— Да, ничего страшного,— твердо проговорил Николай Степанович.— Мы с тобой младше были, сами о себе заботились. Не пропали, не сбились с пути. Ничего не случится и с ним. Взрослый парень, захотел самостоятельности. А с голоду у нас никто еще пока не умирал.
— Разве в этом дело? Разве я этого боюсь? — горестно покачала головой Елена Ивановна.— Вдруг он свяжется...
— Или связался? — безжалостно спросил Николай Степанович. — А связался бы здесь, Мы бы удержали? Ведь он ни с кем не считается, скрытничает. Так вот, Леля, будем надеяться, что самостоятельность пойдет ему на пользу. Через недельку твой блудный сын
вернется.
— Мой? — негромко переспросила Елена Ивановна. Он словно не заметил горечи в этом вопросе. И хоть понимал, что, прожив с Лелей столько лет, ему не следует этого говорить, не сдержался. Что-то мешало их прежнему Пониманию друг друга, вызывало раздражение.
— Да, твой! Оказывается, такой отец, как я, его не
устраивает.— Время ты выбрал не совсем подходящее для упреков.
Николаю Степановичу стало неловко за неуместную, глупую вспышку.
— Я лишь повторил его слова,— сказал уже спокойнее.
Елена Ивановна молчала, потрясенная тем, что у мужа с сыном могло быть такое объяснение, и тем, что Николай в такую минуту как бы переложил на ее плечи
вину.
Она подняла голову, взглянула на мужа. Вероятно, не так истолковал какую-нибудь Васину фразу, думала. Коля взвинчен, рассержен, да и ей порой все кажется преувеличенным. Волнения из-за сына, неприятности на работе. Сейчас она просто не в силах здраво судить обо всем.
Долго сидели они рядом. Николай Степанович молча поглаживал плечи жены, а ей подумалось, будто Вася и в самом деле никуда не уехал. Ушел сгоряча из института, повздорив с отцом. Отсиживается, вероятно, у товарищей, а уйдет Николай в рейс — сын вернется. Если б в самом деле уехал, то в записке хоть бы намекнул, куда едет. Вернется, и все опять наладится. Чего не случается в семье, даже в той, где дети родные?! Ей ли не знать. Ей, к которой приходят отцы и матери, просят помощи и совета.
— Леля,— Николай Степанович заглянул ей в глаза.— Хочешь, пойдем к Реутовым? Встретил Михаила Александровича, он пригласил.
— А может, лучше посидим дома?
— Я бы с удовольствием, но неудобно. Начальство, хоть и не мое, соблаговолило позвать. Тут уж ничего не поделаешь, надо идти,—пошутил он и поднялся.— Ключи оставим у Жени, чтобы наш путешественник не сидел на лестнице, если ему вздумается вернуться домой ранее намеченного срока.
— Ты так считаешь?—радостно улыбнулась Елена Ивановна.
Наш путешественник — это уже как прежде. Коля убежден, что Вася не уехал. Даже лучше, что они пойдут к Реутовым. Там, среди людей, улягутся волнения. И Николая нельзя все время держать в таком нервном напряжении. Ему в рейс, а отдохнуть не пришлось.
— Я сейчас! — Елена Ивановна взяла ключи и вышла. Вернулась она радостная, с газетой в руках.
— Хорошо, что заглянула в ящик. Смотри! Это мы с Осадчим сочинили! Ох и будет завтра шуму. Молодцы газетчики, все напечатали!
Николай Степанович очень строго сказал:
— Можно подумать, что тебе больше всех нужно,— и не выдержал, рассмеялся.— Ну давай, давай, я прочту!
ГЛАВА 11
— Я знал, что за Татьяну Константиновну благодарить будешь. Культурная, обаятельная женщина.— Михаил Александрович выжидающе взглянул на Николая Степановича.
— Верно! — подтвердил и капитан Каминский.
— Прошу к столу,— улыбаясь, проговорила жена Реутова — Лина Петровна, молчаливая женщина с серьезным, внимательным взглядом. В обращении с окружающими она держалась приветливо и просто. Просто были причесаны на прямой пробор ее темные седеющие волосы. И в квартире ничего кричащего, ничего вычурного.
Но главным образом пленили сердце Елены Ивановны дети Реутовых. Мальчик лет шестнадцати и, вероятно, годом младше его девочка с таким же бледным и строгим, как у матери, лицом.
Ребята сидели за столом, не вмешиваясь в разговоры старших, лишь изредка обменивались улыбками.
Потом дочка тихо сказала:
— Мама, мы пойдем...
Мать ответила легким, наклоном головы. И, когда ребята, осторожно отодвинув стулья, вылезли из-за сто-ла, добавила:
— Вы собирались в кино. Моя сумка, Ириша, в спальне. Зайдите на обратном пути в гастроном.
— Хорошо, мама.
Проходя мимо большого аквариума, девочка бросила щепотку корма рыбам. И аквариум понравился Елене Ивановне, и стоявший на видном месте глобус, и книжный шкаф. Это не была выставка книг в красивых переплетах. Тут стояли справочники по биологии, детские потрепанные книжки, новинки и старинные фолианты в тисненых переплетах с кожаными корешками.
Николай Степанович в присутствии старого капитана помалкивал. Да и не дали бы ему слова сказать, ни Каминский, ни его жена, без умолку рассказывавшие вся-
кие забавные истории из многолетней морской практики капитана. Начинал говорить Каминский, Томочка бесцеремонно перебивала, вставляя подробности и дополняя рассказ мужа, словно и она была с ним все время в море. Он снисходительно бросал: «Не мешай»,— и продолжал говорить.
Был он лет на десять старше своей супруги, ревниво следил за каждым ее движением и, по всей вероятности, влюбленно смотрел на нее так же, как и в первые годы женитьбы. Улыбалась Томочка — улыбался он, если Томочка на кого-либо косилась, туда же обращал взоры и ее супруг.
Она так свыклась с тоном молодой избалованной женщины, что сохраняла его и теперь, имея уже взрослого сына.
— Да, так вот наш дед,— говорил Каминский.— Он еще из тех просоленных моряков, что на парусниках службу начинали.
— Кочегаром на твердом топливе,— не без гордости добавила Томочка.
— Гребок, лопата, раскаленная топка. Тяжело было.
— Не то, что теперь на ваших судах, фешенебельных отелях, двигатели как у автомашин!
— Томочка, милая, что ты говоришь?! Какие лнтома-шины? — Каминский обвел взглядом присутствующих, как это делают родители, услышав от своего отпрыска что-то очень смешное.— Автомобиль работает на бензине, а судовая машина на солярке.
— На солярке, ил керосине, не все ли равно? А дед не пьет.— По-видимому, последнее обстоятельство очень тревожило Томочку.— И к друзьям ил скамеечку редко стал ходить.
— На бульваре над портом такие же, как он, пенсионеры собираются — друзья. Полпароходства у него друзей. Старого закала моряк, за товарища готов в огонь и в воДу.
- Что верно, то верно! За товарища готов дочь родную предать. Да что предать, предал! — перебивая мужа, весело объявила Томочка.— У меня с Димкой,— она кивнула на мужа,—уже было все решено, захотелось ему с отцом познакомиться.
— Надо же было с будущим тестем поговорить. Так хорошо посидели,— с удовольствием пояснил Каминский.— Потом пошел меня дед провожать.
— Ага! Не без умысла пошел,— вставила Томочка.
— Не без умысла,— согласился супруг.— Обнял меня дед за плечи. Зачем, говорит, тебе...
— Главное-то, главное пропустил1
— Не мешай, Томочка!
Не слушая супруга, смеясь, договорила:
— Сначала дед сказал: хороший ты человек, Митя, но жалко мне тебя. Свой — моряк. Как вам нравится?! Дед будущего зятя жалеет, час назад с ним познакомился. А родную дочь ему не жаль! На что, говорит, тебе такая жена?! Ей бы только книжки читать. Спит до полудня. Лентяйка! Ни черта делать не умеет: ни обеда сварить, ни пирогов испечь! Беги, друг, пока не поздно! Беги, говорю тебе, куда глаза глядят!
— Так ведь не послушался. А прав был дед! Ох, как прав,— с комическим вздохом заключил капитан.— Не знал за дочерью еще одного греха: по четыре часа в парикмахерской просиживать.
— Тут уж ничего не поделаешь. Седина. Надо,— глубокомысленно пояснила Елене Ивановне Томочка.
— Вот только не знаю, кто успевает и обедом накормить, и убрать, и обстирать трех мужчин,— удалось, наконец, вставить слово хозяйке дома.
— Верно, Лина Петровна, ведь никто из них палец о палец дома не ударит.
— А мусор кто выносит?
— Действительно, сегодня впервые вынес.— С лица Томочки сбежала улыбка, она вздохнула, вернулась к наболевшему: — У окна часами дед стоит, в море смотрит.
— Пропадает на берегу,— словно про себя заключил Каминский и, обернувшись к Михаилу Александровичу, продолжал:—Денег, говорит, мне вообще не платите, только в рейс возьмите. А ведь крепкий еще старик.
— Но старик, пенсионер,— неопределенно промычал Реутов, и лицо его отвердело.
— Практикантов, молодых матросов поучил бы уму-разуму,— нашел уместным вставить и свое слово Николай Степанович.— Не за школьной скамьей морскую практику проходить.
И Каминский, и Михаил Александрович одновременно взглянули на своего молодого коллегу, и тот, по выражению их лиц, понял, что своим замечанием угодил одному и вызвал недовольство другого.
Михаил Александрович ответил тоном, каким, очевид-
но, привык говорить с подчиненными,— несколько покровительственно:
— Я, конечно, понимаю ваши альтруистические порывы, но... Согласитесь сами, существуют вполне реальные препятствия. Медкомиссия, например. В море со старым человеком может всякое случиться.
— Всякое может случиться и с молодым,— улыбнувшись мужу, мягко заметила Лина Петровна.— И не обязательно идти ему в тропики в продолжительный рейс.
— Хоть бы на месяц-другой,— просительно произнесла Томочка.— Даже на малое время в привычную обстановку попасть — в море.
— Подумаем, подумаем! Не обещаю, но подумаем! — сухо заключил Михаил Александрович. Он был недоволен: в семейном кругу, за шутками, вынуждают решать служебные дела.
— Пожалуй, нам пора,— оттопырив нижнюю губу, пробубнил Каминский и поднялся, давая понять, что не так уж сложен вопрос, по которому обратился, и изображать из себя большого начальника Михаилу Александровичу ни к чему. Капитан Каминский, на счету которого немало сложных проводок судов,— есть капитан Каминский, а бывший слабенький штурман Реутов— всего лишь Реутов, который без своего кресла ровным счетом ноль.
— Куда же вы?! Нет-нет, не отпущу,—радушно воскликнул Михаил Александрович, попив, что «переиграл».
Но выражение лица Каминского не изменилось. Плевать ему на эти любезности. Пришел он по приглашению
к Реутову, которого знал давно, но не очень ценил.
И, поди же ты, этот олух надумал корчить на себя руководителя. Так пошел он к черту!
Нижняя губа Каминского все еще оставалась оттопыренной, когда он прощался с Тереховым, и только взяв, руку Лины Петровны, улыбнулся. Ради Лины Петровны, с которой был знаком еще в молодости, он и пришел.
Лина Петровна, конечно, поняла, как неуместна начальническая нотка в голосе мужа. Но сказать что-либо по природной мягкости своего характера не могла, да и не хотела этого делать на людях. Она. беспомощно взглянула на Томочку в надежде, что та удержит мужа еще хоть ненадолго, пока сгладится неприятный осадок.
Но Томочка была занята разглядыванием в зеркале своей Лакированной, под цвет красного дерева, прически.
Елена Ивановна понимала, как неловко чувствовала себя хозяйка, и, когда Каминский подошел прощаться, кокетливо улыбнулась, взяла под руку:
— А я вас не отпускаю. Ждала, что мы споем вместе старинные морские песни. От кого же их услышать, как не от настоящих капитанов, морских бродяг?!
— Морских бродяг! — подхватил явно польщенный Каминский.— Но пение больше по части супруги. Томочка! Она, верно, все моряцкие песни знает.— И покорно под руку с Еленой Ивановной двинулся к пианино.
— У меня ни голоса, ни слуха, но пою! — беззаботно сообщила Томочка, села к пианино и положила руки на клавиши.
Девушку из маленькой таверны Полюбил суровый капитан,— начала она. Голос у Томочки был действительно небольшой, но столько чувства она вкладывала и песню, что Елена Ивановна живо представила себе ее совсем еще юной и «сурового капитана» Каминского. Да, любовь их не потускнела с годами. Она и сейчас — в их взглядах, в шутках, во всем облике, который всегда отличает счастливые супружеские пары.
Пели уже все вместе, даже Михаил Александрович.
Вода кругом, и небо в тучах. Но крепок дом, наш дом плавучий. За валом вал. Наступит шквал... Держи штурвал! Борись за жизнь!..
Пели и другие песни. Вспоминал их капитан Каминский, его жена и Лина подхватывали.
И совсем неожиданно Томочка перешла на плясовую, через плечо крикнула:
— Чего же не пляшете?! Зря, что ли, я стараюсь?
Елена Ивановна прошлась по комнате и, остановившись перед Каминским, чуть ли не силой вытащила его из кресла.
Капитан, смеясь, сопротивлялся, а потом плясал без особого умения, но с азартом.
— Лина, смените меня,— взмолилась, хохоча, Томочка,— а то ведь отобьют мужа, на глазах уведут!
Она присоединилась к танцующим. Реутов со снисходительной, добродушной улыбкой, несмотря на свою полноту, выделывал ногами замыслова-
тые кренделя. Подергивая узкими плечиками, вокруг него вертелась Томочка.
Галантно поцеловав Елене Ивановне руку, Каминский, отдуваясь, очень довольный, уселся в кресло.
Уже на улице Елена Ивановна весело расхохоталась.
— Ты чего? — невольно улыбнулся и Николай Степанович.
— Каминский рассказывал, как его послали кого-то стаскивать с мели. Буксира у него не было, а все же послали. ...
—- Да, да, знаю эту историю. В Петропавловске-Кам-чатском. Буксира, говорит, нет. Но приказали.
— А радиограмму... радиограмму какую он дал с моря: «Снялся без буксира, целую —Митя».
— И не покажешь никому: снялся без буксира! Явная бессмыслица.
— Нет, ты только вообрази: эти брови кудесника — и: целую — Митя! — хохотала Елена Ивановна.
— Пока они подошли, капитан уже снялся с мели.
— Ну, конечно, он снялся,— лукаво проговорила Елена Ивановна.— У вас, капитанов, всегда так: я пошел, я швартовался, я вел судно. А вот когда попадете на мель, тогда — мы. Мы сели на мель.
— Ладно-ладно, без критики,— добродушно басил Николай Степанович.
Незаметно для себя Елена Ивановна все ускоряла шаг. Тренога, отступившая было, снова овладела ею. Нет, не вернулся Вася, не отсиживался у приятелей, уехал из дома и, может быть, навсегда.
Квартира показалась необжитой. Па подзеркальном столике перчатки Николая. Па вешалки только се пальто.
Не раздеваясь, Елена Ивановна вошла в комнату, села на диван. Горка учебников на письменном столе.
— Значит, сбежал дорогой сынок! — сказал Николай Степанович.
Она подняла глаза, удивленные, даже испуганные. В его тоне не сочувствие, а что-то похожее на злорадство. Почему он переменился? Она не заметила, когда это случилось. Или показалось? Не вовремя, неудачно сострил. Коля ведь безобидный, добродушный. В чем-то даже наивный.
- Может, ты наконец расстанешься со своим пальто?! Мы, кажется, пришли домой,—буркнул он, отворачива-
ясь под ее пристальным взглядом. И подумал: лучше бы сказать что-нибудь ласковое, шутливое. Но и на этот раз не смог себя перебороть. Вдруг вспомнилась Татьяна. Она одна возвращается домой или нашелся провожатый? Не верится, чтобы одиночество такой красивой женщины никто не нарушил. Но, в конце концов, какое ему-то дело? Капитан невольно взглянул на часы. Нет, теперь она уже дома.
Да, поздно, а завтра надо рано вставать. Он вошел в спальню. Жена стояла к нему вполоборота. Что-то безысходное было в наклоне ее головы, опущенных плечах, горькой складке возле губ.
Николаю Степановичу вдруг стало совестно за свою сухость, за прорвавшуюся резкость. Ведь женщина эта была ему единственным верным и любящим другом.
Г Л А ВА 12
Чьи-то шаги гулко раздавались в тишине улицы. Елена Ивановна почти бежала. И надо ж было, не подумав, пойти в кино на последний сеанс. На перекрестке, где посветлей, она остановилась перевести дух. Скрип снега — шаги совсем рядом. Определенно увязался какой-то тип.
— Здравствуйте! Издали сопровождаю, чтобы кто-либо не пристал!
Елена Ивановна резко обернулась. «Тип» был одет в спортивную кожаную куртку и меховую шапку.
— Пока что пристали вы. Должна вам заметить, что не очень приятно, когда следом идет чужой человек.
— Но почему же чужой?! Мы с вами знакомы.
— Разве? — Она окинула «провожатого» недоверчивым взглядом. Узкие, вразлет, брови, выдающиеся скулы, смуглое,, подвижное, еще очень молодое лицо. Где-то она его, действительно, видела. Может, на прием приходил?
— Мы у Вани Осадчего познакомились,— будто пришел ей на помощь.—Андрей Тищенко.
— Ой, простите! — воскликнула Елена Ивановна и виновато добавила: — На улице так темно.— Она теперь его отчетливо вспомнила. Андрей уже прощался, когда она зашла к Осадчему, и на несколько минут все трое задержались в прихожей. Что-то смешное, очевидно,
успел рассказать Андрей. Осадчий полушутя-полусерьезно сказал о нем: «Краса и гордость нашего цеха!»
— Я вас еще возле кинотеатра увидел. Мне тоже в эту сторону,—как бы оправдываясь, пояснил Андрей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42