Я спросил:
– Еще будете?
– Нет.
Я заказал двойное виски «Джеймсон». Решил, что я и так себя сильно ограничиваю, сократив прием таблеток. Сел напротив Ридж и сказал:
– Мы с вами здесь почти что завсегдатаи.
Ни тебе ответа, ни тебе улыбки. На ней были белая футболка и синие джинсы. Она сунула руку в сумку и достала блокнот. Заметила:
– Любопытный персонаж эта Кирстен Бойл.
– Можно и так сказать.
Ридж долго смотрела на меня, потом сказала:
– Вы с ней как-то связаны?
– Не так, как вы думаете.
– Ну, так вот: ее любимое занятие – коллекционировать мужчин.
Я не отреагировал, и она продолжила:
– Ее настоящее имя Мэри Коуен. Она из Уотерфорда, из небогатой семьи, обычное образование, ничего выдающегося. Когда ей исполнилось шестнадцать, она познакомилась с богатым англичанином и сбежала с ним в Англию.
– Ничего криминального.
– Через десять лет она прибыла в Голуэй вдовой с новым именем и новым акцентом.
– Надо же.
– Через пять лет она снова вышла замуж и стала миссис Бойл. До второго мужа и после его смерти она пропустила целый хоровод мужчин. Мистер Бойл умер от сердечного приступа, его поспешно кремировали. Она, вне всякого сомнения, имеет друзей, способных ускорить такие вещи. По правилам должны были сделать вскрытие.
Я повторил:
– Ускорить.
– Что?
– Это слово неразрывно связано с Кирстен.
– С ней связно влияние. Она знает нужных людей.
– Это вы верно подметили.
Ридж отпила глоток колы и спросила:
– Почему она вас интересует?
– Меня попросили ее проверить.
– Вы расследуете… ну, да, вы расследуете смерть ее мужа.
Я не ответил, и Ридж сказала:
– Нет никаких доказательств, что она это сделала.
Я поинтересовался:
– Как вам удалось добыть всю эту информацию?
– Дядя Брендан хорошо меня обучил. Он любил повторять: «Главное не то, что ты знаешь, а то, что ты в курсе, где добыть информацию».
Я заметил:
– Он бы наверняка вами гордился.
Ридж вздрогнула и словно сморщилась, но быстро взяла себя в руки и обрела прежнюю суровость. Сказала:
– Я так на него сердита.
Я кивнул, и она выпалила:
– И на вас тоже.
– На меня?
– Вы же были друзьями, так?
– Гм… да.
– Почему вы за ним не проследили?
– Я не обратил внимания…
Она встала и почти закричала:
– А когда вы обращаете внимание? Когда заказываете двойное виски, вы тогда обращаете внимание? Какой же вы друг после этого?
Когда она ушла, я вспомнил, как Бабе Симпсон однажды сказала:
– Почти все алкоголики – очаровательные люди. Они вынуждены быть очаровательными, потому что они постоянно ищут новых друзей. Старых они используют на всю катушку.
Она была редактором «Вог» и «Харперз базар».
Ее приговор обжег мне душу. Не думаю, что она этого добивалась. Скорее всего, это она сказала, понимая, что ничего тут не поделаешь.
Не знаю, сколько я просидел, уставившись в свой стакан. Все горе, которое я причинил другим и пережил сам, рвало на части мою душу. Даже в самые благоприятные дни я себе не нравился. Но в этот момент я себя ненавидел. Я понял, как Брендан смог надеть петлю на шею, встать на кухонный стол и оттолкнуться.
Женщина средних лет протирала столики. Я краем глаза заметил у нее на груди значок На нем была одна из этих дурацких улыбающихся рожиц и надпись: «Не парься, будь счастлив».
Я с удовольствием сорвал бы значок и заставил бы ее проглотить его.
Женщина указала на бутылку колы:
– Можно убрать?
– Да, конечно.
Она помедлила, и я понял, что она меня изучает.
– Не унывайте, – сказала женщина, – может быть, ничего и не случится.
– Уже случилось.
Это заставило ее замолчать, но не надолго. Она заметила:
– Никогда не знаешь, что за ближайшим поворотом.
Я поднял голову, уставился на нее, вложив в этот взгляд все, что в тот момент чувствовал, и проговорил:
– Если то, что там, хотя бы немного похоже на мое прошлое, даже самую малость, похоже, тогда я в глубокой жопе.
Женщину как ветром сдуло.
Похороны Билла Касселла были самыми унылыми из всех, на которых мне доводилось присутствовать. Видит Бог, я уже перекрыл свою квоту похорон. От самых богатых, жалостливых до просто печальных. Но по безысходности эти похороны нельзя было сравнить ни с чем.
Поганый день, непрерывный дождь, промочивший вас до костей. Никакими плащами от него не спастись. Вода текла по шее, спине, по ногам, попадая в ботинки. Безжалостный дождь плюс пронизывающий холод – и вы понимаете истинное значение слова «гнусный». Всего четыре человека у могилы. Священник, святой отец Малачи, пытавшийся закурить сигарету. Безуспешно. Могильщик и маленькая, худенькая женщина. Я был четвертым. Малачи в темпе завершил церемонию. Я помог могильщику опустить гроб. Могильщик буквально стонал от натуги. Я спросил:
– Разве вас не должно быть двое?
– Напарник не стал выходить в такую погоду.
Мы справились скверно. Веревка врезалась мне в руки, и я сломал два ногтя. Когда мы закончили, к могиле подошла женщина и бросила на гроб единственную белую розу. Я подошел к ней.
– Мэгги?
– ?
– Вы сестра Билла?
Женщина отшатнулась от меня, как будто я собирался ее ударить. У нее был вид побитой собаки. Всей своей позой она напоминала жертву. Даже в глазах затаилось ожидание грядущего наказания. Я постарался принять самый мирный вид. Не слишком простая задача, если ты упакован в шинель, промок насквозь и стоишь в двух шагах от могилы. Женщина ответила:
– Да.
Как будто признавала себя виновной.
Я протянул руку и представился:
– Джек Тейлор.
Она медленно взяла мою руку и спросила:
– Вы были другом Билла?
У нее были огромные глаза, как блюдца; ничто плохое никогда ее не касалось. Мне не хотелось откровенно лгать этому человеку, поэтому я сказал:
– Мы вместе учились в школе.
– Билл не любил школу.
– Я тоже.
Казалось, ей стало легче, и она сказала:
– Очень мило с вашей стороны прийти в такой ужасный день.
Я не мог сказать ей правду. Малачи тронул меня за плечо и попросил:
– Можно тебя на одно слово?
– Одно слово?
Я посмотрел на Мэгги:
– Извините меня, я сейчас вернусь.
Повернулся к нему и рявкнул:
– Что надо?
Малачи отшатнулся. Господи, что это с ними со всеми? Наверное, от меня исходили такие токи, которые могли убить. Он проговорил:
– Я удивился, увидев тебя здесь.
– Как будто это твое дело.
Малачи сделал бесполезную попытку стереть влагу с лица. Даже его стоячий воротничок был мокрым насквозь. Он сказал:
– У твоей матери случился инсульт.
– Да?
– Господи, неужели это все, что ты можешь сказать?
– Где она?
– Теперь уже дома. Ты ее навестишь?
– Подумаю.
– У тебя сердце Сатаны.
– Благодарю.
Я снова повернулся к Мэгги. Она с тоской смотрела на могилу. Я хотел взять ее за руку, но подумал, что она вздрогнет. Предложил:
– Мэгги, хотите, я поймаю вам такси?
– Нет, нет, у меня есть машина.
Заметив мое изумление, она объяснила:
– Билл мне ее купил. Заставил меня учиться водить. Мне это трудно давалось, я бы бросила, но вы ведь знаете Билла. Он был не из тех, кому можно возражать.
Я кивнул. Вот под этим я и сам бы мог подписаться.
Мэгги посмотрела на меня:
– Я не знаю, что надо делать после этого.
– После этого?
– Ну, вы знаете, люди снимают рестораны и устраивают поминки, но…
Ее огорчение из-за отсутствия людей можно было почувствовать на ощупь, поэтому я не удержался:
– Почему бы нам не пойти и не выпить за упокой его души?
Ужасно было видеть, как Мэгги ухватилась за эту спасительную фразу. Она почти воскликнула:
– А вы не пойдете… это было бы чудесно… Я заплачу… Мы сможем поговорить о Билле… и…
Сердце мое упало.
Ее машина, «тойота», стояла прямо у ворот. Она села за руль. Вид у нее был совершенно растерянный. Но прежде чем я успел заговорить, она взяла себя в руки, с третьей попытки машина завелась, и мы выехали на дорогу. Мэгги виновато улыбнулась:
– Плохо у меня получается.
– Не беспокойтесь.
Я решил, что нам обоим хватит. Мы ехали со скоростью улитки. Другие водители поливали нас руганью. Я предложил:
– Может быть, стоит включить третью скорость?
– Ох…
Когда мы проезжали паб «У Тонера», я попросил:
– Остановитесь здесь.
Нашу попытку припарковаться сопровождал визг шин. Наконец мы встали за фургоном.
Мэгги спросила:
– Машина тут будет в безопасности?
По крайней мере, до того момента, как появится водитель фургона. Я произнес:
– Конечно.
28
Когда все закрылось,
Я почувствовал, что закрылся и я сам.
И как
Мне вернуть себя обратно?
К.Б.
Паб размещался на большой террасе с задней стороны здания. Несмотря на мерзкую погоду, там было светло и приятно. Бармен кивнул нам:
– Сейчас подойду.
Мы сели, и Мэгги сказала:
– Я вас угощаю.
Мне пришло в голову, что ей очень редко приходится произносить эту фразу. Когда подошел бармен, она попросила:
– Мне маленькую рюмку шерри.
Я заказал виски.
Ожидая заказ, мы сидели молча. Казалось, Мэгги это не мешало – наверное, она к такому привыкла. Когда принесли выпивку, я поднял рюмку:
– За… Билла.
Тут она начала плакать.
Негромкие такие рыдания. Хуже того, ее тело так сотрясалось, что было больно смотреть. Слезы катились по щекам и капали в рюмку. Я смотрел в окно на дождь.
Я вспоминал строчки из Мертона, которые были созвучны моему душевному состоянию.
Я не открывал глаз, больше из равнодушия, чем по какой-то другой причине. Но все равно не было смысла их открывать, чтобы посмотреть на гостя, посмотреть на смерть. Смерть – это кто-то, кого ты видишь очень ясно глазами, глядящими из середины твоего сердца; глазами, которые не реагируют на свет, но реагируют на озноб, гнездящийся в самом центре твоего сердца.
Мэгги вытерла глаза и проговорила:
– Здесь очень мило.
– Очень.
– Я редко где-нибудь бываю.
Я поискал подходящее клише для ответа, не нашел и спросил:
– Билл говорил с вами о Рите Монро?
Вздрогнув, Мэгги ответила:
– Он был одержим ею.
– Почему?
Она отпила глоток шерри и начала:
– Билл обожал нашу маму. Но она не была… ну, я думаю, она была очень… хрупкой…
Мэгги нервно рассмеялась и продолжила:
– Полагаю, она передала мне это. Так или иначе, но мама постоянно болела и часто… наносила себе вред. Тогда ее отправляли в больницу. Надолго. Билл не мог этого понять. Он впадал в ярость, винил отца, винил меня. Он ужасно радовался, когда мама возвращалась домой. В те периоды, когда она себя хорошо чувствовала, Билл становился совсем другим. Радостным. После смерти мамы отец посадил нас и рассказал о ее пребывании в монастыре Святой Магдалины, объяснил, что она так и не оправилась. Рассказал о том, что эта женщина, Рита Монро, выбрала ее мишенью для своих издевательств.
Как только Билл об этом узнал, он стал просто одержимым…
Мэгги посмотрела на меня:
– Вы знаете, что такое ненависть, мистер Тейлор?
– Пожалуйста, зовите меня Джеком. Да, я знаю, что это такое.
Она впилась в меня взглядом, и я разглядел в ее глазах силу. Она сказала:
– Да, я думаю, что вы знаете. Ненависть стала единственным смыслом в жизни Билла. Странно, но он никогда не был таким живым, как в те моменты, когда мог питать эту ненависть. Как будто к нему подключали электрический ток. Он никогда не уставал планировать отмщение. Знаете, чего он больше всего боялся?
Я не мог себе представить и ответил:
– Нет.
– Что она умерла.
– Вот как.
– Он хотел, чтобы она страдала, как и наша мать.
Я подумал, не рассказать ли Мэгги все, что я знал. Я не успел решить, как она проговорила:
– Надеюсь, что он ее не нашел.
– Разве бы вы не хотели, чтобы Рита Монро заплатила за все мучения, что она причинила вашей матери?
Мэгги покачала головой:
– Она была таким… дьявольским отродьем… так нам рассказывали… Жизнь сама с ней разберется.
Я допил виски и сказал:
– Не уверен, что я с вами согласен.
– Мистер Тейлор… Джек, мой брат разрушил свою жизнь ненавистью, и ее зловещая тень упала и на меня. Если бы он нашел эту женщину, ничего бы не изменилось. Он лишь стал бы таким же, как она.
Я спросил Мэгги, не хочет ли она еще выпить или что-нибудь съесть, но она отказалась. Сказала:
– Я посижу здесь немного. Здесь так спокойно.
Я встал. Мокрая одежда прилипла к телу. Спросил:
– Что вы теперь будете делать, когда Билл умер?
– Буду ухаживать за его могилой.
– Если вам что-нибудь понадобится, вы всегда сможете найти меня в гостинице «Бейли».
– Спасибо, Джек. Биллу повезло, что у него такой друг.
Дойдя до дверей паба, я оглянулся. Мэгги смотрела на дождь. Может быть, то была игра света, но мне Мэгги показалась умиротворенной. Я знал, что никогда больше ее не увижу. Открыл дверь и наклонил голову, чтобы хоть как-то защититься от дождя.
Я сидел у себя в комнате, уже в сухой одежде, и листал книгу Халила Гибрана «Невесты духа».
После встречи с сестрой Билла мне хотелось побыть в тишине, почитать и подумать. Не знаю, что заставило меня взять именно эту книгу. Вот на какой отрывок я наткнулся:
Горе этому поколению, потому что при нем слова Книги были перевернуты, дети ели незрелый виноград, а отцы скрежетали зубами. Иди, набожная женщина, и молись за своего безумного сына, проси, чтобы Небеса помогли ему и вернули ему разум.
Моя мать пришла бы от этих слов в восторг. Я вспомнил, что святой отец Малачи сообщил мне, будто у нее был инсульт. Меньше всего мне хотелось идти к матери. Я долго ворочался в постели, наконец встал, подошел к окну. Дождь кончился. Я встряхнул свою шинель, надел ее и решил с этим покончить. Прошел по Фостер-стрит и остановился у монастыря Святой Магдалины. Очень скоро я отправлюсь навестить Риту Монро. Неважно, как получится.
Подойдя к дому, где жила мать, я глубоко вздохнул и постучал. Дверь мне открыла пожилая женщина в форме медсестры. Она произнесла:
– Да?
– Я Джек Тейлор.
Женщине понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить:
– Сын?
– Да.
Мне показалось, что она была поражена. Я спросил:
– Войти можно?
– Да… конечно. Я просто удивилась.
Медсестра отступила, чтобы дать мне пройти.
Я поинтересовался:
– Почему?
– Святой отец Малачи упоминал о вас… Но он сказал, что вы вряд ли зайдете.
– Он ошибся.
Она провела меня на кухню и сообщила:
– Я миссис Росс. Я лишь недавно снова стала работать медсестрой… частной медсестрой.
Женщина только что приготовила чай. На столе стояла открытая коробка с печеньем. Работало радио. Шинед О'Коннор как раз начала петь «Чиквититу».
Пока она пела, мы молчали. Медсестра заметила:
– Я обожаю «Абба». Не подозревала, что кто-то еще может спеть эту песню.
Мне хотелось сказать:
– У вас есть чай, печенье и радио. Какое отношение, мать твою, это имеет к работе медсестры?
Но слишком поздно было изображать из себя заботливого сына. Я спросил:
– Как она?
Медсестра бросила взгляд на стол, потом сложила руки на груди:
– Не стану скрывать, что это серьезно. Однако она делает большие успехи. Правая сторона ее тела и лица парализованы, она еще не может говорить. Но она все понимает, и силы ее с каждым днем крепнут. Я кивнул, и медсестра продолжила:
– Ваша мать святая. Она…
Медсестра замолчала. Пришла моя очередь продолжить восхваления. Я спросил:
– Я могу ее видеть?
Я был бы счастлив получить отрицательный ответ, но женщина сказала:
– Конечно. Она наверху. Я пойду с вами.
– Вот этого не надо, пейте свой чай.
Медсестра не стала настаивать. Я поднялся на второй этаж, минутку постоял и постучал. Потом сообразил, что мать не может ответить, и вошел. Мои чувства легко было бы понять, прочитав следующий отрывок:
Мэри, мать холостых клириков, которые повернулись спиной к человеческой расе, подарила святому Августину идеальную небесную копию его собственной властной матери.
Так писал Томас Кахилл в своей книге «Как ирландцы спасли цивилизацию».
Я был готов к тому, что она сильно изменилась. Но действительность превзошла мои ожидания. Мать стала старухой. Ее главной чертой всегда была энергичность. Разумеется, это была темная энергия, она не возникала из доброты. Скорее рождалась из злобы и глубокой горечи. Но, так или иначе, она ее питала и давала ей силы постоянно пребывать в движении.
Мать сидела в кресле. Все ее тело сжалось, как будто она потеряла стержень. Правая рука неподвижно лежала на коленях, лицо было искажено, а из уголка рта текла струйка слюны.
Самое скверное было то, что я не знал, как к ней обратиться. Сказал:
– Мама.
Это прозвучало искусственно и неуклюже. Я не просто сел на край кровати, я на нее почти упал. Я думал, что моя мать потеряла способность так на меня воздействовать. Глаза ее были тусклыми, невидящими. Казалось, она меня не заметила.
Тишина давила.
Мне никогда не приходилось видеть мать молчащей. Обычно она непрерывно жаловалась, упрекала, угрожала, но была явно живой. Я произнес:
– Это Джек.
Почувствовал, как сдавило в груди, и добавил:
– Твой сын.
Я попытался вспомнить время, когда мы были близки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18