— Когда я слышу доброе слово про твоего отца, радости моей не бывает границ, когда же слышу плохое, боль долго не покидает мое сердце. Как говорится, ударишь по рогам — заноет в копыте. Отец твой, не очень зная, что у меня на душе, частенько гневается на мои слова. Бывает, отмахивается, а то и, разобидевшись, месяцами не разговаривает. Я — старик, я не держу обиды, Хайдарджан,— продолжал домла,— знай, сынок, я горжусь твоим отцом. Кто еще мог столько сделать в таком запущенном колхозе, кто еще мог так преобразить мой родной кишлак?! Я горжусь, что мой племянник завоевал и здесь, и в районе, и дальше уважение и почет. Но есть одно, и это одно волнует, очень волнует меня. Народная мудрость говорит: уважение приходит золотниками, а уходит фунтами. И я теперь дорожу, боюсь, как бы авторитет и почет, добытые твоим отцом не сразу — многолетним честным трудом,— не пошли растрачиваться фунтами. Беда в том, что твой отец, мой родной племянник, не чувствует опасности. А я — старый волк, я наблюдал не раз в жизни и взлеты и падения. Я отчетливо вижу теперь эту опасность и не могу быть равнодушным.
. Словом, домла высказал все, о чем он думал уже давно. Сказал и о Минг булаке, о том, кто и почему протестует против затеянного там строительства. Не утаил и ночную беседу свою с Фазилатхон, ее обиду на будущего зятя...
Хайдар и это выслушал молча. Только раз,когда домла заговорил о Минг булаге, быстро взглянул на деда и снова опустил голову, не очень уверенно, но все-таки попытался защитить отца. Потому он и строит там, что ферма принесет невиданные выгоды колхозу. У отца — точные экономические расчеты.
— А ты в детстве купался в родниках Минг булака? — спросил домла.— Лазил по джиде, собирал ягоды? Ну вот, запомни, сын мой,— торжественно сказал старик,— дети твои и дети детей твоих могут на веки веков лишиться этой радости.
Под конец попросил Хайдара:
— Подумай над тем, что я тебе сказал. Особенно об отце. Вспомни, не заметил ли ты какой-нибудь перемены в нем? Не наблюдал, как относятся к нему теперь в кишлаке? Обдумай все и помоги ему... Давай вместе, общими усилиями попробуем предотвратить беду. Знай,— сказал домла,— если родители ответстьенны перед своей совестью за судьбу детей, то и дети, когда становятся взрослыми, тоже должны отвечать за судьбу своих родителей...
Была уже глубокая ночь. Хайдар молча встал. У ворот простились, и внук сказал одно лишь, единственное слово: «Спасибо». Да и сказал как-то странно: тихо, как бы нехотя. Но одного этого слова хватило, чтобы отогреть душу домлы. Он впервые отчетливо понял, что Хайдар попал в лапы Вахида Мирабидова и по его вине. Правда, отдал мальчишку Мирабидову неон, а Атакузы. Но как повел себя родной дядя? Нет того, чтобы насесть на племянника, отговорить, объяснить. Откуда было знать Атакузы, что за «жрец» науки Мирабидов? А дядя разобиделся: «Как так? Почему племянник подружился с моим давним противником?» Вот и получилось: сердясь на блоху, сжег и одеяло.
Ночью, проводив Хайдара, домла долго сидел, перечитывая свою записку в правительство республики, размышлял. Перелистал и книгу Мирабидова и еще раз убедился, насколько он поверхностен как ученый. Все, что понаписал, легковесно, вредно. Нет, домла ни в коем случае не против переброски на юг части стоков сибирских рек. Да и в своей записке не отрицает эту проблему. Но — аллах! — сколько тут нерешенных или решенных наспех вопросов! Ведь эти воды, если даже правительство сегодня примет решение, придут не раньше чем через пятнадцать — двадцать лет. А за это время республика успеет стать пустыней. Так надо же думать об этом!..
Домла несколько раз отмахивался от назойливо дребезжащего звука. Наконец сообразил: это телефон! Уже наступило утро.
Звонила Халидахон. Домла не сразу вспомнил ее, хоть и назвала свое имя и должность. И только когда сказала, что на сегодня назначена его встреча с читателями,— припомнилась молодая смуглолицая женщина с приятными ямочками на щеках. Ага, это которая привела к нему Фазилатхон и девушек — разбирать книги. Халидахон уже тогда говорила: надо организовать его встречу с читателями. В тот раз домла вежливо отказался: он же не знаменитый писатель, ни к чему ему эти встречи. Но Халидахон и слушать не захотела. И вот опять тот же разговор.
Домла сердито бросил трубку. Не прошло и часа, как в дверях появилась Халидахон. Демонстрируя чистейшую белизну зубов и ямочки на смуглых щеках, Халидахон заговорила с порога, опередив возражения домлы:
— Не будьте так скромны, Нормурад Шамурадович! Вы ничуть не меньше любой знаменитости. Так что прошу, собирайтесь. Сейчас за вами придет машина.
Полевой стан оказался под стать всему, что делал Атакузы: двухэтажное здание из белого кирпича в тени могучих, старых талов. К дому пристроена веранда — просторный айван. На стане было безлюдно. Только кругленький краснощекий повар копошился у большого хауза — помешивал в котле огромным черпаком.
Машина вплотную подкатила к белому двухэтажному дому. На айван вышел, будто на прогулку, Абидов в новой — да еще какой! — пижаме. На спине, груди — повсюду выглядывали из причудливых джунглей львы и леопарды. Абидов радостно заспешил навстречу домле:
— Э-э... милости п-просим, уважаемый домла, каким это ветром вас сюда занесло?
Нормурад Шамурадович с любопытством оглядел модную пижаму, болтающуюся на худых плечах Абидова, его легкие брезентовые сапожки и невольно заулыбался:
— А вы, товарищ Абидов, чувствуете себя здесь как на курорте!
Абидов насмешливо поклонился стоявшему тут же на айване Али-Муйлову:
— Низкий п-поклон благодетелю. Создал нам тут и курорт, и п-прекрасные условия!..
Доцент бесцеремонно отстранил Муйлова и повел гостя на хлопковое поле. По дороге сообщил: отряд биологов готов к «наступлению». Только от «врага» — от хлопковой совки — все еще нет вестей. Абидов очень беспокоился по этому поводу.
Али-Муйлов, идя за ними, испуганно прислушивался. На всякий случай трижды плюнул:
— Тьфу, тьфу, тьфу, домладжан! Да оградит нас всевышний от такой напасти!
Абидов нервно рассмеялся:
— В-вам, бригадир, выходит, наплевать на наши опыты?
— Не думайте, домла. Справку мы вам выдадим. Почему наплевать? Напишем: хорошие опыты. Все как нужно.
— Да, я вижу, вы мастер писать справки.
Усач не ответил, махнул рукой и зашагал обратно к полевому стану. Доцент, глядя ему вслед, задумчиво вздохнул:
— Непостижимые вещи творятся на белом свете!
— Например?— поинтересовался Нормурад.
— Пожалуйста, могу и пример. Хотя бы вас взять. Большой ученый, человек бывалый. Правильно я говорю?
Нормурад-ата остановился.
— Ну и что?
— А вот что. Вы приехали, кажется, на встречу с читателями, так ведь? А подумали о том, есть ли у этих людей время для чтения?
С широкого скуластого лица домлы схлынула кровь. Мгновенно набухли вены на висках.
— То есть вы хотите сказать... Моя беседа здесь о пользе книги — напрасный труд?
— Нет, зачем же? Я всегда за книги. Хочу лишь одно сказать: хлопкоробы наши работают от зари до зари. Когда им читать? Вот о чем я тревожусь, уважаемый профессор!
— Послушайте, доцент!— Лицо домлы побагровело, на выпуклом большом лбу росинками заблестели капли пота.— Человек, если он стремится к знаниям, всегда найдет время почитать. А тот, кто равнодушен...
— Вот как? — тонкие губы Абидова язвительно искривились.— В теории вы, может, и правы. Но попробуйте-ка восемь-девять часов помахать кетменем, да еще в этом пекле, хотелось бы взглянуть — останется у вас охота к чтению или нет?
— Я еще раз повторяю! — загромыхал домла.— У меня достаточный жизненный опыт. Я уверен, кто жаждет знаний...— тут Нормурад-ата сгоряча споткнулся о небольшой камень и умолк.
Нет, этот Абидов вовсе не таков, каким показался при первой встрече. Скорее всего, он из тех мелочных правдолюбов, которые везде и во всем только и ищут недостатки. Выискивает кривизну в конском волосе. Можно, пожалуй, понять и Атакузы. Нелегко ему приходится, если вокруг подобные типы.
Абидов между тем повернул назад. Домла возмущенно крикнул:
— Погодите, товарищ Абидов! Разговор не окончен! Доцент нехотя остановился:
— Я не желаю продолжать такой разговор!
— Почему же?
— А потому...
Возмущение домлы сменилось растерянностью. Он с удивлением смотрел на этого странного человека. А у того вдруг задрожали губы, как у обиженного ребенка.
— Я думал, вы — большой ученый, настоящий человек, открыл душу. А вы?.. Исказили мою мысль, не захотели понять. Накричали. Это я-то враг знанию!..
Домла окончательно растерялся:
— Прошу простить меня. Но ведь вы сами наговорили такое...
— Да что такого я сказал? Беседовали о культуре. Я уже целую неделю, как приехал сюда, только об этом и думаю.
— И что же?
— Низкая у нас культура, очень низкая, особенно культура труда. Вот возьмите здешних хлопководов. В нашей стране столько изобретено машин для них! Есть прекрасные тракторы, сеялки, культиваторы, хлопкоуборочные маиины. Они должны помогать дехканину! И в этом хозяйстве, где мы с вами находимся, техники предостаточно.
— Ну-ну...
— А теперь, к примеру, возьмем Али-Муйлова! Ведь он, по старой привычке, чуть свет гонит людей на работу и, пока не стемнеет, не выпустит их с поля. К чему же тогда вся эта техника, если бригадир предпочитает ей кетмень? Вот он идет, Усач наш! — показал Абидов на приближающегося к ним Али-Муйлова.— Спросите-ка у него — когда люди выходят на работу и когда кончают?
— И что, думаете, он скажет?
— Скажет, и скажет с гордостью: приходят на поле до рассвета и уходят с закатом. А почему?
— Да, в самом деле — почему?— Этот злой на язык и желчный человек заинтересовал домлу.
— Да потому, что бригадир,— Абидов с нажимом произнес «бригадир»,— до сих пор живет представлениями тридцатых годов, считает, что труд должен быть именно таким. Поел, поспал — и снова вкалывай! У него даже в мыслях нет, что не сытостью одной жив человек, что отдых дается не только для обеда, что есть на свете так называемый духовный мир! Но такой вот Али удобен раису. Когда бы ни нагрянул кто из начальников — работа кипит! Но тогда для чего колхозу большая техника?
Нормурад-ата не отвечал. Ощутил во всем теле усталость — это в последнее время с ним случалось нередко. Внезапно ослабли ноги, он осторожно присел на берегу арыка. Абидов устроился рядом и заговорщически прошептал:
— Вот он идет, наш уважаемый М-муйлов. Задайте же, непременно задайте ему вопрос!
Усач преобразился: в новой нейлоновой сорочке, усы подкручены, концы их стали острее, подбородок гладко выбрит. Подошел с застенчиво-угодливой улыбкой:
— Зачем же так, домладжан! Отдохнуть вам надо на полевом стане, а вы сидите здесь, в жаре. Прошу вас, домла, прошу...
— Спасибо, дорогой. Вопрос тут у нас один возник: когда ваши люди идут на обед?
— Люди...— Али-Муйлов устремил глаза-бусинки в небо, посмотрел на тень от дерева.— Рановато еще, домла. Через часок, пожалуй, пойдут.
— А утром? Когда выходят на работу?
Усач, видно, почувствовал: неспроста спрашивает гость, но не мог понять, куда он клонит. Озадаченно потер новой тюбетейкой гладко выбритую голову.
— Люди... золотые у нас люди, домладжан. Чуть свет — все, как один, на поле.
— А вечером?
— И вечером тоже. Пока не стемнеет, ни один с поля не уйдет. Сакиджан Абидов неожиданно вскочил, захохотал, ударил по бедрам, будто петух крыльями. Али-Муйлов растерянно хлопал глазами, улыбался. Не обращая внимания на доцента, домла продолжал:
— Так что же получается, работают от зари до зари? Когда же отдыхают?
Али-Муйлов обрадованно закивал: «Я, мол, вас понял».
— Вот сейчас будет обед, и отдохнут. Мы создали все условия, домладжан.
— Например?
— Например, горячая еда...
— А еще?
— А еще... у нас всегда бывает горячая еда,— повторил Усач. Круглое его лицо, блестевшее, как намазанная маслом лепешка, отразило полное довольство.
Горячая еда! Этим, по его мнению, сказано все. Предел желаний человека! Да, выходит, этот доцент прав. Но что творится с Атакузы? Такую красоту развел в кишлаке, целый город построил, прекрасные полевые станы, проложил дороги. Атакузы, который понимает, чувствует, ловит новое... Зачем он держит этого тупого человека?
Али-Муйлов между тем отошел в сторонку, а потом заковылял к полевому стану. Доцент, глядя ему вслед, снова не удержался:
— Просто не понимаю! Иметь такую мощную технику и во главе бригады поставить тупицу, этого разжиревшего Муйлова! Я сам видел: и тракторы, и хлопкоуборочные машины. Да что говорить! Был бы я здесь бригадиром, обязательно дал бы женщинам по два дня отдыха в неделю. И будьте уверены — выполнили бы план! Правда ведь?
Домла не успел ответить. По тропинке с поля к ним шла молодая женщина. Она, видно, очень спешила: то и дело спотыкалась, поправляла сползавший на затылок цветастый платок.
«Кажется, невестка Уразкула...— Нормурад-ата узнал ее.— Так и есть, это она, Надирахон...»
Надира подошла, приложила к груди большие, мозолистые, как у мужчин, руки, склонила голову:
— Салям вам, атаджан!
— Многих лет жизни вам, доченька. Как живет-поживает ваш отец, Уразкул?
— Отец, он поехал к вам...
— Мда-а...— Домла озабоченно потер блестевший от пота лоб.— Вот беда, не удалось мне еще переговорить с Атакузы...
Надира настороженно взглянула на Абидова. Тот понял ее взгляд и незаметно отошел. Поглядев на поникшую голову домлы, Надира вздохнула:
— Пока вы собирались поговорить с племянником, он успел сделать еще одно «доброе» дело: муж мой теперь без работы. Сначала выслал в степь, а теперь и вовсе прогнал. И в степи, оказывается, ему не место.
— Но почему же?
— А вы его спросите — почему? Видать, я виновата, не проглотила обиду, пожаловалась в обком...
«Что он творит? Что с ним происходит?»
— Передайте своему племяннику,— с металлом в голосе сказала Надира.— Скажите ему: я и теперь не отступлюсь. Дойду до самого верха. Возьму за руки детей своих, в центр поеду!
Домла долго не поднимал головы. Вот захрустели камешки под ногами, и шаги затихли. Должно быть, Надира ушла. Домла ухватился за низко висящую ветку молодого тутового дерева, с трудом поднялся и медленно побрел к полевому стану.
Да, нынешний день преподал ему хороший урок. Воображал, что знает жизнь! С детства как будто близок к труду хлопкороба и вот, оказалось, смыслит маловато. Видно, слишком завяз в книгах, потонул в своих проблемах...
К полевому стану кто-то подъехал, у хауза остановилась «Волга», раздался знакомый голос Халидахон:
— Велели вы людям, чтобы приоделись?
— Велел, велел.
— А здесь почему нет порядка? Посмотрите, что за мусор! Как вам не стыдно? Что скажет домла?
«Суетятся, будто я большой начальник!» Халидахон уже спешила навстречу ему:
— О, домладжан, на вас лица нет! Напрасно вышли на солнце. Скорее в помещение, отдохните...
— Спасибо, доченька. Если можно, отвезите меня домой.
— Как же так? Ведь сейчас начнется встреча...
— Нет, нет! Отложим до другого раза. Я должен сначала поговорить с одним человеком,— и Нормурад-ата, не ожидая ответа, пошел к машине.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Давно, давно было пора навестить зятя на его новом месте. При этом, как говорится, приятное совмещалось с полезным. Собираясь в путь, Вахид Мирабидов рассчитывал одним выстрелом поразить несколько точек. Первым делом не вредно поближе познакомиться с районом, где зять теперь стал первым секретарем. Там широко осваивают целинные земли, а ведь это как-никак одна из главных задач дня. Вот и съездит, посмотрит кстати системы водоснабжения, орошения. Такие поездки бывают приятны — полезный деятельный отдых! Визит доктора наук Мирабидова к зятю конечно же не останется незамеченным, это он точно знает по своему скромному жизненному опыту. Найдутся люди, готовые носить ученого на руках. Одним из таких людей, само собой разумеется, будет старый друг, отец его ученика, знаменитый Атакузы. Правда, неурядицы с работой Хайдара вызвали легкое похолодание. Но, во-первых, Атакузы же сам видел: виноват был не Вахид Мирабидов — навредил им их же дядя. Во-вторых, Вахид Мирабидов затеял переговоры с нужными людьми, и, конечно, переговоры эти принесут плоды. На этом свете все зависит от добрых отношений! Жизненный путь Вахида Мирабидова не раз подтверждал эту истину, а как-никак прожито уже шестьдесят годков!
Таковы были общие, так сказать, планы. Но у Вахида Мирабидова имелась еще одна весьма деликатная, заветная цель. Его книга — она вышла еще весной — вызвала много разговоров. Обратили на нее внимание не только специалисты, не остались в стороне и широкие, как говорится, читательские массы. В газетах, журналах, напечатали несколько положительных рецензий. Друзья и знакомые не раз говорили: этот труд достоин Государственной премии. И в самом деле, почему бы нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34