должно
заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что
любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или же
уличный музыкант соберут здесь больше народа, нежели хороший
проповедник.
И так неотступно они его преследовали, что он вынужден был
усесться на башни Собора Богоматери. Посиживая на башнях и
видя, сколько внизу собралось народа, он объявил во
всеуслышание:
- Должно полагать, эти протобестии ждут, чтобы я уплатил
им за въезд и за прием. Добро! С кем угодно готов держать пари,
что я их сейчас попотчую вином, но только для смеха.
С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой
несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно
оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста
восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.
Лишь немногим благодаря проворству ног удалось спастись от
наводнения; когда же они очутились в верхней части
Университетского квартала, то, обливаясь потом, откашливаясь,
отплевываясь, отдуваясь, начали клясться и божиться, иные - в
гневе, иные - со смехом:
- Клянусь язвами исподними, истинный рог, отсохни у меня
что хочешь, клянусь раками, ро cab de bious, das dich Gots
leiden shend, pate de Christo{ Голова Господня! (гасконск.);
страсти Господни, стыда в тебе нет (нем.); голова Христова
(итал.)}, клянусь чревом святого Кене, ей-же-ей, клянусь святым
Фиакром Брийским, святым Треньяном, свидетель мне - святой
Тибо, клянусь Господней Пасхой, клянусь Рождеством, пусть меня
черт возьмет, клянусь святой Сосиской, святым Хродегангом,
которого побили печеными яблоками, святым апостолом
Препохабием, святым Удом, святой угодницей Милашкой, ну и
окатил же он нас, ну и пари ж он придумал для смеха!
Так с тех пор и назвали этот город - Париж, а прежде, как
утверждает в кн. IV Страбон, он назывался Левкецией, что
по-гречески означает Белянка, по причине особой белизны бедер у
местных дам. А так как все, кто присутствовал при
переименовании города, не оставили в покое святых своего
прихода, ибо парижане, народ разношерстный и разнокалиберный,
по природе своей не только отменные законники, но и отменные
похабники, отличающиеся к тому же некоторой заносчивостью, то
это дало основание Иоаннинусу де Барранко в книге De
copiositate reverentiarum {"О благоговении, в изобилии
питаемом" (лат.)} утверждать, что слово парижане происходит от
греческого паррезиане, то есть невоздержные на язык.
Засим Гаргантюа осмотрел большие колокола, висевшие на
соборных башнях, и весьма мелодично в них зазвонил. Тут ему
пришло в голову, что они с успехом могли бы заменить бубенцы на
шее у его кобылы, каковую он собирался отправить к отцу с
немалым грузом сыра бри и свежих сельдей, а посему он унес
колокола к себе.
Тем временем в Париж прибыл на предмет сбора свинины
ветчинный командор ордена св. Антония. Он тоже намеревался
потихоньку унести колокола, чтобы издали было слышно, что едет
командор, и чтобы свиное сало в кладовых заранее дрожало от
страха, что его заберут; но, будучи человеком честным, он все
же их не похитил, и не потому, чтобы они жгли ему руки, а
потому, что они были слегка тяжеловаты.
Hе следует, однако, смешивать этого командора с командором
бургским, близким моим другом.
Весь город пришел в волнение, а ведь вам известно, какие
здесь живут смутьяны: недаром иностранцы удивляются
долготерпению, а вернее сказать, тупоумию французских королей,
которые, видя, что каждый день от этого происходят беспорядки,
не прибегают к крайним мерам для того, чтобы их прекратить. Эх,
если б я только знал, где находится гнездо этих еретиков и
заговорщиков, я бы их обличил перед лицом всех братств моего
прихода!
Так вот, изволите ли видеть, толпа, ошалев и
всполошившись, бросилась к Сорбонне, где находился в то время
(теперь его уже нет) оракул Левкеции. Ему изложили суть дела и
перечислили проистекающие из похищения колоколов неудобства.
После того, как были взвешены все pro и contra { За и против
(лат.)} по фигуре Baralipton, было решено послать к Гаргантюа
старейшего и достойнейшего представителя богословского
факультета, дабы указать ему на крайние неудобства, сопряженные
с потерей колоколов. И, несмотря на возражения со стороны
некоторых деятелей университета, доказывавших, что подобное
поручение более приличествует ритору, нежели богослову, выбор
пал на высокочтимого магистра Ианотуса де Брагмардо.

ГЛАВА XVIII. О том, как Ианотус де Брагмардо был послан к Гаргантюа, чтобы получить у него обратно большие колокола

Магистр Ианотус, причесавшись под Юлия Цезаря, надев на
голову богословскую шапочку, вволю накушавшись пирожков с
вареньем и запив святой водицей из погреба, отправился к
Гаргантюа, причем впереди выступали три краснорожих пристава,
которые если уж пристанут, так от них не отвяжешься, а замыкали
шествие человек пять не весьма казистых магистров наук, все до
одного грязнее грязи.
У входа их встретил Понократ, и вид этих людей привел его
в ужас; наконец он решил, что это ряженые, и обратился к одному
из вышеупомянутых неказистых магистров с вопросом, что сей
маскарад означает. Тот ответил, что они просят вернуть
колокола.
Услышав такие речи, Понократ поспешил предупредить
Гаргантюа, чтобы он знал, что ему отвечать, и чтобы он
незамедлительно принял решение. Получив таковые сведения,
Гаргантюа отозвал в сторону Понократа, своего наставника,
Филотомия, своего дворецкого, Гимнаста, своего конюшего, и,
наконец, Эвдемона и попросил у них у всех совета, что ему
делать и что отвечать. Все сошлись на том, что гостей должно
препроводить в буфетную и напоить их по-богословски; а дабы
старый хрен не кичился тем, что колокола возвращены благодаря
его настояниям, решили послать, пока он будет тут бражничать,
за префектом города, ректором факультета и викарным епископом и
передать им колокола прежде, нежели богослов успеет изложить
свою просьбу. Далее решено было предоставить ученому мужу
возможность произнести в присутствии вышеуказанных лиц его
блестящую речь.
И точно: когда все собрались, богослова ввели в
переполненную залу, и он, откашлявшись, начал так.

ГЛАВА XIX. Речь магистра Ианотуса де Брагмардо,
в которой он обращается к Гаргантюа с просьбой вернуть

колокола

- Ках, ках, кха! Мпа dies { Добрый день (лат.)},
милостивый государь, тпа dies, el vobis { Добрый день, и вам
также (лат.)}, милостивые государи! Как бы это было хорошо,
если б вы вернули нам колокола, ибо мы испытываем в них крайнюю
необходимость! Кхе, кхе, кха! Много лет тому назад мы не отдали
их за большие деньги кагорским лондонцам, равно как и брийским
бордосцам, коих пленили субстанциональные достоинства их
элементарной комплекции, укореневающиеся в земнородности их
квиддитативной натуры и порождающие способность разгонять
лунный гало и предохранять от стихийных бедствий наши
виноградники, то есть, собственно говоря, не наши, но
окрестные, а ведь если мы лишимся крепких напитков, то мы
утратим и все наше имение, и все наше разумение.
Если вы исполните мою просьбу, то я заработаю десять пядей
сосисок и отличные штаны, в которых будет очень удобно моим
ногам, в противном же случае пославшие меня окажутся
обманщиками. А ей-богу, domine { Господин мой (лат.)}, хорошая
вещь - штаны, et vir sapiens поп abhorrebit eam! { И человек
мудрый ею не погнушается! (лат.)} Ax! Ax! He у всякого есть
штаны, это я хорошо знаю по себе! Примите в соображение,
domine, что я восемнадцать дней испальцовывал эту блестящую
мухоморительную речь. Reddite quo sunt Cesaris Cesari, et que
sunt Dei Deo. Ibi jacet lepus { Воздайте кесарево кесарю, а
Богу богово. Вот где зарыта собака (лат.)}.
По чести, domine, если вы желаете отужинать со мной in
camera, черт побери, charitatis, nos faciemus bonum cherubin.
Ego occidi unum porcum, et ego habet bon vino. { В храмине,
черт побери, милосердия мы славно подзаправимся. Я заколол
свинку, найдется у меня и доброе винцо (средневековая латынь -
испорченная, так называемая "кухонная" или нарочито искажаемая,
макароническая).}А из доброго vini не сделать дурной латыни.
Итак, de parte Dei, date nobis clochas nostras { Бога
ради, отдайте нам наши колокола (средневек. лат.)}. Послушайте,
я вам подарю на память от всего нашего факультета sermones de
Utino, utinam { Проповеди Удины, лишь бы только (средневек.
лат.)} вы нам отдали наши колокола. Viiltis etiam pardonos? Per
Diem, vos habebitis et nihil poyabitis { Вам нужны отпущения?
Ей-же-ей, вы их получите, и к тому же безвозмездно (средневек.
лат.)}.
О милостивый государь, о domine, clochidonnaminor nobis! {
Господин, околоколодетельствуй нас! (средневек. лат.) } Ведь
это est bonum urbis { Достояние города (лат.)}. В них нуждаются
все поголовно. Если вашей кобыле от них польза, следственно и
нашему факультету, que comparata esi jumentis insipientibas et
similis facta est eis psalmo nescio quo { Каковой уподоблен был
скотам неразумным и сравнялся с ними, смотри псалом, не знаю
какой (лат.) }, - это у меня где-то записано на клочке, - et
est unum bonum Achilles { Это Ахилл на славу (средневек.
лат.)}. Кихи, каха, кха!
Вот я вам сейчас докажу, что вы должны мне вернуть их! Ego
sic argumentor:
Omnis clocha clochabilis, in clocherio clochando, clochans
clochotivo clochare facit clochabiliter clochantes. Parisius
habet clochas. Ergo glus { Я рассуждаю следующим образом:
всякий колокол колокольный, на колокольне колокольствующий,
колоколя колоколительно, колоколение вызывает у
колокольствующих колокольственное. В Париже имеются колокола.
Что и требовалось доказать (средневек. лат.) }.
Xa-xa-xa! Hедурно сказано! Точь-в-точь in tertio prime {
По третьему модусу первой фигуры (лат.) }, по Darii { Hазвание
этого модуса. - Ред.} или какому-то еще. Истинный Бог,
когда-то я мастер был рассуждать, а теперь вот могу только дичь
пороть, и ничего мне больше не нужно, кроме доброго вина и
мягкой постели. Спину поближе к огню, брюхо поближе к столу, да
чтобы миска была до краев!
Ax, domine, прошу вас in nomine Patris et Filii et
Spiritus Sancti amen { Во имя Отца и Сына и Святого Духа аминь!
(лат.) }, верните нам колокола, и да хранят вас от всех
болезней и здравия да ниспошлют вам Господь Бог и Царица
Hебесная, qui vivit et regnat per omnia secula seculorum, amen!
{ Его же царствию не будет конца, аминь! (лат.) } Кихи, каха,
кихи, каха, кххха!
Verum enim vero, quando quidem, dubio procul, edepol,
quoniam, ita certe, meus Deus fidus { Hо, однако же, поелику,
без сомнения, клянусь Поллуксом, коль скоро, во всяком случае,
Бог свидетель (лат.)}, город без колоколов - все равно что
слепец без клюки, осел без пахвей, корова без бубенчиков. Пока
вы нам их не вернете, мы будем взывать к вам, как слепец,
потерявший клюку, верещать, как осел без Пилвей, и реветь, как
корова без бубенчиков.
Hекий латинист, проживающий недалеко от больницы, однажды,
процитировав светского поэта Балдануса, - то есть, виноват,
Понтануса, - изъявил желание, чтобы самые колокола были
сделаны из перьев, а языки - из лисьих хвостов, иначе, мол, у
него от них мозговая колика начинается, когда он плетет свои
стихообразные вирши. Hо за это самое, туки-тук, туки-тук, лясь,
хрясь, вверх тормашки, кувырком, его у нас объявили еретиком,
- ведь мы еретиков, как блины, печем. А засим, как говорится:
"Свидетель, вы свободны!" Valele et plaudite. Calepinus
recensui { Прощайте и хлопайте. Я, Калепино, проверку окончил
(лат.)}.

ГЛАВА XX. О том, как богослов унес свое сукно
и как у него началась тяжба с другими сорбоннистами

Когда богослов окончил свою речь, Понократ и Эвдемон
залились таким неудержимым хохотом, что чуть было не отдали
Богу душу, - точь-в-точь как Красе при виде осла, глотавшего
репейники, или Филемон, который умер от смеха при виде осла,
пожиравшего фиги, приготовленные к обеду. Глядя на них,
захохотал и магистр Ианотус, - причем неизвестно, кто смеялся
громче, - так что в конце концов на глазах у всех выступили
слезы, ибо от сильного сотрясения мозговое вещество отжало
слезную жидкость, и она притекла к глазным нервам. Таким
образом, они изобразили собой гераклитствующего Демокрита и
демокритствующего Гераклита.
Когда же все вволю насмеялись, Гаргантюа обратился за
советом к своим приближенным, как ему поступить. Понократ
высказал мнение, что блестящего оратора следует еще раз напоить
и, ввиду того что он их развлек и насмешил почище самого
Сонжекре, выдать ему десять пядей сосисок, упомянутых в его
игривой речи, штаны, триста больших поленьев, двадцать пять
бочек вина, постель с тремя перинами гусиного пера и весьма
объемистую и глубокую миску, - словом, все, в чем, по его
словам, он на старости лет нуждался.
Все это и было ему выдано, за исключением штанов, ибо
Гаргантюа усомнился, чтобы так, сразу, можно было найти оратору
подходящего размера штаны; к тому же Гаргантюа не знал, какой
фасон приличествует магистру: с форточкой ли наподобие
подъемного и опускного моста, которая упрощает задней части
отправление естественной потребности, морской ли фасон,
упрощающий мочеиспускание, швейцарский ли, чтобы пузу было
теплее, или же с прорезами, чтобы не жарко было пояснице; а
потому он велел заместо штанов выдать оратору семь локтей
черного сукна и три локтя белой материи на подкладку. Дрова
отнесли ему на дом носильщики; сосиски и миску понесли магистры
наук; сукно пожелал нести сам магистр Ианотус. Один из
помянутых магистров, по имени Жус Бандуй, заметил, что
богослову это не пристало и не подобает, а посему пусть, мол,
он передаст сукно кому-нибудь из них.
- Ах ты, ослина, ослина! - воскликнул Ианотус. - Hе
умеешь ты выводить заключения in modo et figura { По модусу и
фигуре (лат.)}. He пошли тебе, видно, впрок Предположения a
Parva logicalia! Panus pro quo supponit?{ Малые логикалии!
Сукно к чему приложимо? (лат.)}
- Confuse et distributive { Бессистемно и к разным лицам
(лат.)}. - отвечал Бандуй. - Я тебя не спрашиваю, ослина, quo
modo suppomt, но pro quo { Каким образом приложимо, но к чему
(лат.) }. Ясно, ослина, что pro tibiis meis { К моим голеням
(лат.)}. Следственно, сукно понесу я, egomet, sicut suppositum
portat adpositum { Я сам, подобно тому как субстанция несет
акциденцию (лат.) }. И он понес его крадучись, как Патлен.
Однако на этом дело не кончилось: старый хрен еще раз
торжественно потребовал штаны и сосиски на пленарном заседании
в Сорбонне, но ему было в этом решительно отказано на том
основании, что, по имеющимся сведениям, он уже все получил от
Гаргантюа. Магистр Ианртус возразил, что то было сделано gratis
{ Бескорыстно (лат.)} благодаря щедрости Гаргантюа, каковая-де
не освобождает сорбонников от исполнения данных обещаний. Со
всем тем ему было сказано, что с ним рассчитались по
справедливости и больше он ни шиша не получит.
- По справедливости? - возопил Ианотус. - Да у вас тут
ею и не пахнет. Ах, подлецы вы этакие, дрянь паршивая! Свет еще
не видел таких мерзавцев, как вы. Уж я-то знаю вас как свои
пять пальцев, - чего же вы припадаете на ногу перед хромым?
Ведь я делал всякие пакости вместе с вами. Вот, отсохни у меня
селезенка, донесу я ужо королю о тех страшных беззакониях,
которые вы здесь замышляете и творите, и пусть на меня нападет
проказа, если он не велит всех вас сжечь живьем, как
мужеложцев, злодеев, еретиков и соблазнителей, отверженных
самим Богом и добродетелью!
За эти слова его привлекли к суду, но он добился отсрочки
судебного разбирательства. В общем, тяжба затянулась и тянется
доныне. По сему случаю сорбонники дали обет не мыться, а
Ианотус и иже с ним дали обет не утирать носа до тех пор, пока
не будет вынесен окончательный приговор.
Во исполнение данных обетов они и до сей поры пребывают
грязными и сопливыми, ибо суд еще не раскумекал это дело до
тонкости. Приговор последует в ближайшие греческие календы,
иными словами, никогда не последует, - вы же знаете, что судьи
сильнее самой природы и даже своих собственных законов. Так,
например, согласно парижским кодексам един Бог властен
продолжать что-либо до бесконечности. Природа сама по себе не
создает ничего бессмертного, ибо всему произведенному ею на
свет она же сама полагает предел и конец: omnia orta cadunt {
Все рожденное обречено гибели (лат.)} и т. д. Hо усилиями этих
крючкотворов разбираемые ими тяжбы становятся бесконечными и
бессмертными. Таким образом, они подтверждают справедливость
изречения, принадлежащего Хилону Лакедемонянину и вошедшего в
поговорку у дельфийцев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17