Мною даны указания о дальнейшем детальном изучении Вашей записки во всех заинтересованных в проблеме министерствах, проектных и научных учреждениях.
С уважением
Секретарь ЦК...»
У Хайдара заблестели глаза, он посмотрел на домлу:
— Дедушка, да что же вы молчите? В руках у вас такое письмо, а вы ни слова!
Нормурад-ата насупил брови:
— А что же, по-твоему, я должен кричать на весь мир — какое, мол, письмо получил! И тебе показываю вовсе не для того, чтобы погордиться. Хочу, чтобы ты понял всю важность этой проблемы и принципиальность наших споров с Мирабидовым. Вот для чего и письмо дал тебе почитать. Ты понял, сынок? Ну, а если понял, то можете идти.
Латофат, пока Хайдар читал, стояла, прислонившись к стене. Теперь потихоньку, боясь скрипнуть половицей, подошла к дивану:
— Дедушка! Мы еще побудем...
— Нет-нет, уже стемнело, идите, доченька, идите...
Латофат вышла первая. Хайдар на минуту задержался, потушил свет, поправил простыню на диване, посмотрел еще раз на деда и тоже вышел.
Кишлак погрузился в стон. Прямо над головой, в провале темного густозвездного неба, блестел отточенный серп трехдневной луны.
Тихая ночь. Голубоватый туманный свет звезд и луны. Тонкая фигура девушки у ворот. Латофат показалась Хайдару одинокой, печальной. Теплая, незнакомая нежность перехватила дыхание.
— Латиф!..
Латофат взглянула на Хайдара — в глазах были слезы — и уткнулась лицом в его грудь.
— Латиф! Что с тобой, Латиф? — Хайдар задыхался от нахлынувшей нежности, привлек девушку к себе и стал целовать в соленые щеки и губы, в глаза.
Латофат что-то говорила, очень тихо, неразборчиво, казалось, просила о чем-то. И как эта девушка была непохожа на ту Латофат, что в последнее время обдавала холодом. Вернулась прежняя Латофат — открытая, любящая, какой была она в раннюю пору их дружбы. Та же нежность, те же щемящие душу глаза, та же доверчивая ласка!
Странная вещь жизнь! Почему Хайдар только сейчас разгадал, что нужно и ей и ему для их любви? Не дорожил доверием и сам не доверял ей. Зачем, поддавшись чувству странной какой-то гордости, мучил и ее и себя? Оказывается, достаточно одного ласкового слова, простого искреннего слова — и холод пропал.
Хайдар осторожно прижал девушку к себе. Так, обнявшись, медленно пошли вниз. Латофат шла притихшая, успокоенная.
Они подходили к дому Хайдара. Полутемную улицу вдруг рассек свет фар. К воротам подлетела и со скрипом затормозила «Волга».
— Отец ваш! —Латофат испуганно отпрянула.
— Это ты, Хайдар? Пойдем! Разговор есть...
— Хорошо, ата, я сейчас...
Хайдар довел Латофат до калитки. На улице, перед домом Фазилат, стоял газик. Латофат шепнула: «Кажется, и брат здесь», торопливо подставила губы, скользнула во двор. Хайдар повернул обратно. Темный газик вдруг взвыл и стремительно, с грохотом пролетел мимо. Хайдар уже подходил к дому. Его догнали легкие, быстрые шаги.
— Братик!
— Тахира?
Сестра беззвучно прильнула к нему:
— Я рада, братик. Рада за вас! Так рада!..— Она дрожала, плакала.
— Что с тобой, Тахира?
— Ничего... Я рада за вас, за Латофат!..
— Да что с тобой? В машине был Кадырджан?
— Да, он поехал в горы.— Тахира всхлипнула.— О братик, он не любит меня! Не любит!—Маленькая фигурка в темном платьице прильнула к нему.
Сердце недобро екнуло. Хайдар обнял дрожащие плечи сестры, пригладил растрепанные волосы:
— Не волнуйся, все обойдется, сестричка...
— Нет, нет, он не любит, я знаю, братик, знаю!
— Ну и черт с ним, если не любит! —рассердился Хайдар.
А Тахира уже не всхлипывала — она громко и горько рыдала.
— Вы не знаете, братик!.. Если б вы знали!..
Хайдар до боли сжал зубы. Он догадывался... Но что мог он сказать этому маленькому, любимому с детства существу? За дувалом послышался глухой кашель.
— Отец ждет. Не плачь, Тахира, все обойдется, мы еще поговорим.
Атакузы нервно прохаживался у колодца. Сосредоточенный, мрачный, с крепко сжатыми губами. Увидел: сын и дочь идут вместе, молча прошел в дом. Направился прямо к холодильнику, достал бутылку минеральной воды, ударом о край стола открыл, пил прямо из горлышка большими глотками.
— Еду в обком...— сказал, как только Хайдар подошел.
— Что-нибудь случилось, отец?
— Этот подонок! — Атакузы сердито швырнул в темный проем окна пустую бутылку.— Этот любитель легкой жизни! Я говорю про Бурибаева. Не зря, оказывается, прикатил. Весной выделил нам тонн триста удобрений и запчасти, не так уж и много. А теперь приехал обрадовать: какой-то там шум поднялся.
По спине Хайдара будто холодный уж прополз.
— И серьезно все это?
— Не знаю. Думаю, голову не снимут. Не на свой же огород я сыпал те удобрения! Но, видно, что-то случилось, раз этот тип не смог сам уладить, ко мне прилетел. На всякий случай хочу поставить Халмурадова. Не забудь, разговор этот — не для чужих ушей.
— А может, не стоит ехать, отец?—сказал Хайдар.— Он ведь отпускал, пусть сам и отвечает. И вообще напрасно вы...
— Напрасно или нет — об этом не время! А ехать надо. Другого выхода нет, придется улаживать самому. Словом — еду. Гостей не привози. Пусть до моего приезда побудут там.
3
Фазилат вышла за ворота — проводить соседок. Они теперь каждый день приходят помогать ей. И надо же так получиться, в это самое время, как нарочно, у ворот остановился знакомый «Москвич». Из машины выпрыгнула Латофат и сразу смутилась, увидев соседок,— она была в белом свадебном платье. И Хайдар — он сидел за рулем — поспешил поддать газу, стремительно тронулся с места. Латофат пробежала в калитку, женщины задумчиво смотрели ей вслед, должно быть вспоминали молодость.
— Дай бог им счастья!
— Очень подходят друг другу!
— Да вознаградит их счастьем аллах!
Сладко матери слышать такие слова, хорошо, что люди увидели дочь вместе с будущим зятем, в его машине. Так получилось хорошо! Теперь соседки закроют рот сплетницам, а такие есть, завидуют счастью дочери.
Вот уже неделя прошла в свадебных хлопотах. И как дружны стали
между собой дочь и Хайдар словно подменил их кто Фазилат не знает, что случилось, в чем причина такой перемены. Да и зачем ей знать? Смотрит на жениха и невесту и не может нарадоваться. Три последних дня Латофат с Хайдаром каждый день ездят в районный центр. Там, говорят, открывается лаборатория. Хайдар отвозит Латофат и сам же привозит обратно. Удивительно, даже к доценту Абидову переменился. Нередко и Абидов приезжает с ними на машине. Бывает, втроем засиживаются допоздна за беседой. А Фазилат... У нее голова кружится от нежданного счастья. Ей приходилось бывать на тоях, на празднествах у соседей, но сама ни разу не созывала гостей. Странной своей судьбы стыдилась. И как же радуется теперь: наконец настал день — и она может отплатить людям за радушие. Атакузы по непонятной ей причине отказался от прежних планов, не хочет пышной свадьбы. Однако на расходы не поскупился. И на одежду, и на еду — на все дал. Фрукты, мясо, вино, рис — все, что нужно, для свадьбы есть. И теперь на дворе у Фазилат с утра до вечера люди: соседки стегают одеяла для приданого, джигиты в саду готовят дрова, ладят тандыры — много ведь придется напечь лепешек. А вечерами собираются подруги дочкины — шьют платья, веселятся, танцуют, песни поют, как в старину пели перед свадьбой.
Правда, пробежало недавно маленькое облачко, сын Кадырджан, дай бог ему здоровья, приехал в отпуск на днях и привез с собой отца и мачеху. Фазилат две ночи проворочалась до рассвета, будто на колючках лежала. Но вчера Латофат сообщила новость: Джамал Бурибаев на свадьбу не останется. Отдохнет денька два р, горах и назад. А Хайдар сказал, будто Атакузы перестал уважать Бурибаева.
А вот и Латофат — переоделась, вышла из дома. Включила свет под виноградными лозами, расстилает скатерть на сури. Сейчас должны прийти подружки-помощницы. Радуется Латофат, но неясная тревога с самого утра нет-нет да и засосет. Откуда она? Подошла мать. Только хотела расспросить, как там в городе с лабораторией, и в этот момент у ворот угрожающе завизжали шины... С шумом распахнулась калитка, во двор влетел Кадырджан.
Он бежал, будто спасаясь от страшной беды. В растерзанной рубахе, лохматый, глаза дико блуждают. Фазилат даже не узнала собственного сына, попятилась назад. Но тут же бросилась к нему:
— Что с тобой? Сыночек мой!
Кадырджан прислонился к двери, рывком разорвал ворот рубахи, обнажил черный поджарый живот, провел пятерней по лицу.
— Кончено! — прохрипел, то ли смеясь, то ли плача.— Все погорело...
— Да говори же, что случилось?
— Человека сшиб! Насмерть, кажется. Все! И свадьба, и праздник, и счастье наше — все к шайтану!
Фазилат взглянула на застывшую под виноградным навесом дочь, глазами молила о помощи... и вдруг бессильно опустилась на землю. Латофат, будто стряхнув страшный сон, кинулась к матери, схватив на ходу медный кувшин у арыка.
Кадырджан, пьяно пошатываясь, подошел к водопроводу, подставил голову под струю. Одним резким движением освободил худое жилистое тело от рубашки, сел прямо на землю, заговорил. Несвязные слова с хрипом вылетали из глотки. Будто умом тронулся, разговаривает сам с собой.
— Гости... возил на охоту. Да... Подстрелили архара. А тут, как его... корноухий сторож лесхоза... Прохор, что ли, зовут. Увидел, погнался на мотоцикле. Я уже оторвался... И тут у Минг булака налетел на того, будь он проклят! На Кудратходжу. Анашист, пьянь проклятая! Что ему нужно в Минг булаке? Сидел бы дома...
Фазилат попыталась встать, но не смогла. Опираясь на руки, поползла к сыну:
— Какой Кудратходжа? Что ты говоришь?
— Тот самый. Кулацкий прихвостень! Из-за него, из-за подонка, меня... Нет! Не хочу! Почему я, жизни еще не повидав, должен погибать из-за этого раскулаченного. Он же враг, враг! Нет, Атакузы-ака поймет. Может уладить, замять все! Анашист проклятый! Сам был пьяный как свинья! Мама! — Кадырджан вскочил на ноги, тряхнул, будто конь, лохматой гривой.— Мама! Бегите к Атакузы-ака! Сейчас же бегите. Объясните все! Не даст он засудить меня, не оставит Тахиру на всю жизнь несчастной.
Фазилат приподнялась, упала на грудь дочери, запричитала:
— Ой, сыночек, да что ты наделал! Что натворил, сыночек ты мой!
— «Сыночек, сыночек»! — передразнил Кадырджан. По-бычьи нагнув голову, со сжатыми кулаками пошел на мать, на полдороге опомнился, перевел безумные глаза на сестру:—Латиф! Сестрица! Иди позови Тахиру. Пусть сама поговорит с отцом. Беги! Я ей все сам скажу.
4
Джамал Бурибаев и Вахид Мирабидов, запыхавшись, ворвались во двор. Через несколько минут Атакузы уже знал все. Кудратходжу привез в кишлачную больницу егерь лесного хозяйства Прохор Поликарпов. Однако было уже поздно. Еще по дороге в больницу ходжа отдал богу душу. Атакузы тут же связался по телефону с главврачом:
— Где Прохор? У вас еще?
— Нет, он ушел.
— Куда?
— Не знаю. Сказал, если понадобится, найдем его у домлы Ша-мурадова.
«Понятно, Прохор поехал докладывать своему приятелю. Нашлась у старого хрыча новая тема для разговора!»
— Что будем делать, раис-ака? — спросил главврач.— Полагается немедленно сообщить в милицию.
— Вот что,— Атакузы овладел собой.— Кудратходжа, я слыхал, был вдрызг пьян. Вы сделали экспертизу?
— Нет...
— Сделайте! Исследуйте как надо и запротоколируйте!
— Если был пьян, то конечно...
— Я же говорю вам — он в стельку был! Ясно?
— Да, но... насчет милиции как? А вот и сам участковый. Дать ему трубку, раис-ака?
— Нет-нет! Скажите ему сами, пускай не спешит. Не к чему шумиху устраивать. И вы тоже не очень... Не паникуйте. Я еще позвоню.
— Простите, не совсем понял вас, раис-ака. Вы сообщите в район?..
Атакузы не ответил, бросил трубку на рычаг.
Пока на айване шел телефонный разговор, Бурибаев, заложив руки за спину, нервно прохаживался вокруг колодца. Вахид Мира-бидов как упал в плетеное кресло, так и сидел, обхватив голову подрагивающими пальцами. Когда трубка стукнула о рычаг, Бурибаев замер на полпути. Вахид Мирабидов поднял голову. В глазах у обоих вспыхнули искорки надежды.
— Ну что нового, раис? Говорите! — Бурибаев, слабея, ухватился за сруб колодца.
Атакузы с яростью смотрел на его жалко увядшее лицо. Ведь вот как сник, обмяк. Трус несчастный!
— Новость отличная! — отрубил беспощадно.— Сшибли насмерть старого человека и бросили на дороге. Не оказали даже помощи!
Вахид Мирабидов слезно промычал что-то и снова обхватил голову руками. Бурибаев пошатнулся, будто его ударили в грудь.
— О молодежь, молодежь! Я предупреждал Кадырджана...
— Кадырджан мальчишка. А вы, где вы были? Какого черта вас туда понесло? Разве время сейчас охотиться на архара?
— Виноваты! Виноваты! — стонал Джамал Бурибаев.— Но, раис! Вы должны что-нибудь придумать! Найдите выход! Вы можете утрясти дело. Вам все под силу! Подумайте, если мы попадем под следствие... Нет, нет, что-нибудь придумайте, дорогой!
Джамал Бурибаев шагнул из-под темного лиственного навеса. Что за вид! Голову покорно склонил, просительно смотрит на Атакузы. Куда осанка девалась! Где гордо-холодная мина на лице, от которой робели и тряслись посетители,— ничего не осталось. Старик, суетливый старикашка! Дутый пузырь, нытик!
А он, Атакузы, совсем ослеп, дядю своего не щадил, столько боли причинил старому человеку. Из-за кого! Ну, натворил дел, нарушил закон — так тебе же не шестнадцать, хоть держись достойно. Да и не впервой творить грех. Однако, видать, фронт тебя не очистил, нет, не очистил... И второй дрожит, как пойманный заяц. Домла! Ученый муж!
Атакузы брезгливо поморщился.
— Хотите, чтобы я придумал что-нибудь? Вы творили беду, а я расхлебывай! — Атакузы задыхался.— А что же вы третьего дня ничего не придумали, когда надо было помочь мне? Не только не придумали, а, наоборот, постарались свалить со своей головы на мою. Весной, когда распорядились выдать удобрения и запчасти, держались так, будто вынули из собственного кармана. Не беспокойся, мол,
Атакузы, бери, даю из особого фонда! Это в глаза. А за глаза — взяли и записали на счет района. Из-за вас я вчера краснел в обкоме, не сегбдня завтра придется краснеть и на бюро райкома...
— Дорогой мой! — кинулся к нему Бурибаев, попытался схватить за руку.— С удобрением утрясем как-нибудь, все устроим, дорогой. Только этот вопрос уладьте. Вы же умный человек, понимаете: если попадет в милицию, плохо будет и вам, и нам. Вы тут хозяин, у вас авторитет. И товарищ Шукуров вас ценит...
«Товарищ Шукуров»! Вахид Мирабидов будто проснулся, поднял голову:
— Да, да. Конечно, Шукуров. Я тоже поговорю с Абрарджаном. Машину мне! Сейчас же поеду...
Кто-то с треском распахнул ворота, громко протопал по двору, хлопнула дверь кухни. В окнах зажегся свет, кто-то отчаянно зарыдал. Ну денек!
Атакузы проглотил душившие его слова, кинулся в дом.
— Что еще случилось? Кто там вопит?
— Дочь ваша...— Алия заступила дорогу.
И без того взвинченный Атакузы взорвался:
— Чего она так убивается, твоя дочь? Не найдет себе мужа? Цепляется за подонка. Ничтожный сын ничтожного отца!
Алия отвела взгляд от страшных, налитых кровью глаз мужа.
— Вы не знаете, ничего не знаете...
— Что там еще?
— Дочь ваша... дочь...
— Да не тяни ты резину!
— Беременна она...
— Подлец! — Атакузы прижался лбом к косяку двери.— Где он, сам поговорю с ним. Не он ли пробежал сейчас по двору? — Атакузы сверкнул глазами, сжал зубы.— Где этот мерзавец? Я хочу...
Он не кончил. Дверь робко отворилась, вошла Тахира.
Густые черные волосы, обычно падавшие на плечи, были растрепаны, глаза опухли от слез. Тахира тихо, беззвучно подошла к отцу, опустилась на колени и мокрым от слез лицом прижалась к его сапогам.
— Дададжан, папочка мой милый, любимый...
5
Потом, когда все кончилось, Атакузы не раз вспоминал последний свой разговор с дядей. Но почему-то путь до школы начисто стерся из памяти. Не помнил, как вышел из своего дома, как очутился у дяди... Одно лишь каждый раз вставало в глазах — дочь, Тахира. Тихо, беззвучно приближается к нему, молча опускается на колени, прижимает лицо к его сапогам...
У Нормурада-ата он застал Прохора и Хайдара. Домла сидел за большим письменным столом, подперев руками тяжелую голову. Прохор ходил взад-вперед по узкому проходу между книжными шкафами. Он был в больших кирзовых сапогах, в старой, потертой гимна-
стерке, с потускневшей бурой каской мотоциклиста на голове. У окна, прислонившись к стене, стоял Хайдар.
Все трое, как по команде, повернулись к Атакузы, едва тот вошел. Нормурад-ата настороженно поднял на него глубоко ввалившиеся глаза.
Атакузы набрал полную грудь воздуха.
— Дядя! Я виноват перед вами..
Домла все глядел на него усталыми глазами. Хайдар опустил голову, Прохор стал одергивать гимнастерку, расправил складки под широким кожаным ремнем.
— Я сильно виноват перед вами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
С уважением
Секретарь ЦК...»
У Хайдара заблестели глаза, он посмотрел на домлу:
— Дедушка, да что же вы молчите? В руках у вас такое письмо, а вы ни слова!
Нормурад-ата насупил брови:
— А что же, по-твоему, я должен кричать на весь мир — какое, мол, письмо получил! И тебе показываю вовсе не для того, чтобы погордиться. Хочу, чтобы ты понял всю важность этой проблемы и принципиальность наших споров с Мирабидовым. Вот для чего и письмо дал тебе почитать. Ты понял, сынок? Ну, а если понял, то можете идти.
Латофат, пока Хайдар читал, стояла, прислонившись к стене. Теперь потихоньку, боясь скрипнуть половицей, подошла к дивану:
— Дедушка! Мы еще побудем...
— Нет-нет, уже стемнело, идите, доченька, идите...
Латофат вышла первая. Хайдар на минуту задержался, потушил свет, поправил простыню на диване, посмотрел еще раз на деда и тоже вышел.
Кишлак погрузился в стон. Прямо над головой, в провале темного густозвездного неба, блестел отточенный серп трехдневной луны.
Тихая ночь. Голубоватый туманный свет звезд и луны. Тонкая фигура девушки у ворот. Латофат показалась Хайдару одинокой, печальной. Теплая, незнакомая нежность перехватила дыхание.
— Латиф!..
Латофат взглянула на Хайдара — в глазах были слезы — и уткнулась лицом в его грудь.
— Латиф! Что с тобой, Латиф? — Хайдар задыхался от нахлынувшей нежности, привлек девушку к себе и стал целовать в соленые щеки и губы, в глаза.
Латофат что-то говорила, очень тихо, неразборчиво, казалось, просила о чем-то. И как эта девушка была непохожа на ту Латофат, что в последнее время обдавала холодом. Вернулась прежняя Латофат — открытая, любящая, какой была она в раннюю пору их дружбы. Та же нежность, те же щемящие душу глаза, та же доверчивая ласка!
Странная вещь жизнь! Почему Хайдар только сейчас разгадал, что нужно и ей и ему для их любви? Не дорожил доверием и сам не доверял ей. Зачем, поддавшись чувству странной какой-то гордости, мучил и ее и себя? Оказывается, достаточно одного ласкового слова, простого искреннего слова — и холод пропал.
Хайдар осторожно прижал девушку к себе. Так, обнявшись, медленно пошли вниз. Латофат шла притихшая, успокоенная.
Они подходили к дому Хайдара. Полутемную улицу вдруг рассек свет фар. К воротам подлетела и со скрипом затормозила «Волга».
— Отец ваш! —Латофат испуганно отпрянула.
— Это ты, Хайдар? Пойдем! Разговор есть...
— Хорошо, ата, я сейчас...
Хайдар довел Латофат до калитки. На улице, перед домом Фазилат, стоял газик. Латофат шепнула: «Кажется, и брат здесь», торопливо подставила губы, скользнула во двор. Хайдар повернул обратно. Темный газик вдруг взвыл и стремительно, с грохотом пролетел мимо. Хайдар уже подходил к дому. Его догнали легкие, быстрые шаги.
— Братик!
— Тахира?
Сестра беззвучно прильнула к нему:
— Я рада, братик. Рада за вас! Так рада!..— Она дрожала, плакала.
— Что с тобой, Тахира?
— Ничего... Я рада за вас, за Латофат!..
— Да что с тобой? В машине был Кадырджан?
— Да, он поехал в горы.— Тахира всхлипнула.— О братик, он не любит меня! Не любит!—Маленькая фигурка в темном платьице прильнула к нему.
Сердце недобро екнуло. Хайдар обнял дрожащие плечи сестры, пригладил растрепанные волосы:
— Не волнуйся, все обойдется, сестричка...
— Нет, нет, он не любит, я знаю, братик, знаю!
— Ну и черт с ним, если не любит! —рассердился Хайдар.
А Тахира уже не всхлипывала — она громко и горько рыдала.
— Вы не знаете, братик!.. Если б вы знали!..
Хайдар до боли сжал зубы. Он догадывался... Но что мог он сказать этому маленькому, любимому с детства существу? За дувалом послышался глухой кашель.
— Отец ждет. Не плачь, Тахира, все обойдется, мы еще поговорим.
Атакузы нервно прохаживался у колодца. Сосредоточенный, мрачный, с крепко сжатыми губами. Увидел: сын и дочь идут вместе, молча прошел в дом. Направился прямо к холодильнику, достал бутылку минеральной воды, ударом о край стола открыл, пил прямо из горлышка большими глотками.
— Еду в обком...— сказал, как только Хайдар подошел.
— Что-нибудь случилось, отец?
— Этот подонок! — Атакузы сердито швырнул в темный проем окна пустую бутылку.— Этот любитель легкой жизни! Я говорю про Бурибаева. Не зря, оказывается, прикатил. Весной выделил нам тонн триста удобрений и запчасти, не так уж и много. А теперь приехал обрадовать: какой-то там шум поднялся.
По спине Хайдара будто холодный уж прополз.
— И серьезно все это?
— Не знаю. Думаю, голову не снимут. Не на свой же огород я сыпал те удобрения! Но, видно, что-то случилось, раз этот тип не смог сам уладить, ко мне прилетел. На всякий случай хочу поставить Халмурадова. Не забудь, разговор этот — не для чужих ушей.
— А может, не стоит ехать, отец?—сказал Хайдар.— Он ведь отпускал, пусть сам и отвечает. И вообще напрасно вы...
— Напрасно или нет — об этом не время! А ехать надо. Другого выхода нет, придется улаживать самому. Словом — еду. Гостей не привози. Пусть до моего приезда побудут там.
3
Фазилат вышла за ворота — проводить соседок. Они теперь каждый день приходят помогать ей. И надо же так получиться, в это самое время, как нарочно, у ворот остановился знакомый «Москвич». Из машины выпрыгнула Латофат и сразу смутилась, увидев соседок,— она была в белом свадебном платье. И Хайдар — он сидел за рулем — поспешил поддать газу, стремительно тронулся с места. Латофат пробежала в калитку, женщины задумчиво смотрели ей вслед, должно быть вспоминали молодость.
— Дай бог им счастья!
— Очень подходят друг другу!
— Да вознаградит их счастьем аллах!
Сладко матери слышать такие слова, хорошо, что люди увидели дочь вместе с будущим зятем, в его машине. Так получилось хорошо! Теперь соседки закроют рот сплетницам, а такие есть, завидуют счастью дочери.
Вот уже неделя прошла в свадебных хлопотах. И как дружны стали
между собой дочь и Хайдар словно подменил их кто Фазилат не знает, что случилось, в чем причина такой перемены. Да и зачем ей знать? Смотрит на жениха и невесту и не может нарадоваться. Три последних дня Латофат с Хайдаром каждый день ездят в районный центр. Там, говорят, открывается лаборатория. Хайдар отвозит Латофат и сам же привозит обратно. Удивительно, даже к доценту Абидову переменился. Нередко и Абидов приезжает с ними на машине. Бывает, втроем засиживаются допоздна за беседой. А Фазилат... У нее голова кружится от нежданного счастья. Ей приходилось бывать на тоях, на празднествах у соседей, но сама ни разу не созывала гостей. Странной своей судьбы стыдилась. И как же радуется теперь: наконец настал день — и она может отплатить людям за радушие. Атакузы по непонятной ей причине отказался от прежних планов, не хочет пышной свадьбы. Однако на расходы не поскупился. И на одежду, и на еду — на все дал. Фрукты, мясо, вино, рис — все, что нужно, для свадьбы есть. И теперь на дворе у Фазилат с утра до вечера люди: соседки стегают одеяла для приданого, джигиты в саду готовят дрова, ладят тандыры — много ведь придется напечь лепешек. А вечерами собираются подруги дочкины — шьют платья, веселятся, танцуют, песни поют, как в старину пели перед свадьбой.
Правда, пробежало недавно маленькое облачко, сын Кадырджан, дай бог ему здоровья, приехал в отпуск на днях и привез с собой отца и мачеху. Фазилат две ночи проворочалась до рассвета, будто на колючках лежала. Но вчера Латофат сообщила новость: Джамал Бурибаев на свадьбу не останется. Отдохнет денька два р, горах и назад. А Хайдар сказал, будто Атакузы перестал уважать Бурибаева.
А вот и Латофат — переоделась, вышла из дома. Включила свет под виноградными лозами, расстилает скатерть на сури. Сейчас должны прийти подружки-помощницы. Радуется Латофат, но неясная тревога с самого утра нет-нет да и засосет. Откуда она? Подошла мать. Только хотела расспросить, как там в городе с лабораторией, и в этот момент у ворот угрожающе завизжали шины... С шумом распахнулась калитка, во двор влетел Кадырджан.
Он бежал, будто спасаясь от страшной беды. В растерзанной рубахе, лохматый, глаза дико блуждают. Фазилат даже не узнала собственного сына, попятилась назад. Но тут же бросилась к нему:
— Что с тобой? Сыночек мой!
Кадырджан прислонился к двери, рывком разорвал ворот рубахи, обнажил черный поджарый живот, провел пятерней по лицу.
— Кончено! — прохрипел, то ли смеясь, то ли плача.— Все погорело...
— Да говори же, что случилось?
— Человека сшиб! Насмерть, кажется. Все! И свадьба, и праздник, и счастье наше — все к шайтану!
Фазилат взглянула на застывшую под виноградным навесом дочь, глазами молила о помощи... и вдруг бессильно опустилась на землю. Латофат, будто стряхнув страшный сон, кинулась к матери, схватив на ходу медный кувшин у арыка.
Кадырджан, пьяно пошатываясь, подошел к водопроводу, подставил голову под струю. Одним резким движением освободил худое жилистое тело от рубашки, сел прямо на землю, заговорил. Несвязные слова с хрипом вылетали из глотки. Будто умом тронулся, разговаривает сам с собой.
— Гости... возил на охоту. Да... Подстрелили архара. А тут, как его... корноухий сторож лесхоза... Прохор, что ли, зовут. Увидел, погнался на мотоцикле. Я уже оторвался... И тут у Минг булака налетел на того, будь он проклят! На Кудратходжу. Анашист, пьянь проклятая! Что ему нужно в Минг булаке? Сидел бы дома...
Фазилат попыталась встать, но не смогла. Опираясь на руки, поползла к сыну:
— Какой Кудратходжа? Что ты говоришь?
— Тот самый. Кулацкий прихвостень! Из-за него, из-за подонка, меня... Нет! Не хочу! Почему я, жизни еще не повидав, должен погибать из-за этого раскулаченного. Он же враг, враг! Нет, Атакузы-ака поймет. Может уладить, замять все! Анашист проклятый! Сам был пьяный как свинья! Мама! — Кадырджан вскочил на ноги, тряхнул, будто конь, лохматой гривой.— Мама! Бегите к Атакузы-ака! Сейчас же бегите. Объясните все! Не даст он засудить меня, не оставит Тахиру на всю жизнь несчастной.
Фазилат приподнялась, упала на грудь дочери, запричитала:
— Ой, сыночек, да что ты наделал! Что натворил, сыночек ты мой!
— «Сыночек, сыночек»! — передразнил Кадырджан. По-бычьи нагнув голову, со сжатыми кулаками пошел на мать, на полдороге опомнился, перевел безумные глаза на сестру:—Латиф! Сестрица! Иди позови Тахиру. Пусть сама поговорит с отцом. Беги! Я ей все сам скажу.
4
Джамал Бурибаев и Вахид Мирабидов, запыхавшись, ворвались во двор. Через несколько минут Атакузы уже знал все. Кудратходжу привез в кишлачную больницу егерь лесного хозяйства Прохор Поликарпов. Однако было уже поздно. Еще по дороге в больницу ходжа отдал богу душу. Атакузы тут же связался по телефону с главврачом:
— Где Прохор? У вас еще?
— Нет, он ушел.
— Куда?
— Не знаю. Сказал, если понадобится, найдем его у домлы Ша-мурадова.
«Понятно, Прохор поехал докладывать своему приятелю. Нашлась у старого хрыча новая тема для разговора!»
— Что будем делать, раис-ака? — спросил главврач.— Полагается немедленно сообщить в милицию.
— Вот что,— Атакузы овладел собой.— Кудратходжа, я слыхал, был вдрызг пьян. Вы сделали экспертизу?
— Нет...
— Сделайте! Исследуйте как надо и запротоколируйте!
— Если был пьян, то конечно...
— Я же говорю вам — он в стельку был! Ясно?
— Да, но... насчет милиции как? А вот и сам участковый. Дать ему трубку, раис-ака?
— Нет-нет! Скажите ему сами, пускай не спешит. Не к чему шумиху устраивать. И вы тоже не очень... Не паникуйте. Я еще позвоню.
— Простите, не совсем понял вас, раис-ака. Вы сообщите в район?..
Атакузы не ответил, бросил трубку на рычаг.
Пока на айване шел телефонный разговор, Бурибаев, заложив руки за спину, нервно прохаживался вокруг колодца. Вахид Мира-бидов как упал в плетеное кресло, так и сидел, обхватив голову подрагивающими пальцами. Когда трубка стукнула о рычаг, Бурибаев замер на полпути. Вахид Мирабидов поднял голову. В глазах у обоих вспыхнули искорки надежды.
— Ну что нового, раис? Говорите! — Бурибаев, слабея, ухватился за сруб колодца.
Атакузы с яростью смотрел на его жалко увядшее лицо. Ведь вот как сник, обмяк. Трус несчастный!
— Новость отличная! — отрубил беспощадно.— Сшибли насмерть старого человека и бросили на дороге. Не оказали даже помощи!
Вахид Мирабидов слезно промычал что-то и снова обхватил голову руками. Бурибаев пошатнулся, будто его ударили в грудь.
— О молодежь, молодежь! Я предупреждал Кадырджана...
— Кадырджан мальчишка. А вы, где вы были? Какого черта вас туда понесло? Разве время сейчас охотиться на архара?
— Виноваты! Виноваты! — стонал Джамал Бурибаев.— Но, раис! Вы должны что-нибудь придумать! Найдите выход! Вы можете утрясти дело. Вам все под силу! Подумайте, если мы попадем под следствие... Нет, нет, что-нибудь придумайте, дорогой!
Джамал Бурибаев шагнул из-под темного лиственного навеса. Что за вид! Голову покорно склонил, просительно смотрит на Атакузы. Куда осанка девалась! Где гордо-холодная мина на лице, от которой робели и тряслись посетители,— ничего не осталось. Старик, суетливый старикашка! Дутый пузырь, нытик!
А он, Атакузы, совсем ослеп, дядю своего не щадил, столько боли причинил старому человеку. Из-за кого! Ну, натворил дел, нарушил закон — так тебе же не шестнадцать, хоть держись достойно. Да и не впервой творить грех. Однако, видать, фронт тебя не очистил, нет, не очистил... И второй дрожит, как пойманный заяц. Домла! Ученый муж!
Атакузы брезгливо поморщился.
— Хотите, чтобы я придумал что-нибудь? Вы творили беду, а я расхлебывай! — Атакузы задыхался.— А что же вы третьего дня ничего не придумали, когда надо было помочь мне? Не только не придумали, а, наоборот, постарались свалить со своей головы на мою. Весной, когда распорядились выдать удобрения и запчасти, держались так, будто вынули из собственного кармана. Не беспокойся, мол,
Атакузы, бери, даю из особого фонда! Это в глаза. А за глаза — взяли и записали на счет района. Из-за вас я вчера краснел в обкоме, не сегбдня завтра придется краснеть и на бюро райкома...
— Дорогой мой! — кинулся к нему Бурибаев, попытался схватить за руку.— С удобрением утрясем как-нибудь, все устроим, дорогой. Только этот вопрос уладьте. Вы же умный человек, понимаете: если попадет в милицию, плохо будет и вам, и нам. Вы тут хозяин, у вас авторитет. И товарищ Шукуров вас ценит...
«Товарищ Шукуров»! Вахид Мирабидов будто проснулся, поднял голову:
— Да, да. Конечно, Шукуров. Я тоже поговорю с Абрарджаном. Машину мне! Сейчас же поеду...
Кто-то с треском распахнул ворота, громко протопал по двору, хлопнула дверь кухни. В окнах зажегся свет, кто-то отчаянно зарыдал. Ну денек!
Атакузы проглотил душившие его слова, кинулся в дом.
— Что еще случилось? Кто там вопит?
— Дочь ваша...— Алия заступила дорогу.
И без того взвинченный Атакузы взорвался:
— Чего она так убивается, твоя дочь? Не найдет себе мужа? Цепляется за подонка. Ничтожный сын ничтожного отца!
Алия отвела взгляд от страшных, налитых кровью глаз мужа.
— Вы не знаете, ничего не знаете...
— Что там еще?
— Дочь ваша... дочь...
— Да не тяни ты резину!
— Беременна она...
— Подлец! — Атакузы прижался лбом к косяку двери.— Где он, сам поговорю с ним. Не он ли пробежал сейчас по двору? — Атакузы сверкнул глазами, сжал зубы.— Где этот мерзавец? Я хочу...
Он не кончил. Дверь робко отворилась, вошла Тахира.
Густые черные волосы, обычно падавшие на плечи, были растрепаны, глаза опухли от слез. Тахира тихо, беззвучно подошла к отцу, опустилась на колени и мокрым от слез лицом прижалась к его сапогам.
— Дададжан, папочка мой милый, любимый...
5
Потом, когда все кончилось, Атакузы не раз вспоминал последний свой разговор с дядей. Но почему-то путь до школы начисто стерся из памяти. Не помнил, как вышел из своего дома, как очутился у дяди... Одно лишь каждый раз вставало в глазах — дочь, Тахира. Тихо, беззвучно приближается к нему, молча опускается на колени, прижимает лицо к его сапогам...
У Нормурада-ата он застал Прохора и Хайдара. Домла сидел за большим письменным столом, подперев руками тяжелую голову. Прохор ходил взад-вперед по узкому проходу между книжными шкафами. Он был в больших кирзовых сапогах, в старой, потертой гимна-
стерке, с потускневшей бурой каской мотоциклиста на голове. У окна, прислонившись к стене, стоял Хайдар.
Все трое, как по команде, повернулись к Атакузы, едва тот вошел. Нормурад-ата настороженно поднял на него глубоко ввалившиеся глаза.
Атакузы набрал полную грудь воздуха.
— Дядя! Я виноват перед вами..
Домла все глядел на него усталыми глазами. Хайдар опустил голову, Прохор стал одергивать гимнастерку, расправил складки под широким кожаным ремнем.
— Я сильно виноват перед вами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34