Помнишь, мы обещали учить друг друга?
– Каждое слово, сказанное тобой прошлой ночью, отпечатано в моем сердце, – ответил я. И мы продолжили, время от времени приостанавливаясь, чтобы конец получился более ярким.
Потом я приобнял Асет, не желая отпускать ее даже теперь. Когда наши тела остыли, я потянулся за одеялом, чтобы накрыться, и заметил, что она уже уснула. Но я долго не засыпал, смотрел на звезды, из-за которых было светло, почти как днем, и пытался понять, где сон, а где реальность. Мысленно я вернулся в прошлое, к тому, какой была моя жизнь, прежде чем в ней появилась Асет. И понял, что она придала моему существованию не только направленность, но и цель, и что без нее этот мир был бы таким же бесцветным, как и окружающая пустыня.
Когда я открыл глаза в следующий раз, звезды сияли на небе все так же ярко, и я подумал, не приснилось ли мне, будто кто-то разрисовывает мою грудь кисточкой из мягкого пуха. Но теперь-то я не сплю и все еще чувствую, как она путешествует вокруг соска, потом вокруг другого, пока они не затвердели. Через секунду кисточка направилась в другую сторону, через грудную клетку и дальше по животу. Все внутри сжалось и кровь подступила к чреслам – словно тело реагировало на чью-то команду. Что же это за мрачная фантазия, мучающая меня и во сне? Я опустил руку и наткнулся на мягкие кудри.
– Асет? – прошептал я, так как не был уверен, что она проснулась и понимает, что делает.
– Ш-ш, не шевелись, – прошептала она, не отрываясь от исследования моего тела, и не осталось такой части, по которой она не провела бы волосами, гибкими пальцами и нежными влажными губами. Каждый раз, когда я поднимал руку, чтобы дотронуться или погладить ее, Асет останавливала меня, не разрешая мне отвлекаться от приготовленного для меня праздника ощущений, и тогда я отдался ее нежным рукам.
Асет опустила голову, оставляя губами и быстрым языком горящий след, а когда она дошла до моего набухшего члена, движения стали медленными и нежными. Я был погружен в дымку ожидания, и все тело вздрогнуло от неожиданного удовольствия, когда ее рот охватил меня. И когда экстаз, заливший мои чресла, был готов к тому, чтобы вырваться наружу, Асет отстранилась, оставив меня между этим миром и другим, и я не мог двинуться ни вперед, ни назад. В следующий миг она перекинула через меня ногу, оседлала мои бедра и медленно поднялась, дразня и мучая меня набухшими нижними губами, а потом наконец впустила меня в свое влажное отверстие на всю глубину. Бесконечную секунду она лежала совершенно неподвижно. Потом, рассматривая при лунном свете мое лицо, снова начала скользить вверх и вниз. Когда дело приблизилось к концу, я сделал рывок вверх, в то время как Асет опускалась вниз, – схватив ее руками за бедра, я прижал к себе изо всех сил, чтобы она почувствовала то мгновение, когда я прольюсь в нее. Когда я кончил, Асет упала вперед, щекой мне на сердце, и стала слушать, как неистово оно бьется.
– Теперь ты больше никогда не будешь думать обо мне как о ребенке, Тенра… или как о дочери моего отца. С этой ночи мы с тобой отправляемся в новое путешествие.
И вот она лежит рядом со мной, убаюканная нежным качанием стоящей на якоре лодки. В сухом холодном воздухе луна светит достаточно ярко, так что на всем окружающем пейзаже, от журчащей ленты воды до поросшего травой берега, где Пагош с нашим гребцом разложили на ночь тюфяки, образовалась патина. Вдалеке различимы крыши сонного города, лачуги из глиняных кирпичей прижались к земле, и лишь храм Исиды поднимается высоко в небо. Секунду назад к воде подходил большой белый баран, чтобы попить, а я думал, не путаю ли я из-за своей необузданной радости сон с реальностью. Я даже поинтересовался, не прошел ли я, не заметив, через тростники, поскольку изменилось все – не только окружающий мир, но и мой внутренний. Я совсем взрослый мужчина, но вижу глазами младенца и воображаю приключения, на которые отважусь в будущем. Только одно осталось неизменным и истинным – любовь, дар богини.
21
Когда на следующее утро Кейт спустилась, Макс поливал сиропом порезанные блинчики, а Сэм в предвкушении стучал по полу когтями. Как только Макс поставил тарелку на пол, Кейт направилась прямо к нему, не задумываясь о том, как она выглядит без косметики, а волосы после спешного душа торчали во все стороны. Макс обхватил ее руками и прижал к себе.
– Не жалеешь? – спросил он.
– Только о том, что ночь оказалась слишком короткой. – Прикосновение Макса избавило ее от всех мелких волнений, появившихся, как только она открыла глаза. – Тебе разве еще не пора ехать в офис? – Было уже больше девяти.
– Сегодня – нет. – Казалось, что Максу не хочется ее выпускать. – Готова есть блины? В прогнозе сообщили, что идет влажный фронт. Я подумал, что надо поиграть в теннис, пока еще можно. Если ты не хочешь заняться чем-то другим.
Любое его предложение подходило Кейт, главное – чтобы они с Максом были вместе. После этой ночи казалось, что вместо того человека, с которым она завтракала вчера, появился другой. Теперь им надо по-новому научиться разговаривать друг с другом.
* * *
К тому времени, как они закончили первый сет, Кейт по-настоящему забеспокоилась. Очевидно было, что Макс думал не о теннисе и не о ней. И что он проиграл нарочно, Кейт не верила. И она заволновалась – вдруг он решил, что зря предложить ей остаться? Когда они шли к дому, чтобы попить, Макс не взглянул на нее, не открыл перед ней дверь и не оказал никаких других знаков внимания. Может, он задумался о ком-нибудь из своих пациентов? Если так, лучше бы он поделился с ней, а не заставлял сомневаться.
– Мне надо сказать тебе кое-что, – произнес он настолько внезапно, что Кейт скрутило дурное предчувствие. Он указал ей на кухонный стол и дождался, когда она сядет, расположился на стуле рядом с ней и уставился на застекленную нишу, выходящую во двор. – Ты знаешь, что такое дислексия? То есть как при ней ведет себя мозг?
Кейт озадаченно кивнула, а потом покачала головой:
– Не особо. Только что это связано с тем, как некоторые дети обрабатывают зрительные сигналы, из-за чего им сложно научиться читать.
– Так думали раньше. А оказалось, что проблема в том, как эти дети слышат, как мозг обрабатывает языковую информацию, а не в том, как они видят. – Кейт не понимала, зачем он ей об этом рассказывает. И почему именно сейчас. – В среднем коленчатом ядре – участке мозга, который получает поступающие от уха сигналы и посылает их к слуховой зоне коры головного мозга, – у детей с дислексией меньше нейронов, обрабатывающих короткие звуки, в основном глухие согласные, чем у обычных. Поскольку они этих звуков совсем не слышат, им сложно построить в голове словарь, помогающий человеку узнавать звук, когда он услышит его в следующий раз, – чтобы понять, откуда он. Ты следишь за мыслью?
– Да, Макс, но у меня вообще-то нет проблем с чтением.
– Я знаю. Возможно, я неудачно выражаю свою мысль, но то, что у тебя есть, родственно дислексии. Это называется расстройство центрального слухового аппарата – это проблема со слухом, совершенно не связанная с ушами. Дело в том, как мозг обрабатывает сложные звуковые сигналы.
Макс ждал, что Кейт скажет что-нибудь, но у нее в голове словно образовался белый шум, устранивший все, кроме ощущения, что ее ударили сзади – такого она никогда не ожидала и не предвидела.
Потом она начала свыкаться с идеей. У нее что-то не так с мозгом. Кейт уставилась на собственные руки. Она не знала, что сказать. Не могла даже думать.
– Полагаю, ты иногда словно застреваешь, – продолжил Макс. – Только десять лет назад прекратились споры насчет того, существует ли вообще это расстройство центрального слухового аппарата. Группа антропологов из университета Бэйлора, это здесь, в Хьюстоне, на основе построения топографической карты мозга подтвердила, что существует.
Кейт все еще не могла поднять взгляд, посмотреть ему в глаза.
– И как давно ты это знаешь? – спросила она.
– Я начал подозревать это с новогоднего вечера, когда ты рассказала о трудностях, возникших у тебя, когда ты перешла в школу побольше и пошумнее. А потом, когда мы делали томографию… Макс протянул руку, чтобы дотронуться до Кейт, но она отстранилась, уронив руки на колени.
– Почему ты тогда ничего не сказал? – спросила она, глядя вниз.
– Я думал над этим. Мне не хотелось, чтобы ты решила, будто для меня главное – поставить очередной диагноз. Что у меня к тебе беспристрастный, безличный интерес. Я не хотел испортить назревающие отношения, эту близость. Такого я ни с кем больше не чувствовал. – Макс заговорил тише. – То, что между нами происходит, для меня очень важно, та возможность, которую я вижу. Вот поэтому я говорю сейчас, хотя время и неподходящее. Я не знал, случится ли то, что случилось прошлой ночью, уж не говоря о том, когда это будет. Так что лучшего момента уже не возникнет.
Кейт наконец посмотрела на Макса, ожидая заметить признаки фальши – малейший намек на улыбку или неискренность – и, к собственному удивлению, обнаружила, что его безбородое лицо полностью открыто. Очередной фокус психики.
– Тогда рассказывай все, что тебе об этом известно – об этом нарушении работы мозга, – ответила она. – Когда хватит, закричу караул.
Макс согласился.
– В каждой сенсорной системе есть специализированные нейроны, реагирующие на звуки, изображения и другие стимулы, и эти рецепторы создают что-то вроде карты или пространственной диаграммы того, как эта информация обрабатывается. За исключением слуховой зоны, в которой содержится клетка, непохожая на все остальные клетки нервной системы. – Он перестал смотреть на Кейт. – Эти клетки могут улавливать звук в любой части окружающего нас пространства, излучая сигналы с временным кодом, а не пространственным. Мы многого еще не знаем, например, передаются ли эти сигналы в другие цепи мозга, чтобы облегчить понимание, или они являются вторичными участками, артефактами какого-то другого процесса. Но весьма вероятным кажется то, что эти временные коды используются другими сенсорными системами, чтобы связывать несколько пространственных карт. Так вот, я думаю, что отсюда возникает расстройство центрального слухового аппарата, это некая ошибка в процессе временного кодирования, из-за которой ты не можешь одновременно обработать множество сигналов. – Он снова замолчал, но Кейт ждала продолжения. – Могу раскопать последнюю литературу на эту тему, чтобы ты почитала об исследованиях сама. Кэти, вот чем ты занималась долгое время – преобразовывала все, что можно, в зрительные сигналы, воспринимая окружающий мир больше глазами, чем ушами. К счастью, в результате у тебя появилась необычная способность создавать внутренние образы. Зрение является связующим звеном между подсистемами: объект располагается в височной доле, а его местоположение – в теменной, как и связанные с объектом воспоминания. Когда человек видит яблоко, он знает не только, что оно красное и круглое, а еще и что у него внутри семечки, и какое оно на вкус. Каждый зрительный участок, посылающий информацию к мозгу, еще и получает обратную информацию по тем же нейронным каналам. У большинства людей сигнал, поступающий от глаза, сильнее обратного, воображаемого. А у тебя иначе. Видела бы ты выражение лица Бена, когда я попросил тебя представить, а потом нарисовать двух животных.
– В тот момент я больше думала о том, что ты видишь на мониторе, чем о том, что делала, – сказала Кейт, – я даже не помню, что нарисовала.
– Подожди, – сказал Макс, вскочил и убежал с кухни. Кейт смотрела из окна, гадая, где Сэм. Потом вернулся Макс и вручил ей карандашный рисунок с газелью и львом, играющими в какую-то настольную игру.
Кейт посмотрела на набросок, и вокруг него начали появляться другие животные: линии были тоньше и не слишком четкие, – и вспомнила про эффект гало, о котором говорил Том Маккоуэн.
– Отдаленно знакомо, – признала она, – но не помню, как рисовала это. – Кейт подняла глаза. – Значит ли это, что у меня в мозгу несколько разорванных цепей?
Макс помотал головой:
– Мы стараемся сделать так, чтобы испытуемый перед гестом расслабился, для чего убираем внешние раздражители, но мозг ведь не только реагирует. Он еще и постоянно что-то порождает. Ночью, когда мы почти не получаем сенсорных сигналов, он делает все, что ему заблагорассудится. Днем виды образов, которые может породить мозг, ограничены чувствами, но они все равно возникают. Когда мы мечтаем. Факты и фантазии сливаются. Проблема в том, что иногда наши внутренние карты настолько усложняются, что мы в них теряемся. Со всеми бывает.
Когда Макс на этот раз протянул руку, чтобы убрать волосы с лица Кейт, она правильно оценила его жест, увидела, что Максу важны не только события, а еще и ее чувства.
– Есть ли способ исправить этот… недостаток? – спросила она.
– Избегать скопления народа, да и все остальное, о чем ты сама уже догадалась.
– А мединститут?
– Если захочешь. Возможно, тебе не следует связываться с экстренной медицинской помощью, а все остальное… Ты хочешь?
– Не уверена. Нет. Просто спросила. А где Сэм?
– Спит на диване в кабинете. Ему скучно смотреть, как мы играем в теннис.
– Мне кажется, уже достаточно поиграли, а тебе? Пойду приму душ.
Макс кивнул и проводил ее взглядом. Кейт понимала, что он хочет от нее большего, но больше она дать не могла. Ей надо было побыть одной. Подумать. Послушать свой внутренний голос.
* * *
Она стояла под бьющими по спине струями, но, похоже, горячая вода лишь усиливала противоборствующие эмоции, раздиравшие мозг. Злость смешалась с облегчением. Возмущение с благодарностью. Облегчение от пришедшего наконец понимания, почему иногда совершенно отчетливые голоса внезапно становятся невнятным бормотанием. Благодарность за то, что не надо больше бояться наступления того дня, когда невнятность останется навсегда. Злость на себя за то, что сбавила бдительность.
Кейт повернулась так, чтобы вода смешивалась с бегущими по щекам слезами, пока они не слились в один поток. Макс стимулирует ее, и в то же время с ним легко, даже когда возникают разногласия. Потому что он не категоричен. И только из-за того, что у него не такой подход, как у тебя, Макс не считает, что ты не права. Им движет любопытство, а не стремление управлять. Потребность задавать вопросы. Интересоваться, почему. Не только что касается его пациентов, но и Ташат. Так почему бы и не тебя?
С Максом она ориентировалась на то, что у них общего, а не на различия, и эта мысль вызвала воспоминания о том, как он рассказывал про свою бабушку. Но и Кейт тоже изменилась – может, из-за Сэма. Она вспомнила тот день, когда они шли по плоскогорью, она несла рюкзак с водой и ланчем, а Сэм протаптывал дорогу через девственный снег. Она с ним все обговорила, рассказала ему все, и решила, что несмотря ни на что, Ташат она не оставит. Думая об этом теперь, Кейт понимала, что с ними в тот день был кто-то еще – непоколебимая вера Макса в нее, благодаря которой и сама Кейт поверила в себя, вопреки всем Дэвидам Броверманам, прошлым или настоящим. И внутренний голос, который древние египтяне называли ка, заговорил с уверенностью вместо сомнения, с которым Кейт так долго прожила.
Макс сделал ей еще один ценный подарок – понимание себя, – освободив ее от когтей стервятника, который сидел у нее на плече много лет, ожидая, когда Кейт споткнется, когда упадет настолько низко, что он сможет выклевать ее золотые глаза. А она повернулась к Максу спиной. Опять.
Кейт выключила воду, вытерла полотенцем волосы и тело. Вода все еще стекала по спине, Кейт надела трусики и, оглядываясь в поисках лифчика, услышала, как внизу закрылась дверь. Она сдернула платье, всунула руки в рукава и на ходу схватила папку со стола. Сбежала вниз по лестнице – надо было перехватить Макса, пока он не ушел, – обежала вокруг нижнего столбика и понеслась в кухню.
Макс сидел там же, где она его и оставила, и смотрел за окно, а когда услышал ее, обернулся.
– Мне показалось, что хлопнула дверь, – запинаясь, произнесла Кейт.
– Сэм хотел выйти. – Макс снова повернулся к окну. – Он так быстро все усваивает, почему же никак не научится приносить теннисные мячики в ведерко? – Кейт показалось, что это вялая попытка сказать хоть что-нибудь, чтобы избежать неловкости.
Кейт испугалась, что папки, которую она принесла, будет недостаточно, что она слишком долго тянула. Но этим шансом надо воспользоваться обязательно, потому что больше у нее ничего нет – только эти рисунки, на которых она изображала Макса с самого первого дня их знакомства в музее. Словами она столько же никогда не сможет сказать.
– Сэм слишком умный, и ему неинтересно искать мячики в пределах корта, – объяснила Кейт, подходя к Максу. – Он просто несколько раз сделал тебе одолжение, так как не хотел тебя обидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Каждое слово, сказанное тобой прошлой ночью, отпечатано в моем сердце, – ответил я. И мы продолжили, время от времени приостанавливаясь, чтобы конец получился более ярким.
Потом я приобнял Асет, не желая отпускать ее даже теперь. Когда наши тела остыли, я потянулся за одеялом, чтобы накрыться, и заметил, что она уже уснула. Но я долго не засыпал, смотрел на звезды, из-за которых было светло, почти как днем, и пытался понять, где сон, а где реальность. Мысленно я вернулся в прошлое, к тому, какой была моя жизнь, прежде чем в ней появилась Асет. И понял, что она придала моему существованию не только направленность, но и цель, и что без нее этот мир был бы таким же бесцветным, как и окружающая пустыня.
Когда я открыл глаза в следующий раз, звезды сияли на небе все так же ярко, и я подумал, не приснилось ли мне, будто кто-то разрисовывает мою грудь кисточкой из мягкого пуха. Но теперь-то я не сплю и все еще чувствую, как она путешествует вокруг соска, потом вокруг другого, пока они не затвердели. Через секунду кисточка направилась в другую сторону, через грудную клетку и дальше по животу. Все внутри сжалось и кровь подступила к чреслам – словно тело реагировало на чью-то команду. Что же это за мрачная фантазия, мучающая меня и во сне? Я опустил руку и наткнулся на мягкие кудри.
– Асет? – прошептал я, так как не был уверен, что она проснулась и понимает, что делает.
– Ш-ш, не шевелись, – прошептала она, не отрываясь от исследования моего тела, и не осталось такой части, по которой она не провела бы волосами, гибкими пальцами и нежными влажными губами. Каждый раз, когда я поднимал руку, чтобы дотронуться или погладить ее, Асет останавливала меня, не разрешая мне отвлекаться от приготовленного для меня праздника ощущений, и тогда я отдался ее нежным рукам.
Асет опустила голову, оставляя губами и быстрым языком горящий след, а когда она дошла до моего набухшего члена, движения стали медленными и нежными. Я был погружен в дымку ожидания, и все тело вздрогнуло от неожиданного удовольствия, когда ее рот охватил меня. И когда экстаз, заливший мои чресла, был готов к тому, чтобы вырваться наружу, Асет отстранилась, оставив меня между этим миром и другим, и я не мог двинуться ни вперед, ни назад. В следующий миг она перекинула через меня ногу, оседлала мои бедра и медленно поднялась, дразня и мучая меня набухшими нижними губами, а потом наконец впустила меня в свое влажное отверстие на всю глубину. Бесконечную секунду она лежала совершенно неподвижно. Потом, рассматривая при лунном свете мое лицо, снова начала скользить вверх и вниз. Когда дело приблизилось к концу, я сделал рывок вверх, в то время как Асет опускалась вниз, – схватив ее руками за бедра, я прижал к себе изо всех сил, чтобы она почувствовала то мгновение, когда я прольюсь в нее. Когда я кончил, Асет упала вперед, щекой мне на сердце, и стала слушать, как неистово оно бьется.
– Теперь ты больше никогда не будешь думать обо мне как о ребенке, Тенра… или как о дочери моего отца. С этой ночи мы с тобой отправляемся в новое путешествие.
И вот она лежит рядом со мной, убаюканная нежным качанием стоящей на якоре лодки. В сухом холодном воздухе луна светит достаточно ярко, так что на всем окружающем пейзаже, от журчащей ленты воды до поросшего травой берега, где Пагош с нашим гребцом разложили на ночь тюфяки, образовалась патина. Вдалеке различимы крыши сонного города, лачуги из глиняных кирпичей прижались к земле, и лишь храм Исиды поднимается высоко в небо. Секунду назад к воде подходил большой белый баран, чтобы попить, а я думал, не путаю ли я из-за своей необузданной радости сон с реальностью. Я даже поинтересовался, не прошел ли я, не заметив, через тростники, поскольку изменилось все – не только окружающий мир, но и мой внутренний. Я совсем взрослый мужчина, но вижу глазами младенца и воображаю приключения, на которые отважусь в будущем. Только одно осталось неизменным и истинным – любовь, дар богини.
21
Когда на следующее утро Кейт спустилась, Макс поливал сиропом порезанные блинчики, а Сэм в предвкушении стучал по полу когтями. Как только Макс поставил тарелку на пол, Кейт направилась прямо к нему, не задумываясь о том, как она выглядит без косметики, а волосы после спешного душа торчали во все стороны. Макс обхватил ее руками и прижал к себе.
– Не жалеешь? – спросил он.
– Только о том, что ночь оказалась слишком короткой. – Прикосновение Макса избавило ее от всех мелких волнений, появившихся, как только она открыла глаза. – Тебе разве еще не пора ехать в офис? – Было уже больше девяти.
– Сегодня – нет. – Казалось, что Максу не хочется ее выпускать. – Готова есть блины? В прогнозе сообщили, что идет влажный фронт. Я подумал, что надо поиграть в теннис, пока еще можно. Если ты не хочешь заняться чем-то другим.
Любое его предложение подходило Кейт, главное – чтобы они с Максом были вместе. После этой ночи казалось, что вместо того человека, с которым она завтракала вчера, появился другой. Теперь им надо по-новому научиться разговаривать друг с другом.
* * *
К тому времени, как они закончили первый сет, Кейт по-настоящему забеспокоилась. Очевидно было, что Макс думал не о теннисе и не о ней. И что он проиграл нарочно, Кейт не верила. И она заволновалась – вдруг он решил, что зря предложить ей остаться? Когда они шли к дому, чтобы попить, Макс не взглянул на нее, не открыл перед ней дверь и не оказал никаких других знаков внимания. Может, он задумался о ком-нибудь из своих пациентов? Если так, лучше бы он поделился с ней, а не заставлял сомневаться.
– Мне надо сказать тебе кое-что, – произнес он настолько внезапно, что Кейт скрутило дурное предчувствие. Он указал ей на кухонный стол и дождался, когда она сядет, расположился на стуле рядом с ней и уставился на застекленную нишу, выходящую во двор. – Ты знаешь, что такое дислексия? То есть как при ней ведет себя мозг?
Кейт озадаченно кивнула, а потом покачала головой:
– Не особо. Только что это связано с тем, как некоторые дети обрабатывают зрительные сигналы, из-за чего им сложно научиться читать.
– Так думали раньше. А оказалось, что проблема в том, как эти дети слышат, как мозг обрабатывает языковую информацию, а не в том, как они видят. – Кейт не понимала, зачем он ей об этом рассказывает. И почему именно сейчас. – В среднем коленчатом ядре – участке мозга, который получает поступающие от уха сигналы и посылает их к слуховой зоне коры головного мозга, – у детей с дислексией меньше нейронов, обрабатывающих короткие звуки, в основном глухие согласные, чем у обычных. Поскольку они этих звуков совсем не слышат, им сложно построить в голове словарь, помогающий человеку узнавать звук, когда он услышит его в следующий раз, – чтобы понять, откуда он. Ты следишь за мыслью?
– Да, Макс, но у меня вообще-то нет проблем с чтением.
– Я знаю. Возможно, я неудачно выражаю свою мысль, но то, что у тебя есть, родственно дислексии. Это называется расстройство центрального слухового аппарата – это проблема со слухом, совершенно не связанная с ушами. Дело в том, как мозг обрабатывает сложные звуковые сигналы.
Макс ждал, что Кейт скажет что-нибудь, но у нее в голове словно образовался белый шум, устранивший все, кроме ощущения, что ее ударили сзади – такого она никогда не ожидала и не предвидела.
Потом она начала свыкаться с идеей. У нее что-то не так с мозгом. Кейт уставилась на собственные руки. Она не знала, что сказать. Не могла даже думать.
– Полагаю, ты иногда словно застреваешь, – продолжил Макс. – Только десять лет назад прекратились споры насчет того, существует ли вообще это расстройство центрального слухового аппарата. Группа антропологов из университета Бэйлора, это здесь, в Хьюстоне, на основе построения топографической карты мозга подтвердила, что существует.
Кейт все еще не могла поднять взгляд, посмотреть ему в глаза.
– И как давно ты это знаешь? – спросила она.
– Я начал подозревать это с новогоднего вечера, когда ты рассказала о трудностях, возникших у тебя, когда ты перешла в школу побольше и пошумнее. А потом, когда мы делали томографию… Макс протянул руку, чтобы дотронуться до Кейт, но она отстранилась, уронив руки на колени.
– Почему ты тогда ничего не сказал? – спросила она, глядя вниз.
– Я думал над этим. Мне не хотелось, чтобы ты решила, будто для меня главное – поставить очередной диагноз. Что у меня к тебе беспристрастный, безличный интерес. Я не хотел испортить назревающие отношения, эту близость. Такого я ни с кем больше не чувствовал. – Макс заговорил тише. – То, что между нами происходит, для меня очень важно, та возможность, которую я вижу. Вот поэтому я говорю сейчас, хотя время и неподходящее. Я не знал, случится ли то, что случилось прошлой ночью, уж не говоря о том, когда это будет. Так что лучшего момента уже не возникнет.
Кейт наконец посмотрела на Макса, ожидая заметить признаки фальши – малейший намек на улыбку или неискренность – и, к собственному удивлению, обнаружила, что его безбородое лицо полностью открыто. Очередной фокус психики.
– Тогда рассказывай все, что тебе об этом известно – об этом нарушении работы мозга, – ответила она. – Когда хватит, закричу караул.
Макс согласился.
– В каждой сенсорной системе есть специализированные нейроны, реагирующие на звуки, изображения и другие стимулы, и эти рецепторы создают что-то вроде карты или пространственной диаграммы того, как эта информация обрабатывается. За исключением слуховой зоны, в которой содержится клетка, непохожая на все остальные клетки нервной системы. – Он перестал смотреть на Кейт. – Эти клетки могут улавливать звук в любой части окружающего нас пространства, излучая сигналы с временным кодом, а не пространственным. Мы многого еще не знаем, например, передаются ли эти сигналы в другие цепи мозга, чтобы облегчить понимание, или они являются вторичными участками, артефактами какого-то другого процесса. Но весьма вероятным кажется то, что эти временные коды используются другими сенсорными системами, чтобы связывать несколько пространственных карт. Так вот, я думаю, что отсюда возникает расстройство центрального слухового аппарата, это некая ошибка в процессе временного кодирования, из-за которой ты не можешь одновременно обработать множество сигналов. – Он снова замолчал, но Кейт ждала продолжения. – Могу раскопать последнюю литературу на эту тему, чтобы ты почитала об исследованиях сама. Кэти, вот чем ты занималась долгое время – преобразовывала все, что можно, в зрительные сигналы, воспринимая окружающий мир больше глазами, чем ушами. К счастью, в результате у тебя появилась необычная способность создавать внутренние образы. Зрение является связующим звеном между подсистемами: объект располагается в височной доле, а его местоположение – в теменной, как и связанные с объектом воспоминания. Когда человек видит яблоко, он знает не только, что оно красное и круглое, а еще и что у него внутри семечки, и какое оно на вкус. Каждый зрительный участок, посылающий информацию к мозгу, еще и получает обратную информацию по тем же нейронным каналам. У большинства людей сигнал, поступающий от глаза, сильнее обратного, воображаемого. А у тебя иначе. Видела бы ты выражение лица Бена, когда я попросил тебя представить, а потом нарисовать двух животных.
– В тот момент я больше думала о том, что ты видишь на мониторе, чем о том, что делала, – сказала Кейт, – я даже не помню, что нарисовала.
– Подожди, – сказал Макс, вскочил и убежал с кухни. Кейт смотрела из окна, гадая, где Сэм. Потом вернулся Макс и вручил ей карандашный рисунок с газелью и львом, играющими в какую-то настольную игру.
Кейт посмотрела на набросок, и вокруг него начали появляться другие животные: линии были тоньше и не слишком четкие, – и вспомнила про эффект гало, о котором говорил Том Маккоуэн.
– Отдаленно знакомо, – признала она, – но не помню, как рисовала это. – Кейт подняла глаза. – Значит ли это, что у меня в мозгу несколько разорванных цепей?
Макс помотал головой:
– Мы стараемся сделать так, чтобы испытуемый перед гестом расслабился, для чего убираем внешние раздражители, но мозг ведь не только реагирует. Он еще и постоянно что-то порождает. Ночью, когда мы почти не получаем сенсорных сигналов, он делает все, что ему заблагорассудится. Днем виды образов, которые может породить мозг, ограничены чувствами, но они все равно возникают. Когда мы мечтаем. Факты и фантазии сливаются. Проблема в том, что иногда наши внутренние карты настолько усложняются, что мы в них теряемся. Со всеми бывает.
Когда Макс на этот раз протянул руку, чтобы убрать волосы с лица Кейт, она правильно оценила его жест, увидела, что Максу важны не только события, а еще и ее чувства.
– Есть ли способ исправить этот… недостаток? – спросила она.
– Избегать скопления народа, да и все остальное, о чем ты сама уже догадалась.
– А мединститут?
– Если захочешь. Возможно, тебе не следует связываться с экстренной медицинской помощью, а все остальное… Ты хочешь?
– Не уверена. Нет. Просто спросила. А где Сэм?
– Спит на диване в кабинете. Ему скучно смотреть, как мы играем в теннис.
– Мне кажется, уже достаточно поиграли, а тебе? Пойду приму душ.
Макс кивнул и проводил ее взглядом. Кейт понимала, что он хочет от нее большего, но больше она дать не могла. Ей надо было побыть одной. Подумать. Послушать свой внутренний голос.
* * *
Она стояла под бьющими по спине струями, но, похоже, горячая вода лишь усиливала противоборствующие эмоции, раздиравшие мозг. Злость смешалась с облегчением. Возмущение с благодарностью. Облегчение от пришедшего наконец понимания, почему иногда совершенно отчетливые голоса внезапно становятся невнятным бормотанием. Благодарность за то, что не надо больше бояться наступления того дня, когда невнятность останется навсегда. Злость на себя за то, что сбавила бдительность.
Кейт повернулась так, чтобы вода смешивалась с бегущими по щекам слезами, пока они не слились в один поток. Макс стимулирует ее, и в то же время с ним легко, даже когда возникают разногласия. Потому что он не категоричен. И только из-за того, что у него не такой подход, как у тебя, Макс не считает, что ты не права. Им движет любопытство, а не стремление управлять. Потребность задавать вопросы. Интересоваться, почему. Не только что касается его пациентов, но и Ташат. Так почему бы и не тебя?
С Максом она ориентировалась на то, что у них общего, а не на различия, и эта мысль вызвала воспоминания о том, как он рассказывал про свою бабушку. Но и Кейт тоже изменилась – может, из-за Сэма. Она вспомнила тот день, когда они шли по плоскогорью, она несла рюкзак с водой и ланчем, а Сэм протаптывал дорогу через девственный снег. Она с ним все обговорила, рассказала ему все, и решила, что несмотря ни на что, Ташат она не оставит. Думая об этом теперь, Кейт понимала, что с ними в тот день был кто-то еще – непоколебимая вера Макса в нее, благодаря которой и сама Кейт поверила в себя, вопреки всем Дэвидам Броверманам, прошлым или настоящим. И внутренний голос, который древние египтяне называли ка, заговорил с уверенностью вместо сомнения, с которым Кейт так долго прожила.
Макс сделал ей еще один ценный подарок – понимание себя, – освободив ее от когтей стервятника, который сидел у нее на плече много лет, ожидая, когда Кейт споткнется, когда упадет настолько низко, что он сможет выклевать ее золотые глаза. А она повернулась к Максу спиной. Опять.
Кейт выключила воду, вытерла полотенцем волосы и тело. Вода все еще стекала по спине, Кейт надела трусики и, оглядываясь в поисках лифчика, услышала, как внизу закрылась дверь. Она сдернула платье, всунула руки в рукава и на ходу схватила папку со стола. Сбежала вниз по лестнице – надо было перехватить Макса, пока он не ушел, – обежала вокруг нижнего столбика и понеслась в кухню.
Макс сидел там же, где она его и оставила, и смотрел за окно, а когда услышал ее, обернулся.
– Мне показалось, что хлопнула дверь, – запинаясь, произнесла Кейт.
– Сэм хотел выйти. – Макс снова повернулся к окну. – Он так быстро все усваивает, почему же никак не научится приносить теннисные мячики в ведерко? – Кейт показалось, что это вялая попытка сказать хоть что-нибудь, чтобы избежать неловкости.
Кейт испугалась, что папки, которую она принесла, будет недостаточно, что она слишком долго тянула. Но этим шансом надо воспользоваться обязательно, потому что больше у нее ничего нет – только эти рисунки, на которых она изображала Макса с самого первого дня их знакомства в музее. Словами она столько же никогда не сможет сказать.
– Сэм слишком умный, и ему неинтересно искать мячики в пределах корта, – объяснила Кейт, подходя к Максу. – Он просто несколько раз сделал тебе одолжение, так как не хотел тебя обидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46