Я хочу, чтобы эти деньги от ее имени ежегодно жертвовались больнице Святого Варфоломея для помощи нуждающимся женщинам. В этой больнице о ней заботились после пожара, а пожертвования яснее всего прочего покажут, что она совсем не та женщина, какой вы ее представили.
— Хорошо. — Принц не скрывал, что удивлен столь неожиданным требованием. — Еще что-нибудь?
— Нет.
— Еще одна просьба, ваше высочество, — выступила вперед Кристабель — ее муж слишком горд, чтобы просить что-нибудь для себя. — После всего, что пришлось пережить Гэвину, разве не справедливо было бы, чтобы вы хотя бы сейчас, без свидетелей, признали его своим сыном?
— Это лишнее, — прервал жену Гэвин. — То, что я делал, я делал для тебя, а не для него.
— Я знаю, милый. А также знаю, что это совсем не лишнее. — Кристабель повернулась к принцу, который с интересом наблюдал за ними. — Прошу вас, ваше высочество, хотя бы один раз признайте, кто он такой.
— Конечно, ты мой сын, Гэвин. — Принц тяжело вздохнул. — Это может подтвердить любой, у кого есть глаза. — Лицо его высочества опять приняло холодное выражение. — И больше мы никогда не станем возвращаться к этому.
— Разумеется, нет… папа. — Гэвин явно не желал упускать случая побольнее уколоть своего августейшего родителя. — Не беспокойтесь. Я прекрасно обходился без отца до сих пор и не испытываю никакой потребности в нем сейчас.
Гэвин судорожно сжимал руку Кристабель. От волнения его голос дрожал.
— Кстати, об отцах. Я чуть было не забыл. — Принц повернулся к двери, ведущей в соседнюю комнату. — Войдите, генерал. Вы оказались правы: предательства действительно не было.
— Предательства? Что это зна… — Кристабель внезапно осеклась, увидев мужчину, входящего в комнату. — Папа! — крикнула она и бросилась к нему. — Папа, ты здесь! Ты вернулся!
— Да, моя девочка, я вернулся.
Прижавшись к отцу, Кристабель вдруг разом вспомнила обо всем, что произошло за последние два месяца, и неожиданно для себя разрыдалась. Генерал еще крепче обнял дочь, приговаривая охрипшим от волнения голосом:
— Ну-ну, девочка моя, красавица… С каких это пор мой маленький храбрый солдатик стал плаксой?
— Вы должны простить мою жену, сэр, — обратился к генералу Берн. — Она очень беспокоилась за вас.
— Ах, папа, — всхлипывала Кристабель. — Прости меня… за все. Зато, что я рассказала о письмах Филиппу… что предала твое доверие…
— Глупости, — прошептал генерал, — не вини себя. Твой отец, старый дурак, сам виноват, что не сжег эти письма… — он взглянул на принца, — на чем его высочество категорически настаивал.
Кристабель тоже подняла на принца покрасневшие глаза:
— Вы ведь не накажете его, ваше высочество?
— За что? — холодно спросил принц. — За то, что он героически сражался? За то, что победил Наполеона? Защитил регента? Да против меня поднимется восстание, если я попытаюсь что-нибудь сделать с вашим отцом. Впрочем, в этом нет никакой необходимости, раз все закончилось хорошо.
— Тогда почему вы упомянули о предательстве? — резко спросил Берн.
— Когда его высочество узнал, что вы женились на моей дочери, — объяснил генерал, — он предположил, что, возможно, вы сговорились с ней и собираетесь выдвинуть собственные требования в обмен на письма. Когда два дня назад мы прибыли в Дувр, нас уже ждал человек, который доставил меня сюда, чтобы я мог присутствовать при этой встрече и повлиять на свою дочь, если дело примет другой оборот.
— Полагаю, его высочество недостаточно хорошо знает мою жену, — заметил Гэвин, — если считает, что кто-нибудь может на нее повлиять.
Генерал изучающе смотрел на Гэвина.
— Однако у нее слишком доброе сердце, и иногда она доверяет совсем не тем людям, которым следует.
Берн весь ощетинился, и, оставив отца, Кристабель бросилась к нему.
— Но не на этот раз, папа. — Она взяла мужа под руку. — Я понимаю, у тебя есть основания для беспокойства и вряд ли ты поверишь мне, пока не узнаешь Гэвина лучше, но, клянусь тебе, он самый благородный человек на свете.
Берн накрыл ладонью руку жены.
— Обещаю, что никогда не причиню никакого вреда вашей дочери, сэр, — проговорил он таким торжественным голосом, словно приносил клятву перед алтарем. — Дайте мне шанс, и я докажу, что могу быть прекрасным мужем.
Лицо генерала немного смягчилось.
— Посмотрим, мистер Берн. Посмотрим, — пробормотал он.
— Церемония начинается через десять минут, — объявил принц. — Дамам не разрешается на ней присутствовать, поэтому вам придется подождать здесь, миссис Берн.
— Я составлю ей компанию, — сказал генерал. — Нам о многом надо поговорить.
— Да, — Кристабель взглянула на отца, — но если вы позволите мне на минуту остаться наедине с мужем перед началом…
— Конечно.
Генерал с принцем вышли, а Кристабель повернулась к Гэвину.
— Ну что, мой Князь Тьмы? Теперь ты барон, да? — прошептала она, поправляя ему галстук и снимая невидимую пушинку с безупречного черного фрака. — Твоя мать будет так счастлива.
Гэвин с нежностью посмотрел на жену:
— Одна мудрая женщина сказала мне однажды, что моя мать будет счастлива, если буду счастлив я.
— А ты счастлив?
— Был. Пока ты не сказала отцу, что я самый благородный человек на свете. Ты уверена, что я буду достоин этой характеристики, любимая?
— Я об этом позабочусь, — улыбнулась Кристабель.
— Каким образом? Будешь стрелять в меня в случае чего?
— Нет, буду любить тебя.
Гэвин поцеловал Кристабель нежно и неторопливо.
— Ну что ж, моя милая, ради этого стоит исправиться.
Эпилог
Семейная жизнь меняет мужчин, и иногда — к лучшему.
«Мемуары содержанки»
Автор неизвестен
Лондон
19 июля 1821 года
Пушечная пальба, ружейные залпы и прочие праздничные шумы не смолкали весь день, поэтому Гэвин и не услышал, как к нему подошел дворецкий.
— Первые гости уже прибыли, милорд, — произнес он. Гэвин все еще не мог никак привыкнуть к тому, что его называют «милордом», хотя с тех пор как он стал бароном, прошло уже пять лет.
— Спасибо.
Берн закрыл бухгалтерскую книгу и отложил ее в сторону. Давно ушли в прошлое те времена, когда он допоздна засиживался над счетами в «Синем лебеде». Оказалось, что дела так же просто вести дома, особенно если нанять хорошего управляющего. Также просто… но гораздо приятнее.
Дворецкий не уходил.
— Еще что-нибудь?
— Должен ли я сообщить ее милости о прибытии гостей или вы сделаете это сами?
— Разве ее милость еще не внизу?
— Нет, милорд. Ее вызвали в детскую. Кажется, очередная неприятность с Туэдли. — Дворецкий безуспешно пытался скрыть улыбку.
— Я схожу за ней, — тоже усмехнулся Гэвйн, вставая из-за стола. — А вы пока растолкуете гостям суть проблемы. Если сможете.
Дворецкий направился вниз, а Берн пошел в противоположном направлении. Подходя к детской, он услышал, как Кристабель терпеливо объясняет:
— Я уже сказала тебе, что папа занят и сейчас у него нет времени решать, кто из вас будет Туэдлдамом. Он объявит вам позже. А если будете так себя вести, то оба окажетесь Туэдли.
— Это папа должен сказать, а иначе не считается, — возразил детский голосок.
Гэвин остановился в дверях, молча наблюдая за детьми и Кристабель и стараясь не рассмеяться. Как обычно, главной скандалисткой оказалась его четырехлетняя дочь — черноволосая Сара, унаследовавшая изобретательность отца и темперамент матери. По пятам за ней, переваливаясь, ходил двухлетний кудрявый и рыжий Джон, который часто попадал в неприятности, потому что твердо решил выполнять все, на что подбивает его старшая сестра.
Похоже, Кристабель приходится нелегко. Его прекрасной, восхитительной жене, которую он с каждым днем любит все больше. И подумать только, что когда-то он едва не отказался от нее ради какой-то бессмысленной мести, способной принести человеку только горечь и разочарование.
— Раз вы считаете, что я не имею права, — продолжала убеждать детей Кристабель, — значит, вам придется ждать, пока закончится обед…
— Не придется, — подал голос Берн. — Я здесь.
— Папа! — закричали дети и, подбежав, повисли на Гэвине.
Он взглянул на их радостные лица, и, как всегда в такие моменты, у него на минуту от волнения перехватило горло.
— Пусть я буду Туэдлдамом, папа! — закричала Сара.
— Нет, я! — потребовал Джон.
Гэвин взъерошил детям волосы:
— Если я вас обоих объявлю Туэдлдамами, вы перестанете мучить свою мать?
Гэвин совершил большую ошибку, когда впервые прочел детям этот стишок и предложил выбрать себе роли. Но кто бы мог подумать, что это вызовет такие яростные споры?
— Мы не можем оба быть Туэдлдамами, — рассудительно заявила Сара. — Пусть Джон теперь будет Туэдли. Он был Туэдлдамом в прошлый раз.
Губы мальчика обиженно задрожали.
— Джон — Туэдлдам. Джон, а не Сара.
— Это нечестно! — завопила Сара.
— Тогда предлагаю вот что, — Гэвин старался говорить серьезно, — первый час ты будешь Туэдлдамом, следующий час — Джон. Устраивает?
Сара на минуту задумалась, а затем согласно кивнула, а это означало, что и Джон такое решение одобрит.
— Джейн? — позвал Гэвин.
Нянька вышла вперед с виноватым лицом:
— Простите, сэр, что дети потревожили вас и миледи, но стоило мне повернуться спиной, как мисс Сара побежала вниз за матерью.
— Все в порядке. Я знаю, какая она хитрая бестия.
— Интересно только, в кого она такая? — пробормотала себе под нос Кристабель.
— Осторожнее, жена, — сдвинул брови Гэвин, — а то назначу тебя Туэдли.
— Мама не может быть Туэдли, — высокомерно заявила Сара. — Она просто мама.
Кристабель устало закатила глаза, а Берн рассмеялся.
— Джейн, — объявил он, — с этого момента возлагаю на вас полномочия по назначению Туэдли и Туэдлдама. Если Сара или Джон будут плохо себя вести, пока мы обедаем с гостями, можете обоих назначить Туэдли, пока они не исправятся.
— Хорошо, сэр, — охотно согласилась Джейн.
Гэвин попытался придать лицу строгое выражение, но у него это плохо получилось.
— Если я услышу от няни хоть одну жалобу, обещаю рассказать обо всем бабушке Берн и дедушке Лайону. Им будет очень неприятно услышать, как плохо ведут себя их внуки. — Он повернулся к жене и предложил ей руку: — Пойдем, дорогая?
Когда они вышли из комнаты, Кристабель негромко сказала:
— Можно подумать, ты их очень напугал тем, что расскажешь бабушке и дедушке. Да они балуют детей еще больше, чем ты.
— Каждый ребенок заслуживает, чтобы его баловали, — улыбнулся в ответ Берн.
— Да, наверное, ты прав, — тоже улыбнулась Кристабель.
— Но хотел бы я знать, почему они считают, что Туэдли «плохой», а Туэдлдам «хороший»? Ведь в этом детском стишке они абсолютно одинаковые.
Кристабель усмехнулась:
— Но они же дети, Гэвин. Логика здесь совершенно ни при чем. Сара решила, что «Туэдлдам» звучит как барабанная дробь и напоминает о сражениях, о которых рассказывает дедушка. А «Туэдли» — это будто птичка чирикает, а вообще «глупо».
— А если Сара так сказала, то у Джона уже не остается никаких сомнений.
— Думаю, все изменится, как только он немного подрастет и начнет бороться за свои права.
— Не сомневаюсь, — засмеялся Берн.
Они уже спустились по одной лестнице и направлялись к другой, ведущей в гостиную, как вдруг Гэвин увлек Кристабель в нишу и крепко поцеловал.
— За что это? — удивилась она.
— За то, что вышла за меня замуж. И родила мне двух чудесных детей. — Гэвин положил руки Кристабель на талию. — И за то, что когда-то поверила в меня.
Кристабель поцеловала мужа сначала мягко, но постепенно ее поцелуй становился все более пылким и страстным.
— Нам ведь не надо спешить, — прошептал Гэвин, касаясь губами ее уха. — Пусть гости подождут еще немного.
— Даже не уговаривай. — Кристабель поспешно отпрянула от мужа и, взяв его за руку, повела к лестнице. — Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда мы заставили твоих братьев ждать? Они потом дразнили нас весь вечер: «Так, выходит, вы с Кристабель заблудились, пока спускались вниз? Наверное, нужно начертить для вас план дома. Гостиная — это та комната, в которой нет кровати».
Гэвин рассмеялся над тем, как похоже Кристабель передразнивала Айверсли.
— Не обращай внимания. Мои братья просто идиоты.
— Ты сам не лучше, — заметила ворчливо Кристабель, — судя по тому, что ты им отвечал.
— Ты же знаешь, что мы специально говорим такие вещи, чтобы заставить наших жен краснеть.
— Да, я отлично знаю, что у вас троих нет никакого понятия о нравственности.
Несмотря на ворчание Кристабель, Гэвин прекрасно знал, что жена, безусловно, верит ему, и именно эта вера была гарантией того, что Берн никогда не сможет обмануть жену.
Гэвин наклонился у уху Кристабель и прошептал:
— Поэтому вам с нами и нескучно.
— Ты когда-нибудь сожалеешь о своей прошлой жизни, Гэвин? — спросила Кристабель неожиданно серьезно.
— Ты имеешь в виду жадных любовниц, длинные одинокие ночи в клубе, полном пьяных игроков, вечеринки у Стокли, где все время надо было быть начеку, ожидая предательства?..
— Как я понимаю, это означает «нет»? — улыбнулась Кристабель.
— Категорическое «нет».
Они уже подошли к двери гостиной, но Гэвин задержал жену и взял ее за руки:
— Никогда, ни на минуту не сомневайся в том, что я люблю эту жизнь, люблю наших детей и люблю тебя.
— Я и не сомневаюсь, — ответила Кристабель, просияв. — Но давай уж зайдем, потому что я не хочу опять становиться мишенью для насмешек твоих братьев.
— Не уверен, что их удастся избежать. В конце концов, ты моя жена, и мои братья еще несколько лет будут вспоминать, сколько раз я клялся, что никогда не женюсь.
Гэвин оказался прав. Стоило им войти, как Дрейкер двинулся им навстречу с ехидной улыбкой.
— Знаешь, Берн, принято считать, что после свадьбы аппетит становится более умеренным.
— Ты знаешь это по собственному опыту? — парировал Берн, повернувшись к проходившему лакею, чтобы взять бокал вина.
— Ну вот, начинается, — пробормотала Кристабель.
Пушечный выстрел, раздавшийся, казалось, под самым окном, заставил всех вздрогнуть.
— И так весь день, — пожаловался Айверсли. — Слыша все это, трудно поверить, что Принни правит уже несколько лет.
— Ты присутствовал на коронации? — спросил Гэвин у Дрейкера.
— Да. Королеве, как обычно, удалось превратить все в безвкусный фарс.
— Одно можно определенно сказать в пользу Принни, — заметил Гэвин, — с ним не соскучишься.
— Как и с его сыновьями, — добавила Кристабель.
— Вот именно, — улыбнулся Гэвин и поднял свой бокал. — Сегодня просто нельзя обойтись без тоста, джентльмены.
— Ни в коем случае, — согласился Айверсли. — За братство королевского отродья!
Тост был подхвачен всеми, и даже дамами.
Пока все пили, Гэвин смотрел на мужчин, которые стали ему настоящими братьями, и на их жен, которые готовы были ради них на все. Так же, как его мать. Так же, как его жена. Он перевел взгляд на Кристабель, светившуюся от счастья, и опять поднял свой бокал:
— И за нашего августейшего папашу. Да здравствует король!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Хорошо. — Принц не скрывал, что удивлен столь неожиданным требованием. — Еще что-нибудь?
— Нет.
— Еще одна просьба, ваше высочество, — выступила вперед Кристабель — ее муж слишком горд, чтобы просить что-нибудь для себя. — После всего, что пришлось пережить Гэвину, разве не справедливо было бы, чтобы вы хотя бы сейчас, без свидетелей, признали его своим сыном?
— Это лишнее, — прервал жену Гэвин. — То, что я делал, я делал для тебя, а не для него.
— Я знаю, милый. А также знаю, что это совсем не лишнее. — Кристабель повернулась к принцу, который с интересом наблюдал за ними. — Прошу вас, ваше высочество, хотя бы один раз признайте, кто он такой.
— Конечно, ты мой сын, Гэвин. — Принц тяжело вздохнул. — Это может подтвердить любой, у кого есть глаза. — Лицо его высочества опять приняло холодное выражение. — И больше мы никогда не станем возвращаться к этому.
— Разумеется, нет… папа. — Гэвин явно не желал упускать случая побольнее уколоть своего августейшего родителя. — Не беспокойтесь. Я прекрасно обходился без отца до сих пор и не испытываю никакой потребности в нем сейчас.
Гэвин судорожно сжимал руку Кристабель. От волнения его голос дрожал.
— Кстати, об отцах. Я чуть было не забыл. — Принц повернулся к двери, ведущей в соседнюю комнату. — Войдите, генерал. Вы оказались правы: предательства действительно не было.
— Предательства? Что это зна… — Кристабель внезапно осеклась, увидев мужчину, входящего в комнату. — Папа! — крикнула она и бросилась к нему. — Папа, ты здесь! Ты вернулся!
— Да, моя девочка, я вернулся.
Прижавшись к отцу, Кристабель вдруг разом вспомнила обо всем, что произошло за последние два месяца, и неожиданно для себя разрыдалась. Генерал еще крепче обнял дочь, приговаривая охрипшим от волнения голосом:
— Ну-ну, девочка моя, красавица… С каких это пор мой маленький храбрый солдатик стал плаксой?
— Вы должны простить мою жену, сэр, — обратился к генералу Берн. — Она очень беспокоилась за вас.
— Ах, папа, — всхлипывала Кристабель. — Прости меня… за все. Зато, что я рассказала о письмах Филиппу… что предала твое доверие…
— Глупости, — прошептал генерал, — не вини себя. Твой отец, старый дурак, сам виноват, что не сжег эти письма… — он взглянул на принца, — на чем его высочество категорически настаивал.
Кристабель тоже подняла на принца покрасневшие глаза:
— Вы ведь не накажете его, ваше высочество?
— За что? — холодно спросил принц. — За то, что он героически сражался? За то, что победил Наполеона? Защитил регента? Да против меня поднимется восстание, если я попытаюсь что-нибудь сделать с вашим отцом. Впрочем, в этом нет никакой необходимости, раз все закончилось хорошо.
— Тогда почему вы упомянули о предательстве? — резко спросил Берн.
— Когда его высочество узнал, что вы женились на моей дочери, — объяснил генерал, — он предположил, что, возможно, вы сговорились с ней и собираетесь выдвинуть собственные требования в обмен на письма. Когда два дня назад мы прибыли в Дувр, нас уже ждал человек, который доставил меня сюда, чтобы я мог присутствовать при этой встрече и повлиять на свою дочь, если дело примет другой оборот.
— Полагаю, его высочество недостаточно хорошо знает мою жену, — заметил Гэвин, — если считает, что кто-нибудь может на нее повлиять.
Генерал изучающе смотрел на Гэвина.
— Однако у нее слишком доброе сердце, и иногда она доверяет совсем не тем людям, которым следует.
Берн весь ощетинился, и, оставив отца, Кристабель бросилась к нему.
— Но не на этот раз, папа. — Она взяла мужа под руку. — Я понимаю, у тебя есть основания для беспокойства и вряд ли ты поверишь мне, пока не узнаешь Гэвина лучше, но, клянусь тебе, он самый благородный человек на свете.
Берн накрыл ладонью руку жены.
— Обещаю, что никогда не причиню никакого вреда вашей дочери, сэр, — проговорил он таким торжественным голосом, словно приносил клятву перед алтарем. — Дайте мне шанс, и я докажу, что могу быть прекрасным мужем.
Лицо генерала немного смягчилось.
— Посмотрим, мистер Берн. Посмотрим, — пробормотал он.
— Церемония начинается через десять минут, — объявил принц. — Дамам не разрешается на ней присутствовать, поэтому вам придется подождать здесь, миссис Берн.
— Я составлю ей компанию, — сказал генерал. — Нам о многом надо поговорить.
— Да, — Кристабель взглянула на отца, — но если вы позволите мне на минуту остаться наедине с мужем перед началом…
— Конечно.
Генерал с принцем вышли, а Кристабель повернулась к Гэвину.
— Ну что, мой Князь Тьмы? Теперь ты барон, да? — прошептала она, поправляя ему галстук и снимая невидимую пушинку с безупречного черного фрака. — Твоя мать будет так счастлива.
Гэвин с нежностью посмотрел на жену:
— Одна мудрая женщина сказала мне однажды, что моя мать будет счастлива, если буду счастлив я.
— А ты счастлив?
— Был. Пока ты не сказала отцу, что я самый благородный человек на свете. Ты уверена, что я буду достоин этой характеристики, любимая?
— Я об этом позабочусь, — улыбнулась Кристабель.
— Каким образом? Будешь стрелять в меня в случае чего?
— Нет, буду любить тебя.
Гэвин поцеловал Кристабель нежно и неторопливо.
— Ну что ж, моя милая, ради этого стоит исправиться.
Эпилог
Семейная жизнь меняет мужчин, и иногда — к лучшему.
«Мемуары содержанки»
Автор неизвестен
Лондон
19 июля 1821 года
Пушечная пальба, ружейные залпы и прочие праздничные шумы не смолкали весь день, поэтому Гэвин и не услышал, как к нему подошел дворецкий.
— Первые гости уже прибыли, милорд, — произнес он. Гэвин все еще не мог никак привыкнуть к тому, что его называют «милордом», хотя с тех пор как он стал бароном, прошло уже пять лет.
— Спасибо.
Берн закрыл бухгалтерскую книгу и отложил ее в сторону. Давно ушли в прошлое те времена, когда он допоздна засиживался над счетами в «Синем лебеде». Оказалось, что дела так же просто вести дома, особенно если нанять хорошего управляющего. Также просто… но гораздо приятнее.
Дворецкий не уходил.
— Еще что-нибудь?
— Должен ли я сообщить ее милости о прибытии гостей или вы сделаете это сами?
— Разве ее милость еще не внизу?
— Нет, милорд. Ее вызвали в детскую. Кажется, очередная неприятность с Туэдли. — Дворецкий безуспешно пытался скрыть улыбку.
— Я схожу за ней, — тоже усмехнулся Гэвйн, вставая из-за стола. — А вы пока растолкуете гостям суть проблемы. Если сможете.
Дворецкий направился вниз, а Берн пошел в противоположном направлении. Подходя к детской, он услышал, как Кристабель терпеливо объясняет:
— Я уже сказала тебе, что папа занят и сейчас у него нет времени решать, кто из вас будет Туэдлдамом. Он объявит вам позже. А если будете так себя вести, то оба окажетесь Туэдли.
— Это папа должен сказать, а иначе не считается, — возразил детский голосок.
Гэвин остановился в дверях, молча наблюдая за детьми и Кристабель и стараясь не рассмеяться. Как обычно, главной скандалисткой оказалась его четырехлетняя дочь — черноволосая Сара, унаследовавшая изобретательность отца и темперамент матери. По пятам за ней, переваливаясь, ходил двухлетний кудрявый и рыжий Джон, который часто попадал в неприятности, потому что твердо решил выполнять все, на что подбивает его старшая сестра.
Похоже, Кристабель приходится нелегко. Его прекрасной, восхитительной жене, которую он с каждым днем любит все больше. И подумать только, что когда-то он едва не отказался от нее ради какой-то бессмысленной мести, способной принести человеку только горечь и разочарование.
— Раз вы считаете, что я не имею права, — продолжала убеждать детей Кристабель, — значит, вам придется ждать, пока закончится обед…
— Не придется, — подал голос Берн. — Я здесь.
— Папа! — закричали дети и, подбежав, повисли на Гэвине.
Он взглянул на их радостные лица, и, как всегда в такие моменты, у него на минуту от волнения перехватило горло.
— Пусть я буду Туэдлдамом, папа! — закричала Сара.
— Нет, я! — потребовал Джон.
Гэвин взъерошил детям волосы:
— Если я вас обоих объявлю Туэдлдамами, вы перестанете мучить свою мать?
Гэвин совершил большую ошибку, когда впервые прочел детям этот стишок и предложил выбрать себе роли. Но кто бы мог подумать, что это вызовет такие яростные споры?
— Мы не можем оба быть Туэдлдамами, — рассудительно заявила Сара. — Пусть Джон теперь будет Туэдли. Он был Туэдлдамом в прошлый раз.
Губы мальчика обиженно задрожали.
— Джон — Туэдлдам. Джон, а не Сара.
— Это нечестно! — завопила Сара.
— Тогда предлагаю вот что, — Гэвин старался говорить серьезно, — первый час ты будешь Туэдлдамом, следующий час — Джон. Устраивает?
Сара на минуту задумалась, а затем согласно кивнула, а это означало, что и Джон такое решение одобрит.
— Джейн? — позвал Гэвин.
Нянька вышла вперед с виноватым лицом:
— Простите, сэр, что дети потревожили вас и миледи, но стоило мне повернуться спиной, как мисс Сара побежала вниз за матерью.
— Все в порядке. Я знаю, какая она хитрая бестия.
— Интересно только, в кого она такая? — пробормотала себе под нос Кристабель.
— Осторожнее, жена, — сдвинул брови Гэвин, — а то назначу тебя Туэдли.
— Мама не может быть Туэдли, — высокомерно заявила Сара. — Она просто мама.
Кристабель устало закатила глаза, а Берн рассмеялся.
— Джейн, — объявил он, — с этого момента возлагаю на вас полномочия по назначению Туэдли и Туэдлдама. Если Сара или Джон будут плохо себя вести, пока мы обедаем с гостями, можете обоих назначить Туэдли, пока они не исправятся.
— Хорошо, сэр, — охотно согласилась Джейн.
Гэвин попытался придать лицу строгое выражение, но у него это плохо получилось.
— Если я услышу от няни хоть одну жалобу, обещаю рассказать обо всем бабушке Берн и дедушке Лайону. Им будет очень неприятно услышать, как плохо ведут себя их внуки. — Он повернулся к жене и предложил ей руку: — Пойдем, дорогая?
Когда они вышли из комнаты, Кристабель негромко сказала:
— Можно подумать, ты их очень напугал тем, что расскажешь бабушке и дедушке. Да они балуют детей еще больше, чем ты.
— Каждый ребенок заслуживает, чтобы его баловали, — улыбнулся в ответ Берн.
— Да, наверное, ты прав, — тоже улыбнулась Кристабель.
— Но хотел бы я знать, почему они считают, что Туэдли «плохой», а Туэдлдам «хороший»? Ведь в этом детском стишке они абсолютно одинаковые.
Кристабель усмехнулась:
— Но они же дети, Гэвин. Логика здесь совершенно ни при чем. Сара решила, что «Туэдлдам» звучит как барабанная дробь и напоминает о сражениях, о которых рассказывает дедушка. А «Туэдли» — это будто птичка чирикает, а вообще «глупо».
— А если Сара так сказала, то у Джона уже не остается никаких сомнений.
— Думаю, все изменится, как только он немного подрастет и начнет бороться за свои права.
— Не сомневаюсь, — засмеялся Берн.
Они уже спустились по одной лестнице и направлялись к другой, ведущей в гостиную, как вдруг Гэвин увлек Кристабель в нишу и крепко поцеловал.
— За что это? — удивилась она.
— За то, что вышла за меня замуж. И родила мне двух чудесных детей. — Гэвин положил руки Кристабель на талию. — И за то, что когда-то поверила в меня.
Кристабель поцеловала мужа сначала мягко, но постепенно ее поцелуй становился все более пылким и страстным.
— Нам ведь не надо спешить, — прошептал Гэвин, касаясь губами ее уха. — Пусть гости подождут еще немного.
— Даже не уговаривай. — Кристабель поспешно отпрянула от мужа и, взяв его за руку, повела к лестнице. — Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда мы заставили твоих братьев ждать? Они потом дразнили нас весь вечер: «Так, выходит, вы с Кристабель заблудились, пока спускались вниз? Наверное, нужно начертить для вас план дома. Гостиная — это та комната, в которой нет кровати».
Гэвин рассмеялся над тем, как похоже Кристабель передразнивала Айверсли.
— Не обращай внимания. Мои братья просто идиоты.
— Ты сам не лучше, — заметила ворчливо Кристабель, — судя по тому, что ты им отвечал.
— Ты же знаешь, что мы специально говорим такие вещи, чтобы заставить наших жен краснеть.
— Да, я отлично знаю, что у вас троих нет никакого понятия о нравственности.
Несмотря на ворчание Кристабель, Гэвин прекрасно знал, что жена, безусловно, верит ему, и именно эта вера была гарантией того, что Берн никогда не сможет обмануть жену.
Гэвин наклонился у уху Кристабель и прошептал:
— Поэтому вам с нами и нескучно.
— Ты когда-нибудь сожалеешь о своей прошлой жизни, Гэвин? — спросила Кристабель неожиданно серьезно.
— Ты имеешь в виду жадных любовниц, длинные одинокие ночи в клубе, полном пьяных игроков, вечеринки у Стокли, где все время надо было быть начеку, ожидая предательства?..
— Как я понимаю, это означает «нет»? — улыбнулась Кристабель.
— Категорическое «нет».
Они уже подошли к двери гостиной, но Гэвин задержал жену и взял ее за руки:
— Никогда, ни на минуту не сомневайся в том, что я люблю эту жизнь, люблю наших детей и люблю тебя.
— Я и не сомневаюсь, — ответила Кристабель, просияв. — Но давай уж зайдем, потому что я не хочу опять становиться мишенью для насмешек твоих братьев.
— Не уверен, что их удастся избежать. В конце концов, ты моя жена, и мои братья еще несколько лет будут вспоминать, сколько раз я клялся, что никогда не женюсь.
Гэвин оказался прав. Стоило им войти, как Дрейкер двинулся им навстречу с ехидной улыбкой.
— Знаешь, Берн, принято считать, что после свадьбы аппетит становится более умеренным.
— Ты знаешь это по собственному опыту? — парировал Берн, повернувшись к проходившему лакею, чтобы взять бокал вина.
— Ну вот, начинается, — пробормотала Кристабель.
Пушечный выстрел, раздавшийся, казалось, под самым окном, заставил всех вздрогнуть.
— И так весь день, — пожаловался Айверсли. — Слыша все это, трудно поверить, что Принни правит уже несколько лет.
— Ты присутствовал на коронации? — спросил Гэвин у Дрейкера.
— Да. Королеве, как обычно, удалось превратить все в безвкусный фарс.
— Одно можно определенно сказать в пользу Принни, — заметил Гэвин, — с ним не соскучишься.
— Как и с его сыновьями, — добавила Кристабель.
— Вот именно, — улыбнулся Гэвин и поднял свой бокал. — Сегодня просто нельзя обойтись без тоста, джентльмены.
— Ни в коем случае, — согласился Айверсли. — За братство королевского отродья!
Тост был подхвачен всеми, и даже дамами.
Пока все пили, Гэвин смотрел на мужчин, которые стали ему настоящими братьями, и на их жен, которые готовы были ради них на все. Так же, как его мать. Так же, как его жена. Он перевел взгляд на Кристабель, светившуюся от счастья, и опять поднял свой бокал:
— И за нашего августейшего папашу. Да здравствует король!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34