Этот скелет – независимая ирригационная система. А любая система – это такая штука, она либо развивается, либо загибается, третьего пути ей не дано. Первая моя война началась из-за водоотводного канала. Воду надо отводить, это знает каждый человек, имеющий унитаз. Если ее не отводить, то почвы засаливаются. И я прорыл со своими рабочими канал, но не успел закончить его вовремя и отработанные солоноватые воды из нашей системы хлынули в систему соседнего нома...
Короче, в тот год урожая никто не собирал – сначала они нас вырезали, потом мы их мочили...
* * *
...Моя египетская протодуша, когда я подселился, чуть дуба не дала. Сами понимаете, жить в обстановке, где нет ни цветного телевизора, ни огнестрельного оружия, ни пирамид даже – они позже появятся, я расскажу, как – и вдруг обо всем этом узнать... Пришлось мне засучивать рукава и приниматься, так сказать, за самообразование бедного Нуара... Кончилось это тем, что он, впечатлившись, перевозбудился, поскакал к местному жрецу и рассказал, что в него Хор Хор (Гор) – один из главных египетских божеств; солнечный бог.
вселился и что теперь он знает будущее вплоть до космических полетов к Красной планете, озоновых дыр и памперсов 52-го размера. А у нас, в Египте, Хор может вселяться только в высокопоставленных особ, а сказки могут сочинять только особые на то жрецы, и меня посадили. Слава Богу, не на кол.
Лет пять я просидел в подземной тюрьме Иераконполя, бывшей столице Верхнего Египта... За эти годы Нуар смирился с полученными из двухтысячного года знаниями и даже использовал их – как-то мы с ним вылечили своего тюремщика от приступа острого аппендицита стаканом самогона, который самолично выгнали в подполье из тутовых ягод, малины и виноградного сока. За эти успехи вашего покорного слугу, в конце концов, назначили личным врачом одного из местных тузов. Конечно, со временем меня непременно убили бы за оригинальную врачебную практику, но я вошел в сговор с влиятельным жрецом, предварительно, конечно, споив ему несколько кувшинов шелковички (так я назвал доведенную практически до шедевра версию фруктово-ягодного самогона).
Через несколько месяцев мой жрец спился вчистую и начал заговариваться, но коллеги по культу нашли в этом нечто божественное и с удовольствием слушали его, пьяного, а потом коллективно истолковывали пьяный бред для всеобщей пользы... То есть для прогноза даты разлива. Нила, конечно, не шелковички.
...Да, славные пьянки мы устраивали с этим жрецом... Исторические, можно сказать без преувеличения. «Почему исторические?» – спросите вы с ехидной улыбкой на устах. Да потому, что в результате этих наших бесед в Египте появились пирамиды... На второй или третьей пьянке я рассказал жрецу о переселении душ в новые тела – мужские, женские, скотские – о бесконечной череде жизней, о возможности, подобно мне, переживать их заново... Но жрец был трудным и зациклился на одном – ему не нравилась перспектива переселения его души в тело зачуханного нубийца и тем более – нильского крокодила. И жрец живо заинтересовался, каким таким образом одна душа в следующей жизни может получить более высокопоставленное тело, нежели чем душа другого человека. Но ответ услышать не успел – пока я ворочал языком жрец вырубился от передозировки.
Но на следующей пьянке он поставил вопрос ребром. И я изложил ему свои фантазии. Я сказал, что, по моему мнению, великий смысл реинкарнации в том, чтобы каждый человек имел возможность прожить всю Жизнь от ее зарождения в протоокеане и до конца, – если он, конечно, есть, – не только во временном плане (то есть от звонка до звонка), но во всех ее проявлениях – от простейшей водоросли до человека и от человека, низменного и тупого, до человека-бога.
– Представь, дорогой, – говорил я ему, – человека, которому когда-то откроются все его жизни – от самой сволочной до святейшей... Это будет действительно Человек Разумный! Бог, сотворив человека, уже на седьмом его поколении окончательно и бесповоротно понял, что создал противное греховное животное, чрезвычайно склонное к алкоголизму, наркомании, анальному сексу и предательству. И, немного поразмыслив, решил использовать реинкарнацию для его излечения...
– Ты мне лапшу на уши не вешай! – перебил меня жрец, используя мою терминологию. – Так, значит, моя душа может и впрямь переселиться в собачью?
И посмотрел на меня. Так посмотрел, что я понял – от моего ответа зависит, доберусь ли я сегодня вечером до своей постели с теплой, приятно пахнущей благовониями супругой или немедленно буду утоплен в священном Ниле. К сожалению и в древнем Египте формула «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы» считалась исключительно верной. И устранив меня, жрец устранил бы неприятную перспективу переселения в тело шакала или гиены.
И я, уже совершенно нетрезвый, навел тень на плетень. Я сказал, что если забальзамировать покойника, то душа, оказавшись на том свете, непременно возвратится в свое привычное тело...
– А как тело на том свете окажется? – спросил жрец, глядя уже одобрительно.
Я расслабился, выпил одну за другой две кружки и рассказал ему о вложенных мирах, межзвездном вакууме, как материальном теле, о чудодейственных пирамидах, изобретенных в конце ХХ века в Подмосковье, пирамидах, которые все на свете связывают в единую сущность, одновременно ликвидируя озонные дыры, боли в пояснице и частые смены кабинета министров. Так как жрец старался не отставать от меня в деле опрокидывания в себя кружек с шелковичкой, все эти перечисленные сведения усвоились его организмом не хуже этилового спирта. И на следующий же день он приказал своему химику немедленно освоить бальзамирование свежих покойников, а своим строителям – составить проект первой надгробной пирамиды. После смерти жреца такие вредные для беззаботного народа сооружения распространились по всему Египту...
* * *
По мере того, как мое общественное положение упрочивалось, я все чаще вспоминал себя и друзей, которые через тысячи лет будут ожидать невдалеке от Искандеркуля неминуемой смерти от рук сволочного Худосокова... Честно говоря, я не испытывал ни к себе, ни к ним острой жалости – через тысячи лет я проживу, как минимум, сто жизней, некоторые из них будут женскими... У меня будет, как минимум, сто супруг, двести любовниц (и любовников) и триста детей... И, как минимум, сто самых что ни есть настоящих смертей... Класс!
...После таких рассуждений мои мысли, как правило, становились праздными. Однажды, к примеру, я потратил несколько часов на обмозговывание темы «Смерть и реинкарнация».
Интересная тема, скажу я вам. Представьте, что случится, когда я в эпохальном труде докажу человечеству, что реинкарнация существует? То есть дембель неизбежен? Бардак начнется! Тысячи людей, обреченных на безрадостное, жалкое существование, начнут кончать жизнь самоубийством в надежде, что в следующей им достанется лучшая доля! Вот почему бог не открыл людям истину, не открыл людям великую правду о существовании реинкарнации! А, может быть, самоубийцам реинкарнация заказана? Может быть, надо завоевать на нее право победой над жалкой, коту под хвост жизнью? Да, видимо, в этом и заключается великая правда вечного существования!
Частенько, лежа на прохладном земляном полу, я с иронической улыбкой думал о Чернове, его подруге Ольге Юдолиной и друзьях Николае Баламутове и Борисе Бочкаренко... "Какие незрелые люди... Разве можно так суетится, когда впереди тебя ждут сотни новых жизней... И они придут неминуемо... И еще ведь можно отказаться от перерождений и раствориться навсегда в бездумном и равнодушном космосе... Но в этом есть что-то от смерти... Смерти души... А это так неприятно...
Как правило, после таких мыслей, я не спеша поднимался с циновки, дотягивался до кувшинчика и выпивал пару прохладных глотков прямо из горлышка.
"Замечательно... – подумал я однажды, растянувшись после очередного возлияния на папирусных циновках, брошенных на прохладный земляной пол. – Главное – не раскрыть секрета перегонки... Эти египтяне народ шустрый... Плохо, что они вымрут... Вымрут... А души их переселятся... Интересная штука, эти переселения... С одной стороны наследственность, а с другой – перерождения... Я размножаюсь, растворяю через детей свои гены, то есть свое телесное естество в море человеческом... А вечная душа моя путешествует по самым разнообразным телам, созданным совсем другими людьми... Путешествует, забывая о пройденных этапах... О прошлых жизнях... Но каждое тело, сосуд души, оставляет на ней отпечатки...
...Что же делать с Черновым и его друзьями? Как же их спасти от этого подлеца Худосокова? Может быть, на сланцевой пластине передать послание потомству?"
И, уже пьяный в дугу, я нашел в углу черную сланцевую пластину (папирусная бумага только-только изобреталась) и начал кремниевым сколком рисовать на ней яму с сидящими в ней Черным и его друзьями. Рисование меня увлекло и к вечеру передо мной лежал целый комикс, изображавший поединок Черного с Бельмондо и Баламутом в краале, футбольный матч и послематчевую пьянку... На каждой табличке была надписи на древнеегипетском и русском, конца XX века, языке.
После захода солнца жена принесла похлебку из полбы и жареную курицу под виноградным соусом. Поставив все это передо мной, спросила глазами, принести ли новую бутыль с шелковичкой. Я приказал принести, а по дороге – вынести во двор и выбросить в кусты терновника все мои криптографические этюды.
* * *
Несколько лет я не возвращался к теме спасения друзей. Но, однажды (мне только-только исполнился тридцать один год) самогон не получился как всегда отменным и мне пришлось его, отдававшего чем-то неприличным Жена Нуара, недовольная вечным его пьянством, добавила в реактор ослиную лепешку.
, пить целый месяц, жаль было выливать на помойку свое детище. Такое не выдавливаемое из себя плебейство давило на сознание и оно рождала трудные мысли...
«И Клит, и Черный были прижимистыми, и они не вылили бы эту гадость из жадности... – думал я, мелкими глотками выцеживая противный самогон из четвертой по счету глиняной кружки. – Да, небольшой я человек. Пьянь болотная... Букашка... Был бы большим, давно придумал бы, как друзей из беды выручить...»
И целый месяц, пока не закончился противный самогон, мысли о собственной низости мучили меня. Но с последней кружкой в голову влилась идея. Я понял, как можно спасти друзей! Грандиозность мысли расперла меня неимоверно. И я немедленно принялся за дело...
На приготовления и сборы ушло десять с половиной лет. За эти годы я научился ходить под парусом, изобрел самбо, сталь, порох Порох я делал из нашатыря, который привозили из Фив. Позже там построят храм бога Амона, по имени которого названы аммиак и аммонит.
, замковые пистолеты и ружье, а также взрывчатку и компас. В начале зимы 2995/2994 года до нашей эры, ровно через год после смерти жены, я направился на Искандеркуль. Да, я собрался пройти около семи с половиной тысяч километров. За три года.
2. Наоми Кемпбелл. – Вы делали это на папирусной лодке? – Кто угодно, только не Худосоков.
В школе я имел стойкую пятерку по географии, и мог запросто рассказать старенькой кружевной учительнице Анне Ивановне, где располагается Новая Каледония или даже Моршанск. И, поразмыслив, разработал маршрут Иераконполь – Искандеркуль. От Иераконполя я решил плыть на папирусной лодке до дельты Нила, далее на ней же пробираться вдоль восточного побережья Средиземного моря до устья реки Оронт (Эль-Аси, ее не пропустишь, это единственная более-менее крупная река впадающая в море на восточном побережье), оттуда пехом на восток до Евфрата и по нему, опять на лодке или на плоту до Персидского залива и далее до Оманского залива. А от него – аккурат на север до Амударьи пехом. Последний отрезок дороги я более-менее знал – работал в этих краях в 1996 году по контракту с одним частным иранским геологическим институтом. Хотя эта часть пути шла по безводным пустыням, я считал ее наиболее безопасной. «Куплю парочку ослов (на верблюдах, как это не странно, к этому времени еще не ездили – их одомашнили лишь тысячу лет спустя) и доскочу за год-два до Искандера» – думал я, вспоминая свои восточно-иранские маршруты. – Главное, что надо помнить, это то, что от людей надо держаться подальше...
И я пытался. Я старался держаться середины Нила, и это вызывало подозрение бывалых моряков, всегда державшихся берегов Великой реки. Хотя война между Верхнеегипетским (белые) и Нижнеегипетским (красные) царствами давно кончилась в пользу белых и вся страна облачилась в объединяющие спартаковские цвета, жители Нижнего Египта не любили белых и не упускали случая вспороть им животы медными ножами (увы, в Египте проистекал в те времена что ни на есть примитивный медно-каменный век с весьма негуманистическими взглядами на свободу совести...). И как-то днем, в неописуемую жару, мне пришлось применить свои взрывпакеты и спалить несколько погнавшихся за мной лодок красных.
Но не все складывалось так печально. Однажды ночью, где-то рядом с Гермонтисом, мой ковчег нагнал папирусный плот; с него из-под овечьих шкур раздавался мелодичный храп. Я хотел, было, уже отогнать плот шестом, но тут из-под шкур показалась очаровательная шоколадная ступня с розовой подошвой и детскими пальчиками.
Я плыл уже неделю и потому мой взгляд все чаще и чаще останавливался на женщинах, мотыжащих на берегу посевы льна или полбы. А тут такая ступня... Я перепрыгнул на плот, раскинул шкуры и увидел спящую обворожительную негритянку лет двадцати. Лишь только моя тень легла на лицо девушки, она в испуге раскрыла глаза, и я решил, что передо мною дочь нубийки и ливийца. Папаша-ливиец выдавался голубыми глазами и кожей цвета сливочного шоколада. Ну а круто вьющиеся волосы и пухлые губки наверняка достались ей от любимой мамочки... «Или наоборот, – усмехнулся я, – папаша – нубиец...»
Надо сказать, до этой встречи я относился к чернокожим с некоторым предубеждением: наверное, в одной из своих жизней я был отъявленным работорговцем из штата Миссисипи или безжалостным бразильским плантатором. Но только до этой встречи – дело в том, что эта моя нильская находка, несомненно, была 100(пра-)бабушкой самой Наоми Кемпбелл... Впрочем, да простят меня почитатели этой всемирно известной супермодели, если бы вы увидели мою очаровательную нубийку, то на очередном показе мод непременно обнаружили бы в Кемпбелл ХХ века признаки существенной внешней дегенерации.
Будучи поднаторевшим египтянином, я внимательно осмотрел свою находку и к своему удовольствию не обнаружил на ней ни малейших признаков венерических заболеваний. И сразу же хотел употребить девушку по назначению Вы, конечно, осуждаете меня за это намерение. И напрасно – пять тысяч лет назад бытовала иная мораль, нежели чем в нынешние времена. Если бы я не попытался немедленно овладеть своей находкой, то это было бы воспринято ею, как проявление слабости или, хуже того – импотенции.
, но был остановлен острым запахом ни разу не мытого тела. И мне пришлось приводить ее в порядок посредством простейших санитарно-гигиенических мероприятий (мыло было изобретено мною попутно с аммиачной селитры).
Я с огромным эстетическим удовольствием вымыл девушку от макушки до прелестных пальчиков ног, вычистил зубы и пупок, подрезал ногти, напевая при этом хорошо известную в ХХ веке песенку: «Нашел тебя я босую, худую, безволосую и года три в порядок приводил...» Все это время предмет моего вожделения удивленно молчал, но когда я начал делать ей педикюр своим остро наточенным кривым, она вдруг заплакала – девушке пришло в голову, что я собираюсь принести ее в жертву своему богу.
На египетском языке Наоми (так я назвал девушку) знала слов пятьдесят-шестьдесят. Этого словарного запаса нам вполне хватило для налаживания взаимопонимания (главный грамотей Верхнего Египта активно владел девятьюстами пятьюдесятью тремя словами, трем последним, русским, – вы догадываетесь каким, – научил его я). Довольно быстро мне удалось объяснить ей, какого своего бога я собираюсь удовлетворить ее плотью. Такой поворот событий немало возрадовал девушку, и она выразила желание немедленно познакомится с ним (богом) поближе...
Наоми действительно оказалась дочерью ливийца, за долги проданного в рабство в Верхний Египет. Она сбежала от хозяина, не вынеся приставаний его жены. Я сказал, что все это чепуха, и что я беру ее в жены со всеми вытекающими обстоятельствами и обязательствами. Настроение у меня было замечательное – как же, такая многообещающая находка посреди вялотекущего Нила и вовсе даже не русалка, до самого пупка заросшая противной чешуей. И, куражась, я затеял свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Короче, в тот год урожая никто не собирал – сначала они нас вырезали, потом мы их мочили...
* * *
...Моя египетская протодуша, когда я подселился, чуть дуба не дала. Сами понимаете, жить в обстановке, где нет ни цветного телевизора, ни огнестрельного оружия, ни пирамид даже – они позже появятся, я расскажу, как – и вдруг обо всем этом узнать... Пришлось мне засучивать рукава и приниматься, так сказать, за самообразование бедного Нуара... Кончилось это тем, что он, впечатлившись, перевозбудился, поскакал к местному жрецу и рассказал, что в него Хор Хор (Гор) – один из главных египетских божеств; солнечный бог.
вселился и что теперь он знает будущее вплоть до космических полетов к Красной планете, озоновых дыр и памперсов 52-го размера. А у нас, в Египте, Хор может вселяться только в высокопоставленных особ, а сказки могут сочинять только особые на то жрецы, и меня посадили. Слава Богу, не на кол.
Лет пять я просидел в подземной тюрьме Иераконполя, бывшей столице Верхнего Египта... За эти годы Нуар смирился с полученными из двухтысячного года знаниями и даже использовал их – как-то мы с ним вылечили своего тюремщика от приступа острого аппендицита стаканом самогона, который самолично выгнали в подполье из тутовых ягод, малины и виноградного сока. За эти успехи вашего покорного слугу, в конце концов, назначили личным врачом одного из местных тузов. Конечно, со временем меня непременно убили бы за оригинальную врачебную практику, но я вошел в сговор с влиятельным жрецом, предварительно, конечно, споив ему несколько кувшинов шелковички (так я назвал доведенную практически до шедевра версию фруктово-ягодного самогона).
Через несколько месяцев мой жрец спился вчистую и начал заговариваться, но коллеги по культу нашли в этом нечто божественное и с удовольствием слушали его, пьяного, а потом коллективно истолковывали пьяный бред для всеобщей пользы... То есть для прогноза даты разлива. Нила, конечно, не шелковички.
...Да, славные пьянки мы устраивали с этим жрецом... Исторические, можно сказать без преувеличения. «Почему исторические?» – спросите вы с ехидной улыбкой на устах. Да потому, что в результате этих наших бесед в Египте появились пирамиды... На второй или третьей пьянке я рассказал жрецу о переселении душ в новые тела – мужские, женские, скотские – о бесконечной череде жизней, о возможности, подобно мне, переживать их заново... Но жрец был трудным и зациклился на одном – ему не нравилась перспектива переселения его души в тело зачуханного нубийца и тем более – нильского крокодила. И жрец живо заинтересовался, каким таким образом одна душа в следующей жизни может получить более высокопоставленное тело, нежели чем душа другого человека. Но ответ услышать не успел – пока я ворочал языком жрец вырубился от передозировки.
Но на следующей пьянке он поставил вопрос ребром. И я изложил ему свои фантазии. Я сказал, что, по моему мнению, великий смысл реинкарнации в том, чтобы каждый человек имел возможность прожить всю Жизнь от ее зарождения в протоокеане и до конца, – если он, конечно, есть, – не только во временном плане (то есть от звонка до звонка), но во всех ее проявлениях – от простейшей водоросли до человека и от человека, низменного и тупого, до человека-бога.
– Представь, дорогой, – говорил я ему, – человека, которому когда-то откроются все его жизни – от самой сволочной до святейшей... Это будет действительно Человек Разумный! Бог, сотворив человека, уже на седьмом его поколении окончательно и бесповоротно понял, что создал противное греховное животное, чрезвычайно склонное к алкоголизму, наркомании, анальному сексу и предательству. И, немного поразмыслив, решил использовать реинкарнацию для его излечения...
– Ты мне лапшу на уши не вешай! – перебил меня жрец, используя мою терминологию. – Так, значит, моя душа может и впрямь переселиться в собачью?
И посмотрел на меня. Так посмотрел, что я понял – от моего ответа зависит, доберусь ли я сегодня вечером до своей постели с теплой, приятно пахнущей благовониями супругой или немедленно буду утоплен в священном Ниле. К сожалению и в древнем Египте формула «Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы» считалась исключительно верной. И устранив меня, жрец устранил бы неприятную перспективу переселения в тело шакала или гиены.
И я, уже совершенно нетрезвый, навел тень на плетень. Я сказал, что если забальзамировать покойника, то душа, оказавшись на том свете, непременно возвратится в свое привычное тело...
– А как тело на том свете окажется? – спросил жрец, глядя уже одобрительно.
Я расслабился, выпил одну за другой две кружки и рассказал ему о вложенных мирах, межзвездном вакууме, как материальном теле, о чудодейственных пирамидах, изобретенных в конце ХХ века в Подмосковье, пирамидах, которые все на свете связывают в единую сущность, одновременно ликвидируя озонные дыры, боли в пояснице и частые смены кабинета министров. Так как жрец старался не отставать от меня в деле опрокидывания в себя кружек с шелковичкой, все эти перечисленные сведения усвоились его организмом не хуже этилового спирта. И на следующий же день он приказал своему химику немедленно освоить бальзамирование свежих покойников, а своим строителям – составить проект первой надгробной пирамиды. После смерти жреца такие вредные для беззаботного народа сооружения распространились по всему Египту...
* * *
По мере того, как мое общественное положение упрочивалось, я все чаще вспоминал себя и друзей, которые через тысячи лет будут ожидать невдалеке от Искандеркуля неминуемой смерти от рук сволочного Худосокова... Честно говоря, я не испытывал ни к себе, ни к ним острой жалости – через тысячи лет я проживу, как минимум, сто жизней, некоторые из них будут женскими... У меня будет, как минимум, сто супруг, двести любовниц (и любовников) и триста детей... И, как минимум, сто самых что ни есть настоящих смертей... Класс!
...После таких рассуждений мои мысли, как правило, становились праздными. Однажды, к примеру, я потратил несколько часов на обмозговывание темы «Смерть и реинкарнация».
Интересная тема, скажу я вам. Представьте, что случится, когда я в эпохальном труде докажу человечеству, что реинкарнация существует? То есть дембель неизбежен? Бардак начнется! Тысячи людей, обреченных на безрадостное, жалкое существование, начнут кончать жизнь самоубийством в надежде, что в следующей им достанется лучшая доля! Вот почему бог не открыл людям истину, не открыл людям великую правду о существовании реинкарнации! А, может быть, самоубийцам реинкарнация заказана? Может быть, надо завоевать на нее право победой над жалкой, коту под хвост жизнью? Да, видимо, в этом и заключается великая правда вечного существования!
Частенько, лежа на прохладном земляном полу, я с иронической улыбкой думал о Чернове, его подруге Ольге Юдолиной и друзьях Николае Баламутове и Борисе Бочкаренко... "Какие незрелые люди... Разве можно так суетится, когда впереди тебя ждут сотни новых жизней... И они придут неминуемо... И еще ведь можно отказаться от перерождений и раствориться навсегда в бездумном и равнодушном космосе... Но в этом есть что-то от смерти... Смерти души... А это так неприятно...
Как правило, после таких мыслей, я не спеша поднимался с циновки, дотягивался до кувшинчика и выпивал пару прохладных глотков прямо из горлышка.
"Замечательно... – подумал я однажды, растянувшись после очередного возлияния на папирусных циновках, брошенных на прохладный земляной пол. – Главное – не раскрыть секрета перегонки... Эти египтяне народ шустрый... Плохо, что они вымрут... Вымрут... А души их переселятся... Интересная штука, эти переселения... С одной стороны наследственность, а с другой – перерождения... Я размножаюсь, растворяю через детей свои гены, то есть свое телесное естество в море человеческом... А вечная душа моя путешествует по самым разнообразным телам, созданным совсем другими людьми... Путешествует, забывая о пройденных этапах... О прошлых жизнях... Но каждое тело, сосуд души, оставляет на ней отпечатки...
...Что же делать с Черновым и его друзьями? Как же их спасти от этого подлеца Худосокова? Может быть, на сланцевой пластине передать послание потомству?"
И, уже пьяный в дугу, я нашел в углу черную сланцевую пластину (папирусная бумага только-только изобреталась) и начал кремниевым сколком рисовать на ней яму с сидящими в ней Черным и его друзьями. Рисование меня увлекло и к вечеру передо мной лежал целый комикс, изображавший поединок Черного с Бельмондо и Баламутом в краале, футбольный матч и послематчевую пьянку... На каждой табличке была надписи на древнеегипетском и русском, конца XX века, языке.
После захода солнца жена принесла похлебку из полбы и жареную курицу под виноградным соусом. Поставив все это передо мной, спросила глазами, принести ли новую бутыль с шелковичкой. Я приказал принести, а по дороге – вынести во двор и выбросить в кусты терновника все мои криптографические этюды.
* * *
Несколько лет я не возвращался к теме спасения друзей. Но, однажды (мне только-только исполнился тридцать один год) самогон не получился как всегда отменным и мне пришлось его, отдававшего чем-то неприличным Жена Нуара, недовольная вечным его пьянством, добавила в реактор ослиную лепешку.
, пить целый месяц, жаль было выливать на помойку свое детище. Такое не выдавливаемое из себя плебейство давило на сознание и оно рождала трудные мысли...
«И Клит, и Черный были прижимистыми, и они не вылили бы эту гадость из жадности... – думал я, мелкими глотками выцеживая противный самогон из четвертой по счету глиняной кружки. – Да, небольшой я человек. Пьянь болотная... Букашка... Был бы большим, давно придумал бы, как друзей из беды выручить...»
И целый месяц, пока не закончился противный самогон, мысли о собственной низости мучили меня. Но с последней кружкой в голову влилась идея. Я понял, как можно спасти друзей! Грандиозность мысли расперла меня неимоверно. И я немедленно принялся за дело...
На приготовления и сборы ушло десять с половиной лет. За эти годы я научился ходить под парусом, изобрел самбо, сталь, порох Порох я делал из нашатыря, который привозили из Фив. Позже там построят храм бога Амона, по имени которого названы аммиак и аммонит.
, замковые пистолеты и ружье, а также взрывчатку и компас. В начале зимы 2995/2994 года до нашей эры, ровно через год после смерти жены, я направился на Искандеркуль. Да, я собрался пройти около семи с половиной тысяч километров. За три года.
2. Наоми Кемпбелл. – Вы делали это на папирусной лодке? – Кто угодно, только не Худосоков.
В школе я имел стойкую пятерку по географии, и мог запросто рассказать старенькой кружевной учительнице Анне Ивановне, где располагается Новая Каледония или даже Моршанск. И, поразмыслив, разработал маршрут Иераконполь – Искандеркуль. От Иераконполя я решил плыть на папирусной лодке до дельты Нила, далее на ней же пробираться вдоль восточного побережья Средиземного моря до устья реки Оронт (Эль-Аси, ее не пропустишь, это единственная более-менее крупная река впадающая в море на восточном побережье), оттуда пехом на восток до Евфрата и по нему, опять на лодке или на плоту до Персидского залива и далее до Оманского залива. А от него – аккурат на север до Амударьи пехом. Последний отрезок дороги я более-менее знал – работал в этих краях в 1996 году по контракту с одним частным иранским геологическим институтом. Хотя эта часть пути шла по безводным пустыням, я считал ее наиболее безопасной. «Куплю парочку ослов (на верблюдах, как это не странно, к этому времени еще не ездили – их одомашнили лишь тысячу лет спустя) и доскочу за год-два до Искандера» – думал я, вспоминая свои восточно-иранские маршруты. – Главное, что надо помнить, это то, что от людей надо держаться подальше...
И я пытался. Я старался держаться середины Нила, и это вызывало подозрение бывалых моряков, всегда державшихся берегов Великой реки. Хотя война между Верхнеегипетским (белые) и Нижнеегипетским (красные) царствами давно кончилась в пользу белых и вся страна облачилась в объединяющие спартаковские цвета, жители Нижнего Египта не любили белых и не упускали случая вспороть им животы медными ножами (увы, в Египте проистекал в те времена что ни на есть примитивный медно-каменный век с весьма негуманистическими взглядами на свободу совести...). И как-то днем, в неописуемую жару, мне пришлось применить свои взрывпакеты и спалить несколько погнавшихся за мной лодок красных.
Но не все складывалось так печально. Однажды ночью, где-то рядом с Гермонтисом, мой ковчег нагнал папирусный плот; с него из-под овечьих шкур раздавался мелодичный храп. Я хотел, было, уже отогнать плот шестом, но тут из-под шкур показалась очаровательная шоколадная ступня с розовой подошвой и детскими пальчиками.
Я плыл уже неделю и потому мой взгляд все чаще и чаще останавливался на женщинах, мотыжащих на берегу посевы льна или полбы. А тут такая ступня... Я перепрыгнул на плот, раскинул шкуры и увидел спящую обворожительную негритянку лет двадцати. Лишь только моя тень легла на лицо девушки, она в испуге раскрыла глаза, и я решил, что передо мною дочь нубийки и ливийца. Папаша-ливиец выдавался голубыми глазами и кожей цвета сливочного шоколада. Ну а круто вьющиеся волосы и пухлые губки наверняка достались ей от любимой мамочки... «Или наоборот, – усмехнулся я, – папаша – нубиец...»
Надо сказать, до этой встречи я относился к чернокожим с некоторым предубеждением: наверное, в одной из своих жизней я был отъявленным работорговцем из штата Миссисипи или безжалостным бразильским плантатором. Но только до этой встречи – дело в том, что эта моя нильская находка, несомненно, была 100(пра-)бабушкой самой Наоми Кемпбелл... Впрочем, да простят меня почитатели этой всемирно известной супермодели, если бы вы увидели мою очаровательную нубийку, то на очередном показе мод непременно обнаружили бы в Кемпбелл ХХ века признаки существенной внешней дегенерации.
Будучи поднаторевшим египтянином, я внимательно осмотрел свою находку и к своему удовольствию не обнаружил на ней ни малейших признаков венерических заболеваний. И сразу же хотел употребить девушку по назначению Вы, конечно, осуждаете меня за это намерение. И напрасно – пять тысяч лет назад бытовала иная мораль, нежели чем в нынешние времена. Если бы я не попытался немедленно овладеть своей находкой, то это было бы воспринято ею, как проявление слабости или, хуже того – импотенции.
, но был остановлен острым запахом ни разу не мытого тела. И мне пришлось приводить ее в порядок посредством простейших санитарно-гигиенических мероприятий (мыло было изобретено мною попутно с аммиачной селитры).
Я с огромным эстетическим удовольствием вымыл девушку от макушки до прелестных пальчиков ног, вычистил зубы и пупок, подрезал ногти, напевая при этом хорошо известную в ХХ веке песенку: «Нашел тебя я босую, худую, безволосую и года три в порядок приводил...» Все это время предмет моего вожделения удивленно молчал, но когда я начал делать ей педикюр своим остро наточенным кривым, она вдруг заплакала – девушке пришло в голову, что я собираюсь принести ее в жертву своему богу.
На египетском языке Наоми (так я назвал девушку) знала слов пятьдесят-шестьдесят. Этого словарного запаса нам вполне хватило для налаживания взаимопонимания (главный грамотей Верхнего Египта активно владел девятьюстами пятьюдесятью тремя словами, трем последним, русским, – вы догадываетесь каким, – научил его я). Довольно быстро мне удалось объяснить ей, какого своего бога я собираюсь удовлетворить ее плотью. Такой поворот событий немало возрадовал девушку, и она выразила желание немедленно познакомится с ним (богом) поближе...
Наоми действительно оказалась дочерью ливийца, за долги проданного в рабство в Верхний Египет. Она сбежала от хозяина, не вынеся приставаний его жены. Я сказал, что все это чепуха, и что я беру ее в жены со всеми вытекающими обстоятельствами и обязательствами. Настроение у меня было замечательное – как же, такая многообещающая находка посреди вялотекущего Нила и вовсе даже не русалка, до самого пупка заросшая противной чешуей. И, куражась, я затеял свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38