Ей было плохо. Ей было очень плохо, и она почему-то пришла ко мне в поисках утешения.
Опускаюсь на пол, окутав ее своими крыльями. По привычке мысленно пересчитываю ее психологический возраст на человеческий стандарт. Лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Аутте, что же тут без меня случилось?
Она плачет с надрывной непосредственностью ребенка, сотрясаясь всем телом и крича в голос, в ярости молотя кулаками по моим плечам. Каким-то обостренным чутьем я понимаю, что этот крик родился в ней давно. Беспомощно-гневный стон испуганного ребенка, на глазах у которого весь знакомый мир взорвался безумием, отец умер жестокой, полной страданий смертью, мать отгородилась от всех под притворной маской, друзья замкнулись в своей боли. А обожаемая тетя, объект поклонения и подражания, исчезла в неизвестном направлении, оставив после себя лишь ореол нестерпимой боли. Плач зрел в ней давно, долгие пять лет накапливался под грузом мрачных взглядов и не менее мрачных сен-образов, наполняющих опустевшие онн. Да, эль-ин оказались самым постыдным образом не готовы к чудовищности Эпидемии, к бессмысленности и слепоте, с которыми может действовать Ауте. Расслабились. За три жалких столетия обо всем забыли. И вот теперь, из-за нашей неготовности, из-за неспособности принять удар, встать и идти дальше, девочка-подросток с искалеченным детством безнадежно кричит в моих руках.
Всхлипывая, она начинает говорить, выплескивая на меня все то, что накопилось в душе за жуткие пять лет.
– …вызвал на дуэль и убил… За что? Я знаю, что он горюет о Таринте, но Лиданато чем перед ним провинилась? Она и меч толком держать не умела… Леди Даратея стала совсем ненормальная, никто от нее никогда не слышит ни смеха, ни шутки… все время занята чем-то, работает, пока не падает с ног… ходит по онн, а за ней аура гнева такая, что изолирующие перегородки лопаются, точно разбитое стекло. От нее даже консорты шарахаются… мама, наоборот, ни о чем серьезном не говорит, какая-то беззаботно-радостная, водит к себе в покои мужчин десятками, а глаза пустые-пустые, будто и не видит их или кого-то другого на их месте видит… А недавно во время одного из уроков я ошиблась, и Раниэлю-Атеро едва удалось вернуть меня из изменения… Учитель залепил мне такую пощечину, что меня отбросило к противоположной стене, и сказал, что если я тоже умру, он специально для меня изобретет способ выпороть призрак… не шутил…
Слушаю эту сбивчивую исповедь, растерянно гладя ее по волосам. Несу глупую успокаивающую чушь. Бред какой-то. Чтобы эль-ин так зацикливались на каких-то эмоциях? Что происходило здесь все эти годы? Ауте, о чем еще мне не рассказали родители?
Зеленая чернота и золото крыльев смешались, заполняя зал беспорядочно мечущимися бликами, темные, как ночь, волосы окутывают наши склоненные фигуры невесомым плашом.
Виор уже не плачет, просто тихо вздрагивает, прижавшись ко мне. Чуть отстраняюсь. Виор запрокидывает лицо, удерживая не желающие останавливаться слезы. Мягким прикосновением заставляю ее вновь взглянуть на меня.
– Антея… ты… Ты не представляешь, каково это – наконец увидеть хоть одно нормальное, не потерявшее себя от горя существо! – Я с ироничной печалью приподнимаю уши, и на ее юном лице появляется отражение того же невеселого юмора. – Нет, тебе тоже плохо, но ты не любуешься своим страданием, не смакуешь скорбь, точно редкое блюдо! Ты не ведешь себя так, точно все окружающие должны ходить вокруг тебя на цыпочках, щадя твои чувства, не требуешь делать тебе скидку, мириться с любыми твоими выходками. Ты… – Она хлюпает носом. – Ты…
– О да, я просто отрезала себя от всех и вся, не позволяя тем, кого люблю, приблизиться ни на шаг, опасаясь, что их участие сломает меня, доведет до состояния безвольного комка боли…
Новые откровения тонут в очередной серии жалобных всхлипов. Нд-а… Раньше мне как-то не приходило в голову, как должно со стороны смотреться наше истеричное и эгоцентричное общество. Нет, я далека от мысли, что эль-ин могут играть на публику, но вот закатывать представления скорее для себя самих, нежели для окружающих, это пожалуйста. Если кто-то считает выход из депрессии предательством любимого человека…
Недоверчиво шевелю ушами.
Ну и ну. Всего триста лет покоя, и полюбуйтесь, во что мы превратились.
Как такое могло случиться?
Осторожно провожу рукой по спине Виор, поглаживая напрягшиеся крылья.
– Гнев и боль – тоже часть нас самих. Как и страх, и отчаяние, и даже ненависть. Все эти чувства имеют свой особый смысл, все необходимы для выживания. Нельзя просто отказываться от этих эмоций, разве ты не понимаешь?
Она дергается, точно от удара.
– Но они отвергают все остальное!
– Да. Когда боль слишком сильна… иногда единственный выход – погрузиться в нее, не замечать ничего другого. Так бывает. Но это путь на уничтожение себя и других. К сожалению, я осознала это слишком поздно. – Откидываю с ее лба прядь тяжелых, очень длинных волос. – Не нужно концентрироваться на своей обиде. Лучше подумай, что ты можешь сделать, чтобы изменить это.
– А что я могу сделать? Возвращать мертвых запрещено и изменять живых насильно тоже!
Снова приподнимаю брови, копируя мимику Аррека.
– Ты воин в ранге Мастера, ты аналитик высшей квалификации. Ты – гордость, величайшее сокровище клана Дернул. Тебе доступно то, чего никогда не смогу достичь я. Подумай. Потом посмотри на ситуацию с иных точек зрения и еще раз подумай. Используй то, чему тебя учили, наследница!
Ее рот окрашивается кровью – острый белый клык больно прикусил нижнюю губу. Знакомая привычка, сколько раз сама так делала. Наклоняюсь, снимая солоноватые капли губами, ощущаю в ее крови бурю эмоций и зарождающееся спокойствие аналитика. Ага. Кажется, кризис проходит.
Виор снова смотрит на меня, но на этот раз за безбрежной зеленью ее глаз ощущается мощь незаурядного интеллекта, который наконец-то начинают приводить в действие.
– Я не такая, как ты. Нет больше таких, как ты. Ты не сметаешь препятствия со своего пути, как Даратея, не заставляешь других убирать их за тебя, как Раниэль-Атеро, не обходишь их и не игнорируешь… Ты просто… оказываешься на другой стороне, и как-то вдруг получается, что препятствия и не препятствия вовсе, а удобный трамплин для следующего старта.
Не могу не усмехнуться: вот так определение моего стиля работы с неприятностями. Слышали бы ее сейчас умники из Конклава Эйхаррона!
– Ты только что дала классическое определение деятельности любой вене, дорогая.
– Но ты не любая вене! Ты особенная!
– Чем? Тем, что сохранила способность к глубинному изменению и в зрелом возрасте? Это наследственность, любая Тея так может. Что еще я могу делать, кроме как танцевать? Нет, малыш, особенная ты. Это хорошо, что тебе достанется титул наследницы.
Аррек все-таки прав, я совершенно не вписываюсь в рамки любого общества, даже общества эль-ин.
Юная Тея шевелит ушами, пытаясь со всех сторон обдумать мои слова и мельчайшие оттенки выражений, с которыми они были сказаны. Ах, какая эль-ин из нее вырастет, если дать этому ребенку время!
– Ты не права. Точнее, права, но не в том смысле, в каком ты думаешь.
– Что есть смысл? Что есть правда?..
– Не играй сен-образами! Ты можешь сколько угодно наслаждаться прихотливостью различных языков и философским многозначием определений, все равно ты делаешь то, что не под силу никому другому!
– Это извинение, чтобы ничего не делать самой?
– Нет!
Прерываю ее взмахом руки:
– Закончим на этом.
Все-таки не зря я столько времени находилась рядом с арр-Вуэйном. Кое-какие навыки в общении с истеричными детьми удалось приобрести. Немного поспорили на отвлеченные темы, и – гляди-ка! – девочка пришла в себя.
Ласточкой взмываю в воздух и без всплеска вхожу в зеленоватые воды бассейна. Это, конечно, не великолепная ванна в аррском стиле, но плавать в нем – одно из величайших наслаждений моей жизни. После полетов, конечно. С удивлением замечаю, что мне не хватает высоких волн океана, ощущения смертоносной бездны под собой. Допутешествовалась. Это все Аррек с его дурацким пристрастием к соленым лужам! Ладно, если мне так уж хочется щекотать нервы присутствием большеротых чудовищ в собственной ванне, их всегда туда можно поселить!
Доплываю до противоположного края, стремительно разворачиваюсь, несусь назад. Движения четкие, экономные, каждый мускул совершенно точно знает, что ему делать. Да, общение с Арреком определенно не проходит для меня даром. Ныряю, в несколько гребков достигаю дна, подплываю к внешней границе бассейна. Вода удерживается силовым полем, отражение света от поверхности бассейна выглядит совершенно по-особому. Устремляюсь вверх, выскакиваю на «сушу», активизирую набор осушающих заклинаний. Виор окидывает меня странным изучающим взглядом, ну очень напоминающим взгляд Раниэля-Атеро. Аналитик до мозга костей.
– Я не очень хорошо помню, что было до Эпидемии, но мне кажется, что за это время ты здорово изменилась, тетя Антея.
– Каждое мгновение меняет нас, Виортея-тор. Это аксиома. – Называю ее официальным именем, чтобы подчеркнуть – разговор вышел из плоскости личных отношений.
– Ты используешь философию как оружие, причем обоюдоострое. – Это не вопрос, она просто рассуждает вслух.
– Согласись, это хорошее оружие.
– Философия – остановка жизни, небытие смерти. Ту замирает, ты выходишь за его пределы, за свои пределы, чтобы увидеть новый смысл. Это – высокое искусство. Не стоит так просто разбрасываться им направо и налево ради забавы или сиюминутного развлечения.
– Отсюда мораль?
– Морали нет. Просто меня раздражает легкость, с которой ты швыряешься заученными истинами.
– Меня тоже.
Она молчит, прищурившись и наматывая на палец длинную темную прядь.
– Ты плаваешь очень профессионально. Не для удовольствия, а так, будто от скорости и экономичности твоих гребков может зависеть жизнь.
Хмыкаю, вспоминаю милейшего монстрика, чуть было не пообедавшего нами с Арреком в неизвестном море неизвестного мира. Да уж, стимулов для ускоренного обучения у меня хватало.
– Вообще, в каждом твоем жесте, в походке и наклоне головы чувствуется та же выверенная экономичность, грация хищника, не желающего терять даром ни одной калории. В сочетании с импульсивностью и разорванностью движений вене это производит странное впечатление. Страшное.
– Это из-за ограниченной диеты. Сложно терять лишние калории, если не знаешь, когда в следующий раз удастся поесть.
– Знаешь, некоторые твои сен-образы не понимает даже Раниэль-Атеро.
Вот это заставляет меня замереть. В недоумении дергаю правым ухом.
– Трудно поверить. Мои сен-образы – примитивные детские рисунки, наборы галочек и кружочков, не лишенные, правда, очарования. А принц-консорт Раниэль-Атеро может расшифровать любую информацию, он в этом лучший из лучших. Ты ошибаешься.
– Нет.
Внимательно разглядываю загадочно щурящегося аналитика. Мое новообретенное многогранное видение расщепляет образ, тысячи оттенков воспринимаемого складываются в тысячи смысловых узоров, чтобы тут же рассыпаться и сложиться в новые. Это азбука, это первая ступень обучения любого аналитика. Вот только я как-то умудряюсь воспринимать все точки зрения одновременно, сливая их в своем восприятии в целостную, непротиворечивую картину, не проводя границы между окружающим миром и собственным существом. Удивительное состояние, такое простое и столь естественное, что не могу не удивляться своей прошлой слепоте.
Она пытается произвести в моем сознании сдвиг. Надо признать, она преуспела. Только вот что же во мне изменилось?
– К чему этот разговор, Виортея-тор? С чего вдруг такой пристальный интерес к моей скромной особе?
– Ты считаешь, что интерес не оправдан?
– Я сыграла свою роль. Теперь события будут развиваться под контролем Матери клана.
– Возможно. – Она смотрит на меня изучающе. – Но согласись, наивно рассчитывать, что тебя совсем уж оставят в покое. Терять такой ресурс… Я бы на их месте ни за что не сделала такой глупости.
Напрягаюсь, удерживая готовые сорваться с языка вопросы и проклятия. Она делает лишь то, что я приказала, пытается мыслить как аналитик. Сейчас со мной говорит не Виор, несколько минут назад плакавшая навзрыд о своем потерянном детстве, а будущая наследница клана.
– У тебя есть что мне сказать?
– Нет. – Она задумчиво качает головой. – Не-ет, нет. Если бы они считали, что тебе нужно знать, они бы сами сказали.
Собираю все оставшееся у меня терпение и киваю.
– Кстати, о них. – Многозначительно поглядываю в сторону пробивающихся сквозь стены лучей света. Шторм кончился, вскоре наступит местный эквивалент утра. – Они знают, где тебя демоны носят?
Она мгновенно теряет весь свой гонор крутого аналитика, с опаской поглядывает на светлеющий проем входа.
– Так я и думала. Что ж, если не терять больше времени, то, может быть, они так никогда и не узнают о нашей встрече.
Виор вскакивает, бросается к выходу. На полпути останавливается, подбегает ко мне, порывисто обнимает. Порыв ветра – и она уже уносится в светлеющие небеса, торопясь домой, пока ее отсутствие не замечено. Усмехаясь, посылаю сообщение альфа-ящерам, чтобы пропустили путешествующего ребенка. И еще одно, для самой Виортеи. Маленькое напоминание о моих беспокойных соседях, о которых она, похоже, опять забыла. Подозреваю, это здорово придало девчонке ускорения.
Возвращаюсь назад, настолько погруженная в собственные мысли, что в буквальном смысле слова налетаю на Аррека, с видом архитектурного излишества подпирающего входной проем.
– Аут-те!
Потрясающе! Мое подсознание настолько привыкло считать этого человека частью меня, что даже не считает нужным предупреждать о его присутствии!
Резко отстраняюсь от него, пытаюсь уйти, но тут же оказываюсь в плену крепких мужских рук. Ну вот. Новый допрос. Да здравствует здоровый ночной сон.
Но вместо осторожных расспросов о виденной им только что сцене, дарай-князь выдает что-то странное.
– Знаешь, ты ведь действительно не позволяешь себе сосредоточиться на отрицательных эмоциях. Порой меня даже пугает стремительность, с которой ты выкорчевываешь из своей души все, что считаешь лишним.
Одариваю его яростным взглядом.
– Эдь-ин ничего из себя не выкорчевывают! Это люди борются сами с собой, мы лишь изменяем себя!
Его глаза холодны, как горные вершины, и столь же далеки.
– Ну да, ты просто… – Он пытается найти слова, которых не было и нет в человеческом языке, затем сдается и неумело производит на свет философский сен-образ. Исполнение ужасное, но я понимаю, что он хочет сказать.
Смягчаюсь, с улыбкой шевелю ушами, внося осторожные поправки в его произведение.
– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на глупости. – У эль-ин есть старая поговорка: «Мужчины никогда не взрослеют». Трудно повзрослеть, если всерьез думаешь, что будешь жить вечно. – Понимаешь, нужно сделать еще так много, что я не могу позволить себе заниматься ерундой. Это слишком неконструктивно. Это требует времени.
– Великий Хаос, малыш, ты ведь совсем не боишься смерти.
Удивленно поднимаю голову, смотрю ему в лицо. Откуда ощущение изощренной пытки, прорывающееся через тактильный контакт? Я не привыкла к такой искренности со стороны Аррека. Что бы человек ни делал, что бы ни говорил, за всем – какие-то далеко идущие планы. Что же он задумал сейчас?
– Не надо, Аррек. Я понимаю, что ты не хочешь смириться с моим уходом, но… Мы пытались. Мы пытались справиться с последствиями туауте так часто, что даже мысль об этом вызывает дрожь. Не надо отравлять этим мои последние годы. Для эль-ин смерть и жизнь нераздельны, и это совсем не та жизнь и вовсе не то, что люди понимают под смертью. Все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Я не пущу тебя.
Вот упрямый осел.
Ладно, попробуем подойти с другой стороны.
– Подумай о жизни. Подумай о радости бытия, об утонченном наслаждении каждым его мигом. Я рождаюсь и умираю каждое мгновение – нельзя допустить, чтобы хоть одно из них оказалось неполноценным. Не надо лишать меня гармонии с естественным ходом событий, позволь безмятежно жить, пока живется, и бестрепетно умереть, когда требуется умереть. Это ту.
Сияющие пальцы на моих плечах сжимаются так сильно, что, наверное, оставят синяки. Безупречность его экранирования дает щель, и я вдруг оказываюсь в круговороте его эмоций, его гнева. На какое-то ослепляющее мгновение становлюсь Арреком.
Ярость. Ярость от ее непонимания, от ее покорности, от этого дурацкого фатализма.
Господи, да как она может вот так запросто отказываться от борьбы, от сопротивления? Смириться?
Жизнь, жизнь, жизнь. Эта страсть, эта цель наполняет все существование. Единственное, что важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Опускаюсь на пол, окутав ее своими крыльями. По привычке мысленно пересчитываю ее психологический возраст на человеческий стандарт. Лет одиннадцать-двенадцать, не больше. Аутте, что же тут без меня случилось?
Она плачет с надрывной непосредственностью ребенка, сотрясаясь всем телом и крича в голос, в ярости молотя кулаками по моим плечам. Каким-то обостренным чутьем я понимаю, что этот крик родился в ней давно. Беспомощно-гневный стон испуганного ребенка, на глазах у которого весь знакомый мир взорвался безумием, отец умер жестокой, полной страданий смертью, мать отгородилась от всех под притворной маской, друзья замкнулись в своей боли. А обожаемая тетя, объект поклонения и подражания, исчезла в неизвестном направлении, оставив после себя лишь ореол нестерпимой боли. Плач зрел в ней давно, долгие пять лет накапливался под грузом мрачных взглядов и не менее мрачных сен-образов, наполняющих опустевшие онн. Да, эль-ин оказались самым постыдным образом не готовы к чудовищности Эпидемии, к бессмысленности и слепоте, с которыми может действовать Ауте. Расслабились. За три жалких столетия обо всем забыли. И вот теперь, из-за нашей неготовности, из-за неспособности принять удар, встать и идти дальше, девочка-подросток с искалеченным детством безнадежно кричит в моих руках.
Всхлипывая, она начинает говорить, выплескивая на меня все то, что накопилось в душе за жуткие пять лет.
– …вызвал на дуэль и убил… За что? Я знаю, что он горюет о Таринте, но Лиданато чем перед ним провинилась? Она и меч толком держать не умела… Леди Даратея стала совсем ненормальная, никто от нее никогда не слышит ни смеха, ни шутки… все время занята чем-то, работает, пока не падает с ног… ходит по онн, а за ней аура гнева такая, что изолирующие перегородки лопаются, точно разбитое стекло. От нее даже консорты шарахаются… мама, наоборот, ни о чем серьезном не говорит, какая-то беззаботно-радостная, водит к себе в покои мужчин десятками, а глаза пустые-пустые, будто и не видит их или кого-то другого на их месте видит… А недавно во время одного из уроков я ошиблась, и Раниэлю-Атеро едва удалось вернуть меня из изменения… Учитель залепил мне такую пощечину, что меня отбросило к противоположной стене, и сказал, что если я тоже умру, он специально для меня изобретет способ выпороть призрак… не шутил…
Слушаю эту сбивчивую исповедь, растерянно гладя ее по волосам. Несу глупую успокаивающую чушь. Бред какой-то. Чтобы эль-ин так зацикливались на каких-то эмоциях? Что происходило здесь все эти годы? Ауте, о чем еще мне не рассказали родители?
Зеленая чернота и золото крыльев смешались, заполняя зал беспорядочно мечущимися бликами, темные, как ночь, волосы окутывают наши склоненные фигуры невесомым плашом.
Виор уже не плачет, просто тихо вздрагивает, прижавшись ко мне. Чуть отстраняюсь. Виор запрокидывает лицо, удерживая не желающие останавливаться слезы. Мягким прикосновением заставляю ее вновь взглянуть на меня.
– Антея… ты… Ты не представляешь, каково это – наконец увидеть хоть одно нормальное, не потерявшее себя от горя существо! – Я с ироничной печалью приподнимаю уши, и на ее юном лице появляется отражение того же невеселого юмора. – Нет, тебе тоже плохо, но ты не любуешься своим страданием, не смакуешь скорбь, точно редкое блюдо! Ты не ведешь себя так, точно все окружающие должны ходить вокруг тебя на цыпочках, щадя твои чувства, не требуешь делать тебе скидку, мириться с любыми твоими выходками. Ты… – Она хлюпает носом. – Ты…
– О да, я просто отрезала себя от всех и вся, не позволяя тем, кого люблю, приблизиться ни на шаг, опасаясь, что их участие сломает меня, доведет до состояния безвольного комка боли…
Новые откровения тонут в очередной серии жалобных всхлипов. Нд-а… Раньше мне как-то не приходило в голову, как должно со стороны смотреться наше истеричное и эгоцентричное общество. Нет, я далека от мысли, что эль-ин могут играть на публику, но вот закатывать представления скорее для себя самих, нежели для окружающих, это пожалуйста. Если кто-то считает выход из депрессии предательством любимого человека…
Недоверчиво шевелю ушами.
Ну и ну. Всего триста лет покоя, и полюбуйтесь, во что мы превратились.
Как такое могло случиться?
Осторожно провожу рукой по спине Виор, поглаживая напрягшиеся крылья.
– Гнев и боль – тоже часть нас самих. Как и страх, и отчаяние, и даже ненависть. Все эти чувства имеют свой особый смысл, все необходимы для выживания. Нельзя просто отказываться от этих эмоций, разве ты не понимаешь?
Она дергается, точно от удара.
– Но они отвергают все остальное!
– Да. Когда боль слишком сильна… иногда единственный выход – погрузиться в нее, не замечать ничего другого. Так бывает. Но это путь на уничтожение себя и других. К сожалению, я осознала это слишком поздно. – Откидываю с ее лба прядь тяжелых, очень длинных волос. – Не нужно концентрироваться на своей обиде. Лучше подумай, что ты можешь сделать, чтобы изменить это.
– А что я могу сделать? Возвращать мертвых запрещено и изменять живых насильно тоже!
Снова приподнимаю брови, копируя мимику Аррека.
– Ты воин в ранге Мастера, ты аналитик высшей квалификации. Ты – гордость, величайшее сокровище клана Дернул. Тебе доступно то, чего никогда не смогу достичь я. Подумай. Потом посмотри на ситуацию с иных точек зрения и еще раз подумай. Используй то, чему тебя учили, наследница!
Ее рот окрашивается кровью – острый белый клык больно прикусил нижнюю губу. Знакомая привычка, сколько раз сама так делала. Наклоняюсь, снимая солоноватые капли губами, ощущаю в ее крови бурю эмоций и зарождающееся спокойствие аналитика. Ага. Кажется, кризис проходит.
Виор снова смотрит на меня, но на этот раз за безбрежной зеленью ее глаз ощущается мощь незаурядного интеллекта, который наконец-то начинают приводить в действие.
– Я не такая, как ты. Нет больше таких, как ты. Ты не сметаешь препятствия со своего пути, как Даратея, не заставляешь других убирать их за тебя, как Раниэль-Атеро, не обходишь их и не игнорируешь… Ты просто… оказываешься на другой стороне, и как-то вдруг получается, что препятствия и не препятствия вовсе, а удобный трамплин для следующего старта.
Не могу не усмехнуться: вот так определение моего стиля работы с неприятностями. Слышали бы ее сейчас умники из Конклава Эйхаррона!
– Ты только что дала классическое определение деятельности любой вене, дорогая.
– Но ты не любая вене! Ты особенная!
– Чем? Тем, что сохранила способность к глубинному изменению и в зрелом возрасте? Это наследственность, любая Тея так может. Что еще я могу делать, кроме как танцевать? Нет, малыш, особенная ты. Это хорошо, что тебе достанется титул наследницы.
Аррек все-таки прав, я совершенно не вписываюсь в рамки любого общества, даже общества эль-ин.
Юная Тея шевелит ушами, пытаясь со всех сторон обдумать мои слова и мельчайшие оттенки выражений, с которыми они были сказаны. Ах, какая эль-ин из нее вырастет, если дать этому ребенку время!
– Ты не права. Точнее, права, но не в том смысле, в каком ты думаешь.
– Что есть смысл? Что есть правда?..
– Не играй сен-образами! Ты можешь сколько угодно наслаждаться прихотливостью различных языков и философским многозначием определений, все равно ты делаешь то, что не под силу никому другому!
– Это извинение, чтобы ничего не делать самой?
– Нет!
Прерываю ее взмахом руки:
– Закончим на этом.
Все-таки не зря я столько времени находилась рядом с арр-Вуэйном. Кое-какие навыки в общении с истеричными детьми удалось приобрести. Немного поспорили на отвлеченные темы, и – гляди-ка! – девочка пришла в себя.
Ласточкой взмываю в воздух и без всплеска вхожу в зеленоватые воды бассейна. Это, конечно, не великолепная ванна в аррском стиле, но плавать в нем – одно из величайших наслаждений моей жизни. После полетов, конечно. С удивлением замечаю, что мне не хватает высоких волн океана, ощущения смертоносной бездны под собой. Допутешествовалась. Это все Аррек с его дурацким пристрастием к соленым лужам! Ладно, если мне так уж хочется щекотать нервы присутствием большеротых чудовищ в собственной ванне, их всегда туда можно поселить!
Доплываю до противоположного края, стремительно разворачиваюсь, несусь назад. Движения четкие, экономные, каждый мускул совершенно точно знает, что ему делать. Да, общение с Арреком определенно не проходит для меня даром. Ныряю, в несколько гребков достигаю дна, подплываю к внешней границе бассейна. Вода удерживается силовым полем, отражение света от поверхности бассейна выглядит совершенно по-особому. Устремляюсь вверх, выскакиваю на «сушу», активизирую набор осушающих заклинаний. Виор окидывает меня странным изучающим взглядом, ну очень напоминающим взгляд Раниэля-Атеро. Аналитик до мозга костей.
– Я не очень хорошо помню, что было до Эпидемии, но мне кажется, что за это время ты здорово изменилась, тетя Антея.
– Каждое мгновение меняет нас, Виортея-тор. Это аксиома. – Называю ее официальным именем, чтобы подчеркнуть – разговор вышел из плоскости личных отношений.
– Ты используешь философию как оружие, причем обоюдоострое. – Это не вопрос, она просто рассуждает вслух.
– Согласись, это хорошее оружие.
– Философия – остановка жизни, небытие смерти. Ту замирает, ты выходишь за его пределы, за свои пределы, чтобы увидеть новый смысл. Это – высокое искусство. Не стоит так просто разбрасываться им направо и налево ради забавы или сиюминутного развлечения.
– Отсюда мораль?
– Морали нет. Просто меня раздражает легкость, с которой ты швыряешься заученными истинами.
– Меня тоже.
Она молчит, прищурившись и наматывая на палец длинную темную прядь.
– Ты плаваешь очень профессионально. Не для удовольствия, а так, будто от скорости и экономичности твоих гребков может зависеть жизнь.
Хмыкаю, вспоминаю милейшего монстрика, чуть было не пообедавшего нами с Арреком в неизвестном море неизвестного мира. Да уж, стимулов для ускоренного обучения у меня хватало.
– Вообще, в каждом твоем жесте, в походке и наклоне головы чувствуется та же выверенная экономичность, грация хищника, не желающего терять даром ни одной калории. В сочетании с импульсивностью и разорванностью движений вене это производит странное впечатление. Страшное.
– Это из-за ограниченной диеты. Сложно терять лишние калории, если не знаешь, когда в следующий раз удастся поесть.
– Знаешь, некоторые твои сен-образы не понимает даже Раниэль-Атеро.
Вот это заставляет меня замереть. В недоумении дергаю правым ухом.
– Трудно поверить. Мои сен-образы – примитивные детские рисунки, наборы галочек и кружочков, не лишенные, правда, очарования. А принц-консорт Раниэль-Атеро может расшифровать любую информацию, он в этом лучший из лучших. Ты ошибаешься.
– Нет.
Внимательно разглядываю загадочно щурящегося аналитика. Мое новообретенное многогранное видение расщепляет образ, тысячи оттенков воспринимаемого складываются в тысячи смысловых узоров, чтобы тут же рассыпаться и сложиться в новые. Это азбука, это первая ступень обучения любого аналитика. Вот только я как-то умудряюсь воспринимать все точки зрения одновременно, сливая их в своем восприятии в целостную, непротиворечивую картину, не проводя границы между окружающим миром и собственным существом. Удивительное состояние, такое простое и столь естественное, что не могу не удивляться своей прошлой слепоте.
Она пытается произвести в моем сознании сдвиг. Надо признать, она преуспела. Только вот что же во мне изменилось?
– К чему этот разговор, Виортея-тор? С чего вдруг такой пристальный интерес к моей скромной особе?
– Ты считаешь, что интерес не оправдан?
– Я сыграла свою роль. Теперь события будут развиваться под контролем Матери клана.
– Возможно. – Она смотрит на меня изучающе. – Но согласись, наивно рассчитывать, что тебя совсем уж оставят в покое. Терять такой ресурс… Я бы на их месте ни за что не сделала такой глупости.
Напрягаюсь, удерживая готовые сорваться с языка вопросы и проклятия. Она делает лишь то, что я приказала, пытается мыслить как аналитик. Сейчас со мной говорит не Виор, несколько минут назад плакавшая навзрыд о своем потерянном детстве, а будущая наследница клана.
– У тебя есть что мне сказать?
– Нет. – Она задумчиво качает головой. – Не-ет, нет. Если бы они считали, что тебе нужно знать, они бы сами сказали.
Собираю все оставшееся у меня терпение и киваю.
– Кстати, о них. – Многозначительно поглядываю в сторону пробивающихся сквозь стены лучей света. Шторм кончился, вскоре наступит местный эквивалент утра. – Они знают, где тебя демоны носят?
Она мгновенно теряет весь свой гонор крутого аналитика, с опаской поглядывает на светлеющий проем входа.
– Так я и думала. Что ж, если не терять больше времени, то, может быть, они так никогда и не узнают о нашей встрече.
Виор вскакивает, бросается к выходу. На полпути останавливается, подбегает ко мне, порывисто обнимает. Порыв ветра – и она уже уносится в светлеющие небеса, торопясь домой, пока ее отсутствие не замечено. Усмехаясь, посылаю сообщение альфа-ящерам, чтобы пропустили путешествующего ребенка. И еще одно, для самой Виортеи. Маленькое напоминание о моих беспокойных соседях, о которых она, похоже, опять забыла. Подозреваю, это здорово придало девчонке ускорения.
Возвращаюсь назад, настолько погруженная в собственные мысли, что в буквальном смысле слова налетаю на Аррека, с видом архитектурного излишества подпирающего входной проем.
– Аут-те!
Потрясающе! Мое подсознание настолько привыкло считать этого человека частью меня, что даже не считает нужным предупреждать о его присутствии!
Резко отстраняюсь от него, пытаюсь уйти, но тут же оказываюсь в плену крепких мужских рук. Ну вот. Новый допрос. Да здравствует здоровый ночной сон.
Но вместо осторожных расспросов о виденной им только что сцене, дарай-князь выдает что-то странное.
– Знаешь, ты ведь действительно не позволяешь себе сосредоточиться на отрицательных эмоциях. Порой меня даже пугает стремительность, с которой ты выкорчевываешь из своей души все, что считаешь лишним.
Одариваю его яростным взглядом.
– Эдь-ин ничего из себя не выкорчевывают! Это люди борются сами с собой, мы лишь изменяем себя!
Его глаза холодны, как горные вершины, и столь же далеки.
– Ну да, ты просто… – Он пытается найти слова, которых не было и нет в человеческом языке, затем сдается и неумело производит на свет философский сен-образ. Исполнение ужасное, но я понимаю, что он хочет сказать.
Смягчаюсь, с улыбкой шевелю ушами, внося осторожные поправки в его произведение.
– Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на глупости. – У эль-ин есть старая поговорка: «Мужчины никогда не взрослеют». Трудно повзрослеть, если всерьез думаешь, что будешь жить вечно. – Понимаешь, нужно сделать еще так много, что я не могу позволить себе заниматься ерундой. Это слишком неконструктивно. Это требует времени.
– Великий Хаос, малыш, ты ведь совсем не боишься смерти.
Удивленно поднимаю голову, смотрю ему в лицо. Откуда ощущение изощренной пытки, прорывающееся через тактильный контакт? Я не привыкла к такой искренности со стороны Аррека. Что бы человек ни делал, что бы ни говорил, за всем – какие-то далеко идущие планы. Что же он задумал сейчас?
– Не надо, Аррек. Я понимаю, что ты не хочешь смириться с моим уходом, но… Мы пытались. Мы пытались справиться с последствиями туауте так часто, что даже мысль об этом вызывает дрожь. Не надо отравлять этим мои последние годы. Для эль-ин смерть и жизнь нераздельны, и это совсем не та жизнь и вовсе не то, что люди понимают под смертью. Все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Я не пущу тебя.
Вот упрямый осел.
Ладно, попробуем подойти с другой стороны.
– Подумай о жизни. Подумай о радости бытия, об утонченном наслаждении каждым его мигом. Я рождаюсь и умираю каждое мгновение – нельзя допустить, чтобы хоть одно из них оказалось неполноценным. Не надо лишать меня гармонии с естественным ходом событий, позволь безмятежно жить, пока живется, и бестрепетно умереть, когда требуется умереть. Это ту.
Сияющие пальцы на моих плечах сжимаются так сильно, что, наверное, оставят синяки. Безупречность его экранирования дает щель, и я вдруг оказываюсь в круговороте его эмоций, его гнева. На какое-то ослепляющее мгновение становлюсь Арреком.
Ярость. Ярость от ее непонимания, от ее покорности, от этого дурацкого фатализма.
Господи, да как она может вот так запросто отказываться от борьбы, от сопротивления? Смириться?
Жизнь, жизнь, жизнь. Эта страсть, эта цель наполняет все существование. Единственное, что важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49