Особенно есть и пить все сладкое Ц шоколад, лимонад.
Мой дед никогда не давал сладкого моему отцу Ц разве что фрукты. Сладкое
вредно для желудка. Но важнее всего было то, что сладости, особенно шокола
д, считались неподходящей пищей для мальчиков. От сладостей мальчики ста
новятся слабохарактерными, как девчонки. Возможно, в этом есть доля исти
ны Ц правда известна только ученым. Кроме того, отец заботился о моих зуб
ах, он хотел, чтобы у меня были такие же зубы, как у него, Ц безукоризненные
. В школе и на улице я лакомился сладостями других мальчишек, но дома не бы
ло ничего.
Так вот, в тот день Алиса, самая младшая сестренка, подошла ко мне в саду и с
казала: «Роберт, Роберт, идем быстрей на кухню! Там есть угощение для тебя.
Ева и Мария приготовили тебе угощение!» Сначала я отказался идти, решив, ч
то это какой-то розыгрыш. Но Алиса все твердила: «Идем быстрей, Роберт», Ц
поэтому в конце концов я пошел, а там, на кухне, были Ева, Мария и Лиза, еще од
на моя сестра. А на столе Ц две большие бутылки лимонада, торт с кремом, дв
е плитки шоколада для выпечки и большая коробка зефира. Мария сказала: «Э
то все тебе». Я сразу заподозрил неладное и спросил: «С чего это?» Ева сказ
ала: «Мы хотим, чтобы в будущем ты лучше к нам относился. Когда ты все это съ
ешь, ты запомнишь, как мы были к тебе внимательны». Это казалось разумным,
да и еда с виду была очень вкусной, поэтому я сел и потянулся за лимонадом.
Но Мария накрыла мою руку ладонью. «Сначала, Ц сказала она, Ц ты должен в
ыпить одно лекарство». Ц «Зачем?» Ц «Тебе же известно, что сладкое вредн
о для твоего желудка. Если заболеешь, папа узнает, что ты тут делал, и мы все
попадем в беду. А выпьешь лекарство Ц и все будет в порядке». Тогда я откр
ыл рот, и Мария влила мне туда четыре полные столовые ложки какого-то масл
а. Оно было противным на вкус, но это не имело значения, потом что я тотчас ж
е принялся уплетать шоколад, торт с кремом и пить лимонад. Сестры стояли в
округ стола и наблюдали за мной. «Вкусно?» Ц спрашивали они, но я ел так то
ропливо, что насилу мог говорить. Я считал, что они проявляют ко мне такую
доброту, поскольку знают: когда-нибудь я получу в наследство дом своего д
еда. После того, как я допил первую бутылку лимонада, Ева взяла со стола вт
орую и сказала: «Не думаю, что он сможет выпить и эту. Я ее уберу». И Мария со
гласилась: «Да, убери. Две бутылки лимонада способен выпить только взрос
лый мужчина». Я выхватил у Евы бутылку и сказал: «Нет, я смогу ее выпить!» А д
евочки в один голос возразили: «Роберт, это же невозможно!» Тогда я ее, кон
ечно, выпил, а также съел три плитки шоколада, зефир и весь торт с кремом, и м
ои четыре сестры ритмично захлопали в ладоши: «Браво, Роберт!»
Я попытался встать. Кухня закружилась вокруг меня, и мне очень захотелос
ь в уборную. Но тут Ева с Марией вдруг сбили меня с ног и прижали к полу. Я сл
ишком ослаб, чтобы драться, к тому же сестры были гораздо взрослее. У них б
ыл приготовлен длинный кусок веревки, и они связали мне руки за спиной. Ал
иса и Лиза все время подпрыгивали и напевали: «Браво, Роберт!» Потом Ева с
Марией с трудом подняли меня на ноги, вытолкнули из кухни, провели, подтал
кивая, по коридору, через большую прихожую и затолкнули в отцовский каби
нет. Они вынули ключ из замка, с внутренней стороны захлопнули и заперли д
верь. «Пока, Роберт!» Ц крикнули они в замочную скважину. Ц Теперь ты бол
ьшой папа, хозяин кабинета!»
Я стоял посреди этой огромной комнаты, под самой люстрой, и сначала не мог
взять в толк, почему я здесь оказался, но потом все понял. Тогда я попыталс
я освободиться от веревки, но узлы были завязаны слишком крепко. Я закрич
ал, стал стучать ногами в дверь и биться об нее головой, но в доме было тихо.
Потом принялся носиться по всей комнате в поисках укромного уголка, но в
сюду были дорогие ковры. Больше терпеть я не мог. Из меня хлынул лимонад,
а немного погодя и шоколад с тортом, в жидком виде. На мне были ко
роткие штанишки, как у английского школьника. И вместо того чтобы остано
виться и испортить только один ковер, я продолжал с воплями и плачем бега
ть повсюду так, словно за мной уже гнался отец.
Повернулся ключ в замке, дверь распахнулась, и в комнату вбежали Ева с Мар
ией. «Фу! Ц закричали они. Ц Быстрей, быстрей! Папа идет!» Они развязали м
еня, снова вставили ключ в замок с внутренней стороны двери и убежали, сме
ясь, словно обезумевшие женщины. Я услышал, как на подъездной аллее остан
авливается отцовская машина.
Сперва я был не в силах пошевелиться. Потом сунул руку в карман, достал нос
овой платок, подошел к стене Ц да, все это было на стенах, даже на столе Ц и
осторожно, вот так, попытался очистить старинный персидский ковер. И тут
я обратил внимание на свои ноги Ц они были почти черные. Платок оказался
бесполезным, слишком маленьким. Я подбежал к столу и взял несколько лист
ов бумаги. И вот какую картину застал отец: я чищу коленки документами гос
ударственной важности, а пол у меня за спиной напоминает двор какой-нибу
дь фермы. Я сделал два шага по направлению к нему, упал на колени, и меня выр
вало почти на его туфли. Рвало меня очень долго. Когда меня перестало тошн
ить, отец все так же стоял в дверях. Он по-прежнему держал в руке свой «дипл
омат», и лицо его ничего не выражало. Взглянув вниз, туда, куда меня вырвал
о, он сказал: «Роберт, ты что, ел шоколад?!» А я ответил: «Да, папа, но…» И этого
ему было достаточно. Позже в спальню ко мне зашла мама, а утром пришел псих
иатр и сказал, что все дело в какой-то травме. Но отцу было достаточно того,
что я ел шоколад. Три дня он порол меня каждый вечер и много месяцев не гов
орил со мной ласково. Много-много лет мне не разрешалось входить в кабине
т Ц до тех пор, пока я не привел туда будущую жену. И по сей день я вообще не
ем шоколада, а сестер так и не простил.
Все то время, что я был наказан, со мной не общался никто, кроме мамы. Она поз
аботилась о том, чтобы отец порол меня не очень сильно и только три дня. Эт
о была высокая и очень красивая женщина. Она почти всегда носила белую од
ежду: белые блузки, белые шарфы, а на дипломатические приемы Ц белые плат
ья. Чаще всего она вспоминается мне в белом. По-английски она говорила оче
нь медленно, но все хвалили ее за безупречный, изысканный слог.
В детстве мне часто снились страшные сны, очень страшные. К тому же я страд
ал лунатизмом, да и сейчас иногда хожу во сне. Из-за этих своих снов я неред
ко просыпался среди ночи и сразу принимался громко звать ее Ц «мамулю»,
как говорят английские мальчики. Казалось, она лежит, не смыкая глаз, и жде
т, ибо из другого конца коридора, где находилась родительская спальня, до
меня тотчас доносились скрип кровати, щелчок выключателя, похрустывани
е косточек в ее ногах. И всякий раз, когда она приходила ко мне в спальню и с
прашивала: «Что случилось, Роберт?» Ц я отвечал: «Хочу пить». Я никогда не
говорил: «Мне приснился страшный сон» или «Я испугался». Всякий раз Ц то
лько пить. Мама приносила из ванной стакан воды и смотрела, как я пью. Пото
м она целовала меня в лоб, вот сюда, и я сразу засыпал. Порой это происходил
о каждую ночь в течение многих месяцев, но мама никогда не оставляла воду
возле моей кровати. Она знала, что, если я зову ее среди ночи, мне нужен како
й-то предлог. Но оправдываться было ни к чему. Мы были очень близки. Даже по
сле женитьбы и до самой смерти мамы я каждую неделю относил ей стирать св
ои рубашки.
Пока мне не исполнилось десять лет, каждый раз, когда отец бывал в отъезде
, я спал в маминой постели. Потом это внезапно прекратилось. Однажды днем б
ыла приглашена на чашку чая супруга канадского посла. Приготовления к ви
зиту начались с утра. Мама убедилась в том, что мы с сестрами умеем правиль
но держать чашку с блюдцем. Мне было поручено ходить по комнате с тарелко
й пирожных и маленьких бутербродиков. Меня отправили в парикмахерскую и
заставили надеть красный галстук-бабочку, который я ненавидел больше вс
его на свете. У жены посла были голубые волосы Ц таких я раньше никогда не
видел, Ц и она привела с собой двенадцатилетнюю дочь, Каролину. Как я узн
ал впоследствии, отец сказал, что наши семьи должны подружиться из сообр
ажений дипломатии и коммерции. Мы сидели очень тихо и слушали двух матер
ей, а когда канадская леди задавала нам вопросы, выпрямлялись и вежливо о
твечали. Нынешних детей таким вещам не учат. Потом мама увела жену посла, ч
тобы показать ей дом и сад, и дети остались одни. Все мои четыре сестры, в на
рядных платьях, сидели рядышком на большом канапе, так тесно, что казалис
ь одной-единственной девчонкой, одним спутанным клубком лент, кружев и в
ьющихся волос. Когда сестры собирались вместе, они были ужасны. Каролина
сидела на одном деревянном стуле, я Ц на другом. Несколько минут никто не
произносил ни слова.
У Каролины были голубые глаза и маленькое личико, похожее на обезьянью м
ордочку. Нос был покрыт веснушками, а волосы она в тот день заплела сзади в
одну длинную косу. Никто не разговаривал, но с канапе доносилось шушукан
ье и негромкий смех, и я уголком глаза видел, как они там то и дело слегка по
дталкивают друг дружку локтем. Над головами у нас слышались шаги нашей м
амы и матери Каролины, ходивших из комнаты в комнату. Вдруг Ева спросила: «
Мисс Каролина, вы спите со своей мамой?» И Каролина сказала: «Нет, а вы?» А Ев
а: «Нет, но Роберт спит».
Я густо-густо покраснел и был уже готов выбежать из комнаты, но тут Кароли
на повернулась ко мне и с улыбкой сказала: «По-моему, это очень даже мило»,
Ц и в ту самую минуту я в нее влюбился, а в маминой постели больше никогда
не спал. Шесть лет спустя я снова встретил Каролину, а еще через два года м
ы поженились.
Бар уже начинал пустеть. Зажегся верхний свет, и уборщик подметал пол. Под
конец рассказа Колин задремал и навалился на стол, положив голову на рук
у. Роберт взял со столика пустые винные бутылки и отнес их к стойке, где, по-
видимому, дал какие-то указания. Подошел второй уборщик, чтобы высыпать в
ведро окурки из пепельницы и вытереть стол.
Когда Роберт вернулся, Мэри сказала:
Ц Вы почти ничего не рассказали о своей жене.
Он вложил ей в руку коробок спичек, на котором были напечатаны название и
адрес бара.
Ц Я здесь почти каждый вечер.
Он сомкнул ее пальцы вокруг коробка и сжал. Проходя мимо стула, на котором
сидел Колин, Роберт протянул руку и взъерошил ему волосы. Мэри посмотрел
а, как он уходит, посидела несколько минут, зевая, потом растолкала Калина
и молча показала в сторону лестницы. Они ушли последними.
4
Один конец улицы скрывался в кромешной темноте; в другом направлении в р
ассеянном голубовато-сером свете виднелся ряд невысоких зданий Ц похо
жие на глыбы, высеченные из гранита, удаляясь, они делались все ниже и проп
адали во тьме, там, где улица резко поворачивала в сторону. Далеко в вышине
, краснея, рыхлое облако своим слабеющим перстом указывало за линию пово
рота. Свежий соленый ветер катал по ступеньке, где сидел Колин и Мэри, целл
офановую обертку. Из-за плотно закрытого ставнями окна прямо над ними до
носился приглушенный храп и резкий скрип кроватных пружин. Мэри приникл
а головой к плечу Колина, а он прислонился затылком к стене между двумя во
досточными трубами. По улице, с той стороны, где было посветлее, к ним, гулк
о стуча когтями по истертому булыжнику, быстро приближалась собака. Дойд
я до них, она не остановилась и даже не взглянула в их сторону, и когда соба
ка уже растворилась в темноте, они еще слышали звук ее причудливой трусц
ы.
Ц Надо было карты взять, Ц сказал Колин. Мэри теснее прижалась к нему.
Ц Вряд ли это имеет значение, Ц прошептала она. Ц Мы же приехали отдыха
ть.
Час спустя их разбудили голоса и смех. Где-то раздавался высокий, однотон
ный звон колокольчика. Утренний свет уже сделался ровным, а ветерок Ц те
плым и влажным, как дыхание зверя. Мимо Колина и Мэри толпой хлынули мален
ькие дети в ярко-синих блузах с черными воротничками и манжетами. У каждо
го была за спиной аккуратно перевязанная пачка книг. Колин встал и, держа
сь обеими руками за голову, пошатываясь, вышел на середину узкой улочки, и
толпа детей начала обтекать его. Одна девочка бросила ему в живот теннис
ный мячик и ловко поймала его на отскоке. Ребятня отметила этот успех рад
остным визгом. Потом звон колокольчика затих, а оставшиеся дети замолчал
и и умолкли, посерьезнев, бросились бежать со всех ног. Улица внезапно опу
стела, Мэри низко нагнулась и энергично зачесала обеими руками ногу. Кол
ин, слегка покачиваясь, стоял посреди улицы и смотрел в сторону невысоки
х домов.
Ц Меня какая-то дрянь искусала! Ц крикнула ему Мэри.
Колин подошел, встал у нее за спиной и посмотрел, как она чешет ногу. Неско
лько маленьких красных пятнышек увеличивались до размера монеты и быст
ро окрашивались в малиновый цвет.
Ц Лучше не расчесывать, Ц сказал Колин.
Он взял ее за руку и потащил на середину улицы. Слышно было, как далеко поз
ади дети голосами, искаженными акустикой помещения явно внушительных р
азмеров, монотонно повторяют то ли религиозный догмат, то ли арифметичес
кую таблицу.
Мэри подпрыгивала на одной ноге.
Ц О господи! Ц вскричала она, сама посмеиваясь над своими мучениями. Ц
Я умру, если не буду расчесывать эти укусы. Да и пить так хочется!
С похмелья у Колина появились сдержанно-грубоватые, властные манеры, со
вершенно для него не характерные. Встав за спиной у Мэри и прижав ей руки к
бокам, он показал в конец улицы.
Ц Если спустимся туда, Ц сказал он ей на ушко, Ц кажется, попадем к морю.
Там наверняка открыто какое-нибудь кафе.
Мэри не сопротивлялась, когда Колин подтолкнул ее вперед.
Ц Ты не побрился.
Ц Не забывай, Ц сказал Колин, когда они, прибавляя шагу, стали спускатьс
я под гору, Ц мы приехали отдыхать.
Море раскинулось сразу за поворотом улицы. Прибрежный участок земли, узк
ий и пустынный, с обеих сторон упирался в сплошной ряд поврежденных буря
ми домов. Из спокойной желтоватой воды беспорядочно, под разными углами,
торчали высокие столбы, но ни катера, ни лодок не было пришвартовано к ним
. Справа от Колина и Мэри изъеденная ржавчиной жестяная стрелка указывал
а дорогу Ц по набережной Ц к больнице. По той же улице, что и они, на берег
вышел маленький мальчик, сопровождаемый с обеих сторон двумя женщинами
с набитыми до отказа хозяйственными сумками. Все трое остановились возл
е указателя, и женщины, нагнувшись, принялись рыться в сумках с таким видо
м, словно искали нечто забытое. Когда они пошли дальше, малыш пискляво зан
ыл, но его быстро уняли.
Колин с Мэри сели у края причала на деревянные ящики, провонявшие дохлой
рыбой. Приятно было смотреть в морскую даль, оставив позади узкие улочки
и переулки города. В поле зрения господствовал расположенный в полумиле
от берега невысокий остров, обнесенный стеной и целиком отведенный под к
ладбище. На одной его оконечности находились часовня и маленькая каменн
ая пристань. Перспективу нарушал голубоватый утренний туман, и издали по
блескивающие склепы и надгробия казались сооружениями тесно застроенн
ого города будущего. Солнце за низкой пеленой смога превратилось в диск
грязно-серебряного цвета, маленький и резко очерченный.
Мэри снова прислонилась к плечу Колина.
Ц Сегодня тебе придется заботиться обо мне, Ц проговорила она, зевая.
Он погладил ее по затылку:
Ц Значит, вчера ты обо мне заботилась? Она кивнула и закрыла глаза. Потре
бность в заботе вошла у них в привычку, и они считали своим долгом поочере
дно присматривать друг за другом. Колин принялся убаюкивать Мэри в своих
объятиях и несколько раз рассеянно поцеловал ее в ухо. Показавшийся из-з
а кладбищенского острова речной трамвай уже причаливал к каменной прис
тани. Даже с такого расстояния можно было разглядеть цветы в руках у крош
ечных фигурок в черном, спускавшихся по траву. Вдали, над водой, послышалс
я тонкий пронзительный крик Ц то ли чайки, то ли ребенка, Ц и судно медле
нно отошло от острова.
Оно направлялось к больничному причалу, расположенному за изгибом бере
говой линии и недоступному взору с того места, где они сидели. Сама больни
ца, однако, возвышалась над соседними зданиями Ц цитадель, выкрашенная
уже наполовину облупившейся горчично-желтой матовой краской, с крутыми
черепичными крышами бледно-красного цвета, подпирающими беспорядочно
е, неустойчивое нагромождение телевизионных антенн. В некоторых палата
х были высокие зарешеченные окна, выходившие на балконы величиной с небо
льшие корабли, где стояли и сидели, вглядываясь в морскую даль, то ли пацие
нты, то ли сестры, одетые во все белое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Мой дед никогда не давал сладкого моему отцу Ц разве что фрукты. Сладкое
вредно для желудка. Но важнее всего было то, что сладости, особенно шокола
д, считались неподходящей пищей для мальчиков. От сладостей мальчики ста
новятся слабохарактерными, как девчонки. Возможно, в этом есть доля исти
ны Ц правда известна только ученым. Кроме того, отец заботился о моих зуб
ах, он хотел, чтобы у меня были такие же зубы, как у него, Ц безукоризненные
. В школе и на улице я лакомился сладостями других мальчишек, но дома не бы
ло ничего.
Так вот, в тот день Алиса, самая младшая сестренка, подошла ко мне в саду и с
казала: «Роберт, Роберт, идем быстрей на кухню! Там есть угощение для тебя.
Ева и Мария приготовили тебе угощение!» Сначала я отказался идти, решив, ч
то это какой-то розыгрыш. Но Алиса все твердила: «Идем быстрей, Роберт», Ц
поэтому в конце концов я пошел, а там, на кухне, были Ева, Мария и Лиза, еще од
на моя сестра. А на столе Ц две большие бутылки лимонада, торт с кремом, дв
е плитки шоколада для выпечки и большая коробка зефира. Мария сказала: «Э
то все тебе». Я сразу заподозрил неладное и спросил: «С чего это?» Ева сказ
ала: «Мы хотим, чтобы в будущем ты лучше к нам относился. Когда ты все это съ
ешь, ты запомнишь, как мы были к тебе внимательны». Это казалось разумным,
да и еда с виду была очень вкусной, поэтому я сел и потянулся за лимонадом.
Но Мария накрыла мою руку ладонью. «Сначала, Ц сказала она, Ц ты должен в
ыпить одно лекарство». Ц «Зачем?» Ц «Тебе же известно, что сладкое вредн
о для твоего желудка. Если заболеешь, папа узнает, что ты тут делал, и мы все
попадем в беду. А выпьешь лекарство Ц и все будет в порядке». Тогда я откр
ыл рот, и Мария влила мне туда четыре полные столовые ложки какого-то масл
а. Оно было противным на вкус, но это не имело значения, потом что я тотчас ж
е принялся уплетать шоколад, торт с кремом и пить лимонад. Сестры стояли в
округ стола и наблюдали за мной. «Вкусно?» Ц спрашивали они, но я ел так то
ропливо, что насилу мог говорить. Я считал, что они проявляют ко мне такую
доброту, поскольку знают: когда-нибудь я получу в наследство дом своего д
еда. После того, как я допил первую бутылку лимонада, Ева взяла со стола вт
орую и сказала: «Не думаю, что он сможет выпить и эту. Я ее уберу». И Мария со
гласилась: «Да, убери. Две бутылки лимонада способен выпить только взрос
лый мужчина». Я выхватил у Евы бутылку и сказал: «Нет, я смогу ее выпить!» А д
евочки в один голос возразили: «Роберт, это же невозможно!» Тогда я ее, кон
ечно, выпил, а также съел три плитки шоколада, зефир и весь торт с кремом, и м
ои четыре сестры ритмично захлопали в ладоши: «Браво, Роберт!»
Я попытался встать. Кухня закружилась вокруг меня, и мне очень захотелос
ь в уборную. Но тут Ева с Марией вдруг сбили меня с ног и прижали к полу. Я сл
ишком ослаб, чтобы драться, к тому же сестры были гораздо взрослее. У них б
ыл приготовлен длинный кусок веревки, и они связали мне руки за спиной. Ал
иса и Лиза все время подпрыгивали и напевали: «Браво, Роберт!» Потом Ева с
Марией с трудом подняли меня на ноги, вытолкнули из кухни, провели, подтал
кивая, по коридору, через большую прихожую и затолкнули в отцовский каби
нет. Они вынули ключ из замка, с внутренней стороны захлопнули и заперли д
верь. «Пока, Роберт!» Ц крикнули они в замочную скважину. Ц Теперь ты бол
ьшой папа, хозяин кабинета!»
Я стоял посреди этой огромной комнаты, под самой люстрой, и сначала не мог
взять в толк, почему я здесь оказался, но потом все понял. Тогда я попыталс
я освободиться от веревки, но узлы были завязаны слишком крепко. Я закрич
ал, стал стучать ногами в дверь и биться об нее головой, но в доме было тихо.
Потом принялся носиться по всей комнате в поисках укромного уголка, но в
сюду были дорогие ковры. Больше терпеть я не мог. Из меня хлынул лимонад,
а немного погодя и шоколад с тортом, в жидком виде. На мне были ко
роткие штанишки, как у английского школьника. И вместо того чтобы остано
виться и испортить только один ковер, я продолжал с воплями и плачем бега
ть повсюду так, словно за мной уже гнался отец.
Повернулся ключ в замке, дверь распахнулась, и в комнату вбежали Ева с Мар
ией. «Фу! Ц закричали они. Ц Быстрей, быстрей! Папа идет!» Они развязали м
еня, снова вставили ключ в замок с внутренней стороны двери и убежали, сме
ясь, словно обезумевшие женщины. Я услышал, как на подъездной аллее остан
авливается отцовская машина.
Сперва я был не в силах пошевелиться. Потом сунул руку в карман, достал нос
овой платок, подошел к стене Ц да, все это было на стенах, даже на столе Ц и
осторожно, вот так, попытался очистить старинный персидский ковер. И тут
я обратил внимание на свои ноги Ц они были почти черные. Платок оказался
бесполезным, слишком маленьким. Я подбежал к столу и взял несколько лист
ов бумаги. И вот какую картину застал отец: я чищу коленки документами гос
ударственной важности, а пол у меня за спиной напоминает двор какой-нибу
дь фермы. Я сделал два шага по направлению к нему, упал на колени, и меня выр
вало почти на его туфли. Рвало меня очень долго. Когда меня перестало тошн
ить, отец все так же стоял в дверях. Он по-прежнему держал в руке свой «дипл
омат», и лицо его ничего не выражало. Взглянув вниз, туда, куда меня вырвал
о, он сказал: «Роберт, ты что, ел шоколад?!» А я ответил: «Да, папа, но…» И этого
ему было достаточно. Позже в спальню ко мне зашла мама, а утром пришел псих
иатр и сказал, что все дело в какой-то травме. Но отцу было достаточно того,
что я ел шоколад. Три дня он порол меня каждый вечер и много месяцев не гов
орил со мной ласково. Много-много лет мне не разрешалось входить в кабине
т Ц до тех пор, пока я не привел туда будущую жену. И по сей день я вообще не
ем шоколада, а сестер так и не простил.
Все то время, что я был наказан, со мной не общался никто, кроме мамы. Она поз
аботилась о том, чтобы отец порол меня не очень сильно и только три дня. Эт
о была высокая и очень красивая женщина. Она почти всегда носила белую од
ежду: белые блузки, белые шарфы, а на дипломатические приемы Ц белые плат
ья. Чаще всего она вспоминается мне в белом. По-английски она говорила оче
нь медленно, но все хвалили ее за безупречный, изысканный слог.
В детстве мне часто снились страшные сны, очень страшные. К тому же я страд
ал лунатизмом, да и сейчас иногда хожу во сне. Из-за этих своих снов я неред
ко просыпался среди ночи и сразу принимался громко звать ее Ц «мамулю»,
как говорят английские мальчики. Казалось, она лежит, не смыкая глаз, и жде
т, ибо из другого конца коридора, где находилась родительская спальня, до
меня тотчас доносились скрип кровати, щелчок выключателя, похрустывани
е косточек в ее ногах. И всякий раз, когда она приходила ко мне в спальню и с
прашивала: «Что случилось, Роберт?» Ц я отвечал: «Хочу пить». Я никогда не
говорил: «Мне приснился страшный сон» или «Я испугался». Всякий раз Ц то
лько пить. Мама приносила из ванной стакан воды и смотрела, как я пью. Пото
м она целовала меня в лоб, вот сюда, и я сразу засыпал. Порой это происходил
о каждую ночь в течение многих месяцев, но мама никогда не оставляла воду
возле моей кровати. Она знала, что, если я зову ее среди ночи, мне нужен како
й-то предлог. Но оправдываться было ни к чему. Мы были очень близки. Даже по
сле женитьбы и до самой смерти мамы я каждую неделю относил ей стирать св
ои рубашки.
Пока мне не исполнилось десять лет, каждый раз, когда отец бывал в отъезде
, я спал в маминой постели. Потом это внезапно прекратилось. Однажды днем б
ыла приглашена на чашку чая супруга канадского посла. Приготовления к ви
зиту начались с утра. Мама убедилась в том, что мы с сестрами умеем правиль
но держать чашку с блюдцем. Мне было поручено ходить по комнате с тарелко
й пирожных и маленьких бутербродиков. Меня отправили в парикмахерскую и
заставили надеть красный галстук-бабочку, который я ненавидел больше вс
его на свете. У жены посла были голубые волосы Ц таких я раньше никогда не
видел, Ц и она привела с собой двенадцатилетнюю дочь, Каролину. Как я узн
ал впоследствии, отец сказал, что наши семьи должны подружиться из сообр
ажений дипломатии и коммерции. Мы сидели очень тихо и слушали двух матер
ей, а когда канадская леди задавала нам вопросы, выпрямлялись и вежливо о
твечали. Нынешних детей таким вещам не учат. Потом мама увела жену посла, ч
тобы показать ей дом и сад, и дети остались одни. Все мои четыре сестры, в на
рядных платьях, сидели рядышком на большом канапе, так тесно, что казалис
ь одной-единственной девчонкой, одним спутанным клубком лент, кружев и в
ьющихся волос. Когда сестры собирались вместе, они были ужасны. Каролина
сидела на одном деревянном стуле, я Ц на другом. Несколько минут никто не
произносил ни слова.
У Каролины были голубые глаза и маленькое личико, похожее на обезьянью м
ордочку. Нос был покрыт веснушками, а волосы она в тот день заплела сзади в
одну длинную косу. Никто не разговаривал, но с канапе доносилось шушукан
ье и негромкий смех, и я уголком глаза видел, как они там то и дело слегка по
дталкивают друг дружку локтем. Над головами у нас слышались шаги нашей м
амы и матери Каролины, ходивших из комнаты в комнату. Вдруг Ева спросила: «
Мисс Каролина, вы спите со своей мамой?» И Каролина сказала: «Нет, а вы?» А Ев
а: «Нет, но Роберт спит».
Я густо-густо покраснел и был уже готов выбежать из комнаты, но тут Кароли
на повернулась ко мне и с улыбкой сказала: «По-моему, это очень даже мило»,
Ц и в ту самую минуту я в нее влюбился, а в маминой постели больше никогда
не спал. Шесть лет спустя я снова встретил Каролину, а еще через два года м
ы поженились.
Бар уже начинал пустеть. Зажегся верхний свет, и уборщик подметал пол. Под
конец рассказа Колин задремал и навалился на стол, положив голову на рук
у. Роберт взял со столика пустые винные бутылки и отнес их к стойке, где, по-
видимому, дал какие-то указания. Подошел второй уборщик, чтобы высыпать в
ведро окурки из пепельницы и вытереть стол.
Когда Роберт вернулся, Мэри сказала:
Ц Вы почти ничего не рассказали о своей жене.
Он вложил ей в руку коробок спичек, на котором были напечатаны название и
адрес бара.
Ц Я здесь почти каждый вечер.
Он сомкнул ее пальцы вокруг коробка и сжал. Проходя мимо стула, на котором
сидел Колин, Роберт протянул руку и взъерошил ему волосы. Мэри посмотрел
а, как он уходит, посидела несколько минут, зевая, потом растолкала Калина
и молча показала в сторону лестницы. Они ушли последними.
4
Один конец улицы скрывался в кромешной темноте; в другом направлении в р
ассеянном голубовато-сером свете виднелся ряд невысоких зданий Ц похо
жие на глыбы, высеченные из гранита, удаляясь, они делались все ниже и проп
адали во тьме, там, где улица резко поворачивала в сторону. Далеко в вышине
, краснея, рыхлое облако своим слабеющим перстом указывало за линию пово
рота. Свежий соленый ветер катал по ступеньке, где сидел Колин и Мэри, целл
офановую обертку. Из-за плотно закрытого ставнями окна прямо над ними до
носился приглушенный храп и резкий скрип кроватных пружин. Мэри приникл
а головой к плечу Колина, а он прислонился затылком к стене между двумя во
досточными трубами. По улице, с той стороны, где было посветлее, к ним, гулк
о стуча когтями по истертому булыжнику, быстро приближалась собака. Дойд
я до них, она не остановилась и даже не взглянула в их сторону, и когда соба
ка уже растворилась в темноте, они еще слышали звук ее причудливой трусц
ы.
Ц Надо было карты взять, Ц сказал Колин. Мэри теснее прижалась к нему.
Ц Вряд ли это имеет значение, Ц прошептала она. Ц Мы же приехали отдыха
ть.
Час спустя их разбудили голоса и смех. Где-то раздавался высокий, однотон
ный звон колокольчика. Утренний свет уже сделался ровным, а ветерок Ц те
плым и влажным, как дыхание зверя. Мимо Колина и Мэри толпой хлынули мален
ькие дети в ярко-синих блузах с черными воротничками и манжетами. У каждо
го была за спиной аккуратно перевязанная пачка книг. Колин встал и, держа
сь обеими руками за голову, пошатываясь, вышел на середину узкой улочки, и
толпа детей начала обтекать его. Одна девочка бросила ему в живот теннис
ный мячик и ловко поймала его на отскоке. Ребятня отметила этот успех рад
остным визгом. Потом звон колокольчика затих, а оставшиеся дети замолчал
и и умолкли, посерьезнев, бросились бежать со всех ног. Улица внезапно опу
стела, Мэри низко нагнулась и энергично зачесала обеими руками ногу. Кол
ин, слегка покачиваясь, стоял посреди улицы и смотрел в сторону невысоки
х домов.
Ц Меня какая-то дрянь искусала! Ц крикнула ему Мэри.
Колин подошел, встал у нее за спиной и посмотрел, как она чешет ногу. Неско
лько маленьких красных пятнышек увеличивались до размера монеты и быст
ро окрашивались в малиновый цвет.
Ц Лучше не расчесывать, Ц сказал Колин.
Он взял ее за руку и потащил на середину улицы. Слышно было, как далеко поз
ади дети голосами, искаженными акустикой помещения явно внушительных р
азмеров, монотонно повторяют то ли религиозный догмат, то ли арифметичес
кую таблицу.
Мэри подпрыгивала на одной ноге.
Ц О господи! Ц вскричала она, сама посмеиваясь над своими мучениями. Ц
Я умру, если не буду расчесывать эти укусы. Да и пить так хочется!
С похмелья у Колина появились сдержанно-грубоватые, властные манеры, со
вершенно для него не характерные. Встав за спиной у Мэри и прижав ей руки к
бокам, он показал в конец улицы.
Ц Если спустимся туда, Ц сказал он ей на ушко, Ц кажется, попадем к морю.
Там наверняка открыто какое-нибудь кафе.
Мэри не сопротивлялась, когда Колин подтолкнул ее вперед.
Ц Ты не побрился.
Ц Не забывай, Ц сказал Колин, когда они, прибавляя шагу, стали спускатьс
я под гору, Ц мы приехали отдыхать.
Море раскинулось сразу за поворотом улицы. Прибрежный участок земли, узк
ий и пустынный, с обеих сторон упирался в сплошной ряд поврежденных буря
ми домов. Из спокойной желтоватой воды беспорядочно, под разными углами,
торчали высокие столбы, но ни катера, ни лодок не было пришвартовано к ним
. Справа от Колина и Мэри изъеденная ржавчиной жестяная стрелка указывал
а дорогу Ц по набережной Ц к больнице. По той же улице, что и они, на берег
вышел маленький мальчик, сопровождаемый с обеих сторон двумя женщинами
с набитыми до отказа хозяйственными сумками. Все трое остановились возл
е указателя, и женщины, нагнувшись, принялись рыться в сумках с таким видо
м, словно искали нечто забытое. Когда они пошли дальше, малыш пискляво зан
ыл, но его быстро уняли.
Колин с Мэри сели у края причала на деревянные ящики, провонявшие дохлой
рыбой. Приятно было смотреть в морскую даль, оставив позади узкие улочки
и переулки города. В поле зрения господствовал расположенный в полумиле
от берега невысокий остров, обнесенный стеной и целиком отведенный под к
ладбище. На одной его оконечности находились часовня и маленькая каменн
ая пристань. Перспективу нарушал голубоватый утренний туман, и издали по
блескивающие склепы и надгробия казались сооружениями тесно застроенн
ого города будущего. Солнце за низкой пеленой смога превратилось в диск
грязно-серебряного цвета, маленький и резко очерченный.
Мэри снова прислонилась к плечу Колина.
Ц Сегодня тебе придется заботиться обо мне, Ц проговорила она, зевая.
Он погладил ее по затылку:
Ц Значит, вчера ты обо мне заботилась? Она кивнула и закрыла глаза. Потре
бность в заботе вошла у них в привычку, и они считали своим долгом поочере
дно присматривать друг за другом. Колин принялся убаюкивать Мэри в своих
объятиях и несколько раз рассеянно поцеловал ее в ухо. Показавшийся из-з
а кладбищенского острова речной трамвай уже причаливал к каменной прис
тани. Даже с такого расстояния можно было разглядеть цветы в руках у крош
ечных фигурок в черном, спускавшихся по траву. Вдали, над водой, послышалс
я тонкий пронзительный крик Ц то ли чайки, то ли ребенка, Ц и судно медле
нно отошло от острова.
Оно направлялось к больничному причалу, расположенному за изгибом бере
говой линии и недоступному взору с того места, где они сидели. Сама больни
ца, однако, возвышалась над соседними зданиями Ц цитадель, выкрашенная
уже наполовину облупившейся горчично-желтой матовой краской, с крутыми
черепичными крышами бледно-красного цвета, подпирающими беспорядочно
е, неустойчивое нагромождение телевизионных антенн. В некоторых палата
х были высокие зарешеченные окна, выходившие на балконы величиной с небо
льшие корабли, где стояли и сидели, вглядываясь в морскую даль, то ли пацие
нты, то ли сестры, одетые во все белое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14