— И вообще согласуйте это с товарищем Шукуроцым.
«Ну и хитрец! Помнит предупреждение первого, знает, кому сбыть хлопотное дело»,— подумал Абрар Шукурович. Атакузы широко развел руками:
— А что нам остается делать, товарищ секретарь обкома? Судите сами,— он указал рукой в сторону правления. Там, недалеко от площади с монументом, белели два новых двухэтажных здания.— Помните, я вам говорил, строим новые помещения для детсада и яслей? Уже готовы.
— Да, да, конечно, помню, это хорошее дело. Выполняйте постановление ЦК! Надо показать всем районам.
— Да, но что значит детсад и детясли без магистрального газа?
«Вот бестия! Умеет вставить к месту слово!» — пронеслось в голове Шукурова.
Халмурадов засмеялся:
— Я думал, вы нас в гости пригласили, а оказывается, рассчитываете хоть что-нибудь выколотить... Ладно. Подумаем!
Атакузы шлепнул себя по лбу:
— Ну и хозяин! Затеял о делах чуть ли не за дастарханом. Поехали, друзья!..
Во дворе раиса, около колодца, разговаривали две женщины. Одна, небольшого роста, худенькая, склонив голову к плечу, слушала, что говорила ей пожилая. Гости шумной ватагой вошли во двор. Пожилая взглянула и вдруг попятилась в дом, будто увидела страшилище. А худенькая, хозяйка, мягко улыбаясь, направилась к гостям. Шукуров проводил глазами ту, что скрылась в доме. Приятной округлостью лица и особенно большими черными и очень грустными глазами она напомнила ему девушку, что приходила сегодня с тем странным доцентом в райком.
«А-а... Фазилатхон! — Он уже видел ее однажды — заведующую клубом, но почти не запомнил. Это было в самом начале его здешней работы, сразу после приезда.— Кажется, это она!» Шукуров невзначай взглянул на Джамала Бурибаева. Тот со странной, размытой улыбкой на губах, важно неся голову,— откормленный гусак! — шел навстречу миловидной, нежного облика женщине.
— А вы все цветете, Алияхон! Как роза! Атакузы раскатисто, на весь двор захохотал:
— Настоящий мужчина не даст состариться ни коню своему, ни жене! Ха-ха-ха!..
Халмурадов задержал руку Алияхон в своей:
— Отчего же ваша подруга так испугалась нас, Алияхон-апа? — Ха-ха-ха! Она испугалась Джамала Бурибаева!
— Почему?
— Да так уж! Грехи молодости... Хе-хе-хе, Джамал Бурибаевич, так ведь?.. Прошу вас, товарищ секретарь, сюда...
Из сада, смежного со двором, тянуло сизым дымком. В глубине, под старой раскидистой шелковицей, трое парней с засученными рукавами колдовали над шашлыком. Чуть поодаль, на лужке у шумного арыка, стоял длинный стол, и там на дастархане были собраны, играли живыми красками плоды земли: горы розовых, готбвых пролить сок персиков, янтарно просвечивающие гроздья винограда, пирамиды свежего салата, помидоры, мелкие, похожие на пальчики, огурцы и еще что-то яркое, сочное...
Атакузы пригласил гостей к столу. Но Халмурадов выразил желание осмотреть сначала библиотеку Нормурада Шамурадова, хотя ему и сказали, что домла куда-то уехал.
Соседний двор значительно уступал размерами двору раиса. В боль-
шой гостиной громоздились неразобранные картонные коробки с книгами — те самые, что видел Шукуров в Ташкенте.
Халмурадов присел на карточки, развязал тесемку на одной из коробок, вытащил несколько книг.
— Мда... Такие книги сейчас и за золото не сыщешь! Лицо Атакузы расцвело, глаза засветились.
— Не сегодня завтра установим полки, и старик начнет...— Атакузы не успел договорить: в кабинет вбежала молодая смуглолицая женщина:
— Можно?
— А, вот и Халидахон! — радостно встретил ее Атакузы.— Познакомьтесь, товарищ Халмурадов, это наш парторг. Можно сказать, наш комиссар.
Черноглазая Халидахон, с приятными ямочками на смуглых щечках, блеснула белизной зубов. Поздоровалась сначала с секретарем обкома, а затем с Шукуровым,— все это с легкой вольностью, так обычно здоровается молодая женщина, уверенная в том, что недурна собой.
— Добро пожаловать в наш колхоз!
Атакузы сдвинул тюбетейку, посадил ее еще задорнее, взглянул на секретаря обкома:
— Она у нас — я говорю про Халидахон — молодой способный агроном с высшим образованием. Коммунистка. Молодая, да удалая! Все наши политические и культурные дела забрала в свои руки!
Халидахон почти в точности повторила слова председателя, сказанные пять минут назад,— будто заранее отрепетировали.
— Наверно, Атакузы-ака уже говорил вам: этот дом мы собираемся превратить в библиотеку. Не сегодня завтра приведем в порядок, установим полки... По инициативе Атакузы-ака...
— А разве нельзя объединить дар домлы с колхозной библиотекой? — перебил Халмурадов.
— Нет!—твердо сказал Атакузы.— Старик мечтает сам, своей рукой выдавать книги, объяснять молодежи...
— Ну что ж, это, пожалуй, хорошо,— немного подумав, согласился Халмурадов.— Очень досадно, что мы не смогли побеседовать с дом-лой.
— Так я пошлю человека...
— Спасибо, нет времени. Вы, пожалуйста, не забудьте того, что мы решили. Женщина многодетная, ее можно понять. Объясните ей... Вы, должно быть, в курсе? — секретарь обратился к Халидахон.— Хозяйка этого дома подала жалобу в обком...
Шукуров с интересом взглянул на Халидахон.
— Да, да, как же. Это склочная женщина, очень нехорошая, товарищ Халмурадов! — Резкость тона Халидахон совсем не вязалась с недавней ее улыбкой.— Хороший человек так бы не поступил. Не уважила Атакузы-ака, так хоть бы пожалела старика, большого ученого, профессора. Ведь этот человек революцию делал в нашем кишлаке!
Шукурову стало как-то неловко, и он торопливо отвел взгляд от ясных, прозрачных глаз Халидахон.
— И все же,— с нажимом сказал Халмурадов,— независимо от ее человеческих качеств, прошу поговорить с ней, успокоить...
Халидахон хотела еще что-то сказать, но Атакузы перебил:
— Будет сделано, товарищ секретарь. Прошу к столу, чай остывает. «Опять выкрутился. Понял, что тут можно поскользнуться. Ловок,
надо отдать должное. И где только отыскал эту красивую куклу? Молодой агроном с высшим образованием! Молодая, да удалая, «наш комиссар»!.. Но ведь у этого «молодого комиссара» ни по одному вопросу нет собственного мнения. Разумеется, раису такой попугай вполне подходит. Но как райком мог рекомендовать ее на ответственную должность? Неужели там не заметили меда, который так и каплет с ее уст, лишь произнесет имя Атакузы?»
Шукуров почувствовал: тугой узел, который возникал перед ним всякий раз, когда он пытался разобраться в личности Атакузы,— этот узел затянулся еще туже.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Хайдар проводил высокого гостя — будущего тестя —до райцентра. Бурибаев с сыном поехали дальше, а Хайдар на своем «Москвиче» повернул обратно. Поставил машину в гараж у входа во двор и, слегка пошатываясь — угощение было на славу! — направился в конец сада прямо к арыку. Солнце уже поднялось и как бы лежало на верхушках тополей блюдом, полным расплавленного добела металла. Оно уже успело раскалить землю, босиком не ступишь — обожжет. Арык был полон чистой родниковой воды — из Минг булака, она быстро катилась, ударяя струями о камни, отливая то голубизной неба, то зеленью подводных трав. Вода манила прохладой и свежестью. Хайдар на ходу скинул одежду, босой, в цветных плавках, подбежал к арыку, подпрыгнул и, зажмурившись, бултыхнулся в ледяную родниковую воду. Отчаянно забарахтался, зафыркал, как норовистый конь, но уже через минуту успокоился — ухватился за ветку тала, лег на спину, закрыл глаза. Теперь казалось — не вода, а чья-то нежная рука гладила истомленное жарой тело, и каждый нерв успокаивался, каждая клетка... Он вышел из арыка, прилег на полянке под старым тутовым деревом. Ни во дворе, ни в саду не было ни души. Голова тонула в высоком, по колено, густом клевере, у самых ушей в мохнатых фиолетовых цветах лениво жужжали пчелы. Над Хайдаром носились белые, бледно-голубые бабочки, а наверху, в ветвях шелковицы, тысячеголосо чирикали воробьи, вели разговор горлинки...
Всем существом отдался Хайдар густой, обволакивающей душу тишине. Вдыхая тонкий, тепловатый аромат клевера, устало прикрыл глаза. О, эти деньки, когда гостил у них Джамал Бурибаев! Пролетели как во сне, застолье здесь, в саду, тянулось с вечера до рассвета. Уши гостей услаждали музыка и пение. Играли и пели не какие-нибудь киш-
лачные умельцы — отец пригласил известных певцов и музыкантов. Потом поездка в горы — в колхозный санаторий, расположенный в арчовых рощах за лесничеством. Там — купанье, рыбная ловля в горных речках и снова дастархан. Целые туши баранов, запеченные на пахучих ветках арчи в земляных печках — тандырах. Шурпа — наваристая, особая, горьковатая, приправленная целительными травами тех мест, свежий кумыс, чуть-чуть — для аппетита и настроения — разбавленный чистым спиртом... И настроение, надо сказать, было преотличным — все мелкие неурядицы, все неприятности, томившие Хайдара в последние месяцы, улетучились, вылетели из памяти, и душа расправилась, свободная от тисков, от раздумий. Иногда, правда, по утрам, перед новым застольем, возвращались нерадостные думы. Это все из-за будущего тестя. Стоило увидеть, как тот в дорогом халате важно и задумчиво расхаживает по аллеям санатория или неторопливо спускается к речке с махровым полотенцем на плече,— тут же вспоминается Латофат, то, что говорила она о Бурибаеве. Муторно, нехорошо становится на душе. Но эту встречу устроил ведь не он, а отец Хайдара, ата знает, что делает. Да и сам Джамал Бурибаев совсем даже не плохой человек. Был с ним мягче, добрее даже, чем с Кадырджаном. Поигрывая выпуклыми зеленоватыми глазами, называл «зятек». А то и «дорогой мой'зягек»! Кадырджан не сводил с отца восторженно-влюбленных глаз. Вышел однажды у них с Хайдаром откровенный разговор. Хайдар передал ему слова Латофат насчет их отца. Кадырджан только рукой махнул:
— Да что она понимает в жизни! Ты же сам видишь, отец — добрый, душевный человек. Ну, были, были грехи. У кого не бывает в молодости! — он рассмеялся.— Зато теперь — какой человек! А сколько сделал для меня! И для тебя постарается.
— Не в том загвоздка. Она...
— Да чего ты все: она да она! Известно, витает в небесах! Думает, в жизни как в книжках. Я говорю тебе, ты с ней не очень-то... На твоем месте я бы давно ее...— Кадырджан не договорил. Больше слов сказало скуластое загорелое лицо. Длинный нос-серп опустился к верхней губе, кошачьи зеленоватые глаза сузились.
Как вспомнил Хайдар эту звероватую улыбку — сразу стало не по себе.
Где-то неподалеку дружно засмеялись девушки. Хайдар поднял голову. Смех повторился. Во дворе домлы? Странно. Что за девушки собрались у старика?
Хайдар торопливо натянул брюки, перешел через мостик. Укрываясь за деревьями, приблизился к высокому глинобитному дувалу, заглянул через него, сквозь вишневые ветки.
Посреди двора, под ветвистой молодой яблоней, на высоком сури, застеленном шелковыми стегаными одеялами, восседали старик и доцент Абидов. А в настежь раскрытых окнах дома мелькали девичьи лица. Там были и Латофат с Тахирой. По-видимому, разбирали и приводили в порядок книги. Но вот чудеса! Из дома вышли мать и... Фази-лат-апа. Старик, похоже, не удивился этому — как ни в чем не бывало беседовал с Абидовым. Женщины, о чем-то толкуя, прошли к воротам.
Хайдар встряхнул мокрыми волосами, одернул рубашку — сейчас он нагрянет туда неожиданно. Хорошо бы сказать при этом что-нибудь интересное, остроумное. И тут до его слуха долетел тонкий, нервный тенорок Сакиджана Абидова:
— Д-да, к-конечно, чудо природы, домла! Н-настоящее чудо! Вот и я говорю, надо быть... ну, полным г-головотяпом. Подумать только — с-строить там животноводческий комплекс!
Старик сидел понурый, низко опустил голову и молчал. Доцент же вдруг вскочил. Размахивая длинными руками, прошелся вокруг сури.
— В-вот вы говорили о горной арче. Сказали, что пишете к-книгу. Очень п-правильно! Я тоже пишу. Замечательное, уникальное дерево! Нельзя дать исчезнуть ему. Уничтожили варвары, полчища Чингисхана, а теперь замахнулись свои, так называемые передовые люди. Это строительство в Минг булаке! Н-нельзя допустить, нельзя!
Домла еле слышно сказал:
— Вы правы... Я поговорю с Атакузы, обязательно поговорю. «Поговорю»! Хайдар резко повернулся, зашагал обратно. Сел в тени у арыка, задумался.
Только вчера отец показывал гостям место на склоне Минг булака, где должен быть построен животноводческий комплекс. Уже начали рыть котлован под будущее громадное, с километр в длину, здание. С каким вдохновением рассказывал отец о стройке. Приводил на память цифры. Оказывается, именно здесь, в Минг булаке, такое строительство даст беспримерную экономическую выгоду. И вода, и корм, и пастбища — все рядом, все под рукой. А этот Абидов полнейший профан в хозяйственных делах, а туда же — разводит демагогию. И любимый отцов дядя — нет чтобы одернуть, по всему видно — вторит этому одержимому... Мало ему, что внуку ногу подставил, теперь на племянника замахивается, поддакивает сплетням. Спелись, что называется. Чокнутый доцент, юродивый, он уже и так в печенках сидит у Хайдара. Таскается хвостом за Латофат. Вот и сюда заявился. Кишлачные джигиты, друзья детства, уже спрашивали о Сакиджане Абидове — что за тип, почему Хайдар позволяет Латофат ходить с посторонним мужчиной?.. Конечно, они просто кишлачные ребята, у них старые мерки. Хайдар мог бы и не обращать внимания на их намеки. А все же...
Кто-то пробежал по мостику—тук-тук-тук...
— Тахира!
Тахира спешила по тропинке домой. Остановилась, посмотрела на брата и медленно, будто опасаясь чего-то, пошла к нему. Глаза, в кругах усталой синевы, смотрели жалостливо, испуганно.
— Что с вами, братец?
— А что? — Хайдар, не понимая, провел рукою по груди, по брюкам.
— Да лицо будто опухло, глаза какие-то красные...
— А! — рассмеялся Хайдар.— Сама же знаешь — высокого гостя провожали, нелегкое дело! А вы тут что делаете? На хашар собрались, помогать?
— Да вроде этого. Приводим в порядок книги.
— Гм... Интересно. А Фазилат-апа как же?
— Да так...— улыбнулась Тахира.— Всех нас привела Халидахон-апа. Тетушка Фазилат не хотела идти, боялась. Но она заведующая библиотекой. Халидахон-апа так и представила ее. Дедушка сначала насупился, ушел в себя. А потом ничего, обошлось вроде.
— Интересно! — Хайдар сурово сдвинул брови, помрачнел.— А этот тип... доцентик, что он тут делает?
Тахира пожала плечами:
— Не знаю. Он же биолог.
— Ну и что?
— Латофат говорит, он хотел поговорить с дядей насчет Мингбулака. Беспокоится, что там...
— Ладно! — перебил Хайдар.— Иди. Вызови сюда Латофат! Тахира боязливо взглянула на Хайдара:
— Братец! Ну зачем вы так?..
— Как? — не понял Хайдар.
— Будьте с ней поласковее. Она же хорошая, добрая... Хайдар с удивлением смотрел на сестру. Веселая, ветреная Тахира
сегодня казалась странно робкой, как-то сникла. Круглое лицо, обычно розовое, цветущее, с ямочками на щечках, побледнело, выступили мелкие веснушки. И одета по-кишлачному — в широком длинном платье из дешевого атласа, на ногах матерчатые шлепанцы. Ох, нехорошо! Вспомнил слова Кадырджана: «Да ты с ней посмелее...» Странная догадка ударила в голову... Закусил губу, словно от боли. «Да, мне, конечно, не хватает многого — мягкости, доброты... А вот тебе, сестрица моя,— гордости!»
— Ну, иди!..
Он, как и отец, не слишком-то любил Кадырджана. И если терпел и даже по видимости дружил с ним, то все только ради Латофат. И к Та-хире не дал бы подойти, если бы не Латофат. Но каков Кадырджан! Как ведет себя в последнее время! Ох, поломал, видать, девчонку, смял ее. Без совести человек. И на службе обнаглел, пользуется тем, что отец его там командует. Открыто метит на чужое место — начальника отдела. Да и насчет отца своего циничен, дал ведь понять — нужен ему для карьеры, и только! Нехорошо получается. Любит сестра младшего Бурибаева или нет, теперь ничего не поделаешь — вынуждена торопить со свадьбой. Но Латофат... Никак не может Хайдар поладить с ней...
Тахира пробежала обратно, на ходу крикнула: «Сказала!» Сердце у Хайдара забилось, как при первом свидании. «Да еще и опух... На кого же я сейчас похож!» Поскорей стянул с себя безрукавку, содрал брюки и бросился в арык... А ведь неспроста сестра так уставилась на него, действительно вид не тот: появился животик, да и весь оброс жирком. А тот юродивый доцентик худ, строен и в последнее время следит за собой. Щеголем гуляет по кишлаку. Нет, так нельзя. Э, Хайдар!.. Пьешь много, обрюзг, опустился, брат...
Застучали зубы — доняла родниковая вода. Хайдар выскочил на берег, пробежал босиком по теплому, нагретому солнцем клеверу к старому деревянному сури под шелковицей. Взял за концы полотенце, растер тело до красноты. Оделся. Теперь — причесаться. Поднял мокрую голову — и опять эта знакомая, сладкая боль! Увидел обломанную ветку, а чуть пониже ту, другую, за которую тогда, пять лет назад, ранним утром ухватилась Латофат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
«Ну и хитрец! Помнит предупреждение первого, знает, кому сбыть хлопотное дело»,— подумал Абрар Шукурович. Атакузы широко развел руками:
— А что нам остается делать, товарищ секретарь обкома? Судите сами,— он указал рукой в сторону правления. Там, недалеко от площади с монументом, белели два новых двухэтажных здания.— Помните, я вам говорил, строим новые помещения для детсада и яслей? Уже готовы.
— Да, да, конечно, помню, это хорошее дело. Выполняйте постановление ЦК! Надо показать всем районам.
— Да, но что значит детсад и детясли без магистрального газа?
«Вот бестия! Умеет вставить к месту слово!» — пронеслось в голове Шукурова.
Халмурадов засмеялся:
— Я думал, вы нас в гости пригласили, а оказывается, рассчитываете хоть что-нибудь выколотить... Ладно. Подумаем!
Атакузы шлепнул себя по лбу:
— Ну и хозяин! Затеял о делах чуть ли не за дастарханом. Поехали, друзья!..
Во дворе раиса, около колодца, разговаривали две женщины. Одна, небольшого роста, худенькая, склонив голову к плечу, слушала, что говорила ей пожилая. Гости шумной ватагой вошли во двор. Пожилая взглянула и вдруг попятилась в дом, будто увидела страшилище. А худенькая, хозяйка, мягко улыбаясь, направилась к гостям. Шукуров проводил глазами ту, что скрылась в доме. Приятной округлостью лица и особенно большими черными и очень грустными глазами она напомнила ему девушку, что приходила сегодня с тем странным доцентом в райком.
«А-а... Фазилатхон! — Он уже видел ее однажды — заведующую клубом, но почти не запомнил. Это было в самом начале его здешней работы, сразу после приезда.— Кажется, это она!» Шукуров невзначай взглянул на Джамала Бурибаева. Тот со странной, размытой улыбкой на губах, важно неся голову,— откормленный гусак! — шел навстречу миловидной, нежного облика женщине.
— А вы все цветете, Алияхон! Как роза! Атакузы раскатисто, на весь двор захохотал:
— Настоящий мужчина не даст состариться ни коню своему, ни жене! Ха-ха-ха!..
Халмурадов задержал руку Алияхон в своей:
— Отчего же ваша подруга так испугалась нас, Алияхон-апа? — Ха-ха-ха! Она испугалась Джамала Бурибаева!
— Почему?
— Да так уж! Грехи молодости... Хе-хе-хе, Джамал Бурибаевич, так ведь?.. Прошу вас, товарищ секретарь, сюда...
Из сада, смежного со двором, тянуло сизым дымком. В глубине, под старой раскидистой шелковицей, трое парней с засученными рукавами колдовали над шашлыком. Чуть поодаль, на лужке у шумного арыка, стоял длинный стол, и там на дастархане были собраны, играли живыми красками плоды земли: горы розовых, готбвых пролить сок персиков, янтарно просвечивающие гроздья винограда, пирамиды свежего салата, помидоры, мелкие, похожие на пальчики, огурцы и еще что-то яркое, сочное...
Атакузы пригласил гостей к столу. Но Халмурадов выразил желание осмотреть сначала библиотеку Нормурада Шамурадова, хотя ему и сказали, что домла куда-то уехал.
Соседний двор значительно уступал размерами двору раиса. В боль-
шой гостиной громоздились неразобранные картонные коробки с книгами — те самые, что видел Шукуров в Ташкенте.
Халмурадов присел на карточки, развязал тесемку на одной из коробок, вытащил несколько книг.
— Мда... Такие книги сейчас и за золото не сыщешь! Лицо Атакузы расцвело, глаза засветились.
— Не сегодня завтра установим полки, и старик начнет...— Атакузы не успел договорить: в кабинет вбежала молодая смуглолицая женщина:
— Можно?
— А, вот и Халидахон! — радостно встретил ее Атакузы.— Познакомьтесь, товарищ Халмурадов, это наш парторг. Можно сказать, наш комиссар.
Черноглазая Халидахон, с приятными ямочками на смуглых щечках, блеснула белизной зубов. Поздоровалась сначала с секретарем обкома, а затем с Шукуровым,— все это с легкой вольностью, так обычно здоровается молодая женщина, уверенная в том, что недурна собой.
— Добро пожаловать в наш колхоз!
Атакузы сдвинул тюбетейку, посадил ее еще задорнее, взглянул на секретаря обкома:
— Она у нас — я говорю про Халидахон — молодой способный агроном с высшим образованием. Коммунистка. Молодая, да удалая! Все наши политические и культурные дела забрала в свои руки!
Халидахон почти в точности повторила слова председателя, сказанные пять минут назад,— будто заранее отрепетировали.
— Наверно, Атакузы-ака уже говорил вам: этот дом мы собираемся превратить в библиотеку. Не сегодня завтра приведем в порядок, установим полки... По инициативе Атакузы-ака...
— А разве нельзя объединить дар домлы с колхозной библиотекой? — перебил Халмурадов.
— Нет!—твердо сказал Атакузы.— Старик мечтает сам, своей рукой выдавать книги, объяснять молодежи...
— Ну что ж, это, пожалуй, хорошо,— немного подумав, согласился Халмурадов.— Очень досадно, что мы не смогли побеседовать с дом-лой.
— Так я пошлю человека...
— Спасибо, нет времени. Вы, пожалуйста, не забудьте того, что мы решили. Женщина многодетная, ее можно понять. Объясните ей... Вы, должно быть, в курсе? — секретарь обратился к Халидахон.— Хозяйка этого дома подала жалобу в обком...
Шукуров с интересом взглянул на Халидахон.
— Да, да, как же. Это склочная женщина, очень нехорошая, товарищ Халмурадов! — Резкость тона Халидахон совсем не вязалась с недавней ее улыбкой.— Хороший человек так бы не поступил. Не уважила Атакузы-ака, так хоть бы пожалела старика, большого ученого, профессора. Ведь этот человек революцию делал в нашем кишлаке!
Шукурову стало как-то неловко, и он торопливо отвел взгляд от ясных, прозрачных глаз Халидахон.
— И все же,— с нажимом сказал Халмурадов,— независимо от ее человеческих качеств, прошу поговорить с ней, успокоить...
Халидахон хотела еще что-то сказать, но Атакузы перебил:
— Будет сделано, товарищ секретарь. Прошу к столу, чай остывает. «Опять выкрутился. Понял, что тут можно поскользнуться. Ловок,
надо отдать должное. И где только отыскал эту красивую куклу? Молодой агроном с высшим образованием! Молодая, да удалая, «наш комиссар»!.. Но ведь у этого «молодого комиссара» ни по одному вопросу нет собственного мнения. Разумеется, раису такой попугай вполне подходит. Но как райком мог рекомендовать ее на ответственную должность? Неужели там не заметили меда, который так и каплет с ее уст, лишь произнесет имя Атакузы?»
Шукуров почувствовал: тугой узел, который возникал перед ним всякий раз, когда он пытался разобраться в личности Атакузы,— этот узел затянулся еще туже.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
1
Хайдар проводил высокого гостя — будущего тестя —до райцентра. Бурибаев с сыном поехали дальше, а Хайдар на своем «Москвиче» повернул обратно. Поставил машину в гараж у входа во двор и, слегка пошатываясь — угощение было на славу! — направился в конец сада прямо к арыку. Солнце уже поднялось и как бы лежало на верхушках тополей блюдом, полным расплавленного добела металла. Оно уже успело раскалить землю, босиком не ступишь — обожжет. Арык был полон чистой родниковой воды — из Минг булака, она быстро катилась, ударяя струями о камни, отливая то голубизной неба, то зеленью подводных трав. Вода манила прохладой и свежестью. Хайдар на ходу скинул одежду, босой, в цветных плавках, подбежал к арыку, подпрыгнул и, зажмурившись, бултыхнулся в ледяную родниковую воду. Отчаянно забарахтался, зафыркал, как норовистый конь, но уже через минуту успокоился — ухватился за ветку тала, лег на спину, закрыл глаза. Теперь казалось — не вода, а чья-то нежная рука гладила истомленное жарой тело, и каждый нерв успокаивался, каждая клетка... Он вышел из арыка, прилег на полянке под старым тутовым деревом. Ни во дворе, ни в саду не было ни души. Голова тонула в высоком, по колено, густом клевере, у самых ушей в мохнатых фиолетовых цветах лениво жужжали пчелы. Над Хайдаром носились белые, бледно-голубые бабочки, а наверху, в ветвях шелковицы, тысячеголосо чирикали воробьи, вели разговор горлинки...
Всем существом отдался Хайдар густой, обволакивающей душу тишине. Вдыхая тонкий, тепловатый аромат клевера, устало прикрыл глаза. О, эти деньки, когда гостил у них Джамал Бурибаев! Пролетели как во сне, застолье здесь, в саду, тянулось с вечера до рассвета. Уши гостей услаждали музыка и пение. Играли и пели не какие-нибудь киш-
лачные умельцы — отец пригласил известных певцов и музыкантов. Потом поездка в горы — в колхозный санаторий, расположенный в арчовых рощах за лесничеством. Там — купанье, рыбная ловля в горных речках и снова дастархан. Целые туши баранов, запеченные на пахучих ветках арчи в земляных печках — тандырах. Шурпа — наваристая, особая, горьковатая, приправленная целительными травами тех мест, свежий кумыс, чуть-чуть — для аппетита и настроения — разбавленный чистым спиртом... И настроение, надо сказать, было преотличным — все мелкие неурядицы, все неприятности, томившие Хайдара в последние месяцы, улетучились, вылетели из памяти, и душа расправилась, свободная от тисков, от раздумий. Иногда, правда, по утрам, перед новым застольем, возвращались нерадостные думы. Это все из-за будущего тестя. Стоило увидеть, как тот в дорогом халате важно и задумчиво расхаживает по аллеям санатория или неторопливо спускается к речке с махровым полотенцем на плече,— тут же вспоминается Латофат, то, что говорила она о Бурибаеве. Муторно, нехорошо становится на душе. Но эту встречу устроил ведь не он, а отец Хайдара, ата знает, что делает. Да и сам Джамал Бурибаев совсем даже не плохой человек. Был с ним мягче, добрее даже, чем с Кадырджаном. Поигрывая выпуклыми зеленоватыми глазами, называл «зятек». А то и «дорогой мой'зягек»! Кадырджан не сводил с отца восторженно-влюбленных глаз. Вышел однажды у них с Хайдаром откровенный разговор. Хайдар передал ему слова Латофат насчет их отца. Кадырджан только рукой махнул:
— Да что она понимает в жизни! Ты же сам видишь, отец — добрый, душевный человек. Ну, были, были грехи. У кого не бывает в молодости! — он рассмеялся.— Зато теперь — какой человек! А сколько сделал для меня! И для тебя постарается.
— Не в том загвоздка. Она...
— Да чего ты все: она да она! Известно, витает в небесах! Думает, в жизни как в книжках. Я говорю тебе, ты с ней не очень-то... На твоем месте я бы давно ее...— Кадырджан не договорил. Больше слов сказало скуластое загорелое лицо. Длинный нос-серп опустился к верхней губе, кошачьи зеленоватые глаза сузились.
Как вспомнил Хайдар эту звероватую улыбку — сразу стало не по себе.
Где-то неподалеку дружно засмеялись девушки. Хайдар поднял голову. Смех повторился. Во дворе домлы? Странно. Что за девушки собрались у старика?
Хайдар торопливо натянул брюки, перешел через мостик. Укрываясь за деревьями, приблизился к высокому глинобитному дувалу, заглянул через него, сквозь вишневые ветки.
Посреди двора, под ветвистой молодой яблоней, на высоком сури, застеленном шелковыми стегаными одеялами, восседали старик и доцент Абидов. А в настежь раскрытых окнах дома мелькали девичьи лица. Там были и Латофат с Тахирой. По-видимому, разбирали и приводили в порядок книги. Но вот чудеса! Из дома вышли мать и... Фази-лат-апа. Старик, похоже, не удивился этому — как ни в чем не бывало беседовал с Абидовым. Женщины, о чем-то толкуя, прошли к воротам.
Хайдар встряхнул мокрыми волосами, одернул рубашку — сейчас он нагрянет туда неожиданно. Хорошо бы сказать при этом что-нибудь интересное, остроумное. И тут до его слуха долетел тонкий, нервный тенорок Сакиджана Абидова:
— Д-да, к-конечно, чудо природы, домла! Н-настоящее чудо! Вот и я говорю, надо быть... ну, полным г-головотяпом. Подумать только — с-строить там животноводческий комплекс!
Старик сидел понурый, низко опустил голову и молчал. Доцент же вдруг вскочил. Размахивая длинными руками, прошелся вокруг сури.
— В-вот вы говорили о горной арче. Сказали, что пишете к-книгу. Очень п-правильно! Я тоже пишу. Замечательное, уникальное дерево! Нельзя дать исчезнуть ему. Уничтожили варвары, полчища Чингисхана, а теперь замахнулись свои, так называемые передовые люди. Это строительство в Минг булаке! Н-нельзя допустить, нельзя!
Домла еле слышно сказал:
— Вы правы... Я поговорю с Атакузы, обязательно поговорю. «Поговорю»! Хайдар резко повернулся, зашагал обратно. Сел в тени у арыка, задумался.
Только вчера отец показывал гостям место на склоне Минг булака, где должен быть построен животноводческий комплекс. Уже начали рыть котлован под будущее громадное, с километр в длину, здание. С каким вдохновением рассказывал отец о стройке. Приводил на память цифры. Оказывается, именно здесь, в Минг булаке, такое строительство даст беспримерную экономическую выгоду. И вода, и корм, и пастбища — все рядом, все под рукой. А этот Абидов полнейший профан в хозяйственных делах, а туда же — разводит демагогию. И любимый отцов дядя — нет чтобы одернуть, по всему видно — вторит этому одержимому... Мало ему, что внуку ногу подставил, теперь на племянника замахивается, поддакивает сплетням. Спелись, что называется. Чокнутый доцент, юродивый, он уже и так в печенках сидит у Хайдара. Таскается хвостом за Латофат. Вот и сюда заявился. Кишлачные джигиты, друзья детства, уже спрашивали о Сакиджане Абидове — что за тип, почему Хайдар позволяет Латофат ходить с посторонним мужчиной?.. Конечно, они просто кишлачные ребята, у них старые мерки. Хайдар мог бы и не обращать внимания на их намеки. А все же...
Кто-то пробежал по мостику—тук-тук-тук...
— Тахира!
Тахира спешила по тропинке домой. Остановилась, посмотрела на брата и медленно, будто опасаясь чего-то, пошла к нему. Глаза, в кругах усталой синевы, смотрели жалостливо, испуганно.
— Что с вами, братец?
— А что? — Хайдар, не понимая, провел рукою по груди, по брюкам.
— Да лицо будто опухло, глаза какие-то красные...
— А! — рассмеялся Хайдар.— Сама же знаешь — высокого гостя провожали, нелегкое дело! А вы тут что делаете? На хашар собрались, помогать?
— Да вроде этого. Приводим в порядок книги.
— Гм... Интересно. А Фазилат-апа как же?
— Да так...— улыбнулась Тахира.— Всех нас привела Халидахон-апа. Тетушка Фазилат не хотела идти, боялась. Но она заведующая библиотекой. Халидахон-апа так и представила ее. Дедушка сначала насупился, ушел в себя. А потом ничего, обошлось вроде.
— Интересно! — Хайдар сурово сдвинул брови, помрачнел.— А этот тип... доцентик, что он тут делает?
Тахира пожала плечами:
— Не знаю. Он же биолог.
— Ну и что?
— Латофат говорит, он хотел поговорить с дядей насчет Мингбулака. Беспокоится, что там...
— Ладно! — перебил Хайдар.— Иди. Вызови сюда Латофат! Тахира боязливо взглянула на Хайдара:
— Братец! Ну зачем вы так?..
— Как? — не понял Хайдар.
— Будьте с ней поласковее. Она же хорошая, добрая... Хайдар с удивлением смотрел на сестру. Веселая, ветреная Тахира
сегодня казалась странно робкой, как-то сникла. Круглое лицо, обычно розовое, цветущее, с ямочками на щечках, побледнело, выступили мелкие веснушки. И одета по-кишлачному — в широком длинном платье из дешевого атласа, на ногах матерчатые шлепанцы. Ох, нехорошо! Вспомнил слова Кадырджана: «Да ты с ней посмелее...» Странная догадка ударила в голову... Закусил губу, словно от боли. «Да, мне, конечно, не хватает многого — мягкости, доброты... А вот тебе, сестрица моя,— гордости!»
— Ну, иди!..
Он, как и отец, не слишком-то любил Кадырджана. И если терпел и даже по видимости дружил с ним, то все только ради Латофат. И к Та-хире не дал бы подойти, если бы не Латофат. Но каков Кадырджан! Как ведет себя в последнее время! Ох, поломал, видать, девчонку, смял ее. Без совести человек. И на службе обнаглел, пользуется тем, что отец его там командует. Открыто метит на чужое место — начальника отдела. Да и насчет отца своего циничен, дал ведь понять — нужен ему для карьеры, и только! Нехорошо получается. Любит сестра младшего Бурибаева или нет, теперь ничего не поделаешь — вынуждена торопить со свадьбой. Но Латофат... Никак не может Хайдар поладить с ней...
Тахира пробежала обратно, на ходу крикнула: «Сказала!» Сердце у Хайдара забилось, как при первом свидании. «Да еще и опух... На кого же я сейчас похож!» Поскорей стянул с себя безрукавку, содрал брюки и бросился в арык... А ведь неспроста сестра так уставилась на него, действительно вид не тот: появился животик, да и весь оброс жирком. А тот юродивый доцентик худ, строен и в последнее время следит за собой. Щеголем гуляет по кишлаку. Нет, так нельзя. Э, Хайдар!.. Пьешь много, обрюзг, опустился, брат...
Застучали зубы — доняла родниковая вода. Хайдар выскочил на берег, пробежал босиком по теплому, нагретому солнцем клеверу к старому деревянному сури под шелковицей. Взял за концы полотенце, растер тело до красноты. Оделся. Теперь — причесаться. Поднял мокрую голову — и опять эта знакомая, сладкая боль! Увидел обломанную ветку, а чуть пониже ту, другую, за которую тогда, пять лет назад, ранним утром ухватилась Латофат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34