он сочувствует студиозусам, попавшим в переделку. Да и мои коллеги по теме тоже, пожалуй, помогут. Место не на виду, я бы сказал подпольное, причем буквально: виварий помещается у нас в подвале. У тебя в подчинении даже помощница будет, она клетки чистит. Наши опыты, как правило, не служат здоровью морских свинок, кроликов и целого полка мышей; твое дело — пополнять их редеющие ряды, распределять по лабораториям, причем главным образом на бумаге. Полагаю, такой джоб1 заберет у тебя не так уж много времени, останется и на литературу, и даже в рабочее время сможешь писать. Ни официальными, ни
1 От англ. job — работа
светскими визитами никто тебя обременять не будет —* скажу прямо, для некоторых наших эстетов слишком уж наши зверюшки благоухают... Но с точки зрения твоих за« мыслов есть тут еще одна выгода: в подвале-то, среди клеток, творческая личность играючи представит себе обстановку тюрьмы... А потребуются от меня подробности лагерного бытия — тебе только на два этажа подняться...
Ага, теперь в душе Камилла борются два соображения: с одной стороны, заманчиво-доступный источник существования (да я по лицу его вижу, до чего он одержим желанием начать новую повесть!), с другой стороны, опасение: что скажет Павла? Она-то выходила за перспективного наследника прославленной пражской фирмы, а получит мужа, стоящего в самом низу общественной иерархии, так сказать, в подвальном этаже общества, и его костюм от портного Книже пропитается смрадом морских свинок... Но, как гласит пословица, сидишь в дерьме — не смешки на уме!
— Знаешь что, Мариан? Это ведь я, так сказать, в детство возвращаюсь... В моей комнате, если помнишь, висела на стене картинка — чуть ли не до самого окончания школы! И каждый день смотрел на меня раскрашенный большой Микки-Маус, а вокруг целая стая мышек. И вот теперь они снова будут у меня на глазах, только уже в натуре... Так что, если я подойду в кадровом отношении, берусь за этот мышиный джоб!
Резкий свист пара из предохранительного клапана заглушил их слова, Мишь зажала уши руками. Глазами дала знать Пирку — отойдем же от этого свистящего чудовища! Пирк покачал головой в полотняной форменной каскетке:
— Я и так нарушил инструкции, не имею права ни на шаг отойти от машины, не то что растабарывать с обыкновенной, хоть и прелестной пассажиркой.
— Я не обыкновенная пассажирка, раз поеду без билета в служебном вагоне... А тебе за это не влетит?
— Не с каждым решился бы я на подобный эксперимент, но сегодня начальником поезда наш «дед», пенсионер, — уж он-то пожалеет бедную студенточку. «Дед» каждую неделю является в управление дороги — не заболел ли кто, может, заменить надо... Ему без поездов жить — все равно что без солнца. Послоняйся тут поблизости, а как «дед» в трубочку затрубит, ныряй мышкой в служебный вагон, на то ты и Мишь! Заметано?
Стрелка вокзальных часов перескочила на одну минуту, Пирк вдруг стал пристально вглядываться в толпу пасса жиров на перроне, туда же посмотрела и Мишь.
— Вот это совпадение! — Она недоверчиво оглянулась на товарища. — Разве Роберт Давид знал, что ты сегодня повезешь меня в Клатовы?
— Мы с ним позавчера виделись...
К паровозу приближалась знакомая мужская шляпа с загнутыми полями; плащишко надо бы немного укоротить, Крчма еще не так стар, чтоб пренебрегать модой. Впрочем, за модой следят в основном мужчины, лишенные индивидуальности.
— А я еще не видел тебя в форме железнодорожника! — Крчма щелкнул по замасленной куртке Пирка.
Хорошо, что Роберт Давид никогда не притворяется, а то мог бы ведь изобразить удивление: ах, какой сюрприз...
— К людям, отвечающим за безопасность пассажиров, — к водителям автобусов, к пилотам, шкиперам — я испытываю почтение профана; но больше всего преклоняюсь перед машинистами паровозов, быть может потому, что прокатиться на паровозе всегда было моей мечтой...
— Так я когда-нибудь помогу вам ее осуществить, пан профессор! — заулыбался Пирк.
— Твердо рассчитываю, а то, думаешь, с чего бы стал я уговаривать тебя выбрать эту профессию? И очень хотелось мне снова, через столько времени, заглянуть в твои глубокие глаза, Мишенька. Если гора не идет к Магомету, приходится потрудиться самому пророку...
— Какая я гора — меньше кротовьего холмика, паи профессор... Особенно теперь, когда...
Мишь не договорила — ее прервал свисток проводника, призывающий пассажиров занять места.
— Не думал я, что наша встреча выйдет такой короткой, — разочарованно произнес Крчма. — К сожалению, я не мог освободиться раньше. Зато теперь у меня уйма времени.
— Так поезжайте с нами, пан профессор! — И Пирк жестом успокоил своего кочегара, проявившего нетерпение,
— Не успею билет купить.
— У Миши тоже нет билета. Устроит вас служебный вагон без особых удобств? Не так часто случается, чтобы кто-то отправлял по железной дороге кресло, а сегодня погрузили одно — прямо как по заказу для вас! А Мишь на ящике примостится.
У Крчмы загорелись глаза.
— Да, но что скажет...
К ним подходил человек в синем мундире, на шее у йего висела на цепочке дудочка.
— Товарищ начальник поезда! — Пирк почесал себя за ухом. — У нас тут осложнение вышло: вот это мой классный руководитель профессор Роберт... Крчма, ему срочно необходимо попасть в Клатовы, а в кассу он уже не успеет... Так, может, и ему можно с моей ученицей... то есть с его одноклассницей... черт, с его барышней Михловой поехать вдвоем? Один человек или два — ответ-то один...
У начальника поезда из-под фуражки выбивались седые волосы. Он оглядел перрон — начальник станции, стоя к ним спиной, с кем-то разговаривал.
— А директора в вашей школе не было? А то мы бы и его прихватили в Клатовы, да и со школьным служителем... Ладно, господа, садитесь, пока начальник станции не подошел...
С шумом провернулись колеса, чья-то рука снаружи со скрипом задвинула дверь служебного вагона, отрезав облако пара, вырвавшегося из декомпрессионного клапана. (Странное слово, но чего только не узнаешь от Пирка!) С левой стороны вагона дверь, закрепленная одним затвором, осталась приоткрытой. И в эту щель, словно уличные мальчишки, выглядывали Крчма с Мишью, стараясь, чтобы их не увидел начальник станции. Рельсы сбегались под вагон, потом обоих взволнованных безбилетников на несколько минут поглотила чернота туннеля.
Наконец поезд вырвался на свет. Крчма внимательно посмотрел на Мишь — ох, этот человек видит всех насквозь, как он догадался?..
— В чем дело, Мишь?
Она отрицательно покачала головой, но любопытство не оставляло Крчму.
— Ты о чем-то думала, пока было темно! Отговариваться было невозможно.
— Я думала о том, что раздражает sympaticus, а что parasympaticus1, только сейчас уже поздно...
Ее перебил начальник поезда, который вышел из своего закутка, отгороженного от остального вагона. Крчма только сейчас представился ему, и добродушный «дед» пригласил его к себе: в закутке был столик и застекленное окно-фонарь, через которое можно смотреть вперед, на дорогу. Крчма, поблагодарив, отказался — им тут с барышней Михловой вполне удобно, вон даже кресло есть, а ящиков — на выбор.
1 Симпатический и парасимпатический отделы вегетативной нерв ной системы (лат.).
Начальник ушел к себе, Крчма и Мишь остались наедине в гулком полупустом вагоне: пачки книг, пересылаемые каким-го издательством, два-три чемодана, подшивка какого-то иллюстрированного журнала, детская коляска... Крчма с интересом рассматривал все эти вещи; вынул из коляски забытую соску, с победным видом показал Миши и положил обратно. Видимо, почувствовал, что девушке не хочется возвращаться к затронутой было теме.
— Кресло — даме! — сказал он, пододвигая кресло Миши.
— Нет, пан профессор, садитесь вы.
— Тогда компромисс: оба сядем на ящики. — Он подтащил свой ящик поближе к ней.
— Романтика... — бросила Мишь.
Через приоткрытую дверь вагона врывался ветер, шевелил волосы. А в памяти Миши прошла целая галерея преподавателей, которые довели ее класс до выпуска: любой из них, в том числе физкультурник, счел бы ниже своего достоинства путешествовать подобным образом. Но ведь то наш Роберт Давид! За одно это им можно гордиться!
— Пожелал бы я тебе более интересного спутника для такого приключения!
— Кого, например?
— Например, Мариана.
— Знаете, а он, пожалуй, не стал бы садиться на ящики! И вместо той вон церквушки, — показала она в дверную щель, — видел бы перед собой один только свой цитоста-тик. И сообщал бы мне, что злокачественные опухоли описаны уже четыре тысячи лет тому назад в «Рамаяне» и что название «карцинома» придумал Гален.
— По-моему, главная предпосылка для научной карьеры — непреходящий энтузиазм и жажда знаний. Ты не должна упрекать его за то, что он с головой ушел в свою работу. Потому что хорошо исполнять ее могут только по-настоящему одержимые.
— Я не упрекаю его за одержимость; просто мне иной раз не по себе от людей, которые за своим горением к делу перестают замечать остальной мир.
— В науке, вероятно, только так и можно — сделать из своей темы центр мироздания... Да и не только в науке. Ми-келанджело пришлось разрезать башмаки, так у него опухли ноги после того, как он тридцать дней подряд, не спускаясь с лесов, расписывал Сикстинскую капеллу. Мариан же преспокойно покидает свою «капеллу» и отправляется на свидание с тобой.
Вы словно адвокатом Мариана выступаете, да только немножко против собственного желания... Мишь лукаво глянула исподлобья на Крчму.
— Стреляете от бедра, пан профессор, хотите вызвать меня на откровенность... Да если Мариан раз в десять дней уделит мне часок, так и то большой успех. Вообще-то я даже не знаю толком, ухаживает он за мной или нет...
Вот теперь у него такой вид, будто это мое признание ему по душе...
— И все же вы подходите друг другу. А то, в чем вы различаетесь, и есть те самые противоположности, которые притягиваются. Кое в чем вы еще и в гимназии были схожи.
— В чем же?
— В том, что всем окружающим хотелось нравиться вам; вы оба, даже не осознавая этого, импонировали всем. Ты, скажем, сама никогда не выступала инициатором веселья или развлечений, но ты вдохновляла на них, вокруг тебя всегда было оживление. Точно так же одноклассники старались приобрести приязнь Мариана, а это безошибочный признак личности.
— А в чем мы, по-вашему, отличаемся друг от друга? Теперь беру на себя смелость угадать почти наверняка: он думает, что я безнадежно влюблена в Мариана...
— Твой мир — мир фантазии, а его — факты и неопровержимые доказательства. Человек науки не может позволить себе ничего, кроме реальности и конкретности.
— И все же что-то говорит мне: Мариан будет моим несчастьем.
— Несчастьем? Почему? — Крчма стал серьезным.
— Ради него я совершила ошибку, которая уже стоила мне нескольких лет жизни.
Крчма от удивления даже выпрямился.
— Ну, это ты должна объяснить мне получше! — в его тоне было сомнение. — В твоем возрасте — если говорить о биологическом времени — несколько лет довольно большая потеря. Если, конечно, принять твои слова всерьез.
Ох, этот тон сомнения! Неужели я похожа на школьницу, которая старается выглядеть поинтереснее?
— Так ведь в медицинский-то я пошла ради него!
— Ну и что?
Мишь встала, прошлась по вагону, машинально проверила, хорошо ли закреплена на железном полу детская коляска. И встала над сидящим Крчмой, как над обвиняемым.
— Помните свадьбу Камилла? В тот день я срезалась по патологической анатомии. А три дня назад завалила ее в третий раз, после того как сам декан разрешил мне последнюю переэкзаменовку. Год пропал, придется повторять...
Вот так-то. Что он теперь скажет?
Крчма от растерянности чуть не присвистнул, но тут же с каким-то облегчением махнул рукой в узкий проем приоткрытой двери:
— Карлштейн!
Вовремя подгадал поезд к этой могучей старинной крепости на вершине крутой горы — дал Крчме возможность оправиться.
— Что тебе сказать, Мишь? Знаешь, несмотря на все передряги, годы учебы — самая золотая пора, ты поймешь это, когда тебе придется вставать по будильнику и все свои прекрасные стремления подчинять по необходимости служебным обязанностям. Так что считай — ты на целый год продлила для себя счастливое время.
Мишь вздохнула: неисправимый сумасброд и оптимист!
— Просто вы умеете находить утешение для кого угодно. Погорельцу, наверное, сказали бы — пускай радуется, что вместе с домишком он избавился от ненужного хлама, смертнику по дороге на виселицу...
— Понимаю, ты ненавидишь меня за твой провал по анатомии, — перебил ее Крчма. — Но ведь другие-то экзамены за третий курс, которые ты сдала, засчитают...
— Кроме тех, за которые я получила тройку, а таких большинство. Но что самое худшее — потеряю стипендию. В общежитии меня, правда, оставят, но придется платить за него. Понимаете, что это значит в моем положении? В кармане у меня всегда было пусто...
Как-то я сегодня странно разговариваю — верный признак, что утратила равновесие...
Крчма стиснул губы — видно, старается не показать мне своего сочувствия; ну, уж этого-то я тем более не выношу!
— Как ни странно, я еще не спросил тебя, куда ты, собственно, едешь таким необычным способом.
— Таким необычным способом я езжу обычно к отцу. На сей раз — чтоб сообщить ему эту утешительную новость и утвердиться в собственном убеждении, что не гожусь для медицины и надо с ней кончать. Между прочим, в этом, конечно, убеждены и вы.
— Напротив, я думаю, что тебе надо закончить медицинский. Капитулянтские настроения — не в твоем характере и перечеркнуть три года ученья — просто грех. Тем более что быть независимой от мужа в наше время — вещь существенная.
Что это он вдруг так растроганно смотрит на меня, будто только сейчас разглядел мою убогую одежонку? Это ведь для него не новость!
Крчма тронул ее за локоть.
— А что ты скажешь, Мишь, на такое дружеское предложение: если я, в пределах моих возможностей, стану выдавать тебе своего рода пособие, на время учебы, вплоть до окончания?
Мишь окаменела: бога ради, я не ослышалась?! Целая шкала разнообразных чувств вихрем пронеслась в душе, и последнее из них вынырнуло из самой глубины ее — так проясняется в проявителе неясное изображение — и приобрело четкие контуры оскорбленного разочарования.
— Как могло вам прийти такое в голову, пан профессор? За кого вы меня принимаете?
Встала, машинально поправила верхнюю стопку журналов, растрепавшуюся от сотрясения вагона. Не заем — подарок, чтоб навсегда обязать благодарностью... Девушка, принимая приглашение мужчины к роскошному ужину, должна знать, в чем будут ее обязанности... Тем более что я не уверена толком, ухаживает ли за мной кто-нибудь... Во всяком случае, не Мариан, не правда ли, так почему бы мне не вступить в связь со стареющим господином, который будет меня содержать под предлогом помощи? Да может ли быть, что такое мне предлагает Роберт Давид, которого я обожала столько лет?! Мишь опять опустилась на свой ящик, с невероятной остротой почувствовав, что она уже совсем другая Мишь и что там, напротив, — совсем другой Крчма.
Между ними разом опустился занавес тягостного отчуждения. Всему, что было до сего дня, — конец.
— В чем дело? — Крчма смотрел на нее с недоумением.— Мы достаточно давно знакомы, и у тебя достаточно развита чуткость, чтобы...
Какое у него обиженное выражение — будто оттого, что у меня так развита чуткость, обижаться имеет право именно он!..
А Крчма, заложив руки за спину, уже топал по вагону, и лицо его багровело.
— Ты что вообразила?! — повысил он голос. — Не обо мне, о себе! — Он уже кричал. — Дура несчастная! — Он пнул ногой журналы, верхняя связка свалилась, он не поднял.
Колеса застучали по стрелкам, колеи разветвились, поезд тормозил. Крчма рывком откинул запор, отодвинул дверь.
— Я возвращаюсь в Прагу! — громыхнул он. Вагон со скрипом остановился.
— Надеюсь, отец не очень станет тебя ругать, — преодолевая себя, чужим голосом проговорил Крчма, глядя мимо нее, даже руки не подал: усы встопорщены, на лице-— выражение оскорбленного укора: разочаровала ты меня! И здорово!
Ох ты, боже, это я-то его!..
Крчма шел к паровозу — холодный ветер, тянувшийся вдоль перрона, остужал ему лоб, успокаивал. Пирк как раз слезал с отвесной лесенки с масленкой в руке.
— Ну, как вам ехалось? — Пирк расплылся в широкой улыбке, он уже успел испачкать подбородок чем-то черным.— Заметили, как мягко тронулись с места? Поддать пару так, что колеса на месте проворачиваются, это всякий пентюх сумеет, а тронуться прямо с места, плавно и не скользя, — тут уж сноровка требуется.
Крчма усилием воли согнал с лица хмурь.
— Твое искусство мы оценили как должно.
— А что Мишь?
— В Клатовы едет.
— А разве вы — нет?
— Я — домой.
Случилось что-то? — прочитал Крчма вопрос на лице Пирка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20