Секретарь Юджин Скайлер»
Павел прочитал бумагу, свернул ее и снова сунул в конверт. С обеих сторон фаэтона показались вооруженные стражники. Это возвращалась в город охрана заключенных…
– Куда править, чорбаджи? – спросил кучер.
Павел ничего не ответил. Вечерние сумерки сгустились, образовав непроглядную темень. Мерцавшие огни города казались еще более далекими и загадочными.
12
В субботу утром София и тетя Елени уселись в темно-зеленое ландо и отбыли в Хюсерлий. Стояла тихая, ясная погода. Небо было чистым, и лишь далекий горизонт был расчерчен тонкими перистыми облаками. Листья на деревьях слегка подрагивали, но не ветер был тому причиной, а таинственный весенний трепет, который ощущала пробудившаяся от зимнего сна земля.
Опершись на плюшевый подлокотник, а другой рукой придерживая у ворота жакет, София смотрела из окна на свежевскопанные сады и огороды, стараясь разглядеть сквозь кружево листвы далекие горы. Родопы на этот раз были в дымке. София неожиданно вспомнила историю дервенджиев, которую однажды рассказала ей Елени в связи с гравюрой хаджи Аргира, и почувствовала необыкновенное волнение. Тогда вся история показалась ей невероятной, придуманной с начала до конца. Она пыталась отыскать доказательства этому, но все факты лишь еще раз подтверждали рассказ тети, вызывая смятение. Вначале София успокаивала себя тем, что это каприз, который пройдет, как и многое другое, месяцами державшее ее в напряжении. Порой ей казалось, что волнение, вызванное в душе рассказом, уже улеглось, и что смешно даже думать об этой неясной и далекой истории. Но именно в такие минуты какой-то незначительный повод – гортанный, слегка протяжный говор горцев, которых она встречала на базаре, или грустная родопская песня, долетевшая из дома хаджи Данко или Гьорговых, пробуждала в душе волнение, от которого останавливалось дыхание, и сердце начинало биться сильнее. В такие минуты, внешне спокойная и сдержанная, она еще больше замыкалась в себе, мучаясь вопросами и сомнениями.
Почему в доме Аргиряди говорили по-болгарски, и учителя, которые преподавали ей до того, как она уехала в пансион, были болгары? До прошлого года София не особенно задумывалась над этим. Помнится, Аргиряди лишь обронил: «Все кругом болгары!»
«Как, и Гюмюшгердан, и Полатовы, и Немцоглу?» – удивленно спросила она. «Все, – сухо подтвердил отец. – Только что говорят по-эллински». Тогда по тону и по выражению лица она поняла, что разговор этот ему неприятен.
Она ненавидела турок за их жестокость. Это заставляло ее с увлечением читать о борьбе эллинов за свободу, о Боцарисе, о Байроне, сложившем голову в этой борьбе. София искренне сочувствовала всем ее участникам и в конце прошлого года без колебаний внесла десять лир – все наличные деньги, присланные ей Аргиряди к концу учебного года, – в кассу босненских повстанцев в Загребе. Отцу она сказала, что отдала деньги миссионерам, и больше к этому вопросу никогда не возвращалась…
Ландо проехало по мосту через Чамдере и свернуло на дорогу, ведущую в имение.
– Ты что-то выглядишь усталой… – озабоченно сказала Елени. София только теперь заметила ее испуганный взгляд. – Уж не больна ли ты? – Тетушка пощупала лоб племянницы.
– Нет, нет, я хорошо себя чувствую… – ответила София.
– Так ли… – с сомнением покачала головой Елени. – В последнее время с тобой что-то происходит. Ночами не спишь, горит лампа, я слышу, как ты ходишь по комнате…
София нежно взяла ее за руку и улыбнулась.
– Да не беспокойся, тетя, все в порядке. Просто погода такая… Наверно, это от дождей… В дождь меня обычно мучает бессонница… Вот начнется настоящая весна и все пройдет.
Они уже подъезжали к имению. Ландо катилось по дороге, обсаженной вековыми вязами. Интересно, догадывается ли тетя о том, что творится у нее в душе? Заметно ли то раздвоение, которое мучает Софию? И если Елени догадывается, способна ли она понять племянницу?
Колеса застучали по брусчатке, которой был вымощен двор имения, и ландо остановилось у крыльца.
– Ну вот и приехали, – вздохнула Елени и взяла накидку, которую племянница сбросила с плеч.
София вышла первой. Полуденное солнце щедро рассыпало свои лучи, освещая сочную зелень деревьев и неподвижное зеркало пруда в глубине сада. Голуби лениво хлопали крыльями, усевшись на ступеньках. Девушка на миг остановилась, потом, подобрав подол платья, помчалась к огромным липам, растущим вдоль фасада дома.
– Софи, – крикнула ей вслед тетя, – не уходи далеко.
– Я сейчас вернусь, – ответила издали София и помахала рукой. – Сейчас, сразу же…
Она подбежала к конюшне и вошла внутрь. В нос ударил резкий запах навоза. София огляделась и заметила у коновязи Доксу. Подошла к лошади и обняла за голову. Та радостно вздрогнула от этой ласки. София достала из кармана кусочек сахару и сунула лошади в рот. Потом поцеловала ее в лоб и вышла из конюшни. Обогнув дом, она очутилась на заднем дворе. Здесь всегда было тихо и безлюдно. Пряно пахло травой и хвощом. Сквозь деревья виднелась долина Марицы.
София миновала кустарник, образующий живую изгородь, и, не спуская глаз со светлеющего горизонта, опустилась на кучу скошенного сена.
– Так, так… Дал бог свидеться, хозяйка… – услышала София позади себя чуть хрипловатый голос.
Девушка обернулась и увидела сидящую под развесистой сливой старуху, прядущую пряжу. Лицо старухи показалось Софии знакомым. Она внимательно вгляделась в потемневшее от солнца и старости лицо.
– Я тебя где-то видела, бабушка, – подошла она поближе.
– Конечно, дитя мое, как же не видеть. Я бывала у вас, в городе. К твоей матушке, царство ей небесное, сколько раз приходила. Я бабка Мина, гадалка – тебе ли меня не знать… Только раньше я жила в другом имении, в Лохуте… Вот ты меня и забыла…
И София вдруг вспомнила, что когда-то эта смуглая худая женщина часто бывала у ее матери. Они пили кофе по-турецки, потом переворачивали чашки вверх дном и начинали беседовать. Отослав Софию за чем-нибудь наверх, мать протягивала свою чашку гадалке, и та принималась тихо говорить что-то, пристально вглядываясь в кофейную гущу и доверительно наклонясь к ее матери.
Когда София спрашивала, о чем говорит эта старуха, мать уклончиво отвечала, что не детское это дело, и глаза ее становились бездонными и печальными.
– Конечно, помню, как не помнить… – задумчиво повторила София и, подобрав подол платья, опустилась у ног старухи.
– Ты ведь на кофейной гуще гадала, правда? – спросила она, слегка сощурив глаза.
– И на гуще, и на другом… – Старуха наклонилась и взяла новую кудель.
– А мне погадаешь?
– Тебе? – женщина лукаво усмехнулась. – Что тебе гадать, у тебя и так все ясно: свадьба, свадьба тебя ожидает…
– Ты это оставь! – нахмурилась София. Она перевела взгляд на равнину. Тень облаков, плывущих в небе, покрыла равнину темными пятнами. София не любила, когда заходил разговор о замужестве. Ее раздражали намеки на возможный союз с Игнасио. Мысль о том, что она должна будет принадлежать кому-то безраздельно, болезненно отзывалась в душе, раня чувство независимости, ревниво сохраняемое в тайных уголках души.
– А ты давно гадаешь? – она накрыла ладонью костлявую руку старухи.
– С тех пор, как себя помню, – усмехнулась та. – Мы, горцы, такими рождаемся…
– А откуда ты. родом?
– Откуда? С Доспатских гор… – старуха недоуменно подняла брови. – Разве ты не знаешь? Мы, здешние, все оттуда… И Аргировы тоже… Твои предки пришли оттуда… С Доспата. Твой дед и старый хаджи Аргир из одного теста замешаны… доспатского… Поэтому отец твой нас терпит и держит у себя… Жаль, не доводилось тебе там бывать, а то бы увидела красоту… лес… И сильных, ловких людей…
София замерла.
«Значит, это никакая не тайна, – думала она. – Значит, об этом знают все, весь город…»
Она медленно поднялась, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги. Постояла немного, глядя на руки старухи, потом медленно направилась к дому.
– Ты уже уходишь? – как во сне долетел до нее голос бабки Мины. – Приходи опять, как выдастся времечко…
– Приду, бабушка, непременно приду… – пересиливая себя, ответила София и медленно пошла вверх по тропинке.
Тень облаков полностью накрыла верхушки деревьев, и зеркало пруда сразу потемнело. На крыше глухо ворковали голуби…
София никогда не восхищалась тем, что ей не было хорошо знакомо. Обычно она старалась постепенно узнать человека, его характер – открывая черту за чертой и полностью доверяясь интуиции.
В то памятное воскресенье, когда Борис Грозев впервые прибыл в Хюсерлий, на девушку произвело сильное впечатление его поведение: молчаливость, необычная для торговца, спокойствие, с которым он держался в седле. Характерной чертой, выгодно отличающей Грозева от окружающих, была холодность – врожденная или выработанная. Она почувствовала, что под маской торговца из Бухареста скрывается совсем иной человек. В первые дни после того, как они расстались, София ни разу не упомянула имя Грозева, старалась не думать о нем. Она поняла, что страстно желает его приезда в Хюсерлий только сегодня утром, когда отец сообщил, что Грозев снова будет их гостем. Почувствовав любопытство и волнение, девушка разозлилась на себя.
Гость приехал после обеда. София встретила его сдержанно, чего нельзя было не заметить. Грозев тоже сказал девушке несколько ничего не значащих слов и обратился к Аргиряди, продолжая разговор, начатый еще в фаэтоне.
Он принял предложение приехать, будучи уверенным, что ему удастся остаться с Аргиряди наедине. Сведения, данные ему Тырневым и Калчевым об Аргиряди, совпадали с его собственным впечатлением. Торговец был умным и волевым человеком, обладавшим чувством собственного достоинства. Поддерживая тесную дружбу с русским консулом Найденом Геровым, Аргиряди вместе с тем пользовался огромным влиянием среди турецких властей, хотя считался болгарином. Для многих он продолжал оставаться странным и непонятным человеком, другие же считали его ловким пройдохой, который знает цену каждому своему шагу.
«Неужели все в нем объясняется лишь ловкостью и изворотливостью?» – думал Грозев, пристально глядя в спокойные темные глаза собеседника. При исполнении задач, намеченных тайным комитетом Пловдива, личность Аргиряди приобретала особое значение – прежде всего как источник всевозможной информации, точных и важных сведений. Кроме того, немаловажным был и факт, о котором Косте Калчеву сообщил один знакомый хорват, что дочь Аргиряди во время своего пребывания в Загребе помогла босненским повстанцам деньгами. И теперь, внимательно следя за ходом беседы, Грозев продолжал обдумывать все эти подробности, пытаясь понять поведение всесильного пловдивского нотабля…
– Вот вы утверждаете, – сказал Борис, – что казна не в состоянии оплатить реквизированную пшеницу, по крайней мере, в близкие восемь месяцев.
– Я в этом убежден, – кивнул Аргиряди. – Она оплатит лишь ту часть, которая обеспечит поставку новых пополнений от торговцев зерном.
– В таком случае, казна не выполнит своих обещаний относительно поставки других товаров, а также по экспедированию табака, хлопка и прочее…
– А почему вас это удивляет? – пожал плечами Аргиряди и засмеялся. – Османская империя всегда существовала благодаря своим долгам. – И, закурив сигарету, продолжил:
– Вас, например, интересует вопрос о том, как обеспечить себе торговую прибыль, а вот Турции она гарантирована. Но не советую вам вкладывать свои капиталы в некоторые фирмы. Рискованное дело.
Сегодня Аргиряди был в хорошем расположении духа, что делало его особенно разговорчивым.
– Что вы имеете в виду? – он постарался придать своему голосу равнодушный тон.
– Прежде всего, из-за политической обстановки, – ответил Аргиряди, немного помолчав. – Вы же видите, что в условиях предстоящей войны Турция не может быть партнером, на которого можно рассчитывать.
– А вы сам? – удивился Грозев. – Насколько я знаю, вы многое поставили на турецкую карту…
Аргиряди как-то странно усмехнулся.
– Я – совсем иное дело… Я сижу на козлах телеги, которая катится вниз. Если я спрыгну, попаду под колеса и они меня раздавят. Самое разумное в моем положении – покорно ждать катастрофы или счастливого стечения обстоятельств. Говорят, такие, как я, редко погибают…
И он деланно засмеялся, сильно затянувшись сигаретой.
– Я вижу, вас удивляет сказанное мною, – помолчав, продолжал Аргиряди. – Интересно, что вы думаете об этом?
Грозев инстинктивно почувствовал, что игра, в которую он позволил себя вовлечь, становится опасной.
– Думаю, что они сказаны человеком, у которого есть чувство юмора, – ответил он и тоже засмеялся.
И они заговорили о ценах на табак и кунжут, о преимуществах хранения товаров в складах – иными словами, о вещах, о которых можно размышлять бесконечно, в то же самое время думая о чем-то своем и не особенно следя за ходом беседы.
Подали чай. София разлила его в чашки, поднесла гостю и отцу, сама уселась напротив. Борис пару раз поймал ее серьезный, испытующий взгляд, обладающий кошачьей цепкостью.
София и в самом деле изучала гостя, задавшись целью открыть в его лице какую-то новую, не замеченную ранее особенность.
У Грозева были белоснежные зубы и решительный взгляд. Черты лица казались бы абсолютно не примечательными, если бы не властное выражение, что особенно подчеркивал шрам над бровью.
Грозев чувствовал, что его беседа с Аргиряди позволяет Софии пристально вглядываться в него. Поэтому, улучив момент, он сказал:
– Ваша дочь – прекрасная наездница, господин Аргиряди… София вздрогнула. Она вспомнила о происшедшем и насторожилась.
– Только порой она слишком самонадеянна. Вероятно, просто не знает, что испытывает лошадь, когда наездник одет в амазонку, – шутливо добавил гость и отпил из чашки.
– В таких случаях я всегда рассчитываю на удачу, – сдержанно улыбнувшись, отпарировала девушка. Она приготовилась обороняться, если Грозев начнет насмехаться.
– Вся беда в том, мадемуазель, – поклонился ей Грозев, – что вам редко нужна помощь. – Он посмотрел на нее взглядом, в котором не было насмешки, и София почувствовала легкую досаду на себя за то, что, возможно, она слишком подозрительно относится к этому человеку.
– У нее кроткая, послушная лошадка, – вмешался в разговор Аргиряди. – Мы взяли ее в конюшнях Муса-бега в Одрине. У него там английские служащие…
– Да, Докса действительно превосходна, – согласился Грозев.
– Моя дочь с нетерпением ожидает сегодняшней езды, – добродушно улыбнулся Аргиряди и обвел взглядом горизонт. – Погода отличная. Вы сможете спуститься к Халиловым мельницам…
София удивленно взглянула на отца: в разговоре с ним она не выражала такого желания…
– Я бы предпочла тропинку над рисовыми полями, – сухо сказала она Грозеву. – Только не знаю, доставит ли это вам удовольствие.
– Разумеется, если вам это приятно…
София подумала, что, наверное, ее поведение оставляет желать лучшего и что виной ее нервного состояния, возможно, является утренний разговор с гадалкой и вызывающее спокойствие этого человека. Она поставила чашку на стол и резко встала.
– Я сейчас вернусь…
Девушка стремительно вышла из комнаты, чувствуя, что щеки ее заливает предательская краска.
Аргиряди предложил Грозеву еще чаю, но тот отказался. Тогда хозяин налил себе и, отпивая ароматную жидкость маленькими глотками, принялся рассказывать историю покупки его отцом имения Хюсерлий.
Вскоре София вернулась. На шее у нее белел легкий шелковый шарф, отлично оттеняющий темный бархат амазонки.
Грозев поднялся.
– Хотите взять мои гетры? – любезно предложил Аргиряди.
– Благодарю вас, – ответил Грозев. – Но мой костюм не из самых изысканных, так что я спокойно могу и в нем.
Они спустились по лестнице и направились в конюшню. Аргиряди следил за ними с террасы. София шла чуть впереди, Грозев любовался ее гибким телом, грациозной походкой. Девушка почувствовала, что за ней наблюдают, и резко обернулась:
– Давайте поедем по берегу. Вы не против?
Голос ее звучал спокойно.
– Разумеется, нет, – ответил Грозев. – Поедем туда, куда вам хочется. Я тоже очень люблю поле.
На привязи нетерпеливо гарцевали Докса и еще один конь. Грозев помог Софии взобраться, затем вспрыгнул в седло. Это был другой конь, не тот, что в прошлый раз, более красивый и чуткий.
Они тронулись легкой рысью. Проехали мимо террасы. Аргиряди все еще был там.
– Софи, будь осторожна, – крикнул он и помахал им рукой.
Дочь лукаво посмотрела на него. К ней вновь вернулось хорошее настроение.
Ездоки миновали липовую аллею и выехали на тропинку, где произошел злополучный инцидент с Апостолидисом. София повернула Доксу к зарослям мяты, простиравшимся до самой реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44