Говорит она тихо и неохотно, избегая острых углов. Осторожничает: еще не раскусила моего нынешнего отношения к Джею. — Мне очень неприятно... Опять же утверждать наверняка пока не берусь. В общем, у нас ничего утешительного. — Смотрит на меня, будто пытаясь понять по лицу, что же я чувствую.— Отлично, — говорю ей. — Тогда выкладывай.— Валяй. Я весь внимание, — присоединяется Марино.— Не одну базу данных просмотрела: ничего на него нет. Чист как стеклышко: не возбуждалось, не заводилось, не отбывал, не состоит. Я, разумеется, и не думала, что сейчас выяснится, будто он и насильник, и от алиментов уклоняется, и объявлен в розыск, и все в том же духе. Только знаете что? Ни в ФБР, ни в ЦРУ, даже в Управлении по борьбе с контрабандой на него ни одного файла во всей системе. Зато стоило только запустить простенький поиск по недвижимости — и опа! Забили тревогу. Начнем с того, что у него в Нью-Йорке имеется квартира, куда он пускает жить некоторых избранных друзей, включая довольно крутых чинов из законодательной сферы. Квартирка стоимостью три с лишним миллиона, битком набитая антиквариатом. Кстати, в районе Центрального парка. Джей даже хвастался, что он собственник квартиры. Так вот, ничего подобного. Зарегистрировано на юридическое лицо. Некая корпорация.— Состоятельные люди нередко оформляют собственность на различные корпорации. По соображениям секретности или чтобы защитить активы от изъятия в случае тяжбы, — замечаю я.— Знаю. Только эта корпорация не принадлежит Джею, — отвечает Люси. — Если он не владелец корпорации авиаперевозок.— Странновато, согласитесь, — добавляет Макговерн. — Особенно учитывая, как сильно семейство Шандонне повязано с морскими перевозками. Может, и есть какая-то связь. Пока рано говорить.— Неудивительно, — бормочет Марино, хотя глаза у него загорелись. — Ага, то-то у меня из головы не выходит его гарвардская поступь. Богатенький Буратино. Верно, док? Помнишь, я еще удивился, что нас вдруг на «лир джет» посадили. Глазом не успели моргнуть, а мы уже на «конкорде», летим во Францию. Сразу понятно, что Интерпол за такое не стал бы платить.— Зря он своей квартирой похвалялся, — замечает Люси. — У него, видно, та же ахиллесова пята, что и у остальных засранцев: слишком раздутое эго. — Смотрит на меня. — Хотел на тебя впечатление произвести, вот на сверхзвуковом и прокатил. Говорил, билеты халявные достал, мол, пролет у них бесплатный в Интерполе. Нет, авиалинии, конечно, временами такую штуку выкидывают. Но у нас и это уже в процессе обработки: кто заказывал билеты и под каким соусом.— А больше всего меня интересует, — продолжает Макговерн, — не владеет ли той квартирой семейство Шандонне. Правда, до них докопаться — семь потов прольешь.— Да они, наверное, все здание скупили и половину Манхэттена в придачу, — говорит Марино.— А среди руководящих постов корпорации? — спрашиваю я. — Что-нибудь интересненькое выплыло?— Списки у нас на руках, но пока ничего значимого, — отвечает Люси. — С бумажками приходится долго возиться. Берем, проверяем все и вся, что с ними связано; конца и краю не видно.— Ну а Митч Барбоза с Россо Матосом с какого боку припеку? — спрашиваю. — Или они вообще пташки залетные? Ведь кто-то же взял ключ от моего дома и положил его в карман Барбозе. Думаете, дело рук Джея?Марино фыркает и отхлебывает бурбон.— Я полностью «за». И ключик подложил, и молоток свистнул. Больше никто в голову не приходит. По пальцам пересчитаю тех, кто твой порог переступал. Ну разве что Райтер еще мог, да только труслив он сверх всякой меры и к тому же чистюля, пачкаться не стал бы.Признаюсь, и мне мысли о Джее в последнее время не дают покоя. Известно, что он был в моем доме. В его истории имеются значительные пробелы. Только если он и вправду подложил ключ или украл его из моего дома и передал кому-то, тогда, значит, Джей самым непосредственным образом повинен в гибели Барбозы и, вероятнее всего, Матоса.— А сейчас где Джей? Случайно, не объявлялся? — всматриваюсь в лица друзей.— Так, он был в Нью-Йорке в среду. Вчера днем мы его видели в округе Джеймс-Сити. А где наш голубчик в данную минуту — не имею представления, — отвечает Марино.— Еще кое-что тебе не помешало бы знать. — Это адресуется мне. — Есть одна странность, все ломаем голову, не сведем концы с концами. Проверяли его на кредитоспособность, задали в поиск. Система выдала двух Джеев Талли, живущих по разным адресам. Ну и, разумеется, разные номера страховок. Один оформлял соцстрахование в Фениксе в период 1960 — 1961 годов. Так что это не может быть наш Джей, если ему, конечно, не за сорок. Кстати, а ему сколько? Он ведь не намного старше меня, так? Тридцать с небольшим от силы, верно? Второй Джей Талли получил карточку соцстрахования в 1936 — 1937 годах. Дата рождения не указана, хотя, судя по всему, он был одним из первых, кто получил номер, сразу после того как в 1935-м был принят закон об обязательном социальном страховании. Так что одному Богу известно, сколько ему было лет на момент оформления полиса. Значит, сейчас этому Талли по меньшей мере за семьдесят. Много путешествует и никогда не указывает своего фактического адреса — неизменно пользуется абонентскими ящиками. Еще он накупил массу машин, а иногда меняет по паре автомобилей в год.— Джей Талли, случайно, не обмолвился, откуда он родом? — спрашивает меня Марино.— Сказал, детство его прошло по большей части в Париже, а потом всей семьей они переехали в Лос-Анджелес, — отвечаю я. — Это он мне в кафетерии поведал. Интерполовском.— Судя по записям, ни один из этих двоих не жил в Лос-Анджелесе, — говорит Люси.— Кстати, об Интерполе, — говорит Марино. — Джея наверняка должны были проверить, когда принимали в свои ряды?— Конечно, что-то выясняли, да, видно, глубоко не копали, — отвечает Люси. — Он же агент. Предполагается, что чист.— Ну а какое у него второе имя? — спрашивает Марино. — Нам оно известно?— В личном деле АТФ такового не значится, — отвечает Макговерн с кривой усмешкой. — Как и у того Джея Талли, который получил номер соцстрахования еще до Всемирного потопа. Это уже само по себе необычно. У большинства людей есть второе имя. В его деле действительно говорится, что родился он в Париже, где и проживал до шести лет. А после этого, предположительно, переехал в Нью-Йорк вместе с отцом-французом и матерью-американкой. Никаких упоминаний о Лос-Анджелесе. В своем резюме он утверждает, что учился в Гарварде; мы и там пошарили. Так вот: никаких записей о Джее Талли; нога его в Гарвард не ступала.— Господи, — восклицает Марино, — у нас что, эти анкетки вообще уже не проверяют? Просто верят человеку на слово: да, ходил в Гарвард, получил стипендию Родса, прыгал с шестом на олимпиаде?! И все — принят, получай значок и пистолет, так, что ли?— Ну, во всяком случае, я не собираюсь наводить на него спецов по внутренним делам, — сообщает Макговерн. — Как бы его не предупредили: сложно сказать, кто у него там друг, а кто враг, в управлении.Марино вскидывает руки и говорит:— Опять проголодался. Глава 32 Из гостевой спальни в доме Анны открывается прекрасный вид на реку, здесь я и соорудила самодельное рабочее место. Пододвинула к окну небольшой стол, покрыла его скатертью, чтобы не поцарапать тончайшую полировку, и позаимствовала в читальне яблочно-зеленое кожаное кресло на колесиках в английском стиле. Поначалу я была довольно раздосадована, что не прихватила с собой портативный компьютер, но потом открыла для себя неожиданное утешение в письме от руки: как, оказывается, здорово выводить слова обычной шариковой ручкой, когда мысли текут сквозь пальцы и выливаются на бумагу, поблескивая в черных чернилах. Почерк я здорово испортила — отчасти, пожалуй, по роду деятельности. Бывает, приходится ставить свою подпись или инициалы раз по пятьсот на дню, да и необходимость царапать развернутые описания и снятия показаний в окровавленных перчатках тоже здорово сказывается.В доме Анны у меня выработался своеобразный ритуал. Каждое утро я проскальзываю в кухню и запускаю кофеварку: ровно в половине шестого меня ждет готовый напиток. Возвращаюсь в комнату, закрываю дверь и сажусь у окна писать перед темным квадратом стекла. В первое утро я делала конспекты лекций; скоро начну преподавать в Школе криминальных расследований при институте. Впрочем, смертность на дорогах, удушение и судебная радиология оставляют мой рассудок, едва первые лучи солнца золотят воды реки за окном.Сегодня утром я с прежней трепетностью вновь наблюдаю знакомую картину. В половине седьмого тьма окрасилась угольно-серым, и через несколько минут я уже различаю силуэты голых платанов и дубов, а там и мглистая равнина обращается в воду и землю. Обычно по утрам река теплее воздуха, и над поверхностью Джеймс-Ривер клубится туман. Сейчас она похожа на Стикс; кажется, что вот-вот разгляжу среди тумана лодчонку и сухощавого человека в лохмотьях, который толкает в дно шестом. Животные раньше восьми не появятся; душа радуется, когда их вижу. Я буквально влюбилась в канадских гусей, которые надежно обосновались у спуска к воде, отходящего прямо от дома Анны, и громко гогочут. По деревьям снуют белки с загнутыми, как дымчатые облачка, хвостиками. Мимо окон парят птицы, заглядывая в глаза, будто силясь прочесть в моем взгляде, на что же я охочусь. В безлиственных зимних лесах на противоположном берегу скачут олени, стремительно пикируют вниз краснохвостые ястребы.В редких случаях бывают и особенно лестные визиты: нет-нет да и почтит своим присутствием бесстрашный орел. Размашистое крыло, белый «шлемик» и «панталоны» безошибочно выдают породу; такая безмятежность охватывает, когда смотришь на этих хищных красавцев: парят высоко, в гордом одиночестве, и, казалось бы, совсем не интересуют их делишки других пернатых. Смотрю, как орлы кружат в небе или устраивают краткую передышку на дереве, никогда не задерживаясь подолгу на одном месте. Они взмывают, а я погружаюсь в эмерсоновские Эмерсон Ралф Уолдо (1803 — 1882) — американский философ, эссеист и поэт. Создатель теории трансцендентализма. Автор очерков о природе, о человеке и человеческом сообществе.

раздумья: уж не считать ли их недолгое присутствие знаком свыше. Я поняла: природа добра в отличие от остального, что окружает меня в последнее время.Теперь понедельник, семнадцатое января. Я все еще изгнанница в доме Анны. По крайней мере так я воспринимаю теперешнее свое состояние. Время ползет медленно, почти как стоячая вода за моим окном. Жизнь течет в определенном, едва уловимом направлении, и развернуть ее неизбежный ход нет ни малейшей возможности. Пролетели праздники, гипс сняли и руку зафиксировали повязкой. Езжу взятой напрокат машине, потому что мой «мерседес» изъяли для дальнейшего расследования, и теперь он скучает на стоянке конфискованных автомобилей на пересечении Халл-стрит и Коммерс-роуд, где нет ни круглосуточной охраны, ни хотя бы сторожевой собаки. В канун Нового года в машине выбили стекло и украли магнитолу с проигрывателем компакт-дисков. Вот вам и отношение к вещественным доказательствам, жалуюсь Марино.В деле Шандонне кое-что новенькое. Как я и подозревала, когда в девяносто седьмом производили первоначальный анализ семенной жидкости по делу Сьюзан Плесс, взяли только четыре пробы. Нью-йоркские судмедэксперты и по сей день не снисходят до более сложных анализов, поскольку занимаются ими сами и извечно стремятся к экономии. Замороженную выборку проверили повторно уже с применением пятнадцати локусов и в результате получили несовпадение. Жан-Батист не был донором семенной жидкости, как не был и его брат, Томас. Однако среди аллелей наблюдается много сходства, и профили ДНК до неправдоподобия близки, что неизбежно наводит на мысль о третьем брате, занимавшемся сексом со Сьюзан Плесс в ночь убийства.Мы все ошарашены. Бергер ходит на голове.— Анализ ДНК вытащил на свет божий истину и послал нас ко всем чертям, — рассказывает она по телефону. Отметины от зубов принадлежат Шандонне, на окровавленном теле в изобилии обнаружена его слюна и волосы, а вот в вагинальный контакт с погибшей он не вступал. И присяжные усомнятся, в наш-то век всеобщей осведомленности. Решать, достаточно ли этого для вынесения приговора, придется специальной нью-йоркской следственной комиссии. Когда Бергер это сказала, мне вдруг подумалось, что большей иронии судьбы и не придумаешь. Не слишком-то много потребовалось, чтобы обвинить в убийстве меня! Слухи, мнимый умысел и факт, что я экспериментировала с обрубочным молотком и соусом для барбекю.Несколько недель я ждала повестку, и вот наконец свершилось. Вчера ее доставили. Помощник шерифа как ни в чем не бывало источал дружелюбие, как видно, не подозревая, что на этот раз для дачи свидетельских показаний меня вызывают не в качестве эксперта, а в качестве обвиняемой. Мне предписано явиться в комнату 302 в здание суда имени Джона Маршалла Джон Маршалл (1755 — 1835) — американский юрист, председатель Верховного суда США.

, чтобы свидетельствовать перед Верховным судом присяжных. Слушание назначено на вторник, первое февраля, на два пополудни.Уже начало восьмого, стою у платяной ниши, перебираю костюмы, блузки — ищу, во что сегодня одеться. Узнала от Джека Филдинга, что у нас шесть дел, а двое из докторов вызваны в суд. И еще: в десять часов телефонные переговоры с губернатором Митчеллом. Выбираю черный брючный костюм в тоненькую синюю полоску и синюю блузу с отложными манжетами. Заглядываю в кухню перехватить чашечку кофе и слопать миску хрустящих высокопротеиновых хлопьев, которые привезла Люси. Чуть зубы не обломала во имя здоровья, даже смешно стало. Племяшка, видно, задалась целью сделать из меня подтянутого феникса, который будет восставать из дымящегося пепла своей жизни. Сполоснув посуду, иду одеваться. Уже направляюсь к двери, как вдруг вызов по пейджеру. На дисплее номер Марино и вслед за ним «911» — его способ крикнуть «SOS!».На подъездной дорожке у дома Анны припаркована самая свежая новинка моей жизни — взятая напрокат машина: темно-синий «форд-эксплорер», насквозь пропахший куревом. Пожалуй, придется все-таки внять совету Марино и пришлепнуть на приборную доску освежитель воздуха. Подсоединяю сотовый телефон к прикуривателю и набираю номер капитана.— Ты где? — тотчас спрашивает он.— Почти на улице. — Включаю печку и проезжаю в открывшиеся ворота. Я даже у газетного киоска не остановилась, а собеседник сообщает, что мне непременно нужно увидеть прессу. Видимо, я еще ничего не читала — не то давно бы уже ему звякнула.— Теперь поздно, — говорю. — Я уже на Чероки. — Напрягаюсь, как мальчишка, который, втянув живот, ждет удара на спор. — Ну давай выкладывай. Что там в газетах? — Судя по всему, в прессу просочились новости о том, что я готовлюсь предстать перед особой следственной комиссией. Так и есть. Молоденькая зима млеет в лужах и каплях, липкий снег слякотно сползает с крыш.— «Главный судмедэксперт подозревается в зверской расправе», — зачитывает Марино заголовок на первой странице. — Тут и твоя фотография, — добавляет он. — Похоже, это картинка той мерзавки журналистки, которая на льду поскользнулась у твоего дома. Ты влезаешь в мой пикап. Ничего я себе здоровяк, хорош. А вот ты какая-то вялая...— Нельзя ли поближе к делу? — прерываю пустые разглагольствования.Читает заголовки, а я, крепко вцепившись в руль, умудряюсь как-то вписываться в крутые повороты на Чероки-роуд. Верховный суд города Ричмонда расследует мое дело по подозрению в убийстве заместителя главы полицейского управления Дианы Брэй, говорится в газете. Дальше: вскрылись шокирующие факты, которые не укладываются в воображении, а правоохранительные органы нашего города сбились с ног. Хотя прокурор штата Буфорд Райтер отказался прокомментировать ситуацию, источники, пожелавшие остаться неизвестными, сообщают, что Райтер (крайне неохотно) был вынужден возбудить расследование, поскольку свидетели выступили с заявлениями и полицейские предоставили улики, которые невозможно игнорировать. Другой неупомянутый источник утверждает, что я горячо ссорилась с Брэй, которая считала меня лицом некомпетентным и не достойным занимать должность главного патологоанатома штата. Вторая рука главы нашей полиции стремилась сместить меня с должности и при жизни жаловалась на нападки и угрозы с моей стороны. Также имеются факты, указывающие на «предположительную вероятность» того, что я произвела подтасовку фактов, дабы выставить убийство Брэй как совершенное тем же лицом, которое зверски расправилось с Ким Льонг.И в том же духе.Теперь я на Гугенот-роуд, в плотном потоке транспорта: час пик. Прошу Марино прерваться ненадолго. Я уже достаточно наслушалась.— Это можно читать бесконечно, — говорит он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56