Он намекнул мне "на долг сердца". И я поверил в этот обычный жалкий долг перед любовницей, который так часто определяет политику старомодных монархов. Теперь-то я понимаю: хитрый византиец уже тогда не верил в долгий мир и хотел иметь между нами укрепленный барьер в виде дружественной ему Пруссии.
Все долгие часы нашего свидания ждал решения своей участи жалкий прусский король. Царь попросил разрешить ему принять участие в нашей встрече, но я не стал это даже обсуждать. Я только сказал: "Подлая нация, жалкий король и глупая королева". Царь молча вздохнул. Я предложил ему попросту поделить Пруссию. Но царь продолжал уговаривать... нет, молить! не делать этого... Пруссия продолжила существовать, правда, я решил сильно сократить ее территорию. Я оставлял им всего четыре провинции: старую Пруссию, Померанию, Бранденбург и Силезию - и то, как было сказано: "из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому". Все остальные земли на западе и на востоке я отнимал у прусского короля - они должны были войти в новое королевство Вестфальское. Я отдавал его брату Жерому. А Великое герцогство Варшавское (восточные земли) решил передать моему союзнику, саксонскому королю. Плюс присоединение Пруссии к континентальной блокаде, плюс огромная контрибуция. Я решил заставить прусского короля дорого заплатить за поражение. Кроме того, во всех крепостях Пруссии оставались мои гарнизоны. Александр умолял меня вывести войска из прусских крепостей, чтобы "окончательно не унижать короля". Я обещал, но... "как только позволит обстановка".
На следующий день появился прусский король - холеный, с аккуратненькими бачками и усиками. Он был в бессильном ужасе от моих условий... На помощь была призвана красавица королева Луиза. Конечно же, она понимала: во многом по ее вине страна претерпела великие бедствия и супруг должен теперь потерять огромную территорию. И она решилась помочь ему - встретиться со мной... Я согласился.
Я сказал о ней: "Она божественно хороша. Так и тянет не только не лишать ее короны, но положить корону к ее ногам..." Ей передали, и она посмела поверить, что ей следует пустить в ход самое эффективное оружие - и она отстоит территории, за которые заплатили кровью мои солдаты. Она приехала в Тильзит шестого июля в полдень. И уединилась со мной в кабинете. Нежно глядя на меня своими лазоревыми глазами, она молила сократить территориальные потери и контрибуции... Сокровище моего вчерашнего врага Александра явно переходило к новому владельцу. Уже на прелестных губах блуждала томная улыбка, вселявшая большую надежду на мой скорый успех, когда вошел король. Не выдержал постыдного ожидания в приемной. Надо сказать, он вошел вовремя. Еще немного... и мне пришлось бы уступить Магдебург. И в первый раз изменить своим принципам... Она была очень хороша, и я уже был не против, чтобы на головах обоих монархов возникло некое украшение... Приход короля, к счастью, изменил ситуацию. Я холодно изложил ему прежние условия...
- Вы не захотели заслужить мою вечную благодарность, - печально сказала королева, прощаясь со мной.
- Я достоин сожаления, - ответил я, помогая ей сесть в экипаж.
Глаза ее зло сверкнули, хотя моя насмешка была заботливо скрыта. Что делать, ненавижу злых, распутных и властных женщин, которые вмешиваются в политику. Я люблю совсем иных.
В это время военный суд должен был приговорить к смерти немецкого князя Хартцфельда. Я назначил его управлять побежденным Берлином. И каково было мое негодование, когда я узнал, что человек, которому я так доверял, вел тайную переписку с прусским королем!.. Жена Харцфельда пришла ко мне молить за мужа. Я показал ей перехваченное письмо князя - неоспоримое доказательство его вины... Я спросил ее: "Это его почерк?" Она упала на колени и сказала, захлебываясь слезами: "Да, это его почерк, но пощадите его". И были в ней такая наивность, бесхитростность и доброта, такая искренняя любовь к мужу... что это спасло князя. Я бросил письмо в камин и сказал ей: "Теперь у меня нет доказательств вины вашего мужа, он в безопасности".
Ибо я всегда любил добрых, нежных и наивных женщин...
Тильзитский мир с Россией... В Париже бесконечный праздник, фейерверк приемов, дворцы Тюильри, Фонтенбло, Сен-Клу, Мальмезон до утра горели огнями, моя знать, поражая роскошью нарядов, толпилась в залах вместе с покорными европейскими владыками... Моих офицеров я осыпал золотом, которое так любят французы. Ланну я подарил миллион франков золотом, Бертье полмиллиона... и все они получили огромную ежегодную ренту... Я брал их кровь. Но я и щедро платил за нее.
Император взял лист бумаги.
- Вершина моего могущества... - Он быстро набросал на листе очертания Европы, перечисляя при этом некоторые свои титулы: - Император Франции... Величайшая империя... я упразднил границу у альпийских гор, и Франция продолжалась Французской Италией, состоявшей из пятнадцати департаментов, раскинувшейся от Турина и впоследствии до Рима... плюс Бельгия, западная Германия, Пьемонт, Саксония... - Его рука умело рисовала на бумаге контуры зависимых областей. - Протектор рейнского союза - этих бесконечных немецких княжеств, повелитель Голландии и Неаполитанского королевства, где королями сидели мои братья Людовик и Жозеф, всей средней и восточной Германии, которая вошла в Вестфальское королевство, где правил мой третий брат Жером... Хозяин ганзейских городов Гамбурга, Бремена, Любека, Данцига и Кенигсберга, - рука императора продолжала штриховать Европу, - и австрийских земель, отданных мною баварскому королю, и польских земель, отданных королю саксонскому... Адриатики, Ионических островов... Пруссия и Австрия, Испания, Португалия трепетали, Россия подчинилась... К восемьсот одиннадцатому я свяжу Париж стратегическими дорогами со всеми отдаленными уголками великой империи.
Он аккуратно провел на бумаге линии этих великих дорог. Кстати, качество этих дорог я испытал на себе. Эта тряска на рытвинах и ухабах...
Император усмехнулся.
- Но я объединил Европу не только дорогами, главное - Гражданским кодексом. В империи и в вассальных странах я ввел общие законы... Париж стал столицей Европы... Теперь во время бесконечных приемов я обожал дразнить зависимых от меня монархов, говоря: "Когда я был лейтенантом во втором артиллерийском полку в Валансе..." И начинал рассказывать какую-нибудь историю из жизни нашего полка. Чтобы они не забывали, что я законное дитя великой революции, молодость нового мира!..
Император задумчиво смотрел на рисунок. Вся Европа была заштрихована оставалась только Англия...
- Подписав в Тильзите мир с Россией, я, казалось, до конца блокировал ненавистный остров. Теперь Александру пришлось подписываться под всеми моими (они назывались "нашими") декларациями о том, что по нашему призыву "континент восстал против нашего общего врага". И что наша война с островитянами должна "уничтожить их промышленность и поставить под наш контроль моря, где они смеют нынче хозяйничать..." Мы объявили англичан "вне цивилизованного мира".
Очень скоро я добился падения фунта, но падал и рубль... Русская экономика громко стонала, отлученная от английской торговли. Шпионы доносили то, что я и сам отлично понимал: присоединение России к блокаде - это удавка на шее Александра. Ропот внутри страны будет расти... и русские аристократы долго этого не вытерпят. Так что я не обольщался насчет "вечного мира с Россией"... да, признаться, и не желал этого мира надолго. Ибо понимал великую перспективу, которая открывала мне неизбежная война с северным колоссом, этой вечной варварской угрозой Западу. Призрак будущего стоял между нами - со штыком в крови по дуло.
И, когда все славили меня после Тильзитского мира, я сказал Бурьену: "Неужели и вы такой же глупец? Неужели не понимаете, что истинным властителем я буду только в Константинополе? Занять Москву. А дальше - путь до Ганга. И в Индии французская шпага коснется английского горла. Представьте, что Москва взята, царь усмирен или убит своими же поданными, и мы посадили на трон своего человека... И тогда наша армия через Кавказ дойдет до Ганга и одним ударом с тыла разрушит всю пирамиду английского меркантилизма... И только тогда я истинный властелин, только тогда воцарится вечный мир..." (Меня тянуло на Восток, там живет до сих пор магия власти... Только на Востоке понимают, что такое повелитель.) Глупец Бурьен смотрел на меня с испугом. Я казался ему ненасытным безумцем...
Император остановился.
- Но вернемся в дни Тильзита... Я понимал ограниченность моих ресурсов. Я знал, что французские порты захиреют без английских судов да и все завоеванные и зависимые страны будут стонать в удавке континентальной блокады... Однако главная беда - Франция и Европа не смогут все время платить налог кровью - поставлять новых солдат. Вот что говорил мне здравый смысл! Но сколько раз я побеждал этот здравый смысл, этот пошлый опыт - ум глупцов! Да, я ощущал себя полубогом. Я столько раз был награждаем судьбой, что мои желания уже стали для меня единственной реальностью.
Мать сказала тогда Жерому: "Боюсь, он гонится слишком за многим и поэтому потеряет все". Моя набожная мать в это время прислала мне Библию с заложенными страницами. Я был слишком занят, чтобы читать то, что она там для меня отметила. Дела, суета... И еще меня раздражали ее страхи... Совсем недавно я нашел эту Библию и прочел то, что она для меня отметила: "Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь". И еще: "Погибели предшествует гордость, падению надменность".
Впрочем, если бы даже я прочел это тогда, то только улыбнулся. Тогда я уже был всеми мыслями в Испании и Португалии...
Он остановился.
- Все это вычеркнуть... После Тильзита сразу переходим к войне в Испании... Я узнал, что испанский Бурбон и португальский Браганса (династия, правящая в Португалии* ) тайно разрешают британцам торговать, и английские суда по ночам швартуются в здешних портах.
Талейран, как всегда, первым сказал то, о чем я начинал только подумывать: "Дело не сдвинется, пока на этих тронах не будет наших королей". И еще Талейран много рассказывал мне о золоте и сокровищах индейцев, хранящихся в испанской казне. И я приказал...
Маршал Жюно уже через полтора месяца взял Лиссабон. Королевская семья бежала, конечно же, на английском корабле. Трон Брагансов был мой... И наступил черед Испании. Тот же Талейран обстоятельно информировал меня о распрях в испанской королевской семье. Это была мрачная дворцовая драма в средневековом стиле. Сын восстал против отца. Отец (Карл IV*) жаловался на коварство сына (инфанта Фердинанда*) и хотел его арестовать. В центре интриги был всемогущий королевский фаворит Годой - он-то и был подлинным королем Испании... По предложению Талейрана я решил попросту прогнать испанских Бурбонов - отправить их вслед за Брагансами... Мои корпуса уже стояли в Испании, когда я позвал королевскую семью в Байонну улаживать их семейный конфликт. И, когда они съехались, я заставил престарелого Карла передать корону "своему другу Наполеону", как он именовал меня в письмах. После чего велел брату Жозефу стать испанским королем... Я обратился к испанскому народу с воззванием: "Ваше правительство одряхлело, и мне суждено возродить мощь и славу Испании. Я улучшу ваши законы, и если поможете мне, то без всяких потрясений изменю течение ваших печальных дел. Я хочу, чтобы ваши потомки имели право сказать обо мне: "Ему наше великое Отечество обязано своим возрождением". Я решил вернуть эту когда-то великую страну, дремавшую в средневековье, в наш век. Сажая на трон брата, я собирался отменить позор инквизиции, забрать часть земель у всесильных монастырей. Нужны были реформы, на которые, как я считал, есть достаточно денег в испанской казне. Здесь была моя первая ошибка - казна оказалась пуста, индейские сокровища давно промотаны. Вторая ошибка была пострашнее. И гранды, и испанские либералы меня поняли, но неожиданно поднялись крестьяне, будем откровенны - восстал народ.
Надо признать, я очень неловко провернул смену власти безнравственность предстала слишком глубокой, несправедливость слишком циничной. Бесцеремонность смены власти оскорбила народ. И он, надо сознаться, повел себя, как и положено людям чести.
Так началось это восстание темного фанатичного народа... да еще вдохновляемое изуверами-монахами. В считанные недели сформировалась стотысячная армия, возглавляемая плебеями. Их предводители именовались прозвищами, как у разбойников: Однорукий, Удалой и так далее.
Сначала я отнесся к испанскому сопротивлению несерьезно. Я не был осведомлен о духе этой нации, я привык биться с армиями, но не с народом. Я не понимал, что сражаюсь с испанской Вандеей, причем охватившей не одну область, как это было во Франции, а всю страну... И я был поражен, когда крестьяне и погонщики мулов, вооруженные кольями и пиками, с разбойниками во главе нанесли поражение моим лучшим генералам... Генерал Дюпон, храбрец, которого я так любил, был окружен и разбит в битве при Байлене. Его двадцатитысячное войско сложило оружие перед вооруженным сбродом, и Дюпон дал согласие, чтобы ранцы солдат были обысканы, как чемоданы каких-то воров. Ничтожество! Это было хуже всего, что можно представить. Он что-то лепетал о том, что решил избавить солдат от смерти. Лучше бы они погибли с оружием в руках! Их смерть была бы славна, и мы отомстили бы за нее. Но раны, нанесенные чести, неизлечимы! Узнав об этом, я мог только в ярости метаться по кабинету в Тюильри и бессмысленно твердить: "Верни мне честь, Дюпон!.."
В это же время я потерял Португалию. Там Веллингтон с шестнадцатью тысячами англичан разбил моего Жюно.
Между тем повстанцы взяли Мадрид... мой брат, их король, бежал от вооруженного сброда.
Так началась эта народная война. Все мои прежние войны были молниеносны и дешевы. Из каждой кампании я извлекал прибыль в виде контрибуций. В Испании я впервые завяз - эта страшная и, главное, нескончаемая война начала пожирать огромные деньги. И еще она создала печальные трудности: общественное мнение в Европе было против. Оно расценило эту войну как "посягательство на слабого и слишком доверчивого союзника". И со злорадством следило за поражениями моих генералов.
Нет, я обязан был примерно наказать Испанию. Однако для этого нужно было послать туда не новобранцев, а подлинную армию...
Но испанское пламя перекинулось в Австрию. Франц заволновался, как бы моя расправа с испанскими Бурбонами не стала началом посягательств на все древние династии Европы. Мои испанские неудачи взбодрили Вену. Я узнал, что Австрия начала военные приготовления, и Англия, конечно же, поспешила дать средства... Мне совсем не улыбалось вести войну на два фронта, и я решил поручить русскому царю быть надсмотрщиком над австрийцами...
Я объявил Талейрану: "Мы едем в Эрфурт. Подготовьте договор с Александром, который удовлетворял бы царя, ущемлял Лондон и устраивал меня. Мне нужна уверенность, что в результате этого договора Австрия присмиреет, и у меня будут развязаны руки для того, чтобы чувствовать себя свободным в Испании... В остальном рассчитывайте на меня, я устрою царю великолепный спектакль, который, надеюсь, его очарует".
Я вызвал целый цветник немецких принцев и королей из Рейнского Союза. Этот великолепный съезд величеств и высочеств должен был, как греческий хор, постоянно выражать восторг союзом Франции и России. Зная слабость царя к прекрасному полу, я привез в Эрфурт труппу "Комеди Франсэз". Все красавицы "Комеди" - мадемуазель Жорж, мадемуазель Дюшенуа, мадемуазель Буржуа, мадемуазель Марс - прибыли в Эрфурт. И, конечно, великий Тальма. Александр плохо слышал, и я велел переоборудовать сцену так, чтобы актеры играли прямо перед нами... И Тальма обратился к царю со словами из пьесы: "Дружба великого человека есть дар богов". Царь встал, указал на меня, и мы обнялись под гром аплодисментов... Не ошибся я и в красотках. Правда, вкус у Александра оказался неожиданно вульгарен, и слишком пышные формы мадемуазель Буржуа произвели на него неизгладимое впечатление. Александр спросил меня прямо: "Вы думаете, она мне не откажет?" - "Уверен, нет. Правда, через несколько дней весь Париж получит подробное описание Вашего Величества с головы до пят... не говоря уж о подробном рассказе о..."
Он поблагодарил меня за разъяснение, точнее, за спасение. Но это был единственный момент, когда мы поняли друг друга и были солидарны.
Переговоры наши с самого начала зашли в тупик. Я откровенно объяснил царю, что в Европе должны существовать только две системы - Север и Запад... Север - его, Запад - мой... Посредниками между нами будут Австрия и Пруссия. А мы с ним - властелины мира. Это будут как бы Западная и Восточная Римская империи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31