«Иртыш» надсадно гудел. А светлая махина стремительно приближалась к центру экрана локатора. Корабль. Слышит ли он гудки, почему не отвечает?
— Встречным курсом — «американец»! — выкрикнул радист, появляясь на мостике.
— Право руля!—скомандовал капитан.. Казалось, он различает контуры встречного судна с правого борта. Но так только казалось. Он не смел поддаваться тому, что казалось. Не смел брать левее.
И неожиданно, чуть ли не впритир к левому борту,— желтый глаз, мощный нос лайнера и сиплый гудок над головой.
Опасность на какое-то время отступила. Капитан почувствовал, как онемели колени. Он тяжело оперся о перила мостика и перевел дыхание. Хоть на несколько секунд закрыть глаза, не смотреть, не слушать — отдохнуть.
— Так и не ответил,— сказал входивший в радиорубку старший штурман.— Виктору Дмитриевичу удалось засечь его передатчик. А нам так и не ответил.
Капитан продолжал вглядываться в темноту. «Американец» его уже не интересовал.
— Да тут кофе! — воскликнул Пал Палыч.— Кому это пришла в голову блестящая идея поддержать наш моральный дух?!
— Нашей милой докторине,— подал голос Любезнов.— Появилась, как Ундина, из волн морских и снова исчезла в глубинах.
— Да ну! А я и не заметил, когда она приходила. Николай Степанович, хотите чашечку?
— Не откажусь.— Капитан с удовольствием сделал несколько глотков.
Рулевые сменялись каждый час. И штурманы менялись. Только Николай Степанович уже пйлсуток стоял на мостике. Кофе был ароматный. Усталость как будто прошла.
— Ну-ка, Любезнов, я стану к штурвалу, а ты подкрепись,— сказал Пал Палыч.— Там полный термос.
— Да мне что, я не устал! — Однако матрос уступил свое место и тоже выпил кофе.— Повезло нам с доктори-
ной. Я лично два чемодана ее книг погрузил. Вы бы посмотрели, какие книги! — с жаром сообщил Любезнов.
— О книгах потом поговорим,— строго остановил его Пал Палыч, передавая матросу штурвал.
— Там, в кофейнике, что-нибудь осталось? — спросил Николай Степанович.
Вовремя они подкрепились. Лазарева понимает, как нелегко сейчас в тумане. Молодец! й вовсе она не такая, как показалось с первого взгляда. Ведет себя скромно, даже в разговоры не вмешивается. Только рассмеется шутке. А шуток хватает, едва она появится в кают-компании. Все наперебой стараются перед ней блеснуть остроумием. Особенно Виктор. Он прямо из кожи лезет, чтобы привлечь внимание.
И работящая. Никому спуску не дает. Кают-компанию в порядок привела, столовую команды, камбуз.
Дзюба, конечно, первостатейный кок, но насчет санитарии не все и не везде у него в порядке. Лазаревой удалось и его приструнить, и боцмана. Все без шума, без жалоб начальству. Сама управилась.
Напрасно он при первом знакомстве столь демонстративно объяснил: по всем вопросам — к старшему помощнику. Она и Пал Палыча не беспокоит по пустякам. Подумалось тогда невесть что. С ним, капитаном, она
вежлива — и только. Николай Степанович взглянул на часы. Через двадцать минут восход солнца. Может быть, оно прорвет плотную пелену тумана.
Гудки. На этот раз слышны явственно. Если столько судов идет от пролива, значит, там нет тумана. Хорошо бы. А то стой на якоре и трать попусту время.
За спиной капитана негромко переговаривались. Сменялись рулевые. Он уперся локтями в планширь. А туман, кажется, редеет. Добрая примета.
Леля пожелала: ни штормов, ни туманов! Пусть сопутствует ясная погода! Не успели уйти — и уже радиограмма. Знает, что в первые дни рейса, несмотря на привычку надолго уходить из дому, вспоминается берег. Хорошо прошла эта неделя. Даже несмотря на Вась-кины фокусы. Видно, кое-что понял, получив отпор. Когда возвращались с Лелей домой — спал или делал вид, что спит. Правда, не захотел просить прощения. Ну что ж, ему, Николаю Степановичу, это вовсе не нужно. Главное, Леля права, парню после случившегося стыдно смотреть
в глаза, вот и избегал встречаться за столом. К его, Николая Степановича, приходу все сгладится. Мало ли что бывает... Не с ним — с Лелей век вековать, а она верная, добрая жена, хорошая хозяйка. Что еще моряку нужно? С Лелей ему определенно повезло. Как говорится, удачно женился. Время было тяжелое, послевоенное. Заработка едва-едва хватало, чтобы уплатить за угол и как-то справить себе дешевенький костюм, купить пару ботинок. Именно в ту пору они познакомились. Он был рад, что получил бесплатную путевку в дом отдыха — бюджет его трещал по всем швам из-за покупки хорошего приемника. Николай никогда не думал, что так далеко зайдет их курортный роман. Писал ей в Ленинград письма. Приглашал в гости. Но не предполагал, что это произойдет так скоро.
Она вошла с вещами, с Васькой в крохотную проходную комнату. Ледяной вопрос хозяйки: «Вы надолго?» И тихий, твердый Лелин ответ: «Насовсем!» Потом в предрассветном, совсем уже домашнем сумраке ее тихий голос: «Как же я смогла бы жить без тебя?! Если вместе —разве может быть трудно, если вместе — все нипочем».
Да, годы были тяжелые, но, странное дело, жить семьей стало гораздо легче. Леля находила какие-то случайные заработки. Не сразу устроилась работать по специальности, пошла нянечкой. Потом воспитательницей. Сейчас смогла бы преподавать в старших классах историю, легче ведь, чем с малышами, но, видно, привыкла к своим «дошколятам» — не хочет уходить.
Именно тогда, в тяжелые годы, убедила его закончить среднюю школу. А когда втянулся — курсы, потом Высшее мореходное. В большой мере своим званием капитана он обязан Лелиному упорству и умению не замечать житейских невзгод...
— А погодка; разгуливается,— сказал за спиной Николая Степановича Виктор.— И прогноз благоприятный.— Он протянул только что принятую сводку. — Спасибо! Если б не прогноз — не догадался бы, что вон там уже пробивается солнце.— Терехов рассмеялся. Настроение у капитана, несмотря на усталость, отличное. Туман рассеивается, море тихое, чуть дымится, как парное молоко. — Вы, говорят, тут кофеи распивали.
— Да, спасибо Татьяне Константиновне. Виктор топтался возле капитана, не уходил.
— Она... она замужем?
Николай Степанович усмехнулся: так вот что тебя, милый мой, здесь держит! Хочешь выяснить кой-какие анкетные данные.
— Нет, не замужем, Виктор Дмитриевич. Но, как вам известно, на судне...— капитан сделал ударение на последнем слове,— это роли не играет. Да и возраст. -Ей, кажется, двадцать шесть.
— Ну и что?! — горячо произнес Виктор, не обратив внимания на слова капитана.
— Выбросьте амуры из головы, Виктор Дмитриевич:— И, смягчая свою резкость, добавил: — Влюбленные обычно очень рассеянны.
Виктор не реагировал. Приблизившись вплотную к.капитану, он доверительно зашептал:
— Ведь это ее я встретил тогда в отделе снабжения.
— Вот как! Но все равно, пока не вернемся домой, не следует тебе, Витя, как-то проявлять свои чувства. На судне надо быть особенно щепетильным.
— Понимаю,—огорченно согласился Виктор.— Да я и не собирался.
— Очень хорошо. Значит, все ясно,— перебил Николай Степанович и, считая разговор оконченным, обернулся к Пал Палычу: — Штурман — точку!
Неяркое, словно остуженное редеющим туманом, солнце поднималось над горизонтом.
Сверив курс и отдав необходимые распоряжения, капитан ушел отдыхать, попросив разбудить на подходе к проливу.
Надо бы поблагодарить Лазареву за внимание, подумал, сняв китель и укладываясь на диван.
Но поблагодарить удалось лишь через несколько дней. Лазарева приходила в кают-компанию поздно — занималась учетом своего медицинского хозяйства. Как-то, задержавшись на мостике, Николай Степанович позже обычного спустился обедать и застал ее одну. Пожелав приятного аппетита, капитан занял свое место.
— Я еще не сказал вам спасибо за кофе, Татьяна Константиновна,— проговорил он, наливая из суповой вазы себе борщ.
— Какие пустяки.— Она опустила голову к тарелке. Густые черные волосы ее были теперь собраны на затыл-
ке синей ленточкой. Глаза чуть-чуть удлинены карандашом. На ней была светлая юбка и тонкая шерстяная кофточка, сколотая у ворота золотой брошью. — Привыкаете понемногу?
— Да.
— Отчего так поздно обедаете?
Она подняла на него свои яркие, почти синие глаза и улыбнулась — доверчиво, открыто.
— Не хочется мешать. Вы собираетесь все вместе, нужно поговорить, а я, вероятно, стесняю.
— Ну что вы?! Какие стеснения?! В кают-компании никто никого не стесняет. Хотят поговорить — есть каюты. Да и о чем особенном говорить? Все мы плаваем на «Иртыше» давно. А к концу даже первого рейса, кажется, и мысли соседей знаешь. Вы это напрасно. Приходите, как все,— в двенадцать.
Она молчала, рассеянно складывая и расправляя салфетку.
— Знаете, Николай Степанович, наблюдаю я окружающих и думаю, какая выдержка у людей. В таких условиях плавают и ни слова об этом.
— В каких? — удивился Николай Степанович.— Ничего ведь за эти дни не произошло.
— А туман? В таком тумане шли. В городе и то страшно. Тут капитану определенно надо обладать каким-то шестым чувством.
— Никакого такого шестого чувства нет. Есть приборы, лоции, известный опыт,— мягко возразил Николай Степанович, польщенный, однако, тем, что было сказано и как было сказано: в голосе Лазаревой звучало плохо скрытое восхищение.
— Тогда — призвание! Вот рождается человек с талантом певца, поэта, музыканта,— задумчиво продолжала Лазарева.— Согласитесь, не каждый может петь, писать стихи. И капитаном надо родиться. Как нас — девчонок и мальчишек — завораживали в детстве имена Васко да Гамы, Кука, Беллинсгаузена... Романтика,— улыбнулась и процитировала:
Волшебник и царь, генуэзец Колумб...
— Старина часто кажется молодежи очень романтичной— времена фрегатов, барков... Ну, а у нас теперь надежные отлично оборудованные лайнеры.
— Но море — всегда море. И теперь — опасности, тревоги. Да вы сами это чувствуете, хотя бы по тому, как относятся к вам ваши близкие.
— Не очень чувствую.— Капитан невесело улыбнулся, вспомнив выкрики сына.
— Простите,— пробормотала Лазарева в смущении, словно прочитала его мысли.— Я была так уверена. И вы... сами побудили меня к излишней откровенности. Я думала... простите.
Она машинально сделала глоток из стакана, сосредоточенно глядя перед собой на скатерть.
Закончив обед, он достал сигареты и закурил. Встать и уйти, не сказав ей больше ни слова, неудобно. Две-три фразы должны сгладить неловкость от разговора, от тягостного молчания.
— Не скрою, Татьяна Константиновна, приятно услышать такой отзыв о моряках.— Николай Степанович аккуратно стряхнул пепел с сигареты и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжал:—Может, мы и не столь романтичны, но, ей-богу, жизнь у нас, действительно, не такая уж легкая.
— Понимаю,— проговорила Лазарева и робко улыбнулась.
«Совсем еще девчонка, немножко восторженная, немножко наивная, несмотря на свои двадцать шесть лет»,— подумал Николай Степанович. Очевидно, первое впечатление обманчиво. В свой первый приход на судно она показалась совсем не такой. Поднявшись, капитан сказал:
— Сегодня, кажется, интересная картина. Приходите.
— Спасибо. Так хочется посмотреть хороший фильм.
— Плохих не брали,— пошутил он и вышел из кают-компании. Пожалуй, фраза насчет кино была лишней. Получается — приглашение. Однако что сказано, то сказано. Теперь ничего иного не остается, как подняться на мостик и ни в какое кино не идти. Не хватает только, чтобы она поставила свой шезлонг рядом с креслом капитана. А уж судовые остряки не упустят случая позубоскалить.
Вдали проплывали зеленые берега Италии. Он заходил сюда не раз. Знает берега Франции, Греции. Где он только не побывал! Татьяна Константиновна права: профессия моряка и в самом деле романтична. Раньше он как-то
— Правильно. Их там хвалили. Из нашего края хорошие детишки в школу приходят. Вот Степановна го-ворит: подарок с меня! Не для нас ведь, для тебя сделает,— поспешно добавила Тимофеевна.
На склад в этот день Елена Ивановна так и не попала. Успеть бы на заседание райисполкома. Сегодня там слушают вопрос Ясиневой. Еще накануне вечером продумала каждое слово, которое скажет в ее защиту.
Ясинева встретила у дверей исполкома взволнованная. Все у них решено. Все сделают по-своему. Ей уже сказали: по праву наследования комнату получит ребенок вдовы. Следовательно, Инна. Головой стену не прошибешь.
— Какое право наследования?! Что за чушь?! Квартира ведь государственная. Мама ваша жива, живет в этой квартире. И успокойтесь.
Значит, заседание уже началось. Елена Ивановна попросила доложить о себе. Она хочет присутствовать при разборе дел.
И вдруг оказалось, что никакие заранее приготовленные речи не нужны.
— Все будет как надо,— сказал председатель.
— Я хотела бы разъяснить некоторым товарищам нелепость утверждения насчет права наследования государственной жилплощади.
— Сие положение я уже разъяснил перед заседанием. А у вас, наверное, достаточно своих дел.
— А может, лучше остаться?
— Вы мне не доверяете?—удивленно-настороженный взгляд.
— Доверяю. Спасибо.— Елена Ивановна теперь действительно была убеждена, что с Ясиневой все будет как надо.
Потеплело. Мягкой волной нахлынул с моря влажный воздух. Коля сейчас где-нибудь в Средиземном. Может стоять и смотреть, как оно дышит, как меняет свой цвет, когда солнце клонится к закату. Однажды летом рано-рано утром они с Колей видели розово-голубое море. Стояли, обнявшись, над обрывом. Одни. В доме отдыха все еще спали. Солнце рождалось из розового моря. И Коля запомнил, потому что, когда пошел в свой первый рейс, написал: «Средиземное тоже бывает розовым, только гораздо ярче».
Поехать бы сейчас к морю. Побыть там хоть полчасика. Но; некогда, всегда некогда.
Елена Ивановна взглянула на часы. Надо зайти в. Дом ученых, проверить письмо, поговорить с директором— Лапшиной. Проверка письма поручена депутату Осад-чему. Он несколько раз отпрашивался: с работы, но; застать Лапшину никак не мог. Тогда, ему в помощь дали Ярошенко. Но и ев не удалось встретиться с директором. А время: не ждало. Похоже, что Лапшина умышленно уклонялась от встреч.
Что ж, можно обойтись и без нее. Руководители кружков с удовольствием рассказывали об успехах самодеятельности на олимпиаде. Осталось лишь выяснить кое-какие детали. И. Елена Ивановна их выяснила. Но попросила, чтобы Лапшина приняла депутатов в такой-то день, в такой-то час.
Вася в этот вечер был дома. Сидел на диване, курил. Елена Ивановна открыла форточку и вышла на кухню. Обед на столе не тронут. Это уже что-то новое. Сын опять надут. А почему, сирашивается? Пожалуй, сейчас время поговорить. Сессия у него позади. Хватит играть в молчанку.
— Я хотела задать тебе несколько вопросов,— начала, взяв стул и усаживаясь возле сына.
Вася продолжал рассматривать. «Огонек».
— Не. считаешь ли ты,, что пора, наконец, сказать, куда дел вещи, которые, вытащил из шкафа?
— Они твои или мои?
— Пока что своего у тебя ничего нет.— Елена Ивановна не выдержала взятого с самого начала спокойного тона.
— Напрасно ты этого не сказала раньше. Я пошел бы работать и позаботился бы, чтоб вещи у меня были свои.
— Думаешь, что так легко — работать и учиться?.. Зазвонил телефон. Елена Ивановна взяла трубку,
услышала взволнованный голос Ясиневой:
— Все хорошо, Елена Ивановна! Представить себе не могу, что завтра никуда не надо бежать... Спасибо вам, милая. Какое же вам спасибо! Кончился этот ужас. Если б я могла что-то для вас сделать...
— Вот попаду, к вам в больницу, уколов больше дадите, иглу потолще возьмете.
— Ну, можно ли так шутить?! Спасибо еще раз. Бегу успокоить маму.
- Привет ей и всего вам доброго!—Елена Ивановна медленно положила трубку на рычаг и обернулась к сы-ну:— Ты, дружок, так и не ответил на мой вопрос.
— Вы оба все забываете, что я -человек взрослый ж волен поступать так, как нахожу нужным. Я ведь тебе никаких вопросов не задавал и не задаю.
— Спрашивай, если нужно. - А может, лучше не спрашивать? -— Губы Васи искривила недобрая усмешка. Лицо с мягкой линией подбородка и щек словно отвердело, резче обозначились
скулы.
— Говори, раз уж начал.
— И ты ответишь правду?
— Во лжи меня еще никто не уличил.
— Хорошо.— Он отвел глаза, не сразу спросил: —Почему ты никогда не рассказываешь об отце? О моем отце? И... тот знает, что вы не были... в загсе?
Елена Ивановна отшатнулась. Никак не ждала она этого вопроса. Дыхание у нее перехватило, она почувствовала, как кровь ударяет в затылок.
— Разве это имеет какое-либо значение?
— Для меня нет...— Он сделал ударение на слове «меня».— А бабушки, дедушки, какие-нибудь родственники
остались?
— Я их не знала.
— Никого?
— Никого.
— А откуда он родом?
— Тоже с Украины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42