По счастливой случайности, а может быть, по воле провидения, его стадо обитало в непосредственной близости от ущелья, в котором их заточит Худосоков через полста с лишним лет. Из обрывка газеты «Коммунист Таджикистана», принесенного ветром из ближайшего кишлака, он знал, что на дворе стоит май 1941-го года. Узнав текущую дату, Борька огорчился: Борис Иванович Бочкаренко родится в 1951 году, значит ему, козлу, осталось жить что-то около десяти лет. Но для козла десять лет – это очень много, и он понемногу успокоился.
"Так, значит, до событий в краале осталось 58 лет... – думал Борька, наслаждаясь воздухом, совершенно лишенном опасных запахов. – Это примерно пять козлиных поколений... Что же я могу сделать?..
Борька пытался продолжить мышление, но ничего не получалось – какой-то компонент воздуха не давал ему сосредоточиться... Он принюхался и понял, в чем дело – запах доносился из соседней ямы, в которой отдыхала Нинка.
"Потечет не сегодня-завтра! – встрепенулся он. И, загоревшись страстью, вскочил, подошел к подруге и долго обнюхивал ее зад. «Да, точно... – наконец констатировал он. – Нинка всегда начинает первой».
Лишь только он подумал это, Нинка заворочалась, подняла голову и всем своим дала понять супругу, что поздно, она устала за день и хочет отдохнуть.
Борька не стал ее злить и пошел на всякий случай понюхать других своих жен. Их у него было шесть – козел он был знаменитый на всю округу. Но все они, как он и предполагал, любовью не пахли, и он вернулся к себе в яму и попытался думать о спасении своих товарищей и себя-человека.
Опять ничего не получилось. Мысли перескакивали на другое. Он представлял, как будет ухаживать за женами, как они будут кокетливо ломаться, нарочито протестовать и бодаться. «Козы знают, как меня раскочегарить... А Нинка, та и вовсе профессор в прелюдии... Люблю ее... С уважением баба...».
И Борька заснул. И во сне видел, как он спит со своей Нинкой, красивой, с очаровательно выпученными глазками, длинными ресницами и шелковистой, приятно пахнущей шерстью... Она, раздвинув задние ноги во фривольных розовых чулочках на подтяжках, стояла на широкой двуспальной кровати... Разгоряченная, страстная, с призывно позвякивающим золотым колокольчиком на кружевной розовой ленте... А он... Весь энергия, напор, глаза вот-вот вылезут...
* * *
К мыслям о спасении товарищей и самого себя козел Борька смог вернуться только через месяц. К этому времени все козы были прочно надуты, долг перед козлиным племенем был выполнен на 150 % (досталось и козочкам соседних стад) и можно было подумать о деле. Глядя на своих философски настроенных жен, Борька нашел выход: «Надо приучить молодых козлов к тому, чтобы они во веки веков все живое спихивали вниз, в крааль! И тогда Худосокову не поздоровится!»
И со следующего дня Борька вплотную занялся подрастающим поколением. Он привел молодых козлов к краалю и стал учить их сбрасывать вниз лежащие у края обрыва камни. Сметливая молодежь быстро поняла, что хочет от нее вожак, и с удовольствием принялась за дело. Когда с камнями было покончено, Борис повелел козлам устраивать у обрыва парные схватки, причем каждая из них должна была непременно завершаться падением вниз одного из соперников. Хотя риск превратиться после неудачного падения в мешок костей был достаточно велик, такие схватки понравились бородатым. Через несколько лет схватки из парных превратились в групповые, а потом и вовсе в игру без правил, единственным императивом которой было сбросить ближнего в пропасть.
* * *
Время шло, и Борис состарился... Приближался 1951 год. Жен у него по понятным причинам уже не было, зато было много свободного времени, которое он проводил на скалах, окружающих крааль. Частенько его рассуждения об предстоявших и прошедших жизнях заканчивались мыслью: «Нет, все-таки козлом быть лучше... Была бы моя воля...»
Да, Борьке не хотелось становиться человеком. Простая здоровая козлиная жизнь нравилась ему. Все в ней было просто, все по конституции... «Если ты силен и умен, то неминуемо станешь вожаком, – думал козел, вспоминая свою молодость, – если середняк – получишь все, что середняку полагается... А хилых подберет барс Котька. А в людском обществе плохо – наверху одни середняки, обманщики и больные... И именно они распределяют и пастбища и самок...»
...За последнее время многое изменилось. Лишь немногие козлы приходили к краалю, чтобы проводить победно сверкающими глазами улетающего в пропасть соперника. Но зато приходить стали издалека, за многие десятки километров. И приходили сильные, уверенные, задиристые. Их безжалостные схватки продолжались многие часы, и Борис равнодушно наблюдал за ними сквозь прикрытые веки... Иногда он вспоминал прошедшие годы... Он вспоминал, как несколько лет назад к водопаду пришли геологи, нашли ртуть и заложили для ее изучения короткую штольню...
Так в этих краях появились люди... Они пришли с ружьями и принялись выбивать вокруг все живое. За полгода поголовье козлов в округе сократилось вчетверо, и многие вожаки увели свои поредевшие стада к дальним хребтам. Борис понимал, что надо продолжить начатое предприятие по спасению будущих товарищей, но не мог заставить себя учить козлов сбрасывать людей в пропасть.
Но трагический случай ему помог. Однажды Борис потерял в скалах Нинку и несколько часов искал ее повсюду... И когда он уже направился к водопою, – больше искать было негде, – в стороне крааля раздался выстрел, потом другой. Борис сразу же понял, что эти две пули окончили свой полет в теле его любимой супруги и, обезумев, вихрем поскакал к ней. Выскочив из-за скалы, увидел бородатого геолога, освежевывавшего Нинку на краю обрыва...
Этот геолог был первым человеком, улетевшим в пропасть. Несколько молодых козлов видели издали, как Борька расправился с двуногим, и приняли его поступок, как руководство к действию...
* * *
Таинственная гибель старшего геолога поисковой партии (проходчики видели, как бородатый шайтан столкнул его в пропасть) вызвала отток рабочих со штольни и, как следствие – ликвидацию геологоразведочных работ в ущелье. Со временем это происшествие привело к появлению в окрестных кишлаках многочисленных легенд о поселившемся в штольне злом духе, шайтане (если вспомнить о рассыпанных там повсюду костях, факт возникновения таких легенд никому не покажется странным). Через некоторое время еще кто-то упал с тамошних скал, затем под водопадом случайно был найден труп сбежавшего из тюрьмы дезертира, а полгода спустя после этой находки начали случаться и вовсе странные вещи – некоторые жители местных кишлаков, побывав в штольне, напрочь теряли разум. Нет, они не начинали дебоширить или дурачиться, они просто превращались в растительных людей, то есть людей с полным отсутствием любых проявлений сознательной деятельности.
Народная молва связала такие исчезновения душ с отравлением шайтан-чочом, то есть волосами дьявола: один из подпасков видел, как его дядя-чабан перед утратой души нашел их прядь у водопада и, прельстившись приятным запахом, простодушно использовал их как приправу к опостылевшей жареной баранине (эта догадка, как мы узнаем позже, была верной – волосы, потребленные внутрь в чистом виде, безвозвратно отправляли душу в запечатленное прошлое)...
Так, факт за фактом, легенда о подземном дьяволе превратилась в объективную реальность. Начался отток населения из близлежащих кишлаков и, в конце концов, местный мулла решил раз и навсегда покончить со злым духом. Он всеми правдами и неправдами собрал отряд крестьян и мужественно пробрался с ним к ущелью. Изгнав из него дьявола предписанными Кораном методами, мулла приказал своим людям перегородить ущелье прочной каменной стенкой.
* * *
...Через неделю после сооружения стены Борька умирал на своем наблюдательном посту над краалем. Когда до смерти осталось несколько секунд, он заставил себя приковылять к обрыву, к тому самому месту, где умерла Нинка. Постояв немного на нем, бросился вниз. Последняя мысль заставила его улыбнуться:
«А я ведь никогда не пожалею, что был козлом...»
5. Рожать спасителя? – Окучивание по-нашему. – Эрекция возможна? – Житник получает свое.
Мы поднималась в горы после недельного отгула. Вахтовка ревела и тряслась на сплошных ухабах. Проходчики уже были в кондиции и не стеснялись в выражениях. Старший по машине Чернов не обратил бы на них внимания, если бы в салоне не было нового маркшейдера Лидии Сидневой. Она ему понравилась – где-то под двадцать пять – двадцать семь, короткая стрижка под мальчика, ковбойка, джинсы, чистенькая, спокойная, на правильном умном лице снисходительная усмешка. И он наехал на матершинников весьма свирепо. И те, потупив недобро засверкавшие глаза, успокоились – никто не хотел связываться со старшим геологом Кумархской геологоразведочной партии, который запросто может двинуть в зубы, а в конце месяца при закрытии нарядов не приписать пару-тройку, а то и больше метров проходки. Потом над ним смеялась вся партия. Оказалось, что Лидка в области табуированных выражений русского языка может дать сто очков вперед и Чернову, и даже самому Мишке Мясогутову, тишайшему дизелисту и радисту базового лагеря, который в течение двадцати двух лет изучал эти самые выражения на нарах одиннадцати зон (не всегда природных) в самых различных уголках многонационального Советского Союза.
Еще оказалось, что Лидка Сиднева, если не алкоголичка, то запойная пьяница и умнейший человек – не было ни одной логической задачи, загадки или преферансного расклада, которые бы она не раскусила в течение нескольких секунд. И еще она спала только с серьезными людьми за пятьдесят и не потому, что у них, преимущественно начальников и уважаемых шоферов, водились денежки, а так, из-за душевного своего устремления.
* * *
Все эти свои достоинства и устремления Лида Сиднева приобрела в одном из показательных советских детских домов.
Иногда она довольно равнодушно рассказывала о своих «университетах». За малейшую провинность старший седовласый воспитатель Венцепилов заставлял девочек и Лиду, естественно, раздеваться донага и ставил их на полчаса перед строем хихикающих мальчиков и юношей. А когда Лиде исполнилось одиннадцать лет, предложил ей сожительство. Лида с благодарностью согласилась – еще в десять лет ее изнасиловали трое из этих самых хихикающих мальчишек и продолжали насиловать при каждом удобном и неудобном случае. А воспитатель был джентльменом – он защищал, подкармливал, не обижал и старался не искалечить. И, может быть, с тех пор Лида предпочитала спать со степенными мужчинами.
Один из них, директор золотодобывающей артели, человек с понятием, прилетал к ней раз в месяц-два с полными чемоданами денег. И тогда Лида поила марочным коньяком своего непосредственного начальника Чернова, и он отпускал ее в недельный загул. Другой любовник был начальником Кумархской геологоразведочной партии, но скоро умер, и Сиднева безошибочно заменила его шофером ЗИЛа-131-го Евгением Ивановичем Мирным. Последний был весьма представительным и серьезным человеком. Отсидев десяток лет за дезертирство (семнадцатилетним пареньком напоролся на Манштейна, повернувшего к Сталинграду, и побежал домой), он стал зажиточным шофером Южно-Таджикской ГРЭ (на рудостойку, горбыль и доски в горных кишлаках всегда находился покупатель). Таким зажиточным, что после нескольких недель беспорядочных связей с Лидкой подарил ей большой плановый дом на недальней окраине города Душанбе.
Сиднева сдружилась с Черновым. Нет, они не спали – Чернов в это время всецело принадлежал своей первой жене и коллеге Ксении. Чернову нравились ум и исполнительность Лидии, ей – его довольно быстрая отходчивость и не бюрократичность.
* * *
Вот так вот повезло Ольгиной душеньке... Она восполнила Лидину душу поздним осенним вечером, когда последняя шла пьяная домой после банкета-междусобойчика в городской камералке.
Это был первый банкет после завершения полевых работ и закрытия основных этапов и посвящен он был получению премии. Получили неожиданно много – по 500-800 рублей, плюс зарплата и, естественно, решили отметить. Послали гонца на Зеленый базар; он принес зелени, корейских закусок и фруктов. Другой гонец сгонял в ближайший магазин за иваси, колбасным сыром и рыбными консервами в масле, третий – в спецмагазин за водкой, десертными и сухими винами и шампанским (чего-чего, а этого добра, причем качественного, тогда было достаточно), четвертый – в кондитерскую за тортами (до них, впрочем, дело доходило редко).
На банкете было хорошо, и после танцев Лидка наелась. Юрка Житник хотел было ее проводить с намеком на вознаграждение определенным способом, но она послала его подальше и, стараясь придать шагу твердость, пошла на Красных партизан ловить такси. До самого ее дома такси проехать не смогло – улицу перерыли – и Лиде пришлось пробираться через строительную площадку, где она и упала в котлован.
Строительные рабочие нашли ее только утром. Они отвезли сладко спящую Лиду в ближайшую больницу. Ей повезло – у нее были обнаружены лишь незначительное сотрясение мозга и перелом носа. И достаточно времени, чтобы обдумать новое свое состояние. А подумать было о чем.
«Во-первых, ясно, что жизнь в этом теле заканчивается – до рождения Ольги остается что-то около шести лет... – думала Сиднева, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло... – Во-вторых, надо послать кого-то за портвешком...»
– Надо рожать... – рассердилась Ольга вслух.
– Ты что, девушка? С ума сошла? – ответила Лида. – Мне рожать??? Да я опять в какую-нибудь яму попаду или менты в вытрезвителе беременную затрахают...
– Последствия сотрясения... – сочувственно качая головой вздохнула возившаяся с тряпкой уборщица. – Бедняжка... Надо же, сама с собой разговаривает...
И вышла в коридор посплетничать о необычной пациентке с дежурной медсестрой.
– Нет! Будем рожать, – безапелляционно продолжила разговор Ольга. – А пить ты бросишь!
– Я брошу!!? – хохотнула Лида.
– Мы с тобой. И рожать не бойся, это просто... Мне приходилось, я знаю...
– А я и не боюсь...
– А от кого? От Черного?
– Исключено, дохлый номер, – вздохнула Сиднева, внимательно посмотрев на свой скособоченный нос в зеркальце. – Он Ксюху свою ненаглядную любит. И, мне очень здорово кажется, что кроме нее у него баб не было. Мальчик, короче...
– Жаль... А есть кто-нибудь на примете?
– Как тебе сказать... Мои кавалеры из долгожителей вряд ли подойдут... У них вместо спермы либо этиловый спирт, либо моча жиденькая... А молодых Житник ко мне не подпускает...
– А что так? – заинтересовалась Ольга.
– Трахнуть меня хочет...
– А ты на рога встала...
– Да. Первый раз, когда мы с ним одни остались, полез в наглую, и я сдуру сказала, что скорее сдохну, чем с ним лягу.
– А теперь блюдешь свое слово?
– Это нетрудно, – усмехнулась Лида Сиднева.
– А какой он из себя? Не противный?
– Да нет, не противный. Среднего роста, плотный с жирком, по натуре – жлоб, даром ничего не сделает...
– Черный мне как-то рассказывал о нем. Умрет он через двадцать два года. Интересно умрет...
– Как это?
– Таджикская рулетка... Они с одним парнем одновременно сунут руки в рюкзак с гюрзой...
– Житник сунет руку в рюкзак с гюрзой? – удивилась Лида. – Никогда не поверю...
– Заставят его... Да ты чего спрашиваешь? Моя память – это твоя память. Ты просто попытайся вспомнить...
– Да ты сама спрашиваешь! – перебила ее Лида. – Мы же – бабы, поговорить любим... Тем более сотрясение мозга у нас.
Вошел доктор и, внимательно посмотрев Сидневой в глаза, сказал:
– Мне говорили, разговариваешь ты сама с собой?
– Ага, разговариваю... – невозмутимо ответила Лида. – Роль, понимаете ли, разучиваю В драмкружке я травести.
– Ну разучивай, разучивай... Хотя пошли, посмотрим, что с носиком твоим сделать можно...
После правки носа резиновым молотком (заговорил, гад, зубы и вдарил со всего маха) Лида несколько часов приходила в себя. Вечером пришел Чернов с шоколадкой и сказал, что надо срочно выздоравливать – послезавтра будет вертолет и надо лететь на Кумарх с начальником маркшейдерского отдела Савватеичем.
– Он поднял шум на всю экспедицию, что на кумархских штольнях резко завышен уклон, а потом поехал в Управление геологии и там кричал в кабинете главного инженера, что удивляется, как до сих пор ни один состав в отвал не улетел. И после этого начальник экспедиции посылает на Кумарх комиссию с двумя ящиками водки и приказом уломать Савватеича. "Обратного рейса, – сказал, – не будет, пока он не подпишет бумагу, что существующие уклоны не опасны Штольни проходят с небольшим уклоном в сторону устья, чтобы рудничные воды вытекали самотеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
"Так, значит, до событий в краале осталось 58 лет... – думал Борька, наслаждаясь воздухом, совершенно лишенном опасных запахов. – Это примерно пять козлиных поколений... Что же я могу сделать?..
Борька пытался продолжить мышление, но ничего не получалось – какой-то компонент воздуха не давал ему сосредоточиться... Он принюхался и понял, в чем дело – запах доносился из соседней ямы, в которой отдыхала Нинка.
"Потечет не сегодня-завтра! – встрепенулся он. И, загоревшись страстью, вскочил, подошел к подруге и долго обнюхивал ее зад. «Да, точно... – наконец констатировал он. – Нинка всегда начинает первой».
Лишь только он подумал это, Нинка заворочалась, подняла голову и всем своим дала понять супругу, что поздно, она устала за день и хочет отдохнуть.
Борька не стал ее злить и пошел на всякий случай понюхать других своих жен. Их у него было шесть – козел он был знаменитый на всю округу. Но все они, как он и предполагал, любовью не пахли, и он вернулся к себе в яму и попытался думать о спасении своих товарищей и себя-человека.
Опять ничего не получилось. Мысли перескакивали на другое. Он представлял, как будет ухаживать за женами, как они будут кокетливо ломаться, нарочито протестовать и бодаться. «Козы знают, как меня раскочегарить... А Нинка, та и вовсе профессор в прелюдии... Люблю ее... С уважением баба...».
И Борька заснул. И во сне видел, как он спит со своей Нинкой, красивой, с очаровательно выпученными глазками, длинными ресницами и шелковистой, приятно пахнущей шерстью... Она, раздвинув задние ноги во фривольных розовых чулочках на подтяжках, стояла на широкой двуспальной кровати... Разгоряченная, страстная, с призывно позвякивающим золотым колокольчиком на кружевной розовой ленте... А он... Весь энергия, напор, глаза вот-вот вылезут...
* * *
К мыслям о спасении товарищей и самого себя козел Борька смог вернуться только через месяц. К этому времени все козы были прочно надуты, долг перед козлиным племенем был выполнен на 150 % (досталось и козочкам соседних стад) и можно было подумать о деле. Глядя на своих философски настроенных жен, Борька нашел выход: «Надо приучить молодых козлов к тому, чтобы они во веки веков все живое спихивали вниз, в крааль! И тогда Худосокову не поздоровится!»
И со следующего дня Борька вплотную занялся подрастающим поколением. Он привел молодых козлов к краалю и стал учить их сбрасывать вниз лежащие у края обрыва камни. Сметливая молодежь быстро поняла, что хочет от нее вожак, и с удовольствием принялась за дело. Когда с камнями было покончено, Борис повелел козлам устраивать у обрыва парные схватки, причем каждая из них должна была непременно завершаться падением вниз одного из соперников. Хотя риск превратиться после неудачного падения в мешок костей был достаточно велик, такие схватки понравились бородатым. Через несколько лет схватки из парных превратились в групповые, а потом и вовсе в игру без правил, единственным императивом которой было сбросить ближнего в пропасть.
* * *
Время шло, и Борис состарился... Приближался 1951 год. Жен у него по понятным причинам уже не было, зато было много свободного времени, которое он проводил на скалах, окружающих крааль. Частенько его рассуждения об предстоявших и прошедших жизнях заканчивались мыслью: «Нет, все-таки козлом быть лучше... Была бы моя воля...»
Да, Борьке не хотелось становиться человеком. Простая здоровая козлиная жизнь нравилась ему. Все в ней было просто, все по конституции... «Если ты силен и умен, то неминуемо станешь вожаком, – думал козел, вспоминая свою молодость, – если середняк – получишь все, что середняку полагается... А хилых подберет барс Котька. А в людском обществе плохо – наверху одни середняки, обманщики и больные... И именно они распределяют и пастбища и самок...»
...За последнее время многое изменилось. Лишь немногие козлы приходили к краалю, чтобы проводить победно сверкающими глазами улетающего в пропасть соперника. Но зато приходить стали издалека, за многие десятки километров. И приходили сильные, уверенные, задиристые. Их безжалостные схватки продолжались многие часы, и Борис равнодушно наблюдал за ними сквозь прикрытые веки... Иногда он вспоминал прошедшие годы... Он вспоминал, как несколько лет назад к водопаду пришли геологи, нашли ртуть и заложили для ее изучения короткую штольню...
Так в этих краях появились люди... Они пришли с ружьями и принялись выбивать вокруг все живое. За полгода поголовье козлов в округе сократилось вчетверо, и многие вожаки увели свои поредевшие стада к дальним хребтам. Борис понимал, что надо продолжить начатое предприятие по спасению будущих товарищей, но не мог заставить себя учить козлов сбрасывать людей в пропасть.
Но трагический случай ему помог. Однажды Борис потерял в скалах Нинку и несколько часов искал ее повсюду... И когда он уже направился к водопою, – больше искать было негде, – в стороне крааля раздался выстрел, потом другой. Борис сразу же понял, что эти две пули окончили свой полет в теле его любимой супруги и, обезумев, вихрем поскакал к ней. Выскочив из-за скалы, увидел бородатого геолога, освежевывавшего Нинку на краю обрыва...
Этот геолог был первым человеком, улетевшим в пропасть. Несколько молодых козлов видели издали, как Борька расправился с двуногим, и приняли его поступок, как руководство к действию...
* * *
Таинственная гибель старшего геолога поисковой партии (проходчики видели, как бородатый шайтан столкнул его в пропасть) вызвала отток рабочих со штольни и, как следствие – ликвидацию геологоразведочных работ в ущелье. Со временем это происшествие привело к появлению в окрестных кишлаках многочисленных легенд о поселившемся в штольне злом духе, шайтане (если вспомнить о рассыпанных там повсюду костях, факт возникновения таких легенд никому не покажется странным). Через некоторое время еще кто-то упал с тамошних скал, затем под водопадом случайно был найден труп сбежавшего из тюрьмы дезертира, а полгода спустя после этой находки начали случаться и вовсе странные вещи – некоторые жители местных кишлаков, побывав в штольне, напрочь теряли разум. Нет, они не начинали дебоширить или дурачиться, они просто превращались в растительных людей, то есть людей с полным отсутствием любых проявлений сознательной деятельности.
Народная молва связала такие исчезновения душ с отравлением шайтан-чочом, то есть волосами дьявола: один из подпасков видел, как его дядя-чабан перед утратой души нашел их прядь у водопада и, прельстившись приятным запахом, простодушно использовал их как приправу к опостылевшей жареной баранине (эта догадка, как мы узнаем позже, была верной – волосы, потребленные внутрь в чистом виде, безвозвратно отправляли душу в запечатленное прошлое)...
Так, факт за фактом, легенда о подземном дьяволе превратилась в объективную реальность. Начался отток населения из близлежащих кишлаков и, в конце концов, местный мулла решил раз и навсегда покончить со злым духом. Он всеми правдами и неправдами собрал отряд крестьян и мужественно пробрался с ним к ущелью. Изгнав из него дьявола предписанными Кораном методами, мулла приказал своим людям перегородить ущелье прочной каменной стенкой.
* * *
...Через неделю после сооружения стены Борька умирал на своем наблюдательном посту над краалем. Когда до смерти осталось несколько секунд, он заставил себя приковылять к обрыву, к тому самому месту, где умерла Нинка. Постояв немного на нем, бросился вниз. Последняя мысль заставила его улыбнуться:
«А я ведь никогда не пожалею, что был козлом...»
5. Рожать спасителя? – Окучивание по-нашему. – Эрекция возможна? – Житник получает свое.
Мы поднималась в горы после недельного отгула. Вахтовка ревела и тряслась на сплошных ухабах. Проходчики уже были в кондиции и не стеснялись в выражениях. Старший по машине Чернов не обратил бы на них внимания, если бы в салоне не было нового маркшейдера Лидии Сидневой. Она ему понравилась – где-то под двадцать пять – двадцать семь, короткая стрижка под мальчика, ковбойка, джинсы, чистенькая, спокойная, на правильном умном лице снисходительная усмешка. И он наехал на матершинников весьма свирепо. И те, потупив недобро засверкавшие глаза, успокоились – никто не хотел связываться со старшим геологом Кумархской геологоразведочной партии, который запросто может двинуть в зубы, а в конце месяца при закрытии нарядов не приписать пару-тройку, а то и больше метров проходки. Потом над ним смеялась вся партия. Оказалось, что Лидка в области табуированных выражений русского языка может дать сто очков вперед и Чернову, и даже самому Мишке Мясогутову, тишайшему дизелисту и радисту базового лагеря, который в течение двадцати двух лет изучал эти самые выражения на нарах одиннадцати зон (не всегда природных) в самых различных уголках многонационального Советского Союза.
Еще оказалось, что Лидка Сиднева, если не алкоголичка, то запойная пьяница и умнейший человек – не было ни одной логической задачи, загадки или преферансного расклада, которые бы она не раскусила в течение нескольких секунд. И еще она спала только с серьезными людьми за пятьдесят и не потому, что у них, преимущественно начальников и уважаемых шоферов, водились денежки, а так, из-за душевного своего устремления.
* * *
Все эти свои достоинства и устремления Лида Сиднева приобрела в одном из показательных советских детских домов.
Иногда она довольно равнодушно рассказывала о своих «университетах». За малейшую провинность старший седовласый воспитатель Венцепилов заставлял девочек и Лиду, естественно, раздеваться донага и ставил их на полчаса перед строем хихикающих мальчиков и юношей. А когда Лиде исполнилось одиннадцать лет, предложил ей сожительство. Лида с благодарностью согласилась – еще в десять лет ее изнасиловали трое из этих самых хихикающих мальчишек и продолжали насиловать при каждом удобном и неудобном случае. А воспитатель был джентльменом – он защищал, подкармливал, не обижал и старался не искалечить. И, может быть, с тех пор Лида предпочитала спать со степенными мужчинами.
Один из них, директор золотодобывающей артели, человек с понятием, прилетал к ней раз в месяц-два с полными чемоданами денег. И тогда Лида поила марочным коньяком своего непосредственного начальника Чернова, и он отпускал ее в недельный загул. Другой любовник был начальником Кумархской геологоразведочной партии, но скоро умер, и Сиднева безошибочно заменила его шофером ЗИЛа-131-го Евгением Ивановичем Мирным. Последний был весьма представительным и серьезным человеком. Отсидев десяток лет за дезертирство (семнадцатилетним пареньком напоролся на Манштейна, повернувшего к Сталинграду, и побежал домой), он стал зажиточным шофером Южно-Таджикской ГРЭ (на рудостойку, горбыль и доски в горных кишлаках всегда находился покупатель). Таким зажиточным, что после нескольких недель беспорядочных связей с Лидкой подарил ей большой плановый дом на недальней окраине города Душанбе.
Сиднева сдружилась с Черновым. Нет, они не спали – Чернов в это время всецело принадлежал своей первой жене и коллеге Ксении. Чернову нравились ум и исполнительность Лидии, ей – его довольно быстрая отходчивость и не бюрократичность.
* * *
Вот так вот повезло Ольгиной душеньке... Она восполнила Лидину душу поздним осенним вечером, когда последняя шла пьяная домой после банкета-междусобойчика в городской камералке.
Это был первый банкет после завершения полевых работ и закрытия основных этапов и посвящен он был получению премии. Получили неожиданно много – по 500-800 рублей, плюс зарплата и, естественно, решили отметить. Послали гонца на Зеленый базар; он принес зелени, корейских закусок и фруктов. Другой гонец сгонял в ближайший магазин за иваси, колбасным сыром и рыбными консервами в масле, третий – в спецмагазин за водкой, десертными и сухими винами и шампанским (чего-чего, а этого добра, причем качественного, тогда было достаточно), четвертый – в кондитерскую за тортами (до них, впрочем, дело доходило редко).
На банкете было хорошо, и после танцев Лидка наелась. Юрка Житник хотел было ее проводить с намеком на вознаграждение определенным способом, но она послала его подальше и, стараясь придать шагу твердость, пошла на Красных партизан ловить такси. До самого ее дома такси проехать не смогло – улицу перерыли – и Лиде пришлось пробираться через строительную площадку, где она и упала в котлован.
Строительные рабочие нашли ее только утром. Они отвезли сладко спящую Лиду в ближайшую больницу. Ей повезло – у нее были обнаружены лишь незначительное сотрясение мозга и перелом носа. И достаточно времени, чтобы обдумать новое свое состояние. А подумать было о чем.
«Во-первых, ясно, что жизнь в этом теле заканчивается – до рождения Ольги остается что-то около шести лет... – думала Сиднева, уткнувшись лбом в холодное оконное стекло... – Во-вторых, надо послать кого-то за портвешком...»
– Надо рожать... – рассердилась Ольга вслух.
– Ты что, девушка? С ума сошла? – ответила Лида. – Мне рожать??? Да я опять в какую-нибудь яму попаду или менты в вытрезвителе беременную затрахают...
– Последствия сотрясения... – сочувственно качая головой вздохнула возившаяся с тряпкой уборщица. – Бедняжка... Надо же, сама с собой разговаривает...
И вышла в коридор посплетничать о необычной пациентке с дежурной медсестрой.
– Нет! Будем рожать, – безапелляционно продолжила разговор Ольга. – А пить ты бросишь!
– Я брошу!!? – хохотнула Лида.
– Мы с тобой. И рожать не бойся, это просто... Мне приходилось, я знаю...
– А я и не боюсь...
– А от кого? От Черного?
– Исключено, дохлый номер, – вздохнула Сиднева, внимательно посмотрев на свой скособоченный нос в зеркальце. – Он Ксюху свою ненаглядную любит. И, мне очень здорово кажется, что кроме нее у него баб не было. Мальчик, короче...
– Жаль... А есть кто-нибудь на примете?
– Как тебе сказать... Мои кавалеры из долгожителей вряд ли подойдут... У них вместо спермы либо этиловый спирт, либо моча жиденькая... А молодых Житник ко мне не подпускает...
– А что так? – заинтересовалась Ольга.
– Трахнуть меня хочет...
– А ты на рога встала...
– Да. Первый раз, когда мы с ним одни остались, полез в наглую, и я сдуру сказала, что скорее сдохну, чем с ним лягу.
– А теперь блюдешь свое слово?
– Это нетрудно, – усмехнулась Лида Сиднева.
– А какой он из себя? Не противный?
– Да нет, не противный. Среднего роста, плотный с жирком, по натуре – жлоб, даром ничего не сделает...
– Черный мне как-то рассказывал о нем. Умрет он через двадцать два года. Интересно умрет...
– Как это?
– Таджикская рулетка... Они с одним парнем одновременно сунут руки в рюкзак с гюрзой...
– Житник сунет руку в рюкзак с гюрзой? – удивилась Лида. – Никогда не поверю...
– Заставят его... Да ты чего спрашиваешь? Моя память – это твоя память. Ты просто попытайся вспомнить...
– Да ты сама спрашиваешь! – перебила ее Лида. – Мы же – бабы, поговорить любим... Тем более сотрясение мозга у нас.
Вошел доктор и, внимательно посмотрев Сидневой в глаза, сказал:
– Мне говорили, разговариваешь ты сама с собой?
– Ага, разговариваю... – невозмутимо ответила Лида. – Роль, понимаете ли, разучиваю В драмкружке я травести.
– Ну разучивай, разучивай... Хотя пошли, посмотрим, что с носиком твоим сделать можно...
После правки носа резиновым молотком (заговорил, гад, зубы и вдарил со всего маха) Лида несколько часов приходила в себя. Вечером пришел Чернов с шоколадкой и сказал, что надо срочно выздоравливать – послезавтра будет вертолет и надо лететь на Кумарх с начальником маркшейдерского отдела Савватеичем.
– Он поднял шум на всю экспедицию, что на кумархских штольнях резко завышен уклон, а потом поехал в Управление геологии и там кричал в кабинете главного инженера, что удивляется, как до сих пор ни один состав в отвал не улетел. И после этого начальник экспедиции посылает на Кумарх комиссию с двумя ящиками водки и приказом уломать Савватеича. "Обратного рейса, – сказал, – не будет, пока он не подпишет бумагу, что существующие уклоны не опасны Штольни проходят с небольшим уклоном в сторону устья, чтобы рудничные воды вытекали самотеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38