А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Когда речь идет о коммунисте, — она сделала упор на слове «коммунист», — Борис, его интересы и интересы дела совпадают. Ты, мне кажется, всегда следовал этому правилу.
Борис Осипович задумался, потом с сомнением по жал плечами:
— Не вижу логики.
— Завоюй доверие людей, силой своей воли подними их на то высокое, к чему ты стремишься.
— Настоящее доверие завоевывается только твердостью и прямотой, — отрезал Борис Осипович.
Елена Станиславовна скептически посмотрела на мужа. Борис Осипович был, по ее определению, человеком, «одержимым принципиальностью». И порой без нужды лез на рожон.
— Послушай, Борис, — сказала она осторожно.— Ты мучаешься. Я это вижу. Понимаешь, можно быть твердым, как кремень, можно — как гибкий стальной клинок. Второе, право, лучше; подумай, взвесь.
— Что же ты советуешь? — Борис Осипович обжег жену взглядом.
— Возможно, те, кто говорят: «у нас все хорошо», по-своему правы. Ты должен их точку зрения оценить трезво, даже поддержать. Это окрылит людей.
— Чепуха! — Борис Осипович стал снова набивать трубку. — Хвалить хваленое? — Он с сомнением покачал головой. Но тут же вспомнил о недавних разговорах с Маратовым и Панкратовым. Да, мысль, которую только что высказала жена, уже приходила к нему, но до сих пор он ее отвергал.
— Почему же чепуха? — продолжала Елена Станиславовна. — Ты же лучше меня знаешь, что вожак, оторвавшийся от масс, ничто. Привлеки к себе людские сердца. — Она вдруг нежно обняла его.
Он поймал ее руку и поцеловал. «Пожалуй, в словах Елены есть свой смысл», — подумал он и сказал: — Ты умница, но я еще не знаю, права ли ты.
— А ты вспомни, была ли я хоть раз неправа. — Елена Станиславовна подошла к столу и стала поправлять цветы в вазе.
Борис Осипович окинул взглядом стройную фигуру жены и задумался: «Откуда у нее столько уверенности?».
...Они познакомились в последние недели войны. Потрепанный в жестоких боях полк морской пехоты вывели на отдых в маленький прибалтийский немецкий городок. В полку оставалась едва ли треть активных штыков. Велика была убыль и в офицерском составе. Сам майор Меркулов, по должности заместитель командира по политчасти, почти месяц командовал полком. Начальником штаба у него был офицер одного из батальонов. Пополнения не ожидалось. В полку поговари-вали о том, что война, видимо, кончится без них. Меркулов ничего бы против этого не имел. Родине опасность уже не грозила, а причин личного характера, которые толкали бы его на то, чтобы отличиться, тоже не было. Грудь увешана орденами.
Меркулов спокойно отдыхал, а высшее командование словно забыло о существовании полка.В том же городке, где стояла часть Меркулова, в особняке бывшего бургомистра находилась редакция фронтовой газеты, а рядом с ней в маленьком домике садовника располагалась другая военная редакция, вы-
пускавшая листовки на немецком языке. Листовки забрасывались и в тыл противника и распространялись среди военнопленных. В этой редакции работала Елена Станиславовна, закончившая в 1943 году институт иностранных языков и сама попросившаяся на фронт.
В большой гостиной в доме бывшего бургомистра по вечерам собиралась шумная компания: журналисты, выздоравливающие офицеры из расположенного неподалеку госпиталя, девушки из полевой почты. Здесь узнавали последние фронтовые новости, играли в шахматы и шашки и, конечно же, пели и плясали. Сюда стал заходить от скуки и Борис Осипович Меркулов.
Неизменно в центре всех собравшихся в гостиной оказывалась Елена Станиславовна. Она играла на рояле, обладала недурным голосом, умела, сменив лейтенантскую форму на шелковое со вкусом сшитое платье, блеснуть мастерством танца. А главное, была хороша собой и никому не отдавала явного пред- почтения.
Ходили слухи, что на фронт она пошла, чтобы выбрать себе мужа починовней. Но, впрочем, все это были только сплетни. Держала себя Елена Станиславовна со всеми безукоризненно тактично. Меркулову она понравилась с первого взгляда. Он попробовал шутя приволокнуться за ней, но Елена Станиславовна сразу же пресекла его надежды на легкую победу.
...Меркулов влюблялся в нее все больше. Елена Станиславовна иногда танцевала с ним, по временам же устраивала как бы допрос с пристрастием, будто испытывая его силу и гибкость его ума и воли. Потом она забывала о нем, разговаривая с другими, а он, измученный ревностью, злой, уходил домой, валился на кровать и бормотал: «Брошу... ну ее, брошу». И чем чаще он это говорил, тем ясней для него было, как дорога она ему.
Война кончилась. Компания в доме бургомистра распалась как-то сама собой. Одни ждали демобилизации и, уединившись с близкими друзьями, говорили о самом сокровенном, как говорят перед разлукой; другие погрузились с головой в хлопоты, связанные с вызовом своих семей; третьи получали новые назначения... Вокруг Елены Станиславовны образовалась пустота, и Борис Осипович, которому спешить было некуда, стал
проводить с ней свободное время. Они сидели по вечерам на берегу моря, она читала ему стихи, а он молчал, думая о ней. Однако вскоре на его голову обрушились неприятности, едва не изменившие всего хода его жизни.
Прибыл приказ о расформировании полка морской пехоты. Бориса Осиповича вызывали в отдел кадров политсостава. Подразделение, которым командовал Меркулов, перешло в ведение штаба флота. Капитан 3 ранга, работник отдела кадров, долго перечитывал бумаги в его личном деле. Меркулова это нисколько не волновало. Биография у него была превосходная. Сын председателя сибирского колхоза, в прошлом партизана гражданской войны, он после окончания средней школы ушел служить на флот. Три года был боцманом на эсминце. Там его избрали секретарем комсомольской организации корабля. Вернувшись домой после демобилизации, он закончил школу партийного актива, вскоре стал инструктором, а затем через несколько лет был избран секретарем райкома партии. На этом посту и застала его война. На фронт Борис Осипович ушел добровольцем, решительно отказавшись от брони. Из райкома партии его отпустили неохотно, но все же отпустили, учтя прежнюю морскую профессию. В военкомате Борису Осиповичу присвоили звание политрука и отправили на Черное море.
Маленький корабль, на котором он служил, вскоре, однако, наскочил на вражескую мину и погиб. В 1942 году Борис Осипович был назначен в отправляющийся под Сталинград батальон морской пехоты. Дальше шел обычный фронтовой путь — бои, ранения, награды, новые звания и должности...
«Чего он мудрит над моим личным делом, — думал Борис Осипович, рассматривая инструктора по кадрам. — Сразу ясно, педант».
Инструктор захлопнул папку, предложил Борису Осиповичу папиросу и закурил сам. Видно было, что предстоящий разговор был для него неприятен.
— Сложное с вами дело, — сказал в раздумье кадровик.—Нет у вас военного образования.
— А война?
— Да, война стоит трех академий, — согласился инструктор.— Но ведь пройдет год-другой, многое станет новым в технике и тактике. Думали отправить вас на учебу. Желающих хоть отбавляй, экзамены нелегкие, а вы, конечно, многое перезабыли. Какие же перспективы?
Борис Осипович молча, в упор смотрел на инструктора. И тот откровенно закончил:
— Вы до войны были секретарем райкома. Люди колхозному селу нужны. Так не лучше ли бы вам демобилизоваться?
Борис Осипович был ошеломлен. Одно дело демобилизоваться в молодости, старшиной, другое — в тридцать два года, когда военная служба стала твоей плотью и кровью. Да и куда ехать? В сибирскую глухомань?! Разве туда затянешь такую женщину, как Елена Станиславовна! Без нее же теперь жизнь не мила. Он скрипнул зубами, сказал глухо:
— По-канцелярски вы мое дело решили.
— Да, теперь многие называют нас и канцеляристами, и бумажными душами. — Инструктор не обиделся. Видно было по его глазам, что он сочувствует Меркулову.
— Я пойду к начальнику политуправления, — сказал Борис Осипович.
— Отчего же, сходите!
В приемной начальника политуправления было людно. Уже через несколько минут Борис Осипович понял, что пришел напрасно. У многих офицеров было такое же положение, как у него. «Не стану просить», — решил он. В нем заговорило самолюбие. Он вернулся в отдел кадров и написал рапорт с просьбой о демобилизации.
— Поздравляю вас, товарищ Меркулов, с возвращением к мирной жизни, — сказал на прощание инструктор, пряча его рапорт в папку.
Дойдя до этого места в своих воспоминаниях, Борис Осипович досадливо повел плечами. Мог ли он предвидеть тогда, что инструктор по кадрам Порядов когда-нибудь окажется его заместителем и что придется сказать ему: «Да, товарищ Порядов, вы, конечно, вообще знающий человек, но в военном деле профан».
Вспомнил ли Порядов разговор, состоявшийся более восьми лет назад, Борис Осипович не знал. Было бы, конечно, неприятно, если бы Порядов стал искать за
принципиальной откровенностью начальника какую-то иную подоплеку. Впрочем, это не имело практического значения. Он взглянул на жену. Елена Станиславовна достала из книжного шкафа журнал и, склонившись над столом, просматривала его. Лучи закатного солнца освещали ее волосы. Сердце Бориса Осиповича было переполнено любовью к жене. Он снова вернулся к мыслям о прошлом.
Тогда, подав рапорт о демобилизации, Меркулов направился к ней. Она, уже свободная от дел, встретила его в простом домашнем платье.
Волнуясь, он рассказал ей все. — О чувствах моих, Лена, вы знаете. Но, кроме них, ничего заманчивого предложить не могу, — закончил он свою исповедь.
Она, спокойно смотря ему в глаза, сказала нежно, впервые обратившись на «ты» и по имени.
— Я выйду за тебя замуж, Борис!
Он схватил ее, обнял и стал целовать. Она отвечала на его поцелуи, но потом отстранилась и, будто продолжая только начатый разговор, сказала:
— Только ты должен знать. У меня уже был муж. Я оставила его. До тебя могут дойти всякие сплетни...
— Сплетен я никогда не слушаю, и до твоего прошлого мне нет дела. Она кивнула головой.
— И еще одно условие.
— Говори. — Ради нее он готов был перевернуть весь мир.
— Немедленно забери рапорт. Ты пойдешь к начальнику политуправления и будешь просить любую, пусть самую маленькую должность, но только там, где ты безусловно нужен.
— Понимаешь, мне самому горько оставлять службу, — сказал он. — Но что ты скажешь, если меня пошлют в какое-нибудь захолустье?
— Чтобы идти вперед, чтобы стать профессиональным военным, ты должен сейчас быть нужен хоть где-нибудь. Потом мы добьемся того, что ты будешь нужен везде.
Она совмещала его и себя в коротком, «мы». И столько было уверенности в ее словах, что он охотно подчинился ей.Скрепя сердце, Борис Осипович принял назначение заместителем командира строительного батальона. Елена Станиславовна посмеивалась над его переживаниями. Демобилизовавшись, она поехала с ним и поселилась в палатке среди развалин разбитого снарядами поселка, где по плану должен быть создан военный городок.
«Учиться, упорно, настойчиво», — повторяла она. Не давая ему передохнуть, не досыпая вместе с ним ночами, Елена Станиславовна помогла Борису Осиповичу за три месяца подготовиться к экзаменам в академию. По ее совету он сразу подал на заочный факультет, куда попасть было не в пример легче, и, хотя сдал некоторые предметы только с грехом пополам, был из уважения к боевым заслугам зачислен.
Они отпраздновали эту первую победу вдвоем, распив бутылку вина.Отдохнуть она ему, однако, не позволила. Он работал, как вол, и учился, как одержимый. Елена Станиславовна сидела над учебниками вместе с ним и всеми способами подстегивала его самолюбие. В те часы, которые он отдавал службе, она успевала сделать все хозяйственные дела и, вопреки всему, тщательно следить за своей внешностью. Он ни разу не видел ее неопрятно одетой или небрежно причесанной. На ее столе всегда стояли баночки с кремом, флаконы с хорошими духами, но когда она пользовалась ими, он не знал.
Офицеры батальона были почтительно влюблены в нее. Она участвовала в работе женсовета, выступала в самодеятельном ансамбле, была организатором кружка иностранных языков...
С ее помощью он закончил пятилетний курс академии в три года. Похудел до того, что, казалось, в нем оставались одни кости и жилы. От переутомления у него началась неврастения.
— Ничего, это все пройдет, —говорила Елена Станиславовна.
Спустя год его назначили на Дальний Восток, в политотдел бригады кораблей. Он и здесь работал много и упорно, но теперь оставалось у него время для отдыха. Он снова окреп. Через два года он стал заместителем начальника политотдела базы. На флоте его ценили. Вскоре ему досрочно присвоили звание капитана
1 ранга. Затем Меркулова вызвали в Москву на должность заместителя начальника одного из отделов Главного политуправления. Это было солидное повышение. Однако новая работа не доставила Борису Осиповичу полного удовлетворения.
Привыкнув непосредственно общаться с матросами, находиться в самой гуще флотской жизни, принимать самостоятельные (порой чрезвычайно ответственные) решения, он, находясь в Москве, проводя большую часть служебного времени над разработкой директивных указаний и донесений, стал с досадой чувствовать, что словно теряет день за днем нить, связывающую его с морем.
Поэтому он был признателен жене, когда она сказала ему озабоченно:
— Таких, как ты, Борис, средних работников здесь немало, просись начальником политотдела куда-нибудь на трудное место, только там ты покажешь, на что способен. А потом, может быть, мы вернемся в Москву.
Борис Осипович привык доверяться интуиции жены. Ему казалось, что она предугадывает его малейшие желания, формулирует едва созревшие у него решения. «Как она тонко чувствует и понимает мой характер»,— часто думал он. Было приятно ему и то, что жена не цепляется за столичные удобства. Он знал, что Елена Станиславовна любила ходить в театры и на концерты, что она завела широкий круг знакомых, среди которых были семьи больших военачальников. Последним она откровенно гордилась. Меркулов посмеивался над тщеславием жены. Сам он к ее влиятельным приятелям в гости не ходил и к себе их не звал. Считал неудобным знакомиться с большими людьми через жену. Да и любил только то общество, в котором сам занимал центральное место.
— Почему ты сказала: «Потом, может быть, мы вернемся в Москву?» — переспросил он ее тогда.
Елена снисходительно пояснила:
— Потому что уверена: ты там, далеко отсюда, скоро заслужишь право на высокую должность здесь.
Он снисходительно пропустил мимо ушей ее слова, мечта жены была и ему приятна. Через несколько месяцев подвернулось назначение в Белые Скалы. Когда
Борис Осипович попросил о нем, один адмирал из генерального штаба сказал одобрительно:
— Меркулов крепкий моряк, не ищет легкого пути... О нем забывать не следует...
Фраза эта, брошенная, может быть, и вскользь, достигла ушей Елены Станиславовны. «Если у него все пойдет гладко, он не засидится на краю света».
— Ну, хватит витать в облаках, Борис! — Елена Станиславовна захлопнула журнал и поднялась. — В каких ты отношениях с Кириллом Георгиевичем? Все-таки ведь он мой дальний родственник. Знает он о моем приезде?
Борис Осипович отрицательно покачал головой. То, что покойная жена Серова была двоюродной сестрой матери Елены Станиславовны, на их отношения влиять не могло.
— Кирилл Георгиевич уважает и должен уважать меня только за то, что я умею делать.
— Ты прав! — согласилась Елена Станиславовна.— Но дай мне только телефон. Он меня должен помнить. Я хочу его видеть.
Меркулов записал на календаре телефон командующего, взглянул на часы и заколебался. День шел к концу, а расставаться с женой не хотелось.
— Иди на службу, Борис, — сказала Елена Станиславовна. Она подала ему китель и поцеловала в лоб. — Ведь я приехала помогать, а не мешать тебе.
Батырев потерял из виду Донцовых на перроне.В суматошной толпе пассажиров Дуся и Иван миновали станционные залы и вышли в город. Донцова охватило нетерпение — с первого же часа хотелось почувствовать себя не гостем, а работником в Белых Скалах, да и устраиваться с жильем он за долгие годы службы привык через начальство. «Явись, доложись как положено, а уж о тебе позаботятся».
Он стоял на призокзальной площади, держа в руках чемоданы и не ощущая их тяжести. Над океаном небо было высоким и ясным, словно чисто протертое зеркаль-
ное стекло, а над городом из тайги из-за мшистых сопок наползали снеговые пуховые облака. Они постепенно закрывали черные оголенные кроны деревьев, окутывали верхнюю часть подымающихся амфитеатром улиц, опускаясь и сгущаясь на глазах.
Ветер дул порывами и был резким и пронизывающим. Хлопала и скрипела оторвавшаяся доска на калитке станционной изгороди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59