..
На глазах у Миши выступили слезы бессилия. Мариан нахмурился:
— Вполне возможно, у старухи бывают припадки истерии, да ты-то не будь истеричкой! И постарайся относиться к ней немного бережнее — у нее явно климакс.
Мишь вытерла слезы рукавом, как маленькая.
— А у меня — тоже климакс, да? Ну что ж... Пока!
С несчастным видом следила она с порога, как он уходит; а Мариан и не оглянулся. Только, не замедляя быстрого шага, еще раз посмотрел на часы — и побежал вниз по улице к трамваю.
Дверь в комнату Шарлотты была закрыта. Мишь села в свое кресло, вытащила из чемоданчика почти готового принца. Шмыгнув носом, взялась переделывать принца в злого волшебника.
После обеда у калитки позвонил доктор Штурса. По его слегка озадаченному виду можно было понять — он поражен, что его пациентка так долго выдерживает присутствие этой девушки. Пани Крчмова снова, как и в первый его визит, заперлась с ним в своей комнате. Вышел он оттуда минут через двадцать, с холодным молчанием прошел мимо Миши, словно мимо пустого места; не удостоил ее ни единым врачебным советом или распоряжением о том$ что делать, если состояние больной ухудшится.
Утром все вернулось в привычную уже колею.
...Вы, барышня, видно, до гроба не научитесь готовить, Опять солили сырую печенку?
...Неужели надо так хлопать дверью? (Дверь просто вырвалась у Миши из рук.)
...Где вы, собственно, так долго пропадали? Что, уже и в молочной очереди?..
Я, кажется, отступлюсь!
...Нельзя ли поменьше проветривать? От этого вечного сквозняка у меня разыгрывается мигрень...
Нет, не .отступлюсь. Тогда но крайней мере это будет настоящая ЖЕРТВА, я делаю что-то ради Роберта Давида!
Ни с того ни с сего заявился Пирк. Вероятно, узнал о тяжкой миссии Миши то ли от Руженки (которая после ангины что-то не спешила появиться в квартире Крчмы), то ли от Мариана; важно было другое: шестое чувство настоящего друга, видно, сигнализировало Пирку, что он может быть нужен.
— Что с тобой? Да от тебя половина осталась! Вид как после кутежа!
Ввалившимися глазами Мишь показала на закрытую дверь — оттуда доносилось ласковое сюсюканье: хозяйка беседовала с Лоттынькой.
— Что-то у вас не так, верно? — чутко и моментально угадал Пирк (в отличие от Мариана, с легкой грустью подумала Мишь).
— Буря тривиальности в море приземленное... Если б я только могла все ее нападки приписать полубольному мозгу...
— Ты с добром, а на тебя с колом,—резюмировал Пирк, выслушав краткое описание хМишиных страстей. — В другой раз будешь осторожнее, когда твое доброе сердце опять потянет на милосердие...
— Откровенно говоря, мне не очень нравится, барышня, когда вы за моей спиной водите сюда посторонних мужчин. — Пани Крчмова вошла на кухню, где Мишь готовила для Пирка, сгоравшего от жажды, кружку воды с малиновым соком. — Тем более что, как мне кстати известно, у вас серьезное знакомство с весьма солидным молодым ученым...
Пирк, расслышав это, не выдержал — тоже вошел в кухню. Поздоровался.
— А Мишь и не звала меня, пани Крчмова, я сам пришел.
— О чем вы, кто вас не звал?.. Разве у нас есть мыши?..
— Эта пишется через «и», — пояснил Пирк.
Они что, оба сумасшедшие? — испуганный взор Крчмо-вой искал объяснений; Мишь представила Пирка.
— Кстати, я и не совсем посторонний, — добавил тот. — Пан профессор восемь лет учил меня родному языку и три года французскому, а теперь я играю вместе с ним в квартете.
Хозяйка как будто слегка обиделась:
— О господи, могли бы все это сразу объяснить! Если бы нынешние студенты хоть немного...
— Я не студент. Правда, грозятся послать меня в институт, да я, надеюсь, отобьюсь.
— Павел — машинист на паровозе, — сказала Мишь. Шарлотта явно растерялась.
— Но вы сказали, что... что играете с мужем в квартете!
— Такой мезальянс я допустил исключительно под нажимом папа профессора, пани профессорша, — произнес Пирк с корректной вежливостью слона, наслаждающегося прогулкой по посудной лавке.
— Иной раз люди изменяют себе самым неуместным образом, — добавила Мишь. — Например, кто-то выучится на мясника, а вдруг возьмет и напишет «Новосветскую»...
Пани Крчмова поджала губы, вздернула свой острый нос и молча ушла к себе.
— А теперь хорошенько проветрим. — Мишь силилась принять оптимистичный тон, но рука ее. протянутая к шпингалету, слегка дрожала.
— Можешь ты вообще заниматься в такой истерической атмосфере? — Пирк взял в руки Мишин учебник.
— Не могу, — чистосердечно призналась она. — У меня такое ощущение, будто старухе удалось разорвать мой рассудок в мелкие клочья. Рискнула я пойти сдавать гигиену, да отступилась прежде, чем профессор первым же нопросом смог изобличить меня в нахальстве.
— Утешайся тем, что всякой напасти бывает конец — и что отчаяние обманывает больше, чем надежда, если процитировать Роберта Давида. Я вообще дивлюсь, как это он принял такую жертву! Когда он тебя освободит?
— Должен вернуться на днях. Но будь к нему справедлив: руку даю на отсечение, что именно этот уголок души его гарпии был бы неожиданностью для него самого. Но расскажи о себе, Павел!
Мишь уставилась на его необычно широкое запястье; несмотря на употребление мыла, руки Пирка стали уже руками рабочего человека; и на рубашке под пиджаком — масляное пятно, видимо, он надевает ее под рабочую куртку, когда водит поезда. Отчего это с Пирком так быстро устанавливается совершенно непринужденный контакт, какой-то более сердечный тон, чем даже с Марианом, которого я ведь люблю?
Пирк поднялся. Мишь постучалась к Шарлотте — сообщить, что гость уходит. В дверь с криком выпорхнул попугайчик, прямиком к открытому окну — и был таков.
— О господи... — Мишь так и оцепенела, кровь отлила у нее от лица; глухая тишина, воцарившаяся после исчезновения Лоттыньки, была как катастрофа.
Пирк, истый человек действия, без колебаний вскочил на подоконник, вторым прыжком перенесся на два с половиной метра вниз, на газон. Мишь опрометью выбежала в сад. Не сразу обнаружили они зеленую птицу на зеленой верхушке ели. Лоттынька сидела там, тяжело дыша — по-видимому, в легком шоке от собственного внезапного поступка и от непривычного окружения. Казалось, попугайчик не знает, как ему распорядиться обретенной свободой.
В окне показалась пани Шарлотта.
— Что случилось? — спросила она, предчувствуя беду. — Где Лоттынька
Пирк молча показал на верхушку десятиметровой ели. Пани Крчмова с недоумением обвела взглядом дерево — и вдруг вскрикнула, поднеся руку ко рту; ее портрет в рамке окна мгновенно исчез, раздался глухой звук падения.
— Этого нам только не хватало. — Мишь в отчаянии схватилась за голову и бросилась в дом; через минуту она уже выглянула в окно, крикнула Пирку: — Все как в дешевой кинокомедии!
Вдвоем они уложили бесчувственную женщину на диван.
— Ты без пяти минут доктор, вот и приводи ее в сознание. А я пошел ловить попугая.
У Миши тряслись руки: первое врачебное вмешательство! Дать ей понюхать нашатырю, как делывали в старину лекаря? Но что будет, когда старуха очнется?
За окном протопали две пары ног.
— Давайте я полезу! — раздался детский голос. — Только подсадите меня!
Мишь, не одолев любопытства, выглянула в окно: два школьника, запрокинув головы, смотрели вверх в крайнем возбуждении, а Лоттынька сидела неподвижно, похожая на зеленую шишку.
Нижние ветки ели были метрах в трех от земли. Пирк, окинув оценивающим взглядом тщедушную фигурку десятилетнего мальчугана, решительно отказал,ему. Подошел еще прохожий:
— Тут бы из шланга, под напором... Птичка намокнет, отяжелеет и свалится, как спелая груша.
— И разобьется, — волнуясь, возразил мальчик. — Нет, я полезу...
— Никуда ты не полезешь. Набери-ка лучше камушков!
Мальчишки радостно побежали за камнями. Пожалуй, лучше повременить с воскрешением пани Шарлотты! Впрочем, нет, нельзя: ты будущий врач, исполняй же свой этический долг!
Вопреки ожиданиям привести Шарлотту в чувство оказалось очень легко. Но, может быть, она забудет о случившемся, теоретически это бывает... Однако слабая надежда быстро угасла.
— Что с Лоттынькой? — были первые слова очнувшейся пациентки. — Подведите меня к окну!
Тем временем мальчики вернулись с портфелем, набитым камнями. Пирк размахнулся, швырнул...
— Негодяй! Изверг! — у Шарлотты сорвался голос. — Звоните в полицию, Эмма, немедленно! Это не человек, это убийца!
— Успокойтесь, милостивая пани, я целюсь в соседние ветки. Еще в начальной школе я швырялся камнями в классе метче всех. Хочу его только попугать, чтоб негодник сдался. Попасть в вашу Лоттыньку я могу разве что случайно...
Верхние ветки качались, словно под ветром, вместе с камнями тихо падала хвоя; попугайчик действительно забеспокоился, слетел пониже. На тротуаре уже собралась кучка любопытных, Мишь в окне силой удерживала пани Крчмову, Пирк, не обращая внимания на ее вопли, сосредоточенно обстреливал ветки вокруг птицы. Наконец Лоттынька с криком снялась с места и, описав спираль, бесхитростно опустилась на голову своего опасного спасителя,
Лишь после того, как за попугаем закрыли дверцу его золоченой клетки, у пани Крчмовой начался приступ истерии. Точно по учебнику неврологии, подумала Мишь. По ее просьбе Пирк позвонил в амбулаторию доктора Штурсы, но вернулся от телефона с известием, что доктор на вызовах.
— Да ей скорее бы надо смирительную рубашку, — вполголоса добавил он после того, как им удалось влить больной успокаивающие капли из домашней аптечки. — А мне, к сожалению, на работу пора. Можно еще разок звякнуть? Ну ладно, пока, — да держись! Ты уже заработала пару ступенек в рай!
Он плотно прикрыл за собой обе двери, и все же Мишь расслышала, как он, понизив голос, говорит в трубку:
— Ты можешь сказать, чтоб я не вмешивался в твои личные дела, но дальше так оставаться не может: от Миши одна половина осталась, круги под глазами от недосыпу, руки дрожат, из-за этой старухи опять экзамен завалила... Так что будь мужчиной, приезжай-ка за ней на белом коне, как рыцарь Бржетислав за своей Иткой!
— Освободите меня из этого чистилища!—Пани Крчмо-ва села в кровати, когда вошел Мариан в сопровождении доктора Штурсы (видно, забыла уже, что еще недавно расхваливала меня перед Марианом!), — Не то эта эгоистка лишит меня последнего здоровья!
— Я устрою, чтобы вас немедленно перевезли в клинику, милостивая пани, — успокаивающим тоном сказал Штурса. — И не бойтесь, вы там будете не на положении обычного пациента — мы только основательно вас обследуем...
Штурса лгал; позже он признался Мариану, что устроил пани Крчмову в отделение нервных болезней.
В эту ночь Мишь по-королевски выспалась в пустой квартире Крчмы — спала до десяти утра! — спокойно позавтракала, никто ей не мешал; потом насыпала в золоченую клетку Лоттыньки запас корма на целую неделю вперед. (Ах ты, зеленая крошечка, причиной каких серьезных перемен ты стала! Дамочку в больницу отправили, и не летать тебе больше на воле!) Затем Мишь тщательно убрала всю квартиру и с чувством невероятного облегчения стала собираться домой, в общежитие. Напоследок — и впервые без помех — можно еще осмотреть не только коллекцию редкостных гравюр, но и кое-какие антикварные вещи, на которые Крчма тратил все свои деньги: синий дельфтский фаянс, черный — уэджвудскии, двое часов в стиле ампир и одни — редчайшее барокко...
Щелкнул замок входной двери, удивленная Мишь вышла в прихожую посмотреть — кто там.
— Пан профессор!
Какой загорелый, и весь будто помолодел...
— Мишь! Вот радость-то снова тебя видеть! Ну, как вы тут?
— В данное время тут одна я... — пролепетала она, в замешательстве подхватила было его чемодан, чтоб унести в кабинет, он отнял.
— Вы не пугайтесь, но... мы с доктором Штурсой... Пан доктор вчера решил, что будет лучше... Он отправил вашу жену на несколько дней в клинику, на обследование... то есть в нервное отделение. Но не то чтоб она на самом деле сума... больная...
Мишь просто не осмеливалась посмотреть ему в лицо: он имеет полное право разочароваться во мне, не сумела я позаботиться о его жене, как обещала...
Вместо этого Крчма крепко обнял ее и без всяких церемоний поцеловал в губы.
— Спасибо за все, Мишь, — прошептал он.
Так они стояли, и Крчма не отпускал ее, словно радовался встрече с ней одной, — стояли молча в этой замершей тишине, а секунды бежали, и Мишь не испытывала и намека на неловкость, хотя чувствовала, каких усилий стоит Крчме владеть собой... Он старше меня на двадцать пять лет, с моей стороны абсурдно питать к нему что-либо, кроме простой привязанности и уважения, и все же это не совсем так — и где, в сущности, грань между симпатией и любовью? Воображаешь, будто прекрасно знаешь себя, и вдруг открываешь какую-то совсем еще не исследованную область, которую еще только предстоит нанести на карту...
Мишь потерянно ткнулась лбом ему в плечо, в волосах своих ощутила его дыхание...
И — кануло куда-то мгновение близости. Мишь следила, как Крчма с отсутствующим видом ходит по прибранной квартире —уже совсем другой человек, вернувшийся откуда-то в мир будничных обязанностей, мир без взлетов, где тянет скучным холодком серого стереотипа обыденности. Крчма подошел к раскрытому чемоданчику Миши, взял в руки тряпочную куклу.
— Это я так просто, для забавы... — смущенно объяснила Мишь.
Он улыбнулся, положил куклу на место и сказал с таким точным пониманием, словно был ясновидцем:
— Ты ведь изобразила Шарлотту, правда? Но откуда здесь злой волшебник?
— А это я хотела сделать Мариана..,
Крчма не стал больше спрашивать, сказал только: -— Хотела... Другими словами, теперь уже не хочешь.
— Теперь — нет.
Мужественный, беспощадный к себе Роберт Давид! Одно его свойство особенно заслуживает восхищения: способность занять достойную позицию, даже если эта позиция — против него самого. Глубоко вздохнув, он произнес:
— Ну вот и слава богу! — Но в этих словах Мишь угадала, скорее, грустную примиренность с судьбой.
Уходя с работы, Руженка шла через читальный зал. Привычная картина: спины занимающихся за несколькими столиками, знакомая тишина глубокой сосредоточенности, Вдруг она остановилась: там, у окна... Да ведь это...
Она свернула в проход между столами и, подойдя сзади, ладонями закрыла глаза Камиллу. Тот обернулся, удивленный.
— Коли уж ты почтил своим присутствием наше заведение — мог бы заглянуть и к моему ничтожеству!
Камилл что-то смущенно пробормотал — ага, тебе неловко признаться, что у тебя не было никакого желания меня видеть! Читатели, которым Руженка помешала, начали негодующе поглядывать на них, но Руженка успокоила Камилла пренебрежительным взмахом руки: я тут хозяйка, что нам до них? Тем не менее Камилл встал.
Под предлогом, что она что-то забыла, Руженка увела его в свой кабинет. Пускай видит — я тут не кто-нибудь! Вообще-то сотрудники библиотеки очень стеснены, в сущности, это чудо, что Руженка делит кабинет с одной-един-ственной «подселенной» коллегой...
Камилл помог ей надеть пальто — она подметила, как внимательно он ее разглядывает. Хорошо, что он застал меня, когда я в полном порядке; Руженка знала, что сегодня хорошо причесана, и даже ощутила слабый аромат собственных духов и была рада, что купила очки с более красивой оправой, чем у тех, которые носила обычно.
— Изучаешь что-нибудь?
— Данет. Просто хотел найти спокойное место, где можно писать. И вот — не нашел.
— Ох, извини, я не знала! Но, коли уж так вышло, не могу ли я на остаток дня заменить музу, которую от тебя отогнала? Звучит самонадеянно, да? — Она кокетливо взглянула на него. — Я так рада, что тебя встретила! — не сдержалась, взяла его под руку. — Очередная встреча в «Астории» — только через два года, а ребята из нашего класса то ли мало читают, то ли ходят к конкурентам...
— Никого ты не отогнала, в последнее время музы порхают совсем по другим маршрутам, и я не могу напасть на их след...
— Ты хочешь сказать...
— ...что у меня ничего не выходит. Сижу над чистым листом и, образно говоря, грызу ручку. В голове вакуум..,
— Для писания сердце иногда важнее головы.
— И там не лучше, чем в голове, Руженка.
В порядке утешения она слегка прильнула к нему.
— Может, посидим где-нибудь? Есть вещи, о которых как-то не хочется разговаривать на улице.
Они стояли около винного погребка — единственное узкое темное помещение, сквозь занавески на стеклянной двери просвечивают лампочки под розовыми абажурами.
Откуда вдруг это замешательство? Или у него другие планы, н он не хочет признаться?
— Л не лучше ли пройтись? Там, в вашей читалке, на меня напала хандра... Может, выветрится на свежем воздухе.
В чем же дело? Тяготится моим обществом, или обстановка в маленьком погребке, за столиком .на двоих, кажется ему слишком интимной? Боится, что узнает его ревнивая деревенская гусыня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20