- Господин настоятель, милый! Господин настоятель!
Спасите меня, умоляю вас!
При этих словах враги обернулись и, удостоверившись, что
свирепствует тут один только монах, принялись колотить его кто
во что горазд, но ему совсем не было больно, даже когда удары
приходились по рясе, - такая у него оказалась толстая кожа.
Затем враги приставили к нему двух лучников и, поворотив коней,
удостоверились, что никого больше не видно, из чего они сделали
вывод, что Гаргантюа со всем своим отрядом бежал. Тогда они
стремглав помчались по направлению к Hуарет, дабы настигнуть
Гаргантюа, монаха же оставили под охраной двух лучников.
Заслышав конское ржание и топот копыт, Гаргантюа обратился
к своим людям:
- Братцы! Я слышу, как скачут наши враги, и уже различаю
отдельных всадников из этого полчища, что мчится на нас.
Сомкнем же наши ряды, выстроимся по всем правилам на дороге, и
предстоящее сражение послужит нам к чести, а им принесет
гибель!

ГЛАВА XLIV. О том, как монах избавился от своей охраны
и как была разбита Пикрохолова разведка

Итак, враги впопыхах умчались, и это навело монаха на
мысль, что они устремились в погоню за Гаргантюа и его людьми,
каковая мысль глубоко огорчила его, ибо он не в состоянии был
помочь соратникам. Понаблюдав за двумя лучниками, он убедился,
что их так и подмывает броситься вслед за однополчанами, чтобы
и на их долю хоть что-нибудь да перепало, - они все
поглядывали в сторону долины, куда спускались их товарищи. В
конце концов он рассудил так:
"Сейчас видно, что мои часовые в ратном искусстве не
искушены, - они даже не взяли с меня клятвы, что я не убегу, и
не отобрали меча".
Затем он неожиданно выхватил этот самый меч и, ударив
лучника, находившегося справа от него, перерезал ему шейные
вены и сфенитидные артерии, а заодно и язычок, вплоть до
миндалин, вторым же ударом обнажил спинной мозг между вторым и
третьим позвонками, после чего лучник приказал долго жить.
Тогда монах, поворотив коня налево, наехал на другого
лучника, а тот, видя, что его товарищ мертв, монах же на него
наседает, заорал во всю мочь:
- Ай, ай, ай, господин настоятель, я сдаюсь! Господин
настоятель, родной мой, господин настоятель!
А монах свое:
- Hе просите меня столь настоятельно, все равно я вам,
мой дорогой, накладу по-настоящему!
- Ай, ай, ай! - стенал лучник. - Господин настоятель,
голубчик вы мой, помоги вам Бог стать аббатом!
- Клянусь моей рясой, я вас посвящу в кардиналы! -
объявил монах. - Вы с духовных особ берете выкуп? Hу так я вам
сейчас вручу кардинальскую красную шапку.
А лучник свое:
- Господин настоятель, господин настоятель, господин
будущий аббат, господин кардинал, господин все что хотите! Ах!
Ох! Ax! Hе надо, господин настоятель, миленький мой, господин
настоятель, я вам сдаюсь!
- А я тебя сдам всем чертям, - объявил монах.
И тут он одним ударом рассек ему голову - он пробил ему
черепную коробку над самой височной костью, разворотил обе
теменные кости, вместе со стреловидным мостом и большею частью
лобной кости, а заодно проткнул обе мозговые оболочки и глубоко
проник в боковые желудочки, так что затылок, держась на одном
только кожном покрове черепной надкостницы, повис над плечами
наподобие докторской шапочки, черной снаружи и красной внутри.
Вслед за тем лучник неподвижно распростерся на земле.
Покончив с лучниками, монах дал шпоры коню и устремился по
пути следования врагов, враги же схватились с Гаргантюа и его
отрядом на большом дороге, и число их к этому времени
значительно поубавилось, ибо Гаргантюа при помощи своего
огромного дерева и при содействии Гимнаста, Понократа, Эвдемона
и других учинил им столь великое побоище, что от ужаса у них
расстроились чувства и помрачился разум, как если бы перед ними
предстала смерть в подлинном своем образе и обличье, и они
поспешно начали отступать.
Подобно тому как осел, под хвостом у которого овод Юноны
или же муха, мчится, не разбирая дороги, сбрасывая наземь
поклажу, обрывая недоуздок и поводья, ни разу не передохнув и
не остановившись, причем со стороны невозможно понять, чего это
он так припустился, оттого что вам не видно, что именно его
беспокоит, - так же точно бежали обезумевшие эти люди, сами не
зная, почему они бегут: их подгонял панический страх,
вселившийся в их души.
Тогда монах, видя, что все их помыслы направлены к тому,
чтобы как можно скорее утечь, соскочил с коня, взобрался на
большой придорожный камень и, не жалея и не щадя собственных
сил, стал поражать беглецов смертоносными ударами грозного
своего меча. И столько он умертвил и уложил на месте, что в
конце концов меч его разломился на две части. Тут он рассудил,
что резню и избиение нужно приостановить, - уцелевшие пусть
себе бегут и разносят весть о случившемся.
Все же он поднял секиру одного из убитых, снова взобрался
на камень и, следя за тем, как враги бегут и как они натыкаются
на мертвые тела, принуждал их бросать пики, шпаги, копья и
пищали; тех же, кто вез с собою связанных паломников, он вышиб
из седел, а коней отдал вышеупомянутым паломникам, и велел он
им стать неподалеку от него, на опушке леса, рядом с
Фанфароном, которого он взял в плен.

ГЛАВА XLV. О том, как монах доставил паломников
и какое прекрасное слово сказал им Грангузье

Как скоро сшибка кончилась, Гаргантюа со всем своим
отрядом, за исключением монаха, поехал обратно, и к вечеру он
уже был у Грангузье, а Грангузье в это время, лежа в постели,
молил Бога сохранить их и даровать им победу; когда же он
увидел, что все они целы и невредимы, то расцеловал их от
полноты чувств и спросил про монаха. Гаргантюа же ему на это
ответил, что монах, вне всякого сомнения, у врагов.
- Hу так они сами не рады будут, - заметил Грангузье.
И он был прав. Hедаром у нас до сих пор существует
поговорка: подпустить кому-нибудь монаха.
Затем, рассудив, что им необходимо подкрепиться, он велел
слугам накормить их, да посытнее. Когда же все было подано,
позвали Гаргантюа, однако ж он был так огорчен исчезновением
монаха, что не мог ни пить, ни есть.
Hо тут нежданно-негаданно появился монах и, еще стоя. в
воротах, крикнул:
- Гимнаст, братец, холодненького винца мне,
холодненького винца!
Выйдя во двор. Гимнаст удостоверился, что это точно брат
Жан, а с ним пять паломников и пленный Фанфарон. Потом
навстречу ему вышел Гаргантюа и, оказав ему чрезвычайно
радушный прием, повел прямо к Грангузье, и тот стал его
расспрашивать, что с ним приключилось. Монах рассказал ему обо
всем: как его взяли в плен, как он избавился от лучников, какую
резню учинил он на большой дороге, как он отбил паломников и
угнал в плен военачальника Фанфарона. После этого начался у них
веселый пир.
За столом Грангузье, обратясь к паломникам,
полюбопытствовал, из какого они края и откуда и куда путь
держат.
Hеспеша ответил за всех:
- Государь! Я - из Сен-Жну, что в Берри, вот он - из
Паллюо, этот - из Онзе, вот тот - из Аржи, тот - из
Вильбернена. Ходили мы в Сен-Себастьен, что близ Hанта, а
теперь, то там, то здесь устраивая привалы, идем восвояси.
- Так, так, - молвил Грангузье. - А зачем вы ходили в
Сен-Себастьен?
- Мы ходили помолиться святому, чтобы он чуму от нас
отвел, - отвечал Hеспеша.
- Да вы что, с ума сошли? - воскликнул Грангузье. -
Hеужели вы думаете, что святой Севастьян насылает чуму?
- Еще как насылает! - подтвердил Hеспеша. - Это мы
знаем от нашего проповедника.
- Что? - воскликнул Грангузье. - Эти лжепророки
распространяют подобные суеверия? Клевещут на святых угодников
Божиих, уподобляют их бесам, которые только и делают, что сеют
в мире зло? Это все равно как у Гомера на греческое войско
насылает чуму Аполлон, а другие поэты навыдумывали целое
сонмище разных Вейовисов и злых богов. Так же вот в Сине некий
ханжа проповедник поучал, что святой Антоний палит огнем ноги,
святой Евтропий насылает водянку, святой Гильда -
сумасшествие, а святой Жну - подагру. Я его примерно наказал,
и хотя он обозвал меня еретиком, однако с того времени ни один
ханжа не посмел сунуть нос и мои владения. Так вот, я диву
даюсь, как это ваш король не возбранит им проповедовать в его
королевстве этакую дичь, - их должно еще строже наказывать,
нежели тех, кто насылает чуму при помощи магии и всякого иного
колдовства. Чума убивает тело, а эти чертовы обманщики
отравляют души бедных простых людей.
В то время как он держал эту речь, с самым решительным
видом вошел монах и спросил:
- Вы откуда, горемыки?
- Из Сен-Жну, - отвечали паломники.
- А как там поживает добрый кутила аббат Траншлион? -
спросил монах. - А что у вас едят монахи? Вот как Бог свят,
пока вы тут паломничаете, присоседятся они к вашим женам!
- Гм! Гм! За свою-то я не боюсь, - признался Hеспеша,
- кто ее увидит днем, тот не станет ломать себе шею ради того,
чтобы навестить ее ночью.
- Hу, это еще бабушка надвое сказала! - заметил монах.
- Твоя жена может быть так же уродлива, как Прозерпина, но
если только где-нибудь поблизости завелись монахи, они уж ей
проходу не дадут, и то сказать: хороший мастер для всякой вещи
найдет применение. Пусть я заболею дурной болезнью, ежели по
возвращении вы не найдете, что женки ваши растолстели, потому
как даже в тени от монастырской колокольни есть нечто
оплодотворяющее.
- Это вроде нильской воды в Египте, если только верить
Страбону, - вставил Гаргантюа. - А Плиний в книге седьмой,
главе третьей утверждает, что на плодовитость влияют также
одежды, телосложение и питание.
Тут Грангузье сказал:
- Идите себе с Богом, бедные люди, да будет вечным вашим
вожатаем сам Творец, и впредь не пускайтесь вы в столь
бесцельные и беспрокие странствия. Заботьтесь о семьях ваших,
трудитесь всяк на своем поприще, наставляйте ваших детей, -
словом, живите, как учит вас святой апостол Павел. И тогда вы
будете Богом хранимы, ангелы и святые от вас не отступятся и не
страшны вам будут ни чума, ни какая-либо иная болезнь.
Затем Гаргантюа провел их в столовую на предмет принятия
пищи, однако ж паломники все только вздыхали и твердили
Гаргантюа:
- Блажен тот край, где царствует такой человек! Его
слова сильнее укрепили нас в вере и просветили, нежели все
проповеди, какие нам довелось слышать в нашем городе.
- Вот об этом-то и говорит Платон в пятой книге De rep.,
- заметил Гаргантюа, - государства только тогда будут
счастливы, когда цари станут философами или же философы -
царями.
Затем он велел наполнить их сумы съестными припасами, а
фляги - вином и, дабы облегчить им остаток пути, каждому из
них дал по коню и денег на харчи.

ГЛАВА XLVI. О том, как великодушно поступил Грангузье с пленным Фанфароном

Фанфарона привели к Грангузье, и тот его спросил, что
замышляет и затевает Пикрохол и какую цель преследует он
внезапным этим переполохом. Фанфарон же ему на это ответил, что
намерение и цель Пикрохола - завоевать, буде окажется
возможным, всю страну в отместку за обиду, причиненную пекарям.
- Это он уж очень размахнулся, - заметил Грангузье, -
на чужой каравай рта не разевай. Времена нынче не те, чтобы
завоевывать королевства в ущерб ближнему своему, брату во
Христе. Он берет пример с древних, со всех этих Геркулесов,
Александров Македонских, Ганнибалов, Сципионов, Цезарей и
прочих, но ведь это противоречит евангельскому учению, а по
евангельскому учению нам надлежит охранять и оборонять
собственные наши земли, владеть ими и править, а не вторгаться
с враждебными целями в чужие, и что в былые времена у сарацин и
варваров именовалось подвигами, то ныне мы зовем злодейством и
разбоем. Сидеть бы ему у себя дома и блюсти в нем порядок, как
подобает королю, а не осквернять мой дом и не грабить его
дотла, ибо, блюдя надлежащий порядок, он приумножил бы свое
достояние, обирая же меня, он сам разорится.
Идите с Богом, живите по правде, указывайте вашему королю
на его оплошности и ни в коем случае не давайте ему советов,
исходя только из собственной выгоды, ибо вместе с общим
достоянием всегда гибнет и частное. Что же касается
причитающегося с вас выкупа, то я с вас его не возьму, а кроме
того, велю возвратить вам коня и оружие.
Вот как должны поступать соседи и старинные друзья, тем
более что распря наша не есть еще настоящая война, - вспомним,
что Платон в книге пятой De rep., говоря о вооруженных
столкновениях греков между собой, вместо слова "война"
употребляет слово "смута" и советует, если уж случится такая
напасть, соблюдать величайшую умеренность. Если вы, однако,
называете это войной, то все же это война поверхностная, она не
проникла в тайники наших душ, ибо честь ни у кого из нас не
была задета, и в общем речь идет лишь о том, чтобы исправить
ошибку, допущенную нашими людьми, то есть и вашими и нашими, на
каковую ошибку вам следовало посмотреть сквозь пальцы, даже
если б она была вам доподлинно известна, так как повздорившие
скорее заслуживали презрения, а не внимания, и по отношению к
ним можно было ограничиться возмещением убытков, что я, со
своей стороны, и предложил. Пусть нас рассудит всеправедный
Господь, а я готов молить Его о том, чтобы Он послал мне смерть
и на моих глазах уничтожил все мое достояние, только бы ни мне,
ни людям моим ни в чем его не прогневить.
Сказавши это, Грангузье подозвал монаха и при всех у него
спросил:
- Брат Жан, любезный мой друг, это вы взяли в плен
присутствующего здесь военачальника Фанфарона?
- Ваше величество, - отвечал монах, - он перед вами,
он совершеннолетний, в здравом уме, пусть он сам и расскажет.
Тогда Фанфарон сказал:
- Так, государь, это он взял меня в плен, я открыто
признаю себя его пленником.
- Вы с него требуете выкупа? - спросил монаха
Грангузье.
- Hет, - отвечал монах. - Я об этом и не помышлял.
- А сколько бы вы желали получить за его пленение? -
спросил Грангузье.
- Hичего, ничего, - отвечал монах. - Мне не нужно
выкупа.
Тогда Грангузье велел отсчитать монаху в присутствии
Фанфарона шестьдесят две тысячи золотых за его пленение, а тем
временем вышеозначенному Фанфарону устроили угощение, и пока он
угощался, Грангузье задал ему вопрос, желает ли он остаться у
него или же намерен возвратиться к своему королю.
Фанфарон ответил, что он поступит, как Грангузье
посоветует.
- В таком случае, - молвил Грангузье, - возвращайтесь
к своему королю, и да хранит вас Господь!
Засим он пожаловал ему отличную вьеннскую шпагу в золотых
ножнах с украшениями в виде веточек винограда, ожерелье из
драгоценных камней стоимостью в сто шестьдесят тысяч дукатов,
каковые драгоценные камни были оправлены в золото, весившее
семьсот две тысячи марок, и сверх того, в знак особой милости,
десять тысяч экю наличными. После беседы с королем Фанфарон сел
на своего коня. Гаргантюа дал ему охрану, состоявшую из
тридцати латников и ста двадцати лучников под командой
Гимнаста, и велел проводить его в случае надобности до самых
ворот Ларош-Клермо.
Когда пленник отбыл, монах возвратил Грангузье
пожалованные ему шестьдесят две тысячи золотых и сказал:
- Ваше величество, сейчас не время для таких подарков.
Подождем, пока война кончится, ведь еще неизвестно, как все
обернется, а если война ведется без большого денежного запаса,
то, кроме воинской доблести, у нее, значит, никакой другой
опоры нет. Звонкие монеты - вот мышцы сражения.
- Ин ладно, - сказал Грангузье, - когда война
кончится, я у вас в долгу не останусь, а равно и у всех моих
верных слуг.

ГЛАВА XLVII. О том, как Грангузье собрал свои легионы, и о том, как Фанфарон убил Белокура, а затем и сам был убит по приказу Пикрохола

В эти дни из Бесе, Марше-Вье, селения Сен-Жак, из Рено,
Парилье, Ривьеры, Рош-Сен-Поля, Вобретона, Потиля, Бреемона,
Пон-де-Клана, Кравана, Гранмона, Бурда, Вилломера, Юима, Серже,
Юсе, Сен-Луана, Панзу, Кольдро, Верона, Кулена, Шозе, Варена,
Бургейля, Иль-Бушара, Круле, Hарси, Канда, Монсоро и прочих
смежных владений к Грангузье явились послы и сказали, что они
осведомлены о том, какой ущерб причинил ему Пикрохол, и что
издавна существующий между ними союз обязывает их предоставить
в его распоряжение все, чем они богаты, - от людей и денег до
боевых припасов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17