Пришлось заняться ими, и через секунду один уже падал с моста, а второй зажимал руками рану на груди. Внезапно у меня за спиной просвистела стрела, выпущенная одним из стоящих на крыше арбалетчиков, и вонзилась в деревянный пол в каких-то шести дюймах от моих ног.Я поспешно отступил назад, и тут же вторая стрела, высекая искры, ударилась о каменную стену башни. Еще несколько охранников выскочили из дверного проема здания и побежали по мосту. Я быстро прикинул, что арбалетчикам потребуется одиннадцать-двенадцать секунд, прежде чем они снова смогут вести стрельбу, и, добравшись до дверей башни, я принялся мечом рубить толстые канаты моста. Из глубины башни до меня доносился удивленный голос охранника, пытавшегося узнать у Гарольда, кто он такой.— Разве это и так не ясно? — спрашивал у него Гарольд. — Ты же видишь, у меня на плече девка!— Что за девка? — спрашивал охранник.— Девка из Садов Наслаждений Сафрара, остолоп! — грубо крикнул Гарольд.— А для чего ты принес девку сюда? — В голосе охранника слышалось искреннее удивление.— Ну что ты за бестолочь? — Гарольд терял терпение. — На, бери ее!— Давай, — ответил ничего не понимающий охранник.Сразу вслед за этим я явственно различил хруст удара.Под ударами моего меча мост дрожал и постепенно прогибался, и бегущие ко мне охранники нерешительно остановились. Наконец один из канатов не выдержал, лопнул, весь мост накренился, и находившиеся на нем охранники с душераздирающими криками рухнули на землю. Еще одна стрела, чиркнув по каменному полу у самых моих ног, отскочила в сторону. Я снова взмахнул мечом, и мост рухнул, повиснув вдоль стены. Отшатнувшись от края, я шагнул в дверь башни и плотно закрыл её за собой. Едва я задвинул засов, дверная доска задрожала от удара стрелы.В помещении, в котором я оказался, на полу лежал мертвый охранник, но Гарольда и Херену я уже не обнаружил. Не теряя времени, я по деревянной лестнице поднялся на следующий этаж, который оказался пустым, затем на следующий и так добрался до помещения, расположенного под крышей башни.Здесь я увидел Гарольда, сидящего на ступенях лестницы и с трудом переводящего дух. У ног его лежала слабо постанывающая Херена.— А я тебя жду, — сообщил Гарольд.— Идем скорее, — поторопил его я. — Иначе тарны улетят с крыши и мы окажемся отрезанными на этой проклятой башне.— Именно в этом и состоит мой план, — одобрил Гарольд. — Но сначала не научишь ли ты меня управлять тарном.Я услышал, как Херена застонала от ужаса, с бешенством пытаясь освободиться от стягивающих её пут.— Обычно на то, чтобы стать искусным тарнсменом, уходят годы, — с сомнением в голосе заметил я.— Все это, конечно, так, — согласился Гарольд, — но не мог бы ты в двух словах сказать, что от меня требуется, чтобы совершить один короткий полет?— Быстрее на крышу! — в раздражении от наивной самоуверенности этого парня рявкнул я.Опережая Гарольда, я бросился вверх по лестнице. На крыше находилось пять тарнов. Один из охранников стоял как раз у дверцы люка, из которого я появился, второй по очереди отвязывал тарнов.Я уже готов был заняться первым охранником, но тут из люка показалась голова Гарольда.— Стой, глупец! — крикнул он охраннику — Это же Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба!— Кто Тэрл Кэбот из Ко-Ро-Ба? — переспросил опешивший от неожиданности охранник.— Я, — ответил я, не зная, что ещё мне сказать в данной ситуации.— Вот девчонка, — перебил меня Гарольд — Давай быстрее бери ее!Не в силах ничего понять, охранник вложил меч в ножны.— А что там за крики внизу? — спросил охранник. — И кто вы такие?— Оставь свои идиотские вопросы, — огрызнулся Гарольд. — Быстрее бери девчонку.Охранник протянул руки к связанной Херене, и не успел я глазом моргнуть, как кулак Гарольда врезался в его ребра с силой, способной свалить с ног даже боска. Выхватив Херену из рук падающего охранника, он снова перебросил девушку через плечо, а тело оседающего на пол воина сбросил ногой в открытый люк. Второй охранник, отвязывающий на противоположной стороне крыши тарнов, обернулся в нашу сторону, привлеченный шумом.— Эй, ты! — закричал ему Гарольд. — Отвяжи ещё одну птицу!— Ладно, — ответил охранник, он сбросил кожаную петлю с лапы тарна, и птица взмыла в небо.— Иди сюда! — крикнул ему Гарольд.Парень поспешно направился к нам.— А где Куурус? — поинтересовался он на ходу.— Внизу, — махнул рукой Гарольд.— А вы кто такие? — остановился охранник. — Что вы здесь делаете?— Я — тачак Гарольд, — доложил охраннику Гарольд.— А здесь что ты делаешь? — недоуменно поинтересовался охранник.— Ты разве не Хо-Бар? — с деланным удивлением спросил у него Гарольд, назвав первое пришедшее ему в голову распространенное среди порткарцев имя.— Я никакого Хо-Бара не знаю, — нерешительно ответил охранник — Он тарианин?— А я-то надеялся найти Хо-Бара здесь, — сказал Гарольд. — Ладно, может быть, тебе это удастся.— Я постараюсь, — пробормотал совершенно сбитый с толку охранник.— Хорошо, — одобрительно заметил Гарольд.— А пока на, возьми девчонку, — Херена отчаянно завертела головой, пытаясь дать понять охраннику, чтобы он вытащил у неё изо рта кляп.— А что мне с ней делать? — спросил парень.— Просто подержи её, — сказал Гарольд.— Хорошо, — ответил охранник.Я вздохнул и прикрыл глаза, через секунду все было кончено: Гарольд снова перебросил Херену через плечо и бодрым шагом направился к тарнам.На приколе оставались две громадные птицы, отлично тренированные, хищные, следящие за нами настороженными черными глазами.Гарольд небрежно опустил Херену у края крыши и решительно зашагал к ближайшей птице. Я даже закрыл на мгновение глаза, ожидая молниеносного удара чудовищного клюва птицы, когда безрассудный тачак самоуверенным дерзким жестом протянул руку к её шее.— Меня зовут Гарольд, — сообщил он. — Я искусный тарнсмен, объездил тысячи птиц и провел в тарнском седле времени больше, чем ходил по земле. Я знаю тарнов, я родился в тарнском седле, я вскормлен мясом тарна — бойся меня! Я — Гарольд из тачаков!Птица — если ей вообще были свойственны подобные эмоции — смотрела на него вопросительно и казалась сбитой с толку. Каждое мгновение я ожидал, что она мощным ударом собьет Гарольда с ног, вонзит в него свой клюв, раздерет его ударом мощных лап.Но птица казалась в высшей степени изумленной.Гарольд обернулся ко мне.— Так как ею управлять? — спросил он.— Садись в седло, — сказал я.— Ну, это понятно, — кивнул он, не пользуясь стременами, взобрался птице на спину и устроился в седле, плотно сжав бока тарна коленями.Насилу мне удалось придать ему правильное положение и пристегнуть ремнями безопасности. Тут же по ходу дела я в двух словах объяснил ему принцип действия главного седельного кольца и присоединенных к нему шести кожаных ремней-поводьев.Когда я передал ему Херену, бедная девушка дрожала от страха. Она, женщина равнин, знакомая со свирепой каийлой, гордая и храбрая на земле, как большинство подобных ей женщин, по какой-то необъяснимой ей причине до безумия боялась подниматься в воздух на тарне. Я искренне пожалел несчастную тачакскую девушку. С другой стороны, Гарольд казался необычайно довольным тем, что она дрожала перед ним от страха. Кольца для привязывания рабов на тарнском седле расположены примерно так же, как на седле каийлы, и Гарольду не составило никакого труда уложить девушку на луку седла перед собой, привязав её руки и щиколотки по обеим сторонам седельного крепления. Затем, не ожидая моей команды, с боевым кличем он натянул поводья взлета. Птица не двинулась с места, и у неё для этого, несомненно, был повод, обернулась к своему наезднику и одарила его скептическим взглядом.— Ну и в чем дело? — высокомерно осведомился Гарольд.— У неё все ещё привязаны лапы, — раздражаясь от его непонятливости, ответил я.Я наклонился и сбросил с лап птицы кожаную петлю. В то же мгновение она взмахнула громадными крыльями и взмыла в небо.— Ай-и-ия! — услышал я победный крик Гарольда.После этого я бросился ко второй птице, освободил ей лапы, взобрался в седло и набросил на себя ремни безопасности. Затем, провожая глазами быстро набирающую высоту птицу Гарольда, я натянул поводья своего тарна и пришпорил его коленями.— Отпусти поводья! — крикнул я Гарольду, наблюдая за его действиями. — Ты мешаешь ей лететь.— Ладно! — донесся до меня его радостный ответ.В ту же секунду мы с тарном взмыли в небо и, набирая скорость, понеслись над быстро тающим внизу городом. Я бросил прощальный взгляд на слившиеся в одну цепочку факелы и огни в доме Сафрара и развернул птицу в направлении степей, туда, где нас ждали фургоны тачаков.Я был счастлив, что нам удалось целыми и невредимыми выбраться из дома Сафрара, но знал, что должен буду вернуться в город, поскольку я так и не сумел заполучить в свои руки то, ради чего я приходил в Тарию, — золотой шар, все ещё остававшийся в руках у торговца.Я должен каким-то образом заполучить его прежде, чем человек, с которым Сафрар состоит в сговоре, — тот самый, серолицый, с неестественно зелеными, как трава, глазами — затребует его себе и уничтожит или увезет его неизвестно куда.Пока мы проплывали высоко в небе над степью, я все спрашивал себя, почему Камчак отводит босков и фургоны от Тарии и почему он решил так рано снять осаду.Затем, уже в первых лучах восходящего солнца мы увидели под собой фургоны и запряженных в них босков. Костры в лагере тачаков горели, и все были уже на ногах: готовили завтрак, проверяли готовность фургонов и исправность упряжи, крепили скарб. Наступало утро, когда, я знал, фургоны должны двинуться от Тарии к далекой Тассе. Рискуя получить стрелу в грудь, я продолжал следовать за Гарольдом, спускающимся прямо к горящим между фургонами кострам. Глава 21. КАМЧАК ВХОДИТ В ТАРИЮ Вот уже около четырех дней я находился в Тарии, вернувшись сюда на этот раз пешком под видом мелкого продавца драгоценных камней. Тарна я оставил у фургонов и, потратив все до последней медной монеты, накупил пригоршню крохотных самоцветов, большая часть которых только называлась драгоценными, не имея никакой практической ценности. Тем не менее наличие их давало мне хоть какой-то предлог для пребывания в городе.Камчака я нашел там, где мне и сказали, — у фургона Катайтачака, который все так же находился на вершине холма рядом со штандартом с изображенными на нем четырьмя рогами боска и был обложен хворостом, который удалось найти поблизости, и набит сухой травой. И фургон, и хворост затем были облиты горючими маслами, и на рассвете дня своего отступления Камчак своею собственной рукой бросил горящий факел в фургон. Где-то в мрачной глубине фургона с оружием под рукой сидел Катайтачак — тот, кого называли убаром тачаков и кто был верным другом Камчака. Поднимающийся от горящего фургона черный дым был, должно быть, легко заметен с далеких стен Тарии.Камчак не произнес ни слова, он лишь сидел на своей каийле с выражением лица, полным мрачной решимости. На него было страшно смотреть, и я, хотя и считал себя его другом, не осмелился с ним заговорить.Стоя у подножия холма стройными рядами, в седлах своих каийл с черными копьями у правого стремени, здесь находились командиры тачакских сотен. С мрачными лицами наблюдали они за пылающим фургоном.Нет, не думаю, чтобы такие люди, как Камчак и как эти воины, могли добровольно отступить от стен Тарии.Наконец, когда фургон догорел и ветер свободно гулял между обломками почерневшего каркаса и разносил пепел по зеленой траве степи, Камчак поднял правую руку.— Увезти штандарт, — приказал он.Я с грустью наблюдал, как специальный фургон со впряженной в него дюжиной босков, на который устанавливался штандарт, будучи извлеченным из земли, медленно двинулся по пологому склону холма, оставляя на его вершине лишь груду догорающих обломков да черный пепел — все, что некогда было фургоном Катайтачака.— Развернуть фургоны! — скомандовал Камчак.Медленно, фургон за фургоном, каждый на своем строго определенном месте, выстраиваясь в длинные ряды, тачаки формировали длинную колонну отступающих, которой предстояло покрыть сотни пасангов раскинувшейся перед ними степи.Отступление от стен Тарии началось.Далеко впереди я мог разглядеть бесчисленные стада босков.Камчак привстал в стременах.— Тачаки уходят от Тарии! — крикнул он.Одна шеренга за другой, воины на каийлах — суровые, злые, молчаливые — разворачивали своих скакунов прочь от стен города и медленно двигались вслед за своими фургонами, оставляя у подножия холма лишь командиров сотен, которым предстояло замыкать шествие.Камчак оставался на вершине холма наедине с догоревшими обломками и пеплом фургона до тех пор, пока его не коснулись лучи солнца, пронзившие серую пелену трагичного утра. Он стоял здесь ещё некоторое время и затем, легко пришпорив своего скакуна, медленно спустился с пологого склона.Заметив меня, он остановился.— Рад видеть тебя живым, — с мрачным видом произнес он.Я опустил голову, принимая его приветствие.Сердце мое наполнилось благодарностью к этому суровому, жестокому воину. Пусть он и вел себя в эти последние дни грубо и странно, топя в жестокости к своим рабыням ненависть к Тарии. Станет ли когда-нибудь Камчак прежним? Я боялся, что какая-то часть его (возможно, та, что я любил больше всего) умерла в ночь нападения, когда он вошел в фургон Катайтачака.Стоя у его стремени, я поднял голову и взглянул ему в глаза.— И вы собираетесь уйти вот так? — кивнул я вслед уходящим воинам. — С вас достаточно?Он посмотрел на меня, но я ничего не смог прочесть по его лицу.— Тачаки уходят от Тарии, — повторил он и поскакал прочь, оставляя меня у подножия холма одного.К своему удивлению, на следующее утро после ухода тачаков я без малейшего труда вошел в город.Перед тем я какое-то время сопровождал колонну фургонов, приобретая необходимые для моей роли мелкого путешествующего торговца товары — в основном полудрагоценные камни и некоторые дешевые ювелирные украшения. Я скупил их у того же человека, у которого — во времена более счастливые Камчак приобрел новое седло и набор кайв. В тот раз я заметил в фургоне этого человека целую коллекцию подобных вещиц и совершенно логично заключил, что он, судя по всему, также являлся мелким торговцем. Запасись всем необходимым, я ещё некоторое время брел за удаляющимися фургонами, не в силах расстаться с ними, но затем все же нашел в себе силы отстать от них и направиться в сторону Тарии. Ночь я провел в степи и на второй день после снятия осады с Тарии, в восьмом часу утра я вошел в город. Лицо мое и, самое главное, рыжие волосы были надежно скрыты широким капюшоном наброшенного мне на плечи плаща грязно-пыльного цвета, с бегущей по краю золотистой нитью, довольно поношенного вида, то есть как раз такого, какой, по-моему, и подобает мелкому путешествующему пешком торговцу. А вот то, что мелкому торговцу иметь не подобает, — боевой меч и кайву я надежно спрятал под плащом.Охранники городских ворот едва удостоили меня вниманием, и в этом, конечно, не было ничего удивительного, поскольку Тария является настоящим оазисом торговли в раскинувшихся на многие десятки пасангов засушливых степях и сюда ежегодно стекаются многие сотни караванов, не говоря уже о тысячах мелких торговцев, приходящих пешком или приезжающих на повозках со впряженным в них одним-единственным, измученным бесконечными дорогами тарларионом. К моему величайшему удивлению, городские ворота Тарии стояли настежь открытыми уже на следующий день после снятия тачаками осады. Из ворот сплошным потоком выходили крестьяне, возвращающиеся к своим прилегающим к городу скудным полям, и целые толпы городских жителей, едва не наступая на пятки уходящим тачакам бросившихся на место оставленного ими лагеря в поисках забытых вещей и сувениров. Входя в город, я бросил взгляд на тяжелые, прочные, окованные железом створки городских ворот, прикидывая про себя, сколько времени может понадобиться стражникам, чтобы их закрыть.Оказавшись в городе, я бродил по его улицам, натянув капюшон пониже и прищурив один глаз, словно надеясь найти среди булыжников мостовой потерянную медную монету, одновременно держа путь в сторону дома Сафрара. Дважды я сознательно наткнулся на осыпавших меня бранью прохожих, а один раз нечаянно — на офицеров охраны Фаниуса Турмуса, убара Тарии, от которых получил такую затрещину, что едва удержался на ногах.Иногда у меня возникало неясное ощущение, будто за мной следят. Однако бросив пару раз взгляд назад и не заметив никого, кто мог бы внушить мне опасения, я отверг возможность того, что меня разоблачили. Единственной из попавшихся мне на глаза дважды оказалась какая-то девчонка в темной вуали, с рыночной корзинкой в руке; но она оба раза прошла мимо меня, даже не обратив никакого внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42