Кофе и пирожные были великолепны. Тут жаловаться не на что.
Как это обычно бывает, когда встретятся родители, разговор заходит о детях. Не важно, идет ли речь о лицах королевской крови или о ворах и проститутках. Дети — вот кто уравнивает всех нас в правах, или, говоря иными словами, они предлагают путь к общему взаимопониманию. За этим разговором я даже чуть-чуть расслабился, во-первых, из-за мирного настроя миссис Белларозы и, во-вторых, из-за того, что, как ни странно, чувствовал себя за этим столом удивительно уютно.
Анна Беллароза рассказала нам о своих сыновьях, их было трое, затем добавила:
— Я не хочу, чтобы они занимались семейным бизнесом, но Тони — он учится в Ла Саль — во что бы то ни стало хочет пойти по стопам отца. Он его просто боготворит.
— Меня ввел в семейный бизнес мой дядя, — поведал нам Фрэнк. — Отец меня предупреждал: «Держись от этого дела подальше, добра тут не жди». Но разве я его слушал? Нет. А почему? Потому что мой дядя казался мне героем. Он всегда имел деньги, машины, роскошные шмотки, женщин. У моего отца не было ничего. Дети всегда выбирают лучшую роль, так? Теперь я оглядываюсь назад и понимаю, что моего отца тоже можно назвать героем. Он гнул спину шесть дней в неделю, чтобы у детей всегда была еда на столе. А ведь нас у него было пятеро. Нелегко нам приходилось. Но вокруг нас были деньги, много денег. В Америке вообще слишком много денег. Страна богатая, здесь даже дурак может разбогатеть. Поэтому люди и говорят: «Почему бы и мне не попробовать?» В этой стране, если ты беден, ты хуже, чем преступник. — Он поглядел на меня и повторил: — В Америке, если ты беден, ты хуже, чем преступник. Ты — ничто.
— Однако некоторые предпочитают быть бедными, но честными, — заметил я.
— Не знаю ни одного. Вот мой старший, Фрэнк, он хоть и неспособен к нашему делу, но тоже найдет себе работу, я уже присмотрел для него неплохое местечко в Джерси. Томми, это тот, который учится в колледже в Корнелле, хочет стать управляющим большой гостиницей в Атлантик-Сити или в Лас-Вегасе. Тони учится в Ла Саль, с ним особый случай. — Беллароза улыбнулся. — Этот малыш хочет пойти по моим стопам. И знаете, он своего добьется, он у меня такой.
Я закашлялся, потом справился с собой и заметил:
— Не так-то легко воспитывать детей, когда кругом секс, наркотики, «Нинтендо».
— Да. Кстати, секс — это не так уж плохо. А что делают ваши дети?
— Каролин учится в Йельском университете, а Эдвард в июне заканчивает школу Святого Павла, — ответила Сюзанна.
— Так они собираются стать юристами?
— Каролин готовится к этой карьере. Эдвард пока в нерешительности. Видимо, он предполагает, что получит неплохое наследство от своих деда и бабушки, поэтому не испытывает особого рвения.
Такие Вещи Сюзанна не рассказывала никому, и мне в том числе, так что я был несколько раздосадован ее откровенностью перед совершенно посторонними людьми. Но, с другой стороны, Беллароза был настолько далек от круга наших обычных знакомых, что особого значения это не имело. Однако я чувствовал, что должен заступиться за сына.
— Просто Эдварду еще только семнадцать лет, — сказал я. — Его в данный момент интересуют одни лишь девчонки.
Беллароза захохотал.
— Точно, так и бывает. Он уже в этом году заканчивает колледж?
— Нет, — пояснил я. — Школа Святого Павла — частная средняя школа, в ней готовят к поступлению в университет. — Разговор с этими людьми напоминал изобретение колеса. Я спросил Белларозу: — У тебя был грант для учебы в Ла Саль?
— Нет. Мой дядя оплатил учебу. Тот самый дядя, который вовлек меня в семейный бизнес. Да и моему старику стало тогда легче: одним голодным ртом меньше.
— Понятно.
Анна поведала нам еще об одной своей проблеме:
— Фрэнк проводит слишком много времени на работе. Он даже не успевает как следует отдохнуть дома. Но даже здесь он или беседует по телефону, или принимает людей по делам. Я все время ему твержу: «Фрэнк, так нельзя, ты сам себя гробишь».
Я взглянул на Белларозу, чтобы понять, оценил ли он иронию, заложенную в последней фразе своей жены, но тот казался совершенно невозмутимым. Целых полсекунды мне казалось, что я впал в заблуждение и Фрэнк Беллароза — всего лишь работяга-предприниматель.
В разговор вмешалась Сюзанна:
— Джон не задерживается на работе, но приносит домой целый портфель бумаг. Хотя по субботам он никогда не работает, не говоря уже о воскресеньях.
— И еще он прихватывает пасхальные понедельники, — подхватил Беллароза. — Отказался говорить со мной о делах в этот день. — Он покосился на меня. — У меня есть среди знакомых пара протестантов. Они действительно не работают по воскресеньям в отличие от католиков. А что, если у тебя важный процесс назначен на понедельник?
— Тогда, — сообщил я, — я тружусь и в воскресенье. Господу Богу, очевидно, неугодно, если я буду выглядеть дураком перед судьей-католиком или иудеем.
Ха-ха-ха. Хо-хо-хо. Даже я улыбнулся своей шутке. Самбукка творила со мной чудеса.
Беллароза схватил бутылку и подлил спиртного в наши чашки с кофе.
— Так у нас принято.
Пар, поднимавшийся от кофе, несколько раз затуманивал мои очки, и я протирал их носовым платком, не снимая. Сюзанна бросала на меня взгляды, полные изумления. Анна Беллароза тоже смотрела на меня с любопытством. До сих пор разговор, слава Богу, не касался злосчастного случая, происшедшего в пасхальное воскресенье, и я надеялся, что беседа о том, насколько безопасно могут чувствовать себя местные жители, уже не возобновится. Но Сюзанна опять затронула эту опасную тему.
— Ты скучаешь по Бруклину? — спросила она Анну.
Я понял, куда может завести нас этот невинный вопрос.
Анна посмотрела на своего мужа.
— Мне запрещено говорить на эту тему. — Она рассмеялась.
Беллароза хмыкнул.
— Ох уж эти бруклинские итальянки! Перевези их хоть на виллу Боргезе, они и там будут ворчать, как хорошо было в Бруклине.
— О, Фрэнк, ты не представляешь себе, что такое сидеть целый день дома. Сам небось частенько наведываешься в Бруклин.
— Вы только послушайте! Сидеть дома! Да у нее есть машина с шофером, и она ездит повидаться со своей матерью и своими безумными родственниками, когда ей заблагорассудится.
— Это все не то, Фрэнк. Я чувствую себя здесь такой одинокой. — Тут ее озарило, я увидел, что для меня зажегся сигнал опасности. Но прежде чем я успел переменить тему разговора, она воскликнула: — А что было утром на Пасху! — Она поглядела на меня. — Я решила прогуляться возле нашего бассейна, там в саду. И тут этот человек, — она вздрогнула, — этот маньяк, он стоял на четвереньках, как какой-нибудь зверь, и рычал на меня.
— Неужели? — удивился я, поправляя на носу очки.
— Боже! — ужаснулась Сюзанна.
Анна повернулась к Сюзанне.
— Я побежала и на бегу потеряла мои туфли.
— Я уже рассказывал Джону про этот случай, — ввернул Беллароза. — Он сказал, что не слышал ни о чем подобном в здешних местах. Верно, Джон?
— Вы вызвали полицию? — спросила Сюзанна.
— У меня здесь своя охрана, — напомнил нам Беллароза. — Так что беспокоиться не о чем.
— Здесь так жутко по ночам, когда Фрэнк в отъезде. Так тихо кругом, — пожаловалась Анна.
— Возможно, — предложил я, — вам стоит записать на пленку бруклинский шум.
Анна Беллароза мило улыбнулась — по ее улыбке было видно, что мысль, поданная мной, не так уж плоха. Беллароза обратился ко мне:
— Стоит вам сделать им что-нибудь хорошее или пойти у них на поводу, как они начинают видеть в вас полное ничтожество.
Я покосился на Сюзанну, чтобы увидеть ее реакцию. Она улыбалась. Должен вам сказать, что Сюзанна вовсе не принадлежит к феминисткам. Женщины ее круга считают, что феминизм — это удел представительниц среднего класса. Особы ее круга владеют собственностью, живут хорошо налаженной жизнью и даже не понимают, какие могут быть проблемы у женщин. Равная оплата за равный труд — это для них такая же далекая вещь, как голодающие дети в Африке. Возможно, им более или менее понятны проблемы женщин-руководительниц, которым платят меньше, чем их коллегам-мужчинам. Я говорю обо всем этом только для того, чтобы вы поняли — для многих женщин слова Белларозы прозвучали бы как оскорбление. Но для Сюзанны Стенхоп, чья фамилия входит в список четырехсот богатейших семей США, слова какого-то Фрэнка Белларозы мало что значили. Точно так же и для меня не было бы ничего оскорбительного в словах Салли Энн из забегаловки «Звездная пыль» о том, что все мужчины — алкоголики, лгуны и садисты. Другими словами, все определяется лицом говорящего.
Беллароза тем временем выдал еще одну реплику, она, вероятно, должна была примирить женщин с его предыдущими выпадами против женского пола.
— Итальянцы-мужчины просто неспособны идти на поводу у женщин. Именно поэтому итальянки с ними постоянно ругаются. Но, с другой стороны, они же и уважают своих мужей за бескомпромиссность. Но когда итальянцы не могут поладить между собой и не идут на компромисс, вот тогда возникают проблемы.
«Которые быстро решаются, — добавил я мысленно, — например, через убийство».
— Так ваш Фрэнки сейчас в Нью-Джерси? — спросил я.
— Да. Я помог ему с покупкой хорошего бизнеса в Атлантик-Сити. Никто из моих сыновей не будет работать на чужого дядю. Они не потерпят никого над собой. Наоборот, другие будут им подчиняться. В этом мире такой закон — или ты босс или ты никто. Ты же сам себе хозяин, Джон?
— Что-то вроде этого.
— Никто не набрасывается на тебя, если ты опоздал, нет?
— Нет.
— Ну вот, значит, ты — босс.
Вот так мы и ушли от разговора о пасхальном утре. С мистером Белларозой проделать этот трюк было несложно, так как сам он перескакивал с одной темы на другую с необыкновенной легкостью и правила светской беседы писались явно не для него. Вот в деловом разговоре он был совсем другим. Я знаю этот тип людей. И я знал также, что миссис Беллароза больше не вернется к неприятной для меня теме.
Разговор наш продолжался, и ему не было конца, мы уже выпили чашек двадцать кофе и прикончили вторую бутылку самбукки. Гора пирожных стала ниже дюймов на шесть. Еще в самом начале вечера я понял, что отказываться от еды и питья было бесполезно. «Mangia, mangia», — приговаривала миссис Беллароза, не дожидаясь даже, пока я дожую предыдущее пирожное. «Пейте, пейте», — командовал мистер Беллароза, наполняя наши чашки и бокалы всем, что попадалось ему под руку.
Три раза я отправлялся в ванную и каждый раз прикидывал, не стоит ли мне облегчить желудок по примеру древних римлян. Перефразируя святого Амвросия, я убеждал себя: «Будучи в Риме, следует и блевать, как римляне». Но я так и не смог перебороть себя.
Возвратившись после одного из своих походов в ванную, я обнаружил, что миссис Беллароза удалилась (по всей вероятности, на кухню), а Сюзанна и Фрэнк остались за столом одни. До того как они заметили меня, я услышал, как Сюзанна упомянула слово «вестибюль», и испугался, не сделала ли она предложение нарисовать эту часть дома в разных видах. Но когда я сел, Сюзанна уже переменила тему разговора и сообщила мне:
— Я рассказывала Фрэнку о нашей поездке в Италию несколько лет назад.
— В самом деле?
Миссис Беллароза вернулась из кухни в сопровождении Филомены, они принесли огромное блюдо шоколада. Я старался не смотреть на эту коричневую гору и попросил миссис Белларозу дать мне содовой. Филомена поставила на стол нечто под названием «Пеллегрино». Я налил себе стакан этой минералки, и мне стало немного легче.
Так как разговор спокойно продолжался, не требуя моего участия, я принялся разглядывать Анну Белларозу. Она явно держалась подобострастно перед своим супругом, как того, по всей видимости, и требовал подписанный ею брачный контракт. Но время от времени в ней вспыхивал ее природный итальянский огонь, и ее супруг был вынужден отступать. Исходя из моих наблюдений, я заключил, что Анна Беллароза в качестве супруги дона Белларозы обладала статусом королевы и правами рабыни. Будучи матерью его детей, она была почитаема как Богоматерь. Родив, вскормив и воспитав трех сыновей, она отдала их во власть своего мужа, который теперь определял всю их жизнь, а в случае с Тони, возможно, и смерть. Да, эта семья очень сильно отличалась от моей.
Я отметил также про себя, что, несмотря на веселый смех и хорошее чувство юмора, у Анны Белларозы были очень грустные, усталые глаза: годы постоянного беспокойства потушили некогда сверкавший в них огонь.
Беллароза неожиданно встал из-за стола, и я уже было подумал, что вечер закончен. Однако он сказал:
— Анна, покажи Сюзанне дом, она хотела его осмотреть. Джон, пойдем со мной.
Мы двинулись в столовую, и Беллароза сообщил своей жене:
— Это — столовая. Там, где мы сидели, — комната для завтраков. Я хочу, чтобы ты узнала у Сюзанны о назначении остальных комнат. Так что вам будет что рассказать друг другу.
Оказавшись в вестибюле, Беллароза взял меня за руку и повел по лестнице. Поднимаясь по ступенькам, он сверху вниз посмотрел на жену.
— Потом соберемся в гостиной. Оранжерею я покажу нашим гостям позже. Я хочу сам это сделать.
Я заметил взгляд Сюзанны, ее улыбку, она как бы говорила: «Кажется, тебе предстоит интересный разговор». Я знаю этот ее взгляд. Вот чего я решительно не мог понять, так это того, почему Сюзанне было так интересно в этом доме. Головная боль, которая должна была разыграться в 9.45, так и не разыгралась, а я, желая предстать перед хозяевами настоящим мужчиной, решил, что не стоит говорить о моем геморрое. Я не стал также жаловаться на желудок, жестоко страдавший от сочетания ужина в ирландском пабе и итальянского десерта. Я послушно дал увлечь себя вверх по лестнице моему новому приятелю Фрэнку.
Мы без особых усилий взбирались по довольно крутой лестнице, и я отметил, что Беллароза, так же как и я, умеет скрывать свое опьянение. Мы поднялись на второй этаж и прошли по подковообразной галерее, опоясывающей вестибюль. Вдоль галереи тянулся ряд дубовых дверей, Беллароза остановился возле одной из них.
— Нам сюда.
— Что здесь?
— Библиотека.
— Мы что, будем читать?
— Нет, просто покурим сигары. — Он подтолкнул меня внутрь помещения.
Я шагнул в полумрак библиотеки. Лучше бы я этого не делал.
Глава 16
Фрэнк Беллароза указал на черное кожаное кресло.
— Садись.
Я сел, снял наконец свои очки и положил их в нагрудный карман пиджака. Беллароза расположился в кресле напротив меня. Я не думал, что он носит при себе оружие, да ему, вроде, и некуда было его спрятать. Но, когда он сел, я заметил у него под мышкой какое-то утолщение. Он понял, что я проявляю интерес к этой особенности его фигуры, и пояснил:
— У меня есть лицензия.
— У меня тоже.
— На ношение?
— Нет, на вождение. Но я ничего не вожу в моем доме.
Он улыбнулся.
В штате Нью-Йорк очень трудно получить лицензию на ношение оружия, и меня заинтересовало, как Фрэнку Белларозе удалось это сделать.
— Лицензия получена в Нью-Йорке? — спросил я.
— Да. У меня есть небольшое охотничье угодье на севере штата. Они даже не задавали мне много вопросов, когда выдавали лицензию. Я могу носить оружие где угодно, за исключением самого города Нью-Йорка. Для города нужно специальное разрешение, мне его не дали. Но мне оружие необходимо именно там. Какая-то шантрапа носит оружие, а мне нельзя! У них ведь нет лицензии, верно? Поэтому я хожу по Нью-Йорку без защиты, и любой негодяй с пистолетом может пристрелить Фрэнка Белларозу.
«Какая несправедливость!» — подумал я. А вслух сказал:
— А как же твои телохранители?
— Это да. Но иметь свою «пушку» тоже необходимо. Иногда эти телохранители разбегаются и оставляют тебя одного. Иногда у них накануне вечером появляется новый хозяин, а ты об этом еще не знаешь. Capisce?
— Да. Я просто не представлял, насколько опасна твоя профессия.
— Да ты и не можешь представить.
— Согласен.
Между нами на низком столике лежала коробка настоящих гаванских сигар. Беллароза открыл коробку и протянул ее мне.
— Я не курю.
— Ну-ну, угощайся.
Я взял сигару. По правде говоря, все адвокаты моего класса умеют курить сигары, это входит в некоторые из общепринятых ритуалов. Я вынул сигару из металлического футляра и отломил кончик серебряными щипцами, которые мне протянул Беллароза. Он помог мне прикурить при помощи золотой настольной зажигалки, затем прикурил сам. Мы выпустили по нескольку колец ароматного дыма.
— Контрабанда? — спросил я.
— Возможно. Если нам что-то надо, мы готовы торговать хоть с дьяволом. Но в сигарах у нас нет нужды, поэтому пусть Кубой занимаются другие. Черт с ней. Верно? Дерьмо собачье эта Куба.
С разговорами на международные темы было покончено. Теперь настал черед местных новостей.
— Так это твой кабинет?
— Да. Когда я впервые его увидел, здесь все было покрашено в белый и розовый цвета. Даже пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Как это обычно бывает, когда встретятся родители, разговор заходит о детях. Не важно, идет ли речь о лицах королевской крови или о ворах и проститутках. Дети — вот кто уравнивает всех нас в правах, или, говоря иными словами, они предлагают путь к общему взаимопониманию. За этим разговором я даже чуть-чуть расслабился, во-первых, из-за мирного настроя миссис Белларозы и, во-вторых, из-за того, что, как ни странно, чувствовал себя за этим столом удивительно уютно.
Анна Беллароза рассказала нам о своих сыновьях, их было трое, затем добавила:
— Я не хочу, чтобы они занимались семейным бизнесом, но Тони — он учится в Ла Саль — во что бы то ни стало хочет пойти по стопам отца. Он его просто боготворит.
— Меня ввел в семейный бизнес мой дядя, — поведал нам Фрэнк. — Отец меня предупреждал: «Держись от этого дела подальше, добра тут не жди». Но разве я его слушал? Нет. А почему? Потому что мой дядя казался мне героем. Он всегда имел деньги, машины, роскошные шмотки, женщин. У моего отца не было ничего. Дети всегда выбирают лучшую роль, так? Теперь я оглядываюсь назад и понимаю, что моего отца тоже можно назвать героем. Он гнул спину шесть дней в неделю, чтобы у детей всегда была еда на столе. А ведь нас у него было пятеро. Нелегко нам приходилось. Но вокруг нас были деньги, много денег. В Америке вообще слишком много денег. Страна богатая, здесь даже дурак может разбогатеть. Поэтому люди и говорят: «Почему бы и мне не попробовать?» В этой стране, если ты беден, ты хуже, чем преступник. — Он поглядел на меня и повторил: — В Америке, если ты беден, ты хуже, чем преступник. Ты — ничто.
— Однако некоторые предпочитают быть бедными, но честными, — заметил я.
— Не знаю ни одного. Вот мой старший, Фрэнк, он хоть и неспособен к нашему делу, но тоже найдет себе работу, я уже присмотрел для него неплохое местечко в Джерси. Томми, это тот, который учится в колледже в Корнелле, хочет стать управляющим большой гостиницей в Атлантик-Сити или в Лас-Вегасе. Тони учится в Ла Саль, с ним особый случай. — Беллароза улыбнулся. — Этот малыш хочет пойти по моим стопам. И знаете, он своего добьется, он у меня такой.
Я закашлялся, потом справился с собой и заметил:
— Не так-то легко воспитывать детей, когда кругом секс, наркотики, «Нинтендо».
— Да. Кстати, секс — это не так уж плохо. А что делают ваши дети?
— Каролин учится в Йельском университете, а Эдвард в июне заканчивает школу Святого Павла, — ответила Сюзанна.
— Так они собираются стать юристами?
— Каролин готовится к этой карьере. Эдвард пока в нерешительности. Видимо, он предполагает, что получит неплохое наследство от своих деда и бабушки, поэтому не испытывает особого рвения.
Такие Вещи Сюзанна не рассказывала никому, и мне в том числе, так что я был несколько раздосадован ее откровенностью перед совершенно посторонними людьми. Но, с другой стороны, Беллароза был настолько далек от круга наших обычных знакомых, что особого значения это не имело. Однако я чувствовал, что должен заступиться за сына.
— Просто Эдварду еще только семнадцать лет, — сказал я. — Его в данный момент интересуют одни лишь девчонки.
Беллароза захохотал.
— Точно, так и бывает. Он уже в этом году заканчивает колледж?
— Нет, — пояснил я. — Школа Святого Павла — частная средняя школа, в ней готовят к поступлению в университет. — Разговор с этими людьми напоминал изобретение колеса. Я спросил Белларозу: — У тебя был грант для учебы в Ла Саль?
— Нет. Мой дядя оплатил учебу. Тот самый дядя, который вовлек меня в семейный бизнес. Да и моему старику стало тогда легче: одним голодным ртом меньше.
— Понятно.
Анна поведала нам еще об одной своей проблеме:
— Фрэнк проводит слишком много времени на работе. Он даже не успевает как следует отдохнуть дома. Но даже здесь он или беседует по телефону, или принимает людей по делам. Я все время ему твержу: «Фрэнк, так нельзя, ты сам себя гробишь».
Я взглянул на Белларозу, чтобы понять, оценил ли он иронию, заложенную в последней фразе своей жены, но тот казался совершенно невозмутимым. Целых полсекунды мне казалось, что я впал в заблуждение и Фрэнк Беллароза — всего лишь работяга-предприниматель.
В разговор вмешалась Сюзанна:
— Джон не задерживается на работе, но приносит домой целый портфель бумаг. Хотя по субботам он никогда не работает, не говоря уже о воскресеньях.
— И еще он прихватывает пасхальные понедельники, — подхватил Беллароза. — Отказался говорить со мной о делах в этот день. — Он покосился на меня. — У меня есть среди знакомых пара протестантов. Они действительно не работают по воскресеньям в отличие от католиков. А что, если у тебя важный процесс назначен на понедельник?
— Тогда, — сообщил я, — я тружусь и в воскресенье. Господу Богу, очевидно, неугодно, если я буду выглядеть дураком перед судьей-католиком или иудеем.
Ха-ха-ха. Хо-хо-хо. Даже я улыбнулся своей шутке. Самбукка творила со мной чудеса.
Беллароза схватил бутылку и подлил спиртного в наши чашки с кофе.
— Так у нас принято.
Пар, поднимавшийся от кофе, несколько раз затуманивал мои очки, и я протирал их носовым платком, не снимая. Сюзанна бросала на меня взгляды, полные изумления. Анна Беллароза тоже смотрела на меня с любопытством. До сих пор разговор, слава Богу, не касался злосчастного случая, происшедшего в пасхальное воскресенье, и я надеялся, что беседа о том, насколько безопасно могут чувствовать себя местные жители, уже не возобновится. Но Сюзанна опять затронула эту опасную тему.
— Ты скучаешь по Бруклину? — спросила она Анну.
Я понял, куда может завести нас этот невинный вопрос.
Анна посмотрела на своего мужа.
— Мне запрещено говорить на эту тему. — Она рассмеялась.
Беллароза хмыкнул.
— Ох уж эти бруклинские итальянки! Перевези их хоть на виллу Боргезе, они и там будут ворчать, как хорошо было в Бруклине.
— О, Фрэнк, ты не представляешь себе, что такое сидеть целый день дома. Сам небось частенько наведываешься в Бруклин.
— Вы только послушайте! Сидеть дома! Да у нее есть машина с шофером, и она ездит повидаться со своей матерью и своими безумными родственниками, когда ей заблагорассудится.
— Это все не то, Фрэнк. Я чувствую себя здесь такой одинокой. — Тут ее озарило, я увидел, что для меня зажегся сигнал опасности. Но прежде чем я успел переменить тему разговора, она воскликнула: — А что было утром на Пасху! — Она поглядела на меня. — Я решила прогуляться возле нашего бассейна, там в саду. И тут этот человек, — она вздрогнула, — этот маньяк, он стоял на четвереньках, как какой-нибудь зверь, и рычал на меня.
— Неужели? — удивился я, поправляя на носу очки.
— Боже! — ужаснулась Сюзанна.
Анна повернулась к Сюзанне.
— Я побежала и на бегу потеряла мои туфли.
— Я уже рассказывал Джону про этот случай, — ввернул Беллароза. — Он сказал, что не слышал ни о чем подобном в здешних местах. Верно, Джон?
— Вы вызвали полицию? — спросила Сюзанна.
— У меня здесь своя охрана, — напомнил нам Беллароза. — Так что беспокоиться не о чем.
— Здесь так жутко по ночам, когда Фрэнк в отъезде. Так тихо кругом, — пожаловалась Анна.
— Возможно, — предложил я, — вам стоит записать на пленку бруклинский шум.
Анна Беллароза мило улыбнулась — по ее улыбке было видно, что мысль, поданная мной, не так уж плоха. Беллароза обратился ко мне:
— Стоит вам сделать им что-нибудь хорошее или пойти у них на поводу, как они начинают видеть в вас полное ничтожество.
Я покосился на Сюзанну, чтобы увидеть ее реакцию. Она улыбалась. Должен вам сказать, что Сюзанна вовсе не принадлежит к феминисткам. Женщины ее круга считают, что феминизм — это удел представительниц среднего класса. Особы ее круга владеют собственностью, живут хорошо налаженной жизнью и даже не понимают, какие могут быть проблемы у женщин. Равная оплата за равный труд — это для них такая же далекая вещь, как голодающие дети в Африке. Возможно, им более или менее понятны проблемы женщин-руководительниц, которым платят меньше, чем их коллегам-мужчинам. Я говорю обо всем этом только для того, чтобы вы поняли — для многих женщин слова Белларозы прозвучали бы как оскорбление. Но для Сюзанны Стенхоп, чья фамилия входит в список четырехсот богатейших семей США, слова какого-то Фрэнка Белларозы мало что значили. Точно так же и для меня не было бы ничего оскорбительного в словах Салли Энн из забегаловки «Звездная пыль» о том, что все мужчины — алкоголики, лгуны и садисты. Другими словами, все определяется лицом говорящего.
Беллароза тем временем выдал еще одну реплику, она, вероятно, должна была примирить женщин с его предыдущими выпадами против женского пола.
— Итальянцы-мужчины просто неспособны идти на поводу у женщин. Именно поэтому итальянки с ними постоянно ругаются. Но, с другой стороны, они же и уважают своих мужей за бескомпромиссность. Но когда итальянцы не могут поладить между собой и не идут на компромисс, вот тогда возникают проблемы.
«Которые быстро решаются, — добавил я мысленно, — например, через убийство».
— Так ваш Фрэнки сейчас в Нью-Джерси? — спросил я.
— Да. Я помог ему с покупкой хорошего бизнеса в Атлантик-Сити. Никто из моих сыновей не будет работать на чужого дядю. Они не потерпят никого над собой. Наоборот, другие будут им подчиняться. В этом мире такой закон — или ты босс или ты никто. Ты же сам себе хозяин, Джон?
— Что-то вроде этого.
— Никто не набрасывается на тебя, если ты опоздал, нет?
— Нет.
— Ну вот, значит, ты — босс.
Вот так мы и ушли от разговора о пасхальном утре. С мистером Белларозой проделать этот трюк было несложно, так как сам он перескакивал с одной темы на другую с необыкновенной легкостью и правила светской беседы писались явно не для него. Вот в деловом разговоре он был совсем другим. Я знаю этот тип людей. И я знал также, что миссис Беллароза больше не вернется к неприятной для меня теме.
Разговор наш продолжался, и ему не было конца, мы уже выпили чашек двадцать кофе и прикончили вторую бутылку самбукки. Гора пирожных стала ниже дюймов на шесть. Еще в самом начале вечера я понял, что отказываться от еды и питья было бесполезно. «Mangia, mangia», — приговаривала миссис Беллароза, не дожидаясь даже, пока я дожую предыдущее пирожное. «Пейте, пейте», — командовал мистер Беллароза, наполняя наши чашки и бокалы всем, что попадалось ему под руку.
Три раза я отправлялся в ванную и каждый раз прикидывал, не стоит ли мне облегчить желудок по примеру древних римлян. Перефразируя святого Амвросия, я убеждал себя: «Будучи в Риме, следует и блевать, как римляне». Но я так и не смог перебороть себя.
Возвратившись после одного из своих походов в ванную, я обнаружил, что миссис Беллароза удалилась (по всей вероятности, на кухню), а Сюзанна и Фрэнк остались за столом одни. До того как они заметили меня, я услышал, как Сюзанна упомянула слово «вестибюль», и испугался, не сделала ли она предложение нарисовать эту часть дома в разных видах. Но когда я сел, Сюзанна уже переменила тему разговора и сообщила мне:
— Я рассказывала Фрэнку о нашей поездке в Италию несколько лет назад.
— В самом деле?
Миссис Беллароза вернулась из кухни в сопровождении Филомены, они принесли огромное блюдо шоколада. Я старался не смотреть на эту коричневую гору и попросил миссис Белларозу дать мне содовой. Филомена поставила на стол нечто под названием «Пеллегрино». Я налил себе стакан этой минералки, и мне стало немного легче.
Так как разговор спокойно продолжался, не требуя моего участия, я принялся разглядывать Анну Белларозу. Она явно держалась подобострастно перед своим супругом, как того, по всей видимости, и требовал подписанный ею брачный контракт. Но время от времени в ней вспыхивал ее природный итальянский огонь, и ее супруг был вынужден отступать. Исходя из моих наблюдений, я заключил, что Анна Беллароза в качестве супруги дона Белларозы обладала статусом королевы и правами рабыни. Будучи матерью его детей, она была почитаема как Богоматерь. Родив, вскормив и воспитав трех сыновей, она отдала их во власть своего мужа, который теперь определял всю их жизнь, а в случае с Тони, возможно, и смерть. Да, эта семья очень сильно отличалась от моей.
Я отметил также про себя, что, несмотря на веселый смех и хорошее чувство юмора, у Анны Белларозы были очень грустные, усталые глаза: годы постоянного беспокойства потушили некогда сверкавший в них огонь.
Беллароза неожиданно встал из-за стола, и я уже было подумал, что вечер закончен. Однако он сказал:
— Анна, покажи Сюзанне дом, она хотела его осмотреть. Джон, пойдем со мной.
Мы двинулись в столовую, и Беллароза сообщил своей жене:
— Это — столовая. Там, где мы сидели, — комната для завтраков. Я хочу, чтобы ты узнала у Сюзанны о назначении остальных комнат. Так что вам будет что рассказать друг другу.
Оказавшись в вестибюле, Беллароза взял меня за руку и повел по лестнице. Поднимаясь по ступенькам, он сверху вниз посмотрел на жену.
— Потом соберемся в гостиной. Оранжерею я покажу нашим гостям позже. Я хочу сам это сделать.
Я заметил взгляд Сюзанны, ее улыбку, она как бы говорила: «Кажется, тебе предстоит интересный разговор». Я знаю этот ее взгляд. Вот чего я решительно не мог понять, так это того, почему Сюзанне было так интересно в этом доме. Головная боль, которая должна была разыграться в 9.45, так и не разыгралась, а я, желая предстать перед хозяевами настоящим мужчиной, решил, что не стоит говорить о моем геморрое. Я не стал также жаловаться на желудок, жестоко страдавший от сочетания ужина в ирландском пабе и итальянского десерта. Я послушно дал увлечь себя вверх по лестнице моему новому приятелю Фрэнку.
Мы без особых усилий взбирались по довольно крутой лестнице, и я отметил, что Беллароза, так же как и я, умеет скрывать свое опьянение. Мы поднялись на второй этаж и прошли по подковообразной галерее, опоясывающей вестибюль. Вдоль галереи тянулся ряд дубовых дверей, Беллароза остановился возле одной из них.
— Нам сюда.
— Что здесь?
— Библиотека.
— Мы что, будем читать?
— Нет, просто покурим сигары. — Он подтолкнул меня внутрь помещения.
Я шагнул в полумрак библиотеки. Лучше бы я этого не делал.
Глава 16
Фрэнк Беллароза указал на черное кожаное кресло.
— Садись.
Я сел, снял наконец свои очки и положил их в нагрудный карман пиджака. Беллароза расположился в кресле напротив меня. Я не думал, что он носит при себе оружие, да ему, вроде, и некуда было его спрятать. Но, когда он сел, я заметил у него под мышкой какое-то утолщение. Он понял, что я проявляю интерес к этой особенности его фигуры, и пояснил:
— У меня есть лицензия.
— У меня тоже.
— На ношение?
— Нет, на вождение. Но я ничего не вожу в моем доме.
Он улыбнулся.
В штате Нью-Йорк очень трудно получить лицензию на ношение оружия, и меня заинтересовало, как Фрэнку Белларозе удалось это сделать.
— Лицензия получена в Нью-Йорке? — спросил я.
— Да. У меня есть небольшое охотничье угодье на севере штата. Они даже не задавали мне много вопросов, когда выдавали лицензию. Я могу носить оружие где угодно, за исключением самого города Нью-Йорка. Для города нужно специальное разрешение, мне его не дали. Но мне оружие необходимо именно там. Какая-то шантрапа носит оружие, а мне нельзя! У них ведь нет лицензии, верно? Поэтому я хожу по Нью-Йорку без защиты, и любой негодяй с пистолетом может пристрелить Фрэнка Белларозу.
«Какая несправедливость!» — подумал я. А вслух сказал:
— А как же твои телохранители?
— Это да. Но иметь свою «пушку» тоже необходимо. Иногда эти телохранители разбегаются и оставляют тебя одного. Иногда у них накануне вечером появляется новый хозяин, а ты об этом еще не знаешь. Capisce?
— Да. Я просто не представлял, насколько опасна твоя профессия.
— Да ты и не можешь представить.
— Согласен.
Между нами на низком столике лежала коробка настоящих гаванских сигар. Беллароза открыл коробку и протянул ее мне.
— Я не курю.
— Ну-ну, угощайся.
Я взял сигару. По правде говоря, все адвокаты моего класса умеют курить сигары, это входит в некоторые из общепринятых ритуалов. Я вынул сигару из металлического футляра и отломил кончик серебряными щипцами, которые мне протянул Беллароза. Он помог мне прикурить при помощи золотой настольной зажигалки, затем прикурил сам. Мы выпустили по нескольку колец ароматного дыма.
— Контрабанда? — спросил я.
— Возможно. Если нам что-то надо, мы готовы торговать хоть с дьяволом. Но в сигарах у нас нет нужды, поэтому пусть Кубой занимаются другие. Черт с ней. Верно? Дерьмо собачье эта Куба.
С разговорами на международные темы было покончено. Теперь настал черед местных новостей.
— Так это твой кабинет?
— Да. Когда я впервые его увидел, здесь все было покрашено в белый и розовый цвета. Даже пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74