– Дело не только в боли. Она все снова и снова переживает падение.
– На священных воротах Хоремхеба висят еще двое.
– Рамосом движет жажда мести, но след, как обычно, оборвется у реки. – Сенмут выразительно посмотрел на меня. – Дело сделано. Теперь можно и правду сказать.
День 6-й, второй месяц всходов
У Асет в моче до сих пор кровь, и она не ест, хотя Мерит старается соблазнить ее сладкими пирогами с кусочками фруктов. Ночью ее мучили видения, она вскрикивала, несмотря на сдавленные легкие – возможно, это из-за мандрагоры. Кажется, что боль отступает только когда я омываю ее щеки и шею прохладной тканью.
День 8-й, второй месяц всходов
Нефертити убедила достаточное количество царских охранников, что их благосостояние увеличится, если они объединятся с ней, чтобы образовать достаточно большую силу и посадить всех остальных в дворцовые бараки. Так что она держит не только дворец, но и царскую сокровищницу, и объявила себя воплощением Гора на Земле, сыном Амона и Господином Двух Земель. Сменхкарой.
Я прикладываю засохший мед к ногам Асет, потом смываю его водой, но теперь она жалуется на боль в левом плече. Я не отрицаю вероятности, что Асет понимает, что с ней не так, особенно из-за того, что я даю ей лекарство, которое используют видящие, чтобы проникнуть в тайну. Однажды я слышал, как мой отец расспрашивал старого жреца, заявлявшего, что курение зловонного паслена позволяет ему видеть то, что до этого он мог только слышать. Я бы расспросил Рамоса об этом, но он не скоро вернется из храма, и ни один жрец этой ночью не сомкнет глаз.
День 9-й, второй месяц всходов
Асет ничего не ест, только пьет фруктовый сок и немного козьего молока, хотя прошла уже целая неделя. Конечно, это само по себе повод для надежды. Сенмут привез письмо от Мены, который сообщил, что «хорошие врачи слишком редки, чтобы командир выбросил хоть одного из них крокодилам», и это значит, что он выполнил свою миссию. Но я боюсь, что он может навлечь гнев Нефертити и на свою семью, так как Рамзес – человек амбициозный, и меня не удивит, если он объединится с той, которая строит из себя Фараона.
День 11-й, второй месяц всходов
Рамос свергнут, на его месте кошачий хвост, так что когда Ра сполз за западные утесы, я пошел искать капитана, плывущего вниз по реке, который согласился отвезти мое послание Мене. Рамос теперь прячется, как раненый лев, даже от дочери, которая каким-то образом чувствует: что-то не так. С каждым часом она становится все беспокойнее и старается заставить меня положить конец его потворству собственным слабостям. Но сердце Рамоса переполнено ненавистью к самому себе – за то, что подвел ее, – и он наказывает себя, не позволяя себе являться перед ней. Несмотря на это, завтра я попробую еще раз, так как она ему нужна не меньше, чем он ей.
День 13-й, второй месяц всходов
В полдень Асет жестом подозвала меня к себе, ибо она все еще не может вдохнуть столько воздуха, чтобы говорить громко. Она отказывается продолжать принимать мандрагору, говорит, что предпочитает знать, что она все еще в этом мире.
– Послать сообщение Сенмуту, чтобы привез домой Мери? – спросил я, предупреждая ее желания.
– Скоро. Но не сейчас. – Асет посмотрела в сторону двери. – В сад… почувствовать солнце.
Я позвал Мерит и попросил ее постелить тюфяк у пруда и принести фиников и персиковых плодов, надеясь, что Асет по такому случаю начнет и есть. Но когда я поднял жену с лежанки, кожа вокруг ее губ побелела, а это значит, что я, несмотря на всю свою осторожность, причинил ей невыносимую боль.
– Где… мой отец? – спросила Асет, глядя мне в глаза, чтобы понять, не вру ли я.
Я взял ее руку и рассказал все, кончая сообщением от Мены. Асет закрыла глаза – я думал, чтобы поспать, но потом заметил, что из глаза вытекла слеза. Я вскочил на ноги, намереваясь вывести Рамоса из его логова.
Она остановила меня кивком головы.
– Принеси мою… сумку. Со мной… будет хорошо. Не одна. Тули… со мной. – Меня обдало холодом, но я сделал, как она просила, и прибежал назад, чтобы подбодрить ее.
– Может, помыть твоего львенка из корня папируса? – пошутил я, открыв ее сумку и вытащив льва.
Она вытянула здоровую руку, чтобы ощупать содержимое.
– Принеси… ожерелье с головой барана, – прошептала она. Я очень обрадовался тому, что Асет о нем вспомнила, ибо женское тщеславие – верный признак возвращающегося здоровья, так что я схватил ожерелье, которое подарил ей по случаю рождения нашей дочери. Но Асет не позволила мне надеть его ей на шею, просто положила в сумку, а потом перевела взгляд на меня.
– Выслушай, муж. Это… мое наследство… Мери. Лев и ожерелье… из слоновой кости. Не золото… отцовское. Доска… от деда. Аменхотепа. Стихи, твои… когда первый раз… вместе… как муж и жена. И все. И никто… не узнает… кто она. Сейчас. Или потом. Остальное отдай… Мерит.
– Поговорим об этом, когда тебе снова станет хорошо, – заспорил я.
– Обещай. Обещай… любимый.
– Конечно, только…
Асет дотронулась кончиками пальцев до моих губ.
– Не… закончила. – Я кивнул, прижимая пальцы жены к губам – настолько я изголодался по ее прикосновению. – Ты. И Мери. Вернитесь… в Анибу… придет твое время присоединиться ко мне… – она схватила ртом воздух, – договорись с Небет. Я буду заботиться о ее… а она о моих. – Она улыбнулась, вспомнив что-то. – Небет записала… в брачный договор.
– Разумеется, твой отец…
Асет перекатила голову из стороны в сторону.
– Трон Гора отбрасывает длинную тень. Позаботься… не пересекла ее… как меня.
– Сенмут говорит, что Мери волнуется. Приведу ее домой утром. Тогда сама с ней поговоришь.
Асет снова покачала головой:
– Лучше пусть… помнит меня… как раньше. А не такой. – Глаза Асет закрылись, потом снова открылись. Она посмотрела прямо на меня. – На этом для нас все не может кончиться, Тенра. Это было бы не… маат.
А маат – оставлять меня идти к западному горизонту одному? – хотелось крикнуть мне, чтобы она не отправлялась туда, куда собралась.
– Пусть кровь… на моих губах… будет сладкой… как ягоды, – прошептала Асет между короткими вдохами. – Дай мне волшебство. Заклинание… хорошей жизни.
Я так и не узнаю, сказала ли она это мне – или богу.
Зная, что скоро конец, человек ощущает завтрашнюю печаль и сегодняшнюю радость. Он поднимает глаза к небесам и живет без сожаления. Он горюет – значит, он человек. Он становится сердцем и языком бога. Из смертности он создает нечто бессмертное.
Норманди Эллис, «Пробуждающийся Осирис»
27
Когда в пятницу утром они приехали в музей, Сети Абдалла уже ждал. Он сидел за длинным столом, стоявшим в центре комнаты, за которым Искандер работал над извлечением свитка. Теперь же на столе ничего не было, кроме стопки бумаг, лежавшей у Сети под рукой. Он как всегда вежливо встал, чтобы поприветствовать гостей, расспросил о поездке в Луксор, хотя Кейт понимала, что это не то, что его заботит. Думал Сети о чем-то другом.
– Боюсь, по телефону я был не совсем откровенен, – признался он Максу, как только они сели. – Свиток был в таком хорошем состоянии, что Хосни развернул его всего за несколько часов. К тому времени, как вы мне позвонили, у меня уже были готовы фотографии и я начал перевод. Вы должны простить мой маленький обман, но я надеялся к тому моменту, как вы вернетесь, понять наверняка, ваш ли это человек. Я уже сказал, что было два свитка?
Кейт с Максом тут же кивнули.
– Может, будет проще сразу показать вам рисунки. – Сети начал раскладывать фотографии восемь на десять, край в край, две по ширине и четыре по высоте.
Проявилось очертание, Кейт встала, чтобы не мешали блики на глянцевой бумаге, и шок узнавания потряс ее до самой глубины души. Это было человеческое тело с извилистыми красными и синими линиями, словно голые ветви растущего внутри дерева. И это дерево Кейт уже видела.
– Доктор Кавано, возможно, вы выскажете профессиональное мнение? – спросил Сети.
Макс насилу смог отвести взгляд, но наконец все же посмотрел на Кейт, потом на Сети.
– Я бы сказал, что это диаграмма кровеносной системы. И чертовски хорошая, принимая во внимание, когда она была нарисована.
– Да, учитывая распространенное мнение, что по меньшей мере до III или IV века нашей эры между венами и артериями различий не видели, – согласилась Кейт.
– Это не все, – добавил Макс. – Тут также показано, что кровь через легкие переходит с одной стороны на другую, а до этого дошли лишь… когда? – Он посмотрел на Кейт. – Еще через тысячу лет?
– В XV веке. Везалий, – помогла она, а потом посмотрела на Сети.
– Так, – вздохнул тот в своей французской манере, – историю медицины пора переписывать. – Он улыбнулся и потер руки. – Тогда у нас впереди много работы, надо выяснить, как это знание могло перейти от моих предков к персам, и, вероятно, к грекам. Конечно, если это хранилось в Александрийской библиотеке…
– А во втором свитке – медицинский текст, как мы и ожидали? – с нетерпением поинтересовался Макс.
Сети покачал головой:
– Рецептов или заклинаний для лечения болезней или ран я не обнаружил, если вы об этом. Я бы сказал, что это больше похоже на личный дневник, который вел врач по имени Сенахтенра, этот суну , сопровождающий вашу Ташат в путешествии по вечности. – Он сделал паузу. – Но зовут ее Асет. Сейчас бы мы назвали ее Исидой.
Кейт и Макс переглянулись.
– Почему вы так уверены, что это именно тот человек?
– В дневнике часто упоминается собака – маленькая белая собака по имени Тули.
Кейт была готова разрыдаться – от облегчения, смешавшегося с невыносимой печалью. Пока никакой уверенности не было, ей удавалось сдерживать мысль о смерти Асет, если не принимать во внимание совсем уж очевидное доказательство – саму мумию. Непонятно почему.
– Полагаю, это из-за нее он начал вести этот дневник. – Сети подождал, чтобы придать последующим словам то значение, которого они заслуживали. – И сейчас уже не остается сомнения в том, что ваша Ташат – его Асет – была дочерью Царицы Еретика от жреца Амона.
– Нефертити, – прошептала Кейт.
Сети кивнул.
– Но это не все, далеко не все. – Он погладил пачку тонких листов.
– Если это дневник, там должны быть числа. – Макс искал объяснение тем трем датам на гробе, но Сети не ответил.
– Лучше, если вы прочтете его сами. Мне пора в университет, так что оставлю бумаги вам. Но сначала я прошу вас прийти сегодня ко мне домой на ужин. – Он посмотрел на Кейт. – Моя мать хочет с вами познакомиться. И она уже все об этом знает. – Он махнул рукой, имея в виду все то, что случилось и что они выяснили. – С того момента, когда я показал ей ваши фотографии и рисунки, она только и говорит о том, что вы должны написать книгу.
Макс все смотрел на Кейт с улыбкой, означающей «я же тебе говорил», даже пока записывал, как добраться до дома Сети. Потом их друг-лингвист показал на кучу листов.
– Помните, все лежит в обратном порядке. Сначала то, что Хосни увидел, когда только начал разворачивать свиток – эта часть написана другой рукой и добавлена к дневнику врача. Потом окончание самого дневника, сколько я успел перевести.
Когда за ним закрылась дверь, Кейт села за стол.
– Может, ты мне прочитаешь? – предложила она, поскольку хотела слышать мужской голос, будто древний врач говорит сам.
Макс кивнул, сел напротив Кейт и взял верхний листок:
– Дата – восьмой день четвертого месяца всходов первого года правления Рамзеса. – Они переглянулись, подумав об одном и том же – это и есть самая значительная дата на гробе Ташат.
Я взываю к богам, которые будут судить Сенахтенру, Врача Уасета, который сорок лет был мне другом и братом, чтобы и Тот, и Осирис знали о сострадании и честности представшего пред ними человека, а также чтобы быть уверенным, что на него не ляжет ответственность за чужие поступки.
В Зару я нашел Рамзеса – он был тощ и более беспокоен, чем в моих воспоминаниях, но поприветствовал меня как старого друга и показал город, который он строит. Так что поговорить мы смогли только вечером. Но даже тогда с нами остался его сын Сети, ходивший с нами целый день, ибо отец назначил его градоначальником и своим представителем на севере. Когда я рассказал, зачем приехал, Рамзес тут же сообщил, что его лучшие охранники уже во время нашей беседы готовятся к плаванию в Уасет, чтобы предстать лицом к лицу перед Верховным Жрецом и его Священным Советом, и что все его командиры уже поручились его поддержать. Так что несложно оказалось убедить старого друга Хоремхеба действовать быстро, пока Нефертити не успела усилить свою позицию, объединившись с номархами, стражей и судьями, от которых зависит исполнение земных законов.
Тогда, конечно, я не знал, что она уже объявила себя Земным воплощением Гора. Или что Рамос уже не является Верховным Жрецом Амона. Но к тому моменту, как до меня дошло письмо Тенры, это уже не имело значения. Эхнатон и его воинственные последователи разбили лагерь около главных крепостных ворот, требуя не только впустить их, но и почестей, подобающих законному Господину Двух Земель. Каждый день он подходил к воротам, разглагольствуя и размахивая жезлом со сплетающимися змеями, – этот царский жезл был дан ему жрецом, который провел его через ритуалы инициации, известные лишь сыну Амона.
Полагаю, он стоял бы там до сих пор, если бы на одной из строительных площадок Рамзеса не упал камень, убив стоящего внизу надзирателя. Тот факт, что каменотесов заставили работать в наказание за поклонение Атону, вскоре дал почву для слухов, что Еретик вызвал гнев своего бога, и тот повалил камень. История эта распространилась быстро, словно огонь по сухой траве, обрастая любопытными подробностями, переходя из уст в уста. И наконец, когда по небу покатились тяжелые черные тучи, на рыночной площади собралась толпа, и помимо первой истории возникло еще множество рассказов. Говорили, что бог Еретика наслал чуму на Людей Солнца, и детей рвало всем, что они съедали, пока они не умирали от голода, хотя еды было навалом. Разумеется, это могло быть только божественной карой! Наконец народ Зару воззвал к Рамзесу, чтобы он отослал Эхнатона и его братию назад в Синай, прежде чем у них заберут всех детей. Но он колебался, не зная, как бороться с новым претендующим на трон соперником, хотя в то же время необходимо было ехать в Уасет, чтобы выхватить власть у бывшей Царицы Еретика, пока еще не слишком поздно.
Наконец Сети приказал Еретику и всем его подчиненным, которые натягивали веревки, клали камень, и даже простым носильщикам воды, а также их женам и детям – исчезнуть с глаз к тому моменту, как Ра-Хорахте в следующий раз покажет свой лик над восточным горизонтом. В противном случае он пообещал, что даже гром их бога будет бессилен перед войсками его отца.
На следующее утро он взобрался на бастион и увидел, что их полосатые палатки исчезли, осталась лишь пыль из-под ног, указывающая, в каком направлении они ушли. Сети заявил, что потеря не велика, поскольку из Зару с Эхнатоном ушло только человек пятьдесят, а они давно уже обучили своему мастерству тех, с кем работали рука об руку. Так что дело сделано, и при первых же лучах следующего дня мы отплываем в Уасет.
Вернувшись домой, я обнаружил послание, которое Тенра оставил на письменном столе в моей библиотеке, – это был одинокий лист папируса, придавленный клинком, который ему подарил Осирис Тутанхамон, и это зрелище переполнило мое сердце ужасом.
Осирис выиграл битву, которую мы вели двадцать лет. Я лишь ускорил их встречу, когда ее взгляд умолял меня избавить ее от невыносимой боли. Я же и подготовил ее к вечности, оставив ключ к ее местонахождению – той, кто была зачата в руках бога реки.
Знай, что я пытался остаться, ради Мери, хотя для меня солнце погасло. Но, возможно, ей лучше жить без меня в мире, чем со мной в страхе. И еще знай, друг и брат моего сердца, что я не стал бы таким человеком, если бы не ты. Что бы ни происходило, я всегда буду любить тебя и верить тебе, вечно – если вечность существует. Если нет, мне все равно крайне повезло.
Пока я читал это, могильный холод заполз в мои кости, и я ощутил страшную потерю, в сердце образовалась зияющая дыра. Когда вошел Сенмут, по его лицу я сразу понял, что и он многого лишился. Ему даже хуже, он видел, как это произошло.
Тенра понимал, что единственная возможность подобраться как можно ближе – это подойти ко входу в вечный дом Хоремхеба, где она шагнула вперед в леопардовой шкуре нового Фараона. Как он набрался сил взглянуть в глаза женщине, давшей жизнь его возлюбленной и забравшей ее, я сказать не могу, но когда все взгляды сосредоточились на том, как она прикоснулась священным стругом к губам могущественного Генерала, Тенра незаметно пробрался сквозь толпу, и единственным быстрым взмахом хирургического ножа с тонким лезвием перерезал крупный сосуд на некогда прекрасной шее Нефертити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46