Явно было, что турки отступали, не дав серьезного отпора. На что они рассчитывали? Каковы были их планы? Действительно ли они ждали Сулейман-пашу, чтобы дать решительный бой? Все эти вопросы требовали ответа, и Грозев пытался его найти, глядя на груженные мешками обозы, пыльные спины солдат, полные патронташи.
Грозев дал ключ от своей комнаты на постоялом дворе Куршумли Христо Тырневу и потому не удивился, застав у себя Тырнева и Калчева. Чрезвычайно взволнованные, оба сидели в ожидании его у окна. Даже в рукопожатии чувствовалось их радостное возбуждение.
– Раздавили их, собак… – сказал Христо.
Борис, бросив взгляд в окно, отозвался:
– В том-то и дело, что они отступили еще до того, как их раздавили… И мы должны узнать, почему…
– Заара уже два дня свободна, – продолжал Тырнев, – теперь очередь за Казанлыком, а со вчерашнего вечера, по-видимому, отступают из Чирпана. Эти начали проходить здесь с пяти часов по турецкому времени. Идут по чирпанской дороге…
– Есть вести от Добрева? – спросил Грозев.
– Нет, – ответил Коста Калчев. – Поезд из Эдирне не приходил. Наверное, вчера армию Сулейман-паши перебросили в Дедеагач, и она уже движется на север.
– Если до вечера от Добрева не будет вестей, – сказал Грозев, – поеду в Тырново-Сеймен. Оттуда попытаюсь связаться с русскими. Продолжать оставаться в неведении бессмысленно. За это время Пловдив может оказаться в непосредственной близости с крупными и решительными сражениями. Если через несколько дней не вернусь, как только русские подойдут к городу, взорвите склад на постоялом дворе Меджидкьошк. Тогда это произведет наиболее сильное впечатление.
– Если потребуется внести изменения, решим все вместе, – сказал Калчев, собираясь выйти с Тырневым.
– Самое главное, – добавил Грозев, – чтобы турки не вывезли тайком склад… Это ведь не шутки – двенадцать тонн взрывчатки и снарядов!..
– Не вывезут, – качнул головой Коста. – Бруцев и Искро следят за ним из сараев, что напротив.
– А как ты выберешься отсюда? – спросил уже с порога Христо. – Они ведь никого не выпускают…
– Попрошу разрешение у Амурат-бея съездить по делам Режии в Константинополь, – ответил Грозев. И добавил: – Вечером соберемся у вас, на постоялом дворе.
Солнце клонилось к западу, но жара не спадала. Зной тяжелым облаком навис над городом. Его не могло развеять дуновение предвечернего ветерка, заставлявшее трепетать листья тополей на холмах.
Грозев направлялся к Пазаричи, шагая под старыми каштанами. Он задержался в торговых рядах, чтобы узнать подробности о том, что происходило возле Чирпана и Стара-Загоры, о местонахождении и продвижении армии Сулейман-паши.
К сожалению, все сведения были не более чем слухи, дошедшие через третьих лиц, – преувеличенные, невероятные. Офицеры армии Хюлуси-паши больше оправдывались, имея в виду свое бесславное отступление, чем рассказывали о том, что в действительности происходит в нескольких десятках километров к востоку отсюда.
Когда Грозев добрался до Пазаричи, колокол старой церкви звонил к вечерне. На маленькой площади было пусто, но по улице, ведущей с холма, спешила запоздавшая прихожанка. Неожиданно Борис узнал в ней Елени. Он отступил к каменной ограде и подождал, пока она не вошла в церковь.
Уже несколько дней он почти не думал о Софии. События поглотили его целиком. Лишь где-то глубоко в душе он ощущал тайное волнение.
Грозев в нерешительности стоял на углу церкви. Следовало ли сейчас зайти к Софии? Имел ли он право на это? Не лучше ли написать короткое письмо, в котором он поблагодарит ее и попрощается с ней?
Размышляя таким образом, он взглянул на часы и направился к дому Аргиряди.
Пересек пустой двор, поднялся по ступеням крыльца. Дернул железный язычок звонка. Когда Никита открыл дверь, на внутренней лестнице Грозев увидел Софию.
– Заходите, пожалуйста, – сказала она, сдержанно улыбаясь. Она, вероятно, увидела его из окна.
София ввела Грозева в верхнюю гостиную.
– Здесь, кажется, немного прохладнее, – произнесла девушка.
Молча указала ему на стул, а себе пододвинула табуретку. Потом, явно желая выиграть время, чтобы оправиться от неожиданности, подошла к буфету из эбенового дерева и взяла оттуда две тарелки с фруктами и сладким пирогом. Она избегала встречаться с ним взглядом, но во всем ее поведении чувствовалось радостное смущение.
– Не знаю, не напугал ли я вас позавчера… – начал Грозев, не сводя с нее глаз.
София серьезно и испытующе посмотрела на него.
– Если это было вашей целью, – пожала она плечами, – вы ее не достигли.
– Нет, – Грозев покачал головой, – единственной моей целью была та, ради которой я пришел. Не было иной возможности, и я просто подчинился своей интуиции и логике.
Отрезав кусочек пирога, она положила его на тарелочку, придвинула к нему.
– Попробуйте, пожалуйста…
Затем подняла взгляд и, задержав его на лице Грозева, спросила:
– И что же подсказали вам логика и ваша интуиция?
– Логика подсказала мне, – он взял в руку тарелочку, – что если человек помогал борьбе за свободу чужого народа, он не может остаться безучастным к борьбе своего народа…
Что-то дрогнуло в лице девушки. Она медленно отвела взгляд.
– А интуиция, – продолжал Грозев, – говорит мне, что вы – человек, к которому я могу обратиться.
– И интуиция никогда вас не обманывает?
– Очень редко. В своей жизни я часто доверялся ей…
София смотрела на камин.
– Вы сейчас сказали, – начала она, не отводя глаз от потемневших кирпичей камина, – что я помогла борьбе босняков за свободу. Это неверно. По сути дела, я ничего такого не совершила. И вряд ли смогу совершить что-нибудь во имя свободы людей. Единственное, что я тогда сделала, – это дала деньги для несчастных голодающих…
И, помолчав, добавила:
– Но я бы хотела сделать для людей что-то хорошее, благородное…
Ей потребовалось усилие, чтобы произнести эти слова. Но произнеся их, она посмотрела на него уже смело. Щеки ее горели.
София была в будничном платье с белым воротничком, который в наступающих сумерках красиво оттенял ее лицо. Она казалась взволнованной, исполненной несколько детской, но твердой решимости.
Грозев встал. Что меняет людей? Наше представление о них? Или же жизнь незаметно оставляет свои следы в каждом из нас? Он сделал несколько шагов. София тоже встала.
– Я уезжаю, – сказал Грозев, – и потому решил зайти к вам, чтобы попрощаться и поблагодарить вас…
– Вы покидаете Пловдив? – Девушка удивленно взглянула на него.
– На некоторое время… Надеюсь вернуться сюда снова.
На лице ее появился румянец.
– Желаю вам счастливого пути… Я тоже благодарю вас… И прошу меня извинить, что я вела себя…
София умолкла, не в силах скрыть волнения.
Грозев сделал к ней шаг. Лицо ее было совсем близко. Его рука коснулась руки девушки, ее пальцы доверчиво ответили на его пожатие.
София прислонилась спиной к камину, будто искала себе опору, и тихо произнесла:
– Идите… Прошу вас…
Грозев отпустил ее руку:
– Спокойной ночи!..
Потом повернулся и стал спускаться по лестнице. София сделала несколько шагов, остановилась и вдруг неожиданно для себя воскликнула:
– Борис!..
Грозев обернулся. Было темно, но силуэт ее отчетливо выделялся на фоне лестницы.
– Я приду, как только вернусь… Благодарю вас… Спокойной ночи!..
Грозев вышел на улицу и направился к Марице. Лицо его пылало. Вместе с темнотой на город опускалась ночная прохлада.
На другом берегу Марицы бивачные костры то ярко вспыхивали, то угасали, и к душевному смятению, которое испытывал Грозев, прибавились неясные, тревожные мысли, не дававшие ему покоя все последние дни.
У фонаря напротив кафедрального собора Грозев посмотрел на часы. Надо было поторопиться, чтобы не опоздать на последнюю встречу на постоялом дворе Тырнева.
15
На следующее утро Борис встал рано. Собрал свои немногочисленные вещи, уложил в саквояж и оглядел комнату. Он не был уверен, вернется ли сюда снова, и поэтому тщательно проверил все ящики комода и все полки. Ему пришло в голову, что неплохо бы зайти к Димитру Джумалиеву, но в последнее время старик еще больше чурался людей, еще глубже замкнулся в себе, и Грозев решил, что разумнее к нему не заходить.
Наталия Джумалиева была в гостиной. Дверь в комнату Жейны была открыта, и Борис впервые за две недели увидел девушку – бледную, как полотно, в полумраке постели.
Он поздоровался с ней. Несмотря на предчувствие, что он покидает этот дом навсегда, Борис внешне продолжал держаться спокойно и безразлично.
– Вероятно, сегодня я уеду на пару дней в Одрин и Константинополь, – обратился он к Наталии. – Если на мое имя придет какая-нибудь корреспонденция, будьте добры – перешлите ее Христо Тырневу на его постоялый двор на пазарджикском шоссе!
Наталия встала.
– Как вы поедете в такое неспокойное время? – озабоченно посмотрела она на него.
– Что поделаешь – служба! – пожал плечами Грозев. – Приходится ездить…
– Приготовить вам чего-нибудь на дорогу? И на постоялых дворах, и в гостиницах не пробьетесь из-за военных…
– Не беспокойтесь, ничего не надо… – ответил Грозев. – На вокзале всегда можно перекусить…
Поравнявшись с дверью Жейны, он остановился.
– Хочу с вами попрощаться, – Борис приблизился к ее постели, – и пожелать вам скорейшего выздоровления.
Она смотрела на него своими большими прозрачными глазами. Он почувствовал, что в их глубине затаились смутная детская боль и страдание.
У двери он обернулся, еще раз кивнул ей. Девушка оставалась неподвижной, пока он не скрылся на лестнице. Потом утомленно откинулась на подушку.
Грозев свернул возле мечети Мурада и вышел на торговую улицу.
Поток солдат поредел. Но теперь с чирпанской дороги двигались повозки с амуницией, сундуками, обитыми жестью ящиками, грудами солдатских шинелей. Там и сям виднелись запряженные волами крытые телеги, в которых лежали раненые.
Перед Имаретской мечетью, поднимая тучи пыли, строились запасники.
На них глазела толпа. Люди проталкивались вперед, чтобы лучше видеть. Грозев тоже остановился. Раздалась громкая команда. Строй притих. Улица замерла.
– Хюлуси-паша… Хюлуси-паша… – пронесся шепот среди зрителей.
Заиграл военный оркестр. Грозев увидел седого, немного сутулого турецкого генерала. Он медленно шел вдоль солдатских рядов, приложив два пальца правой руки к феске. Дойдя до конца строя, глухим голосом произнес какое-то приветствие. Несколько сотен глоток хрипло ответили:
– Слава падишаху!.. Слава падишаху!..
Музыка загремела с новой силой. Люди оживленно зашумели. Грозев пошел дальше по направлению к мютесарифству. Отступление турок в последние дни не было бесцельным. Они явно перегруппировывали свои силы.
Перед входом в мютесарифство стоял коренастый сержант. Грозев сказал ему, что в качестве представителя Восточной режии желает поговорить с Амурат-беем. Сержант его пропустил, послав полицейского предупредить адъютанта Амурат-бея.
В здании царил хаос. По коридорам носились офицеры, полицейские в расстегнутых куртках, из одной двери в другую сновали уездные курьеры. И все говорили в полный голос.
Перед кабинетом Амурат-бея было спокойно. Соседние двери были закрыты. В углу коридора за столом сидел адъютант, надписывая маленькие картонные карточки. Заметив Грозева, он встал.
– Пожалуйста, господин, – открыв дверь, он пригласил Грозева войти. – Сейчас у Амурат-бея господин Блэнт… Полагаю, скоро выйдет…
Комната, в которую вошел Грозев, была просторной и светлой.
Возле окон стояли два обитых плюшем стула. Борис сел. Рядом слышались голоса. Блэнт был английским консулом в Одрине. Раз и он находился здесь, значит, положение и в самом деле тревожно. Грозев прислушался. Только сейчас он заметил, что в комнате есть еще одна дверь, ведущая, по-видимому, в кабинет Амурат-бея. Голоса доносились оттуда.
– И в Ямболе, и в Чирпане, и в Казанлыке, – говорил по-турецки чей-то голос, – повсюду одно и то же… Стыд и срам!.. Собирать болгар в мютесарифствах и просить их о защите… – Голос умолк. Произношение было немного резким, гортанным, но турецкий был хорошим, правильным.
– У меня нет таких сведений, – послышался немного погодя голос Амурат-бея. – Я проверю, так ли это… Вероятно, это делается, чтобы защитить жен и детей мусульман…
– Жен и детей… – раздраженно отозвался первый голос. – Себя они хотят защитить, себя… – Голос умолк. Послышались тяжелые шаги по кабинету. – Нет, господин Амурат, это не управление! Чтобы держать людей в подчинении, действительно надо вселять страх… Но страх страху рознь. Нужно, чтобы это был такой страх, который проникает в душу незаметно и живет в ней постоянно, диктуя свою во по… Вам неизвестно это искусство. Если вы что-то делаете, то вызываете ужас. И этим все портите. Самих себя обрекаете на провал… Или же вызываете смех. В Стара-Загоре правитель нагрузил повозки шелком, диванами, разными ненужными предметами из мютесарифства, распорядился поджечь села, а весь скот в уезде оставил русским…
– Ваше превосходительство. – в голосе Амурат-бея слышалось едва сдерживаемое раздражение. – в уезды посланы наши офицеры, порядок будет восстановлен. Временные неурядицы возникают в любой войне…
– Эта война имеет для вас решающий характер, господин полковник. Надеюсь, вы в этом уже успели убедиться…
– Много решающих для Турции моментов имели место еще до этой войны, ваше превосходительство, – произнес прежним тоном Амурат-бей. – Константинопольская конференция, Лондонский протокол, которые вы могли бы предотвратить…
– Видите ли, господин Амурат, – произнес примирительно англичанин, – сейчас не время для этих разговоров. Необходимо действовать. Буду с вами откровенен. Не рассчитывайте на то, что мы и дальше будем вас тащить на своем горбу. Вчера наши корабли вошли в залив Бизика, чтобы защищать Дарданеллы, но они не войдут в Мраморное море, уверяю вас! Поэтому еще сейчас вы должны принять все необходимые меры. Именно вы! Прежде всего следует дать строгие указания уездным правителям в районах, которым угрожают русские. Каждый должен оставаться на своем месте до тех пор, пока в уезде имеется турецкое войско. Из прифронтовых районов необходимо вывести людей и скот, чтобы лишить неприятеля любой поддержки и продовольствия. Следует принять строжайшие меры по сохранению порядка, особенно возле железнодорожных линий. И так как мы взяли на себя определенные обязательства в этой войне и в связи с этим подвергаем себя известному риску, я, как представитель моего правительства, должен задать вам вопрос: выполните ли вы наши рекомендации или нет? Остальное – это наш частный с вами разговор… Наступило короткое молчание. Перестали раздаваться и шаги по кабинету.
– Ваши рекомендации будут выполнены, господин Блэнт, – сухо, но отчетливо произнес Амурат-бей.
Снова послышались шаги.
– Хорошо, – прозвучал довольный голос, – будем надеяться, что остальное сделает Сулейман-паша. Какие поступают от него сведения?
– Первые части прибудут в Тырново-Сеймен сегодня к полудню, – ответил Амурат-бей. – Вот план их перевозки по железной дороге. В Тырново-Сеймен достаточно и средств транспорта, и продовольствия…
Вновь наступило молчание. Вероятно, англичанин изучал план.
– Так… – снова послышался его голос. – Я уезжаю… И так как мы любим, чтобы везде была полная ясность, сообщаю вам, что еще сегодня я пошлю рапорт моему правительству относительно положения в Румелии. Что касается уточненных с вами мер, то я буду следить за их выполнением…
Они подошли с другой стороны к двери. Амурат-бей открыл ее. Грозев встал. На пороге появился высокий мужчина в сером дорожном костюме. Лицо его было покрыто легкой краской. Линии лба и подбородка выдавали силу воли и твердость характера. Редкие с сединой бакенбарды и волосы на прямой пробор довершали общее впечатление достоинства и самодовольства. По сравнению с ним Амурат-бей выглядел бледным и неуверенным.
У двери их ждал адъютант. Блэнт обернулся, протянул руку, попрощался и ровным шагом направился по коридору к выходу.
Амурат-бей только сейчас заметил Грозева.
– Вы ко мне, господин? – спросил он сухо.
– Да. Я отниму у вас совсем немного времени, – деловито ответил Грозев.
– Войдите! – Амурат-бей прошел в кабинет.
Это была угловая комната с окнами, выходящими на улицу, светлая и просторная. Над письменным столом висела карта Европейской Турции с немецкими надписями – вероятно, венское издание. В различных местах по эту сторону Дуная были нарисованы красные круги, означавшие, быть может, главные сосредоточения войск.
– Садитесь, – Амурат-бей указал Грозеву на кресло, а сам принялся собирать разбросанные по столу рулоны топографических карт. – Вероятно, вы обращаетесь ко мне в связи с какими-нибудь торговыми вопросами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44