когда рассказывал о неописуемой трагедии, выпавшей ему и его отряду. Возможно, слишком спокоен. Я не могу отделаться от мысли, что вместе с плотью и сухожилиями ноги в нем погибло что-то важное.
— По крайней мере он выжил. И то хорошо.
* * *
“Я должен радоваться, что жив, но я не чувствую радости”. Олннн Рэдддлин сидел у себя дома в полной темноте.
Ничто не казалось прежним; все изменилось. От еды его тошнило, от воды раздувало. Яростный огонь горел в нем, яркий, как сверхновая. Сейчас все кварки иссякли, не оставив ничего, кроме плотного черного вещества.
Геноматекки прописали лекарства, которые Рэдддлин выбросил, зная, что они окажутся бесполезны. Ему рекомендовали сон, но он больше не мог отдыхать. И потому сидел в темноте наедине с мыслями.
На Корпионе-3 Рэдддлин слышал легенду о живых мертвецах — исследователях, застигнутых радиационными бурями, периодически бушующими на планете. Радиация не убивает, гласит легенда; она преобразует жертву в иной тип существа — лишенный ощущений и чувств. Радиация словно бы уничтожает все важное в человеке, оставляя тело, управляемое стимулируемой радиацией центральной нервной системой. Эту жуткую армию живых мертвецов нельзя убить, хотя Олннн Рэдддлин часто предполагал, что им бы, наверное, очень этого хотелось.
Ночью после того, как ему рассказали легенду, он почти не спал. Корпион-3 был печально знаменит своими ночами, длинными — пятьдесят часов — и холоднее, чем в Н'Луууре. Что вообще делали там в'орнны, им никогда как следует и не объяснили. Похоже, гэргоны искали кого-то или что-то, и кхагггуны высадились и занялись тяжелой, кропотливой работой. Позже трое гэргонов провели меньше часа там, где кхагггуны рылись несколько месяцев, после чего отбыли так же таинственно, как и прибыли. Затем своре велели собирать вещи и сниматься с лагеря. Олллн Рэдддлин ни разу не видел ни одного живого мертвеца, зато видел несколько радиационных бурь, бушующих в зубчатых горах на горизонте. И не мог не думать о том, что произошло бы, застигни буря его. После Корпиона-3 он испытывал безрассудный ужас перед этими существами.
А теперь сам стал таким.
Рэдддлин заставил себя не дотрагиваться до голых костей ноги. Когда он увидел их в первый раз, его затошнило. Ужас, какого он никогда прежде не испытывал, заключил его в ледяные объятия.
Теперь он сам живой мертвец.
Надо попасть на гравилет и вернуться на Корпион-3, чтобы жить с себе подобными. Рэдддлин засмеялся, однако смех быстро перешел в рыдание.
Много раз в ту ночь он размышлял о самоубийстве: покончить с тем, что осталось от него и от жизни. Один раз он подошел очень близко к краю, ощутил кисловатый вкус дула ионного пистолета во рту. Он подвел кхагггунов, которыми командовал, — свою первую и теперь, конечно, последнюю свору. Они доверяли ему, исполняли его приказы в точности — и все погибли. Все. Хор их голосов доносился из-за разделяющей их пропасти: оказавшиеся в Н'Луууре, они молили об освобождении. Они жаждали мести, и эта месть была в его руках. Пока Реккк Хачилар и его кундалианская счеттта остаются в живых, ему нельзя покончить с собой.
Олннн Рэдддлин поклялся посвятить остаток жизни одной цели: выследить смертельных врагов и заставить их заплатить за то, что они сделали с ним.
31
Перелом
Ужасная красота поразила Реккка Хачилара. Она плясала в нем, подобно грому из грозовой тучи, подобно разреженному воздуху на вершине мира, подобно снежной лавине глубокой зимой, подобно кровавому приливу, захлестывающему Набережную Гавани, подобно стае рыб, перелетающих через коралловый риф.
Он чувствовал себя вскрытым, распиленным пополам; тихо пульсирующие внутренности открыты Космосу. Вокруг текла кровь — его и ее. Реккк воспринимал Джийан, как воспринимал тройное биение собственных сердец. Словно она вошла в него на клеточном уровне. Он чувствовал себя мумифицированным артефактом, который веками держали без света и воздуха, внезапно захваченным армией суетливых насекомых, ползающих по опустошенному, измученному болью телу.
Он сдался бы, предпочтя вакуум без света и воздуха, высасывающий из него боль. Но Джийан... Даже на краю вечности любовь к ней продолжала жить, как сигнальный огонь маяка. Его покрывала пелена, холодная пленка, отделяющая жизнь от смерти, касалась лица, знакомясь с ним, как неожиданно ослепший старый друг. Не то чтобы Реккк боялся умереть. Вовсе нет. Но в тот миг, когда он медлил, приостановившись — часть обоих миров и ни одного из них, — когда неизбежность смерти стала очевидной, пришла Она, озарив разум, и Ее аромат не дал ему пройти сквозь пленку.
Клетка за клеткой он возвращался к жизни, к знакомому миру. К единственному, что имело для него значение. К ней...
— Реккк.
Он открыл глаза навстречу игре света и тени. В воздухе промелькнула черно-оранжевая бабочка. Над ним склонилась Джийан.
— Джийан... Что произошло?.. Свора?..
— Элеана нашла их. Все погибли от многочисленных укусов. Твои модифицированные жуки-марки кишели между щелями боевой брони, как ты и приказал.
— Хорошо. — Он вздохнул. — Времени мало. Уже почти иды. Мы должны найти Дар Сала-ата. — Он попытался повернуть голову и не смог.
— Ты спеленат, как квавд на вертеле. — Джийан заставила себя улыбнуться. — Сейчас ты должен отдохнуть, иначе от тебя не будет толку ни мне, ни Дар Сала-ату. — Реккк попытался возразить, но она нагнулась и прижала влажные губы к его губам. Ее рот открылся, и язык втолкнул ему в рот мягкий влажный шарик. Реккк сморщился из-за страшно кислого вкуса. — Знаю, но ты должен медленно прожевать его и проглотить. Это смесь пандана и мандрагоры. — Он снова сморщился, и она рассмеялась. — Я несколько часов рыскала по лесу. Теперь сам займись своим исцелением.
Реккк хотел ответить, однако сил не хватило. Тогда он начал медленно жевать и довольно скоро погрузился в предписанный Джийан сон.
Мандрагора предназначалась не только для Реккка. И Джийан, и Элеана потягивали чай, заваренный на измельченных корнях. Они сидели у костра, разведенного Элеа-ной, а голоноги, обычно дневные существа, гонялись друг за другом в кронах деревьев. Реккк лежал рядом. Хотя ночь была теплой, его укрыли несколькими слоями кхагггунской формы, снятой с тел врагов. Какая ирония: кхагггунские шлемы служили и котелком для заварки целебного чая, и чашками. В других обстоятельствах это, вероятно, даже позабавило бы их, но не теперь, не в эту ночь. Уже почти лонон, пятый сезон. Сезон Перемен. В лононе Пять Священных Драконов Миины снова пересекли Космос. В лононе впервые появились в'орнны.
Ни Джийан, ни Элеана не хотели говорить о страшной опасности, нависшей над ними, как пять лун, — просто не могли. Нелегко обсуждать конец света. При одной мысли об этом по телу бежали мурашки, во сне мучили кошмары. И когда их взгляды встречались, каждая видела отражение своего страха на лице другой.
Костер потрескивал и пускал искры, в воздухе пахло смолой.
Джийан сидела, крепко обхватив почерневшими руками подобранные ноги, положив щеку на колени. Она смотрела на Реккка. Вдали ухала сова; к ночному хору присоединились речные лягушки.
Элеана, глядя на спящего Реккка, сказала:
— Он очень любит тебя.
Джийан шевельнулась.
— Да.
— Ты права, что доверяешь ему; он не похож на других в'орннов.
— Ты не знала Элевсина Ашеру.
— В некотором смысле, возможно, и знала. Я знала Аннона.
Джийан повернула голову. — Со временем ты забудешь его.
На глазах девушки выступили слезы.
— Тут ты ошибаешься.
Джийан подняла голову, внезапно рассердившись.
— Ради себя, ради всех — ты должна забыть его. Отойдя от света костра, Джийан уставилась в ночь. Элеана некоторое время смотрела на нее, затем приблизилась. Две женщины стояли бок о бок. Наконец Элеана обняла Джийан за талию. Они долго прислушивались к дыханию леса.
— Что случилось с твоими родителями? — спросила Джийан.
— В'орнны схватили мать, когда мне было девять. Отец пошел за ними, да так и не вернулся.
Джийан ласково положила руку ей на плечи.
— Наверное, ужасно потерять семью, дом...
— Честно говоря, я даже не помню их лиц. Это, по-моему, хуже всего. Иногда они мне снятся. Они всегда стоят где-то вдалеке, на вершине холма. И машут мне. Я пытаюсь разглядеть их, но солнце бьет в глаза.
Реккк пошевелился и застонал во сне, и обе женщины бросились к нему. Элеана смотрела, как Джийан водит руками над головой и грудью в'орнна. От ее рук шел жар, словно от раскаленных добела углей. Через несколько мгновений Реккк снова уснул.
Обе посмотрели на ночное небо, как, несомненно, делали в детстве, исполненные благоговения перед тайнами звезд. Теперь эта тайна спустилась с небес, поселилась на Кундале, изменила мир, и сегодня, глядя на те же звезды, они чувствовали только приближение смерти, грохот чудовищной цепи пугающе быстрого приближения гибели. Это была не та смерть, что приходит с последним обессиленным вздохом в старости или на поле боя. Эта смерть была бессмысленной. Всеобщее уничтожение, гибель всего мира. Слишком ужасно, чтобы думать об этом долго.
— Джийан, расскажи что-нибудь о себе. Джийан с радостью отвлеклась от мрачных мыслей.
— Начать с того, что мы с сестрой близнецы.
— Я слышала, что в ваших краях близнецов изгоняют или убивают.
Джийан смотрела на огонь, глаза ее потемнели.
— История гласит, будто мать пыталась удавить нас с сестрой нашими же пуповинами. Нас спасло вмешательство отца. — Она наложила руки на раны Реккка. — Однако эту версию рассказал нам отец, который к тому времени имел все основания презирать мать. Он покинул нас ради Кэры, новой религии. Мне это кажется невероятным, но, возможно, у него были иные причины уйти. Вскоре после его ухода я услышала другую версию. Якобы он сошелся с повитухой. Женщина совершила ошибку, пригрозив ему разоблачением, и он убил ее, пока она не успела рассказать матери.
— Ужасно! — воскликнула Элеана. — Но какая из версий верна?
— Понятия не имею.
— А ты не можешь использовать колдовство, чтобы узнать?
— Нет, — резко сказала Джийан и отвернулась.
— Извини. Я не хотела причинить тебе боль. Джийан посмотрела через костер на девушку.
— Ворошить золу — опасное занятие, знаешь?
— Да, нас учат этому в раннем детстве.
— Почему же это опасно, Элеана?
— Часто на дне кучи прячутся пылающие угли. Если их потревожить, искры могут попасть на солому, иголки сосен-марр или на высохшее бревно, и тогда начнется пожар.
— Я видела, к чему приводят лесные пожары. Опустошение, — сказала Джийан. — То же самое и с прошлым.
Позже, когда они ложились спать, Элеана тихо промолвила:
— Я не колдунья, но и без того знаю: что бы ни говорили, Аннон не оставит мое сердце в одиночестве.
Джийан повернулась на бок, отвернувшись от девушки и заплакала по ребенку, которого она потеряла, по сыну, которого ей уже никогда не увидеть.
Риана инстинктивно попыталась Припрыгнуть, но ничего не вышло. Наверное, колдовство древней флейты каким-то образом перекрывало силовые ручьи: Риана совсем не чувствовала их, хотя знала, что они должны быть рядом. Она мысленно листала “Величайший Источник”, отчаянно выискивая средство борьбы. В Священных Книгах хад-атта не упоминалась, и теперь, на новых вершинах боли, она, кажется, поняла почему. Флейта принадлежала Кэофу, Темному колдовству, о котором ей известно очень мало.
Бартта опускала хад-атту все ниже. Риана старалась молчать, однако боль была слишком велика, и она закричала. Бартта стояла перед ней, по ее лицу текли слезы.
— Пожалуйста, Риана, скажи правду, — взмолилась она. — Только так можно положить этому конец. Я уберу хад-атту, я снова буду любить тебя. Ты получишь все, что я могу дать, все, что пожелаешь. Обещаю.
Бартта подошла ближе.
— Признание — благо для души. Стоит только начать. Я покажу пример: сама начну каяться. Я скажу тебе то, о чем никто не знает. Это вызвало бы ужаснейшую панику, если бы стало всем известно. Миины нет, Риана, — прошептала она на ухо девушке. — Миина ушла из нашего мира в какое-то другое, далекое место, для которого у нас нет названия. Мы слишком часто разочаровывали Ее, и Она ушла. — Бартта дрожала от гнева и отчаяния. — Как Она могла?! Какое божество покидает Своих детей? Она не Богиня; Она — жестокое, бесчувственное чудовище. — Бартта выпрямилась с залитым слезами лицом. — Как править рамаханами, духовными вождями расы? Куда нам идти? Как держаться? Нам надо пережить оккупацию. Не важно, какой ценой; главное, мы выжили!
— Ты выжил на калллистоте, — сказал Курион, когда они шли по Променаду в Гавани. — Теперь мы покатаемся на корабле.
— Сейчас? Ночью? Курион нырнул под ограду.
— Скоро рассвет. Сейчас все рыбаки выходят в море. Набережная практически опустела. Там и тут, подобно оазисам в пустыне, виднелись огни ночных кабаков вроде “Кровавого прилива”. Молодежь курила лаагу на задворках, любовники разошлись по койкам. Пьяные саракконы спали.
Курион, стоявший по другую сторону парапета, повернулся к Кургану.
— Пришло время, Стогггул.
— Я не люблю море.
— Вы, в'орнны, глухи, немы и слепы. Почему мы любим океан, почему нас тянет туда, почему мы чувствует себя там как дома? Да потому, что в плавании нельзя совершить ошибки — ни единой. Ошибка, даже мелкая, вроде неправильной оценки ветра или течения, может привести к тому, что корабль перевернется и все, кто на борту, утонут. В океане некуда спрятаться от других или от себя. Мы вынуждены выходить лицом к лицу с самими собой. Понимаешь, Стогггул, такое противоборство гораздо труднее, чем сражаться с чужой расой, будучи маленьким винтиком армады. В городах, среди кишащих миллионов, очень легко потерять себя, скрыть свое истинное лицо в толпе. Потому мы любим неистовство морей и пустынь, которые открывают перед нами беспредельные возможности. Но ты не таков, Стогггул. В этом ты похож на своих сородичей.
Курган решился и поднырнул под парапет, присоединившись к сараккону, как раз когда тот шагнул в темноту. Донесся глухой стук — видимо, сараккон спрыгнул на палубу корабля. В этом ты похож на своих сородичей.
Колени подогнулись, когда подошвы сапог ударили в деревянную палубу. Его крепко встряхнуло. Палуба раскачивалась, задавая тревожащий ритм. Курган оступился, и крепкие руки Куриона поддержали его.
— К качке скоро привыкнешь, — сказал Курион, отдавая швартовы.
Корабль отошел от берега. Курган вцепился в борт мертвой хваткой. От ударов волн о корпус у него сжимались желудки. Юноша жадно смотрел на надежную каменную Набережную, отодвигающуюся все дальше с каждым ударом сердец.
Он обернулся, услышав громкий треск и хлопанье моноволокнистых парусов — гигантские треугольники разворачивались. Ветер наполнил их, и корабль помчался вперед, в море Крови.
Вставший у штурвала Курион хохотал. Сжав зубы, Курган с трудом добрался до сараккона, перебирая руками, как скалолаз, преодолевающий отвесную скалу.
— Курион, почему ты смеешься надо мной?
— По-моему, лучше смеяться над тобой, чем не замечать тебя, а, ничтожество?
Курион хлопнул Кургана по спине; по всему телу разлетелись осколки боли.
— Ты смеешься надо мной, потому что знаешь больше меня.
— Ты когда-нибудь уезжал далеко из Аксис Тэра? Я побывал во многих местах Кундалы и завел много друзей.
— Из Сопротивления?
— Что? Какой мне прок от кундалианского Сопротивления?
— Мне кажется, они хорошо заплатили бы за некоторые товары для черного рынка.
— Теперь ты ставишь под сомнение мое доброе имя. Я не занимаюсь товарами для черного рынка. — Курион хитро улыбнулся. — Даже будь я таким злодеем, я бы прекрасно управился без Сопротивления. В любом случае их дела плохи — благодаря усердию твоих сородичей. Нет, мои клиенты сидят дома и платят за заказы. Они не погибают от ударного меча.
— А друуги?
Курион склонил голову набок.
— Ты выведываешь у нас информацию, Стогггул?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68