Черное, точно выточенное из оникса тело прикрыто короткой туникой, по коже вьются и переливаются маленькими язычками огненные узоры. А огромный, свидетельствующий о последней стадии беременности живот вовсе не делает ее неповоротливой или неуклюжей, но добавляет ей какой-то внутренней, бессознательной грации. И еще – от чернокожей красавицы исходит ощущение несокрушимого здоровья, и это физическое совершенство еще более контрастирует с мукой, застывшей в глазах.
Глаза… Второй раз за считанные минуты я обнаруживаю, что смотрю в чужие глаза и не могу справиться с тем, что вижу в них. Прекрасные глаза светлого янтаря, столь же пламенные и яростные, как и все в ней, но в глубине, под тонким наслоением гнева и угрозы, – боль. Мука, слишком хорошо мне знакомая, чтобы ошибиться.
Меня вдруг пронизывает странное чувство безвременности. Все это уже было. Это было раньше, и я уже видела эти глаза, и ярость в них, и муку, и мертвую – нет, убивающую! – решимость. Я уже видела это в зеркале. И сейчас я совершенно точно знала, что последует, знала, чем наполнятся эти глаза, когда непоправимое будет совершено, когда все пути назад окажутся отсечены. Это уже было. Это будет. Круг замкнулся.
Она – это я.
Ауте.
Как ты смеешь отказать мне в том, что сделала сама?
С полувсхлипом-полукриком поворачиваюсь к Арреку, заставляю себя расслабиться, прижавшись к нему. Спокойно, спокойно. Вдох. Выдох. Спокойно.
Вот это да! Вот это сила. Никогда еще мне не приводилось бороться с наваждением такой интенсивности. Неудивительно, что мама так высоко ее оценила. Это ведь надо умудриться: не только пробить всю Аррекову защиту, но еще и затуманить сознание вене, которая предпринимает активные меры к противодействию. Четкая элегантность решения не может не вызывать восхищения: ничего лишнего, ничего навязанного, чистая правда. Она и я более чем похожи, мы связаны, связаны единой судьбой, точно два отражения единого образа. Какое право имею я отказывать ей в мести? После того, что я совершила – какое право?
Вот только мое отражение было – увы! – чуть старше ее. Не по годам, просто оно знало чуть больше. Потом, когда неумолимая Ауте заберет у нее цену этой мести, подобие станет полным, но потом будет поздно. Маятник закрутится, механизм будет уже не остановить, и тысячи ни в чем не повинных женщин будут выброшены на этот страшный путь. А она будет бессильна что-либо изменить.
Но я сейчас не бессильна.
Делаю последний вдох, вновь поворачиваюсь к окутанной пламенем фигуре. И миндалевидные глаза, наполненные золотыми бликами и обжигающей болью, читают в моем взгляде отказ. Сен-образ восхищения чужим мастерством. Отрицательный жест ушами. Это было прекрасное заклинание, миледи, но я выбрала свой путь и столкнуть меня с этого пути не удастся.
Она не утруждает себя ответным образом, но во взгляде, в дерзко вздернутом подбородке и чуть согнутых когтях легко читается послание:
Тогда ты умрешь.
Чуть склоняю голову, приподнимаю и отвожу назад крылья, уши приподнимаются в знак признания превосходства Ауте над волей любого смертного или бессмертного.
Да будет так, как предназначено Ауте.
Она отворачивается, протягивает руку Зимнему, заботливо обхватывающему ее крыльями. Я практически повисаю на Арреке, полностью истощенная как физически, так и эмоционально. Это противостояние вытянуло из нас обеих гораздо больше, чем можно было бы предположить.
Аррек усаживается на затвердевшие потоки воздуха, укладывает меня рядом, откидывает со лба золотистую прядь. Пальцы скользят по моей коже, по потускневшим и едва шевелящимся драконам, осторожно дотрагиваются до имплантанта.
– Ну, и что же здесь только что произошло?
– Нуору тор Шеррн здесь произошла.
Многозначительно-вопросительное молчание.
– Небольшая война местного масштаба. Никто не выиграл, войска возвратились на исходные позиции для перегруппировки сил.
Слабая попытка отшутиться действия не возымела. Он аристократически заламывает бровь. Нет, сколько бы я ни старалась, полностью скопировать это мне не удастся. Одним движением брови арры умудряются передавать не меньше оттенков насмешки, чем я десятком сен-образов.
– Война? Я бы назвал это «разведкой боем».
– Возможно.
– Она убьет тебя сегодня, если сможет.
– Знаю. – Кладу руку на лицо, прикрывая утомленные глаза. – Знаешь, Аррек…
– Да?
– Я… я, наверно, даже рада, что она беременна. Это означает, что ее нельзя вызвать на дуэль. Каков бы ни был исход всего этого, она – неприкосновенна и останется цела. Чтобы убить ее, мне пришлось бы убить слишком много… себя.
Он молчит, и это молчание ясновидящего, только что разглядевшего в будущем что-то, чем он не желает делиться. Молчание, наполняющее меня холодным, переворачивающим все внутри страхом.
Ауте, Вечная Юная, будь милосердна к непокорным детям твоим…
ГЛАВА 22
Блокировка Эль, которую я укрепляла последние пять лет, несколько смягчила удар, но все равно тело скручивает волной острой, на грани боли, печали. Потеря, невосполнимая, мучительная, накатывает отовсюду, сминает мои мысли, мои чувства, мою личность. Горестный вопль вырывается из миллионов глоток, миллионы крыльев взмывают над головами в жесте отчаяния. Все, как один, эль-ин плетут сен-образ прощания, и я добавляю в бесконечный гобелен свою нить, свою печаль, и огромное ментальное творение взмывает ввысь, расширяется в стороны, чтобы покинуть Шеррн-онн, чтобы объять все онн, всех эль-ин и всех, кто пожелает добавить ноту своего сочувствия в эту песню. Эль прощается со своей Хранительницей.
Источник появляется в пустоте Зала концентрированным клубком светящихся ментальных нитей, и помещение как-то сразу перестает казаться таким огромным и необъятным.
Медленно, со скользящей грацией медузы, гигантский шар Дикой Магии парит в воздухе, опаляя ресницы тем, кто по неосторожности оказался слишком близко к его бушующей энергии.
Всплеском синевы и темноты Раниэль-Атеро взмывает ввысь, красивый и жесткий, как нацеленная в сердце стрела. Секунда – он застыл в неподвижности, секунда он сложил крылья, секунда – он падает вниз, падает в Источник, врывается в этот бушующий океан силы, растворяется в нем.
Источник наливается чернотой, расцвеченной редкими темно-синими всполохами.
Секунда. Напряжение спадает, вторжение в мой разум исчезает. Возвращается личность. То, что только что было единым существом с миллионом тел, вновь становится миллионами существ, ошалело трясущих головами, потирающих виски, пытающихся привести мысли в порядок. Да здравствует индивидуальность! Коллективный разум, шагом марш в подсознание.
Делаю глубокий вдох, натыкаюсь на настороженный взгляд Аррека.
Кривая усмешка невольно кривит губы.
– Расслабьтесь, дарай-князь, это снова я.
– А кто был до вас?
– Эль.
Он садится рядом со мной, точнее, грациозно соскальзывает на невидимые силовые нити, поддерживающие тело в воздухе. Само терпение. По опыту знаю, что этот тип вполне может сидеть здесь до скончания вечности и даже не моргнет, пока не получит ответы на свои вопросы.
Ну что ты с таким будешь делать?
– Я ведь рассказывала вам о нашем коллективном разуме? О… э-э… проблеме контроля? Обычно Эль контролирует нас через Хранительницу, обладающую непререкаемой властью. Хранительница Эвруору только что умерла, и тот груз, что она несла в себе, оказался в… нигде. Разумеется, Эль тут же попыталась вернуть себе равновесие, опираясь на любой доступный ей материальный носитель, то есть на эль-ин. Мы все имели удовольствие быть ЕЮ. Затем Раниэль-Атеро занял положение Стража Источника, чтобы удержать равновесие до тех пор, пока не будет избрана новая Хранительница, и Эль отступила.
– Но ведь это означает, что он…
– Угу. Раниэль-Атеро не зря считается лучшим из аналитиков. То, что он сейчас делает, не поддается воображению: расширить свой разум так, чтобы тот вобрал в себя разумы всех эль-ин, все, когда-либо узнанное нашим народом, в том числе и самого себя, и не утратить при этом своего «я»… Ауте – мать парадоксов, но этот – шедевр даже для нее.
– То есть он может стать Хранителем?
– Нет. Уору и еще несколько линий наследуют эту способность, отчим же проделывает все исключительно за счет своей ментальной мощи да изменчивости вене. Но и его возможности ограничены. У нас есть лишь несколько часов, чтобы выбрать новую Хранительницу.
– То есть сейчас начнется драка за власть?
– Боюсь, в данном случае слово «драка» придется понимать даже в более буквальном смысле, нежели обычно…
Свист рассекаемого крыльями воздуха заставляет меня умолкнуть. Нуору тор Шеррн, крыло к крылу с Зимним, взмывают над Источником, зависают в гудящем пространстве. Я не могу не выпустить сен-образ восхищения. Да поможет нам Ауте, но они красивы, они так красивы вместе. Она само пламя, сама дерзость, он в ледяном совершенстве древней гордости. Алое на белом, тьма в серебре, юность под крылом у мудрости тысячелетий. И боль. Невысказанная, невыразимая печаль в каждом жесте, в трепете шелка.
Они – идеальная пара. Они нужны друг другу. Это заметно в том, как его крыло чуть касается ее, как ее поза невольно копирует линию его тела. Им нужно чувствовать страдания другого, чтобы не потеряться в своих. Открытие поражает меня как гром среди ясного неба. Какой бы циничной ни была причина объединения, сейчас их отношения переросли во что-то иное. И во взгляде фиалковых глаз, следящих за выточенной из эбена женщиной, читается нежность, почти любовь. Ауте, как могут эти двое, чувствуя то, что они чувствуют, продолжать творить… такое?
Голос Нуору разносится под притихшими сводами.
– Я, эль-ин Нуору-тор, наследница клана Шеррн, дочь Эвруору-тор, Хранительницы Эль, готова спуститься в Источник и представить себя на суд Древних сил. Таково мое право и мой долг. Есть ли здесь те, кто не считает меня достойной нести этот груз?
Тишину, повисшую, когда колокольчик ее голоса затих в самых отдаленных уголках Зала, можно ощутить на вкус. Притаившаяся, выжидающая тишина. Тишина, полная хриплых угроз и невысказанных обещаний.
Сумерки падают на нас так внезапно и стремительно, что, должно быть, не мне одной сейчас пришла в голову аналогия с хищником, падающим на беззащитную добычу. Даратея тор Дернул появляется, окутанная тенями и силой, и даже самый невежественный наблюдатель не посмел бы в этот момент назвать ее юной. Тьма, сила, блеск алмаза. Золото Ашена, Дракона Ауте, неподвижно зависшего за ее плечом, придает сцене особую грозную красоту.
Противостояние началось.
Миллионы сен-образов беззвучно срываются с пальцев. Восхищение красотой. Эль-ин, даже понимая всю серьезность момента, не могут не оценить его эстетическое совершенство. Мой собственный сен-образ искренне присоединяется к всеобщему хору. Хотя на этот раз, как мне кажется, несколько переборщили со спецэффектами. Тьма, окутавшая весь Зал Совета, – это уже слишком. Мама иногда увлекается.
Аррек демонстративно громко аплодирует. Вот нахал.
Впрочем, на него никто не обращает внимания.
– Достойной? Ты не достойна зваться дочерью Эвы, ты, маленькая тварь! Клан Дернул умрет до последнего эль-ин, прежде чем ты доберешься до Источника!
При всех ее многочисленных достоинствах в дипломатичности маму никто и никогда не обвинял. Нуору, однако, достойно держит удар.
– Вы забываетесь, Мать клана.
– Да ну?
Девчонка иронично взмахивает крыльями, но слышны в вопросе, который она задает, совсем не смешные нотки.
– Вы действительно готовы бросить свой клан против Атакующих, Мать? Готовы превратить политику в кровавую мясорубку? Низко же пали эль-ин!
Ауте, она это всерьез, она все это всерьез…
– О да, эль-ин пали низко, эль-ин пали в такую бездонную пропасть, откуда до скончания вечности не смогут теперь выбраться. И падут еще ниже. Ты, Нуору, с такой легкостью перешагнула через труп матери. И тебя, похоже, совсем не пугает перспектива «кровавой мясорубки». Цель оправдывает средства, не так ли? И эль-ин вполне могут грызться между собой стаями, была бы хорошая цель. Совсем как ЛЮДИ.
Последнее слово ударяет Нуору сильнее, чем можно было предполагать.
– Стерва!!!
От ее крика стены кое-где начинают дымиться. Слишком много времени проводит в компании Зимнего, в этих трюках чувствуется его дурное влияние.
Губы Даратеи искривляет… улыбка. Ауте, если когда-нибудь она будет так мне улыбаться, окажи милость: пошли дочери своей быструю и безболезненную смерть.
– Ах, как ты оскорблена! А ты, Зимний? Не надо так цепляться за рукоять меча, ты же сейчас Рассекающему шею свернешь! Ну почему вас так возмущает сравнение с людьми? Право же, то, что вы творите последние пять лет, заставляет этих несчастных смертных смотреться вполне презентабельно. В обрамлении достойного фона, так сказать…
Рычание вырывается не только из глоток Зимнего и Нуору-тор. Больше половины собравшихся хватаются за оружие, и я, если честно, ощущаю сильное желание сделать то же самое.
– Посмотрите на себя! Эль-ин! Древние и безупречные! Эль-ин, тысячелетиями не поднимавшие оружия против друг друга, режут соседей по малейшему поводу! Эль-ин, убивающая свою МАТЬ, чтобы захватить ВЛАСТЬ! Эль-ин, серьезно обсуждающие планы геноцида целого вида лишь потому, что несколько их представителей устроили нам кровопускание! Эль-ин, стоящие на пороге ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ!!! Да простит мне высокое собрание человеческий термин, но как еще вы назовете ЭТО? И мы все еще имеем наглость именовать себя эль-ин? Как низко мы пали, как непередаваемо низко…
Даратея вдруг затихает, опустив уши, и охватывает себя руками, будто от внутреннего холода. Все начинают потихоньку отходить от транса, в который нас погрузили ее слова. Ауте, вот что означает «владеть аудиторией»! Даже воины Атакующих прячут друг от друга глаза.
Нуору-тор выпрямляется, и ее гордая красота сверкает в окружающей тьме огненной искоркой.
– Мы все уже слышали ваше мнение на этот счет, Мать Дернул. Давайте не будем опять углубляться в старую дискуссию. Ваши аргументы против моей кандидатуры?
Мама поднимает голову, и глаза ее стары и печальны.
– Изменяющиеся не принимают твою кандидатуру, Нуоритти, по причинам, которые мы не будем опять обсуждать.
– Альтернативное решение?
Вот тут она, конечно, пошла с козыря. Нуору – последняя из женщин в своей линии (не считая нерожденного ребенка, конечно), и заменить ее некому. Тем не менее мама не полезла бы в этот спор, не будь у нее в рукаве припрятан сюрприз. Неужели?.
– Смена династии.
По балконам и галереям прокатывается коллективный вздох. Все этого ожидали, к тому все и шло, но вот так озвучить… Смена династии, отказ от линии Уору, это… это… немыслимо.
Нуору, надо отдать ей должное, совершенно спокойна.
– Неприемлемо.
Даратея-тор – а это вновь Даратея-тор, я просто не могу думать о ней как о «маме», когда она так себя держит, – печально улыбается:
– Меня тоже пугает подобная перспектива, но выбора. Ты неадекватна.
– Вот как?
В голосе ее насмешка, густая и какая-то непристойная. Хочется залезть в душ и долго-долго отмываться от услышанного.
Даратея резко вскидывает голову, то, что светится в ее глазах, заставляет Нуору-тор отшатнуться.
– Ты маленькое, избалованное отродье. Глупая девчонка, столь гордая своим положением и своей силой, что не способна увидеть ничего дальше собственного задранного носа. Ты не достойна быть пылью у ее ног, не достойна ни одной ее слезы, ни капли ее крови.
Я думала, она была сердита, когда явилась сюда. Я ошибалась. Сейчас Мать Дернул не утруждала себя ни голосовыми трюками, ни демонстрацией гнева, ни прочей бутафорной мишурой. Это были только ее слова, ее сен-образы, чистый смысл, лишенный чувств и эмоций. У меня кровь застыла в жилах.
– Ты сломалась при первых же серьезных неприятностях, выпавших на твою долю, это простительно. Все через это проходят. Но ты готова сломать всех окружающих, чтобы облегчить свою боль, а это уже позволительно мужчине, но никак не Хранительнице. Ты неадекватна.
Нуору-тор бледнеет под своей эбеновой кожей, подается вперед. Сен-образ, слишком быстрый и слишком личный, чтобы кто-то мог понять, что он означает, летит в сторону противницы.
Мама выгибается всем телом, точно от удара молнией. Отец протягивает руку… и его отбрасывает назад ударившей волной гнева. Эль-ин, удивленно пытающихся разобраться, что же все-таки происходит, вжимает в стены, весь Шеррн-онн судорожно вздрагивает. Я несколько секунд бьюсь в объятиях Аррека, прежде чем соображаю, что нужно полностью отключить эмпатию. Поднимаю глаза и встречаю бледную улыбку арра, безуспешно пытающегося остановить хлещущую из носа кровь. Между нами вспыхивает и угасает мгновение полного понимания. Ауте, а я-то думала, что умею бить своими эмоциями по окружающим что твоей дубинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Глаза… Второй раз за считанные минуты я обнаруживаю, что смотрю в чужие глаза и не могу справиться с тем, что вижу в них. Прекрасные глаза светлого янтаря, столь же пламенные и яростные, как и все в ней, но в глубине, под тонким наслоением гнева и угрозы, – боль. Мука, слишком хорошо мне знакомая, чтобы ошибиться.
Меня вдруг пронизывает странное чувство безвременности. Все это уже было. Это было раньше, и я уже видела эти глаза, и ярость в них, и муку, и мертвую – нет, убивающую! – решимость. Я уже видела это в зеркале. И сейчас я совершенно точно знала, что последует, знала, чем наполнятся эти глаза, когда непоправимое будет совершено, когда все пути назад окажутся отсечены. Это уже было. Это будет. Круг замкнулся.
Она – это я.
Ауте.
Как ты смеешь отказать мне в том, что сделала сама?
С полувсхлипом-полукриком поворачиваюсь к Арреку, заставляю себя расслабиться, прижавшись к нему. Спокойно, спокойно. Вдох. Выдох. Спокойно.
Вот это да! Вот это сила. Никогда еще мне не приводилось бороться с наваждением такой интенсивности. Неудивительно, что мама так высоко ее оценила. Это ведь надо умудриться: не только пробить всю Аррекову защиту, но еще и затуманить сознание вене, которая предпринимает активные меры к противодействию. Четкая элегантность решения не может не вызывать восхищения: ничего лишнего, ничего навязанного, чистая правда. Она и я более чем похожи, мы связаны, связаны единой судьбой, точно два отражения единого образа. Какое право имею я отказывать ей в мести? После того, что я совершила – какое право?
Вот только мое отражение было – увы! – чуть старше ее. Не по годам, просто оно знало чуть больше. Потом, когда неумолимая Ауте заберет у нее цену этой мести, подобие станет полным, но потом будет поздно. Маятник закрутится, механизм будет уже не остановить, и тысячи ни в чем не повинных женщин будут выброшены на этот страшный путь. А она будет бессильна что-либо изменить.
Но я сейчас не бессильна.
Делаю последний вдох, вновь поворачиваюсь к окутанной пламенем фигуре. И миндалевидные глаза, наполненные золотыми бликами и обжигающей болью, читают в моем взгляде отказ. Сен-образ восхищения чужим мастерством. Отрицательный жест ушами. Это было прекрасное заклинание, миледи, но я выбрала свой путь и столкнуть меня с этого пути не удастся.
Она не утруждает себя ответным образом, но во взгляде, в дерзко вздернутом подбородке и чуть согнутых когтях легко читается послание:
Тогда ты умрешь.
Чуть склоняю голову, приподнимаю и отвожу назад крылья, уши приподнимаются в знак признания превосходства Ауте над волей любого смертного или бессмертного.
Да будет так, как предназначено Ауте.
Она отворачивается, протягивает руку Зимнему, заботливо обхватывающему ее крыльями. Я практически повисаю на Арреке, полностью истощенная как физически, так и эмоционально. Это противостояние вытянуло из нас обеих гораздо больше, чем можно было бы предположить.
Аррек усаживается на затвердевшие потоки воздуха, укладывает меня рядом, откидывает со лба золотистую прядь. Пальцы скользят по моей коже, по потускневшим и едва шевелящимся драконам, осторожно дотрагиваются до имплантанта.
– Ну, и что же здесь только что произошло?
– Нуору тор Шеррн здесь произошла.
Многозначительно-вопросительное молчание.
– Небольшая война местного масштаба. Никто не выиграл, войска возвратились на исходные позиции для перегруппировки сил.
Слабая попытка отшутиться действия не возымела. Он аристократически заламывает бровь. Нет, сколько бы я ни старалась, полностью скопировать это мне не удастся. Одним движением брови арры умудряются передавать не меньше оттенков насмешки, чем я десятком сен-образов.
– Война? Я бы назвал это «разведкой боем».
– Возможно.
– Она убьет тебя сегодня, если сможет.
– Знаю. – Кладу руку на лицо, прикрывая утомленные глаза. – Знаешь, Аррек…
– Да?
– Я… я, наверно, даже рада, что она беременна. Это означает, что ее нельзя вызвать на дуэль. Каков бы ни был исход всего этого, она – неприкосновенна и останется цела. Чтобы убить ее, мне пришлось бы убить слишком много… себя.
Он молчит, и это молчание ясновидящего, только что разглядевшего в будущем что-то, чем он не желает делиться. Молчание, наполняющее меня холодным, переворачивающим все внутри страхом.
Ауте, Вечная Юная, будь милосердна к непокорным детям твоим…
ГЛАВА 22
Блокировка Эль, которую я укрепляла последние пять лет, несколько смягчила удар, но все равно тело скручивает волной острой, на грани боли, печали. Потеря, невосполнимая, мучительная, накатывает отовсюду, сминает мои мысли, мои чувства, мою личность. Горестный вопль вырывается из миллионов глоток, миллионы крыльев взмывают над головами в жесте отчаяния. Все, как один, эль-ин плетут сен-образ прощания, и я добавляю в бесконечный гобелен свою нить, свою печаль, и огромное ментальное творение взмывает ввысь, расширяется в стороны, чтобы покинуть Шеррн-онн, чтобы объять все онн, всех эль-ин и всех, кто пожелает добавить ноту своего сочувствия в эту песню. Эль прощается со своей Хранительницей.
Источник появляется в пустоте Зала концентрированным клубком светящихся ментальных нитей, и помещение как-то сразу перестает казаться таким огромным и необъятным.
Медленно, со скользящей грацией медузы, гигантский шар Дикой Магии парит в воздухе, опаляя ресницы тем, кто по неосторожности оказался слишком близко к его бушующей энергии.
Всплеском синевы и темноты Раниэль-Атеро взмывает ввысь, красивый и жесткий, как нацеленная в сердце стрела. Секунда – он застыл в неподвижности, секунда он сложил крылья, секунда – он падает вниз, падает в Источник, врывается в этот бушующий океан силы, растворяется в нем.
Источник наливается чернотой, расцвеченной редкими темно-синими всполохами.
Секунда. Напряжение спадает, вторжение в мой разум исчезает. Возвращается личность. То, что только что было единым существом с миллионом тел, вновь становится миллионами существ, ошалело трясущих головами, потирающих виски, пытающихся привести мысли в порядок. Да здравствует индивидуальность! Коллективный разум, шагом марш в подсознание.
Делаю глубокий вдох, натыкаюсь на настороженный взгляд Аррека.
Кривая усмешка невольно кривит губы.
– Расслабьтесь, дарай-князь, это снова я.
– А кто был до вас?
– Эль.
Он садится рядом со мной, точнее, грациозно соскальзывает на невидимые силовые нити, поддерживающие тело в воздухе. Само терпение. По опыту знаю, что этот тип вполне может сидеть здесь до скончания вечности и даже не моргнет, пока не получит ответы на свои вопросы.
Ну что ты с таким будешь делать?
– Я ведь рассказывала вам о нашем коллективном разуме? О… э-э… проблеме контроля? Обычно Эль контролирует нас через Хранительницу, обладающую непререкаемой властью. Хранительница Эвруору только что умерла, и тот груз, что она несла в себе, оказался в… нигде. Разумеется, Эль тут же попыталась вернуть себе равновесие, опираясь на любой доступный ей материальный носитель, то есть на эль-ин. Мы все имели удовольствие быть ЕЮ. Затем Раниэль-Атеро занял положение Стража Источника, чтобы удержать равновесие до тех пор, пока не будет избрана новая Хранительница, и Эль отступила.
– Но ведь это означает, что он…
– Угу. Раниэль-Атеро не зря считается лучшим из аналитиков. То, что он сейчас делает, не поддается воображению: расширить свой разум так, чтобы тот вобрал в себя разумы всех эль-ин, все, когда-либо узнанное нашим народом, в том числе и самого себя, и не утратить при этом своего «я»… Ауте – мать парадоксов, но этот – шедевр даже для нее.
– То есть он может стать Хранителем?
– Нет. Уору и еще несколько линий наследуют эту способность, отчим же проделывает все исключительно за счет своей ментальной мощи да изменчивости вене. Но и его возможности ограничены. У нас есть лишь несколько часов, чтобы выбрать новую Хранительницу.
– То есть сейчас начнется драка за власть?
– Боюсь, в данном случае слово «драка» придется понимать даже в более буквальном смысле, нежели обычно…
Свист рассекаемого крыльями воздуха заставляет меня умолкнуть. Нуору тор Шеррн, крыло к крылу с Зимним, взмывают над Источником, зависают в гудящем пространстве. Я не могу не выпустить сен-образ восхищения. Да поможет нам Ауте, но они красивы, они так красивы вместе. Она само пламя, сама дерзость, он в ледяном совершенстве древней гордости. Алое на белом, тьма в серебре, юность под крылом у мудрости тысячелетий. И боль. Невысказанная, невыразимая печаль в каждом жесте, в трепете шелка.
Они – идеальная пара. Они нужны друг другу. Это заметно в том, как его крыло чуть касается ее, как ее поза невольно копирует линию его тела. Им нужно чувствовать страдания другого, чтобы не потеряться в своих. Открытие поражает меня как гром среди ясного неба. Какой бы циничной ни была причина объединения, сейчас их отношения переросли во что-то иное. И во взгляде фиалковых глаз, следящих за выточенной из эбена женщиной, читается нежность, почти любовь. Ауте, как могут эти двое, чувствуя то, что они чувствуют, продолжать творить… такое?
Голос Нуору разносится под притихшими сводами.
– Я, эль-ин Нуору-тор, наследница клана Шеррн, дочь Эвруору-тор, Хранительницы Эль, готова спуститься в Источник и представить себя на суд Древних сил. Таково мое право и мой долг. Есть ли здесь те, кто не считает меня достойной нести этот груз?
Тишину, повисшую, когда колокольчик ее голоса затих в самых отдаленных уголках Зала, можно ощутить на вкус. Притаившаяся, выжидающая тишина. Тишина, полная хриплых угроз и невысказанных обещаний.
Сумерки падают на нас так внезапно и стремительно, что, должно быть, не мне одной сейчас пришла в голову аналогия с хищником, падающим на беззащитную добычу. Даратея тор Дернул появляется, окутанная тенями и силой, и даже самый невежественный наблюдатель не посмел бы в этот момент назвать ее юной. Тьма, сила, блеск алмаза. Золото Ашена, Дракона Ауте, неподвижно зависшего за ее плечом, придает сцене особую грозную красоту.
Противостояние началось.
Миллионы сен-образов беззвучно срываются с пальцев. Восхищение красотой. Эль-ин, даже понимая всю серьезность момента, не могут не оценить его эстетическое совершенство. Мой собственный сен-образ искренне присоединяется к всеобщему хору. Хотя на этот раз, как мне кажется, несколько переборщили со спецэффектами. Тьма, окутавшая весь Зал Совета, – это уже слишком. Мама иногда увлекается.
Аррек демонстративно громко аплодирует. Вот нахал.
Впрочем, на него никто не обращает внимания.
– Достойной? Ты не достойна зваться дочерью Эвы, ты, маленькая тварь! Клан Дернул умрет до последнего эль-ин, прежде чем ты доберешься до Источника!
При всех ее многочисленных достоинствах в дипломатичности маму никто и никогда не обвинял. Нуору, однако, достойно держит удар.
– Вы забываетесь, Мать клана.
– Да ну?
Девчонка иронично взмахивает крыльями, но слышны в вопросе, который она задает, совсем не смешные нотки.
– Вы действительно готовы бросить свой клан против Атакующих, Мать? Готовы превратить политику в кровавую мясорубку? Низко же пали эль-ин!
Ауте, она это всерьез, она все это всерьез…
– О да, эль-ин пали низко, эль-ин пали в такую бездонную пропасть, откуда до скончания вечности не смогут теперь выбраться. И падут еще ниже. Ты, Нуору, с такой легкостью перешагнула через труп матери. И тебя, похоже, совсем не пугает перспектива «кровавой мясорубки». Цель оправдывает средства, не так ли? И эль-ин вполне могут грызться между собой стаями, была бы хорошая цель. Совсем как ЛЮДИ.
Последнее слово ударяет Нуору сильнее, чем можно было предполагать.
– Стерва!!!
От ее крика стены кое-где начинают дымиться. Слишком много времени проводит в компании Зимнего, в этих трюках чувствуется его дурное влияние.
Губы Даратеи искривляет… улыбка. Ауте, если когда-нибудь она будет так мне улыбаться, окажи милость: пошли дочери своей быструю и безболезненную смерть.
– Ах, как ты оскорблена! А ты, Зимний? Не надо так цепляться за рукоять меча, ты же сейчас Рассекающему шею свернешь! Ну почему вас так возмущает сравнение с людьми? Право же, то, что вы творите последние пять лет, заставляет этих несчастных смертных смотреться вполне презентабельно. В обрамлении достойного фона, так сказать…
Рычание вырывается не только из глоток Зимнего и Нуору-тор. Больше половины собравшихся хватаются за оружие, и я, если честно, ощущаю сильное желание сделать то же самое.
– Посмотрите на себя! Эль-ин! Древние и безупречные! Эль-ин, тысячелетиями не поднимавшие оружия против друг друга, режут соседей по малейшему поводу! Эль-ин, убивающая свою МАТЬ, чтобы захватить ВЛАСТЬ! Эль-ин, серьезно обсуждающие планы геноцида целого вида лишь потому, что несколько их представителей устроили нам кровопускание! Эль-ин, стоящие на пороге ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ!!! Да простит мне высокое собрание человеческий термин, но как еще вы назовете ЭТО? И мы все еще имеем наглость именовать себя эль-ин? Как низко мы пали, как непередаваемо низко…
Даратея вдруг затихает, опустив уши, и охватывает себя руками, будто от внутреннего холода. Все начинают потихоньку отходить от транса, в который нас погрузили ее слова. Ауте, вот что означает «владеть аудиторией»! Даже воины Атакующих прячут друг от друга глаза.
Нуору-тор выпрямляется, и ее гордая красота сверкает в окружающей тьме огненной искоркой.
– Мы все уже слышали ваше мнение на этот счет, Мать Дернул. Давайте не будем опять углубляться в старую дискуссию. Ваши аргументы против моей кандидатуры?
Мама поднимает голову, и глаза ее стары и печальны.
– Изменяющиеся не принимают твою кандидатуру, Нуоритти, по причинам, которые мы не будем опять обсуждать.
– Альтернативное решение?
Вот тут она, конечно, пошла с козыря. Нуору – последняя из женщин в своей линии (не считая нерожденного ребенка, конечно), и заменить ее некому. Тем не менее мама не полезла бы в этот спор, не будь у нее в рукаве припрятан сюрприз. Неужели?.
– Смена династии.
По балконам и галереям прокатывается коллективный вздох. Все этого ожидали, к тому все и шло, но вот так озвучить… Смена династии, отказ от линии Уору, это… это… немыслимо.
Нуору, надо отдать ей должное, совершенно спокойна.
– Неприемлемо.
Даратея-тор – а это вновь Даратея-тор, я просто не могу думать о ней как о «маме», когда она так себя держит, – печально улыбается:
– Меня тоже пугает подобная перспектива, но выбора. Ты неадекватна.
– Вот как?
В голосе ее насмешка, густая и какая-то непристойная. Хочется залезть в душ и долго-долго отмываться от услышанного.
Даратея резко вскидывает голову, то, что светится в ее глазах, заставляет Нуору-тор отшатнуться.
– Ты маленькое, избалованное отродье. Глупая девчонка, столь гордая своим положением и своей силой, что не способна увидеть ничего дальше собственного задранного носа. Ты не достойна быть пылью у ее ног, не достойна ни одной ее слезы, ни капли ее крови.
Я думала, она была сердита, когда явилась сюда. Я ошибалась. Сейчас Мать Дернул не утруждала себя ни голосовыми трюками, ни демонстрацией гнева, ни прочей бутафорной мишурой. Это были только ее слова, ее сен-образы, чистый смысл, лишенный чувств и эмоций. У меня кровь застыла в жилах.
– Ты сломалась при первых же серьезных неприятностях, выпавших на твою долю, это простительно. Все через это проходят. Но ты готова сломать всех окружающих, чтобы облегчить свою боль, а это уже позволительно мужчине, но никак не Хранительнице. Ты неадекватна.
Нуору-тор бледнеет под своей эбеновой кожей, подается вперед. Сен-образ, слишком быстрый и слишком личный, чтобы кто-то мог понять, что он означает, летит в сторону противницы.
Мама выгибается всем телом, точно от удара молнией. Отец протягивает руку… и его отбрасывает назад ударившей волной гнева. Эль-ин, удивленно пытающихся разобраться, что же все-таки происходит, вжимает в стены, весь Шеррн-онн судорожно вздрагивает. Я несколько секунд бьюсь в объятиях Аррека, прежде чем соображаю, что нужно полностью отключить эмпатию. Поднимаю глаза и встречаю бледную улыбку арра, безуспешно пытающегося остановить хлещущую из носа кровь. Между нами вспыхивает и угасает мгновение полного понимания. Ауте, а я-то думала, что умею бить своими эмоциями по окружающим что твоей дубинкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49