Гости сели на диван. Из-за спущенных штор в комнате было сумрачно. Пахло пылью.
– Айдер-паша считает, что нужно идти в родопские села, к помакам, – начал Никое Апостолидис, с видимым удовольствием закуривая сигарету. Это был плотный, коренастый мужчина с самодовольным выражением лица. Внешне он мало походил на брата, Георгиоса Апостолидиса. Никос педантично поправил манжеты на рубашке и добавил: – Опасаются, как бы здесь снова не начались опровержения, как в прошлом году.
– Я вам, по-моему, уже говорил и снова повторяю: если пойдем по селам, ничего не добьемся. И вам, господин Гвараччино, и тебе. Никое, отлично известно, какое там положение.
Гвараччино приставил козырьком руку к уху и читал по губам, что говорил Стефанаки. Он был глух, и только так мог понять собеседника. Годы службы толмачом в турецкой администрации научили его никогда не высказывать определенной точки зрения по тому или иному вопросу.
Вам решать, – сказал он. – Перед отъездом я имел беседу с Адем-пашой и господином Джоузефом Блантом, английским консулом в Эдирне. который отлично разбирается во всех вопросах. На этот раз нужно хорошенько все обдумать, чтобы не получилось, как в прошлом году…
– В прошлом году… – сердито повторил Стефанаки. – В прошлом году ничего такого не случилось бы, не будь его коллег в Стамбуле. Они первыми бросили наживу тем стервятникам-писакам…
– Точно, – согласился Апостолидис. – Пять фаэтонов послали в Копривштицу, объездили все Родопы…
– Вот именно, – подтвердил Стефан. – А посмотрите, где сейчас эти писаки? Макгахан – в Румынии, у русских. Пиэрс – в Лондоне, строчит статейки против правительства… Негодяи… Русские агенты… И зачем только относились к ним с уважением…
– Все это политика, Стефанаки-эфенди, – примирительно ответил левантиец. – Это же не тюрьма, где и поприжать можно…
– Политика… Ну, раз политика, тогда будем соблюдать все правила игры, – сказал Стефан и холодно смерил взглядом гостей. – Неукоснительно… без всяких уступок…
Он раздраженно поправил перстень. Изумруд блеснул зеленым огоньком и угас. Стефан хотел сказать еще что-то, но сдержался и лишь спросил у Апостолидиса:
– А почему вы считаете, что прошлогодний сбор подписей против написанного газетчиками о здешней резне ничего не дал?
– Да потому, что Адельбург и английский вице-консул Кольверт доложили, что у них имеются жалобы болгар на насилие при сборе подписей.
Стефан снисходительно усмехнулся.
– Причину нужно искать глубже, – заметил он. – И следует остерегаться, чтобы не повторить ошибку… Надо умело подобрать источники анкеты, иначе ничего не получится. В прошлом году мы собрали подписи с пловдивских нотаблей, людей, которые всю свою жизнь одной ногой находились в Стамбуле, а другой – в здешних селах. Менее чем за пять лет они были то с греческим патрикой из Фенера, то с князем Лобановым, то с папой римским и, наконец, со старым тырновским склочником владыкой Илларионом. Ненадежные угодники, в любую минуту способные переметнуться. Как, впрочем, они и делали… Вот поэтому и нужно все тщательно обдумать. Европу не купишь тем. что ненадежно, непроверено…
– В таком случае, давайте пустим наши корреспонденции из Пловдива, – сказал Апостолидис, снимая крошку табака с губы.
– Корреспонденции… – недовольно поморщился Гвараччино. – Людям нужны факты, документы… О каких корреспонденциях речь?…
Стефан Данов молчал, откинувшись на спинку кресла. Явно, ему придется действовать в одиночку, а получит он всего лишь четверть того, что причитается этим двоим.
– По-моему, вот что нужно сделать, – заявил он. – Доказать, что прошлогодние сведения и корреспонденции получены путем подкупа и что все в них выдумано. Только это может возыметь действие. Все остальное – пустые разговоры.
– Хорошо придумано, – кивнул Гвараччино. – И как же мы это докажем?…
– Потом решим. Сейчас для нас важно достать документы, в которых все было бы написано черным по белому.
Губы его растянулись в усмешке, но, поглядев на собеседников, Стефан помрачнел. С кем он имеет дело? Один – усталый от чрезмерных стараний чиновник, другой – самодовольный индюк. Но оба намного богаче его, намного обеспеченнее – и в Константинополе, и тут, в Румелии. Сердце его сжалось от боли – знакомой, тяжелой, как свинец. Стало трудно дышать…
8
Грозев разорвал конверт, который принес ему слуга Аргиряди, достал из него небольшой листок и развернул его:
«Господин Грозев!
Сегодня мы отмечаем мое совершеннолетие. Все мы будем очень рады, если Вы согласитесь принять участие в небольшом семейном торжестве.
22 июня 1877 года
София Аргиряди»
Прочитав записку, Грозев положил ее на стол и подошел к окну. Все. что с ним происходило в последнее время, было странным и необъяснимым. В его жизни женщина никогда не занимала особого места. Правда, в Вене и Бухаресте у него были мимолетные знакомства, которые оставили в душе скорее чувство досады и пустоты, нежели волнение. Вот почему ему казалось странным, что София Аргиряди слишком долго занимает его мысли. Он пытался объяснить это тем, что она оказалась совсем не такой, какой он себе ее представлял в самом начале. В чем-то они были похожи. Борис не мог точно определить, в чем именно, но это и привлекало его в ней больше всего.
После того памятного разговора в доме Аргиряди Грозев думал, что София долго не даст о себе знать. Вот почему три наспех написанные строчки вызвали у него в душе неожиданное волнение – как будто его коснулась ласковая нежная рука.
Грозев явился к Аргиряди, когда торжество было в разгаре. Весь первый этаж представлял собой обширный салон, освещенный мягким светом старинных венских ламп и свечей, зажженных в настенных канделябрах, оставшихся в наследство от хаджи Аргира. Многочисленные гости сидели на диванах, за столом, стояли группками. Все возбужденно обсуждали злободневные события. Первым заметил гостя Аргиряди. Оставив старого Чомакова, с которым беседовал, он подошел к Грозеву.
– Безмерно рад вас видеть, – сказал он, сердечно пожимая руку Борису. – Моя дочь очень хотела, чтобы сегодня вы были нашим гостем… Милости прошу…
У камина оживленно переговаривались несколько мужчин. Грозев с Аргиряди направились к ним. В центре группы они увидели Жана Петри. Лицо его раскраснелось, на губах блуждала улыбка. Рядом с ним стоял Лука Христофоров, готовый в любую минуту поддержать журналиста в его остроумии. Напротив внимательно слушал Георгиос Апостолидис. Выражение его лица было напряженно-серьезным. На диване, рядом с камином, расположились Анна Пиэрс, которая снова была в Пловдиве проездом по пути в Белград, греческий консул Каравиас и жена австрийского консула госпожа Адельбург. Рядом сидел какой-то пожилой человек, незнакомый Грозеву.
– Позвольте вам представить господина Грозева, – произнес Аргиряди, приблизившись к группе. – Надеюсь, вы с ним знакомы…
– Ессе homo! – воскликнул Жан Петри. – Он-то и разрешит наш спор.
Грозев слегка поклонился дамам и повернулся к остальным.
– Господин Грозев, позвольте представить вам моего брата, – сказал Апостолидис, указав на Никоса. Тот кивнул. На лице его читалась досада. Было видно, что все ему страшно наскучило. Грозев ответил на поклон и присмотрелся к Апостолидису-младшему. Тот производил впечатление человека ленивого и недалекого.
– А это господин Гвараччино, – указал Жан Петри на пожилого мужчину на диване. – Прошу любить и жаловать. Он послан специально для того, чтобы вместе с Никосом Апостолидисом и Стефаном Дановым исправить, так сказать, кое-какие ошибки прошлого… И вызвать новые сенсации… Вы только себе представьте, – сказал он притворно озабоченным голосом, – какой скандал! Все написанное Жирарденом, что поместила в прошлом году «Ля Франс» на своих страницах, и все опубликованное английскими газетами о восстании в Родопах, оказывается, ложь! Чистой воды выдумка!.. Никакой резни, никаких жестокостей… Просто шантаж со стороны русских и Гладстона…
Грозеву удалось сохранить бесстрастное выражение лица. Никак не отреагировав на реплику француза, он спросил:
– Но в чем же суть спора?
– Ах да, – спохватился Жан Петри. – Господин Апостолидис утверждает, что ни одна армия не сможет перейти Дунай в нижнем его течении, а посему сообщения о форсировании реки русскими у Галаца он считает блефом.
Грозев пожал плечами и сухо заметил:
– Я бы утверждал то же самое, если бы сообщение не исходило от турецкого командования.
В этот момент к ним подошел Павел Данов. Светло-серый костюм еще больше подчеркивал изжелто-смуглый цвет его лица, от чего оно выглядело осунувшимся и усталым.
– Господин Данов, – обратился к нему неугомонный француз. – Может, вы сообщите нам нечто новенькое о миссии вашего брата. Ведь вы дружны с Макгаханом, а посему можете считаться объективной стороной.
Черные глаза француза смотрели на всех с веселым вызовом.
Павел помолчал, как бы собираясь с мыслями, и, не обращая внимания на иронию журналиста, сказал:
– Господин Пегри, я не люблю ваше ремесло. Убежден, что именно газеты превращают пороки личности в пороки общества. Ложь, преднамеренное заблуждение, угодничество – все это насаждается в обществе прессой. Однако, что касается Макгахана и газеты «Дейли Ньюз», то мне кажется, что они оказали человечеству такую услугу, которую вряд ли когда-нибудь оказывала какая-либо газета или какой-либо журналист…
– Это в каком же смысле, позвольте узнать? – поднялся с дивана консул Каравиас.
– Да просто-напросто плюнули в лицо безмилостному и жестокому спокойствию, которое называется общественным мнением Европы…
– И широко распахнули все двери перед князем Горчаковым… – съязвил Апостолидис.
– И выполнили свой долг, если не журналистов, то по крайней мере честных и почтенных людей, – резко закончил Павел.
– Макгахан, – покачал головой Апостолидис, – получал деньги от англичан, а работал на русских.
– Вы не можете так говорить о Макгахане, уважаемый господин, вы его просто не знаете, – возмущенно возразила Анна Пиэрс. – Макгахан всегда выступал за свободу и правду… Он был на стороне французских коммунаров против Бисмарка… В Испании и Бухаре… Повсюду… Вы просто клевещете на него, – Анна даже раскраснелась от возбуждения. – Да если хотите знать, то и в деле освобождения Болгарии у него есть заслуги…
– О каком освобождении вы говорите, мисс Пиэрс? – холодно осведомился Апостолидис, блеснув стеклышком монокля в сторону дивана.
Мисс Пиэрс слегка пожала плечами.
– Как – о каком? Об освобождении Болгарии, господин Апостолидис. Мне думается, что эта война затеяна не только для того, чтобы прогулялись войска. Хотя я лично убеждена, что войны придуманы ради забавы для мужчин. В Белграде мне довелось наблюдать военный парад. И, представьте себе, все военные напоминали мне петухов в штанах. Было ужасно смешно, как они вертели головами то налево, то направо. Прямо, как в оперетте…
Апостолидис подождал, пока мисс Пиэрс кончит, и потом произнес, делая упор на каждом слове:
– Освобождение, о котором вы говорите, слишком дорого может обойтись Великобритании в будущем. – Весь его вид выражал презрение.
– В будущем… – англичанка усмехнулась. – Что вы мне говорите о будущем… Пусть им занимаются политики – у нас никогда не переводились мужчины, готовые с остервенением наброситься на клубок запутанных ниток, называемый политикой… Имеются целые поколения таких…
– Мне кажется, мисс Пиэрс, – Апостолидис поправил монокль, – что ваши слова не совсем соответствуют точке зрения, высказанной правительством премьера Дизраэли…
– О, – снова воскликнула Ани Пиэрс. – Хорошо, что совпадение лишь неполное. – И уже серьезно добавила, обращаясь к Апостолидису: – Я не представляю здесь правительство, милостивый государь, а поэтому могу высказываться так, как хочу.
Апостолидис нервно поправил манжет на рубашке и ничего не ответил.
– Кроме тою, – продолжила мисс Пиэрс. – если уж быть откровенной, то мне кажется, что и после освобождения Болгарии положение на Балканах существенно не изменится. Здесь все так запутано, что еще несколько десятилетий будет пахнуть порохом. И вообще, горизонты этого полуострова никак не назовешь светлыми…
– Мисс Пиэрс, – сдержанно заметил Данов, – позвольте вам напомнить, что эпоху Кромвеля в Англии тоже не назовешь спокойной.
– Ну вот, за Кромвеля взялись, – засмеялась Ани Пиэрс. – И сразу аналогии. Но не забывайте, мистер Данов, что политика предпочитает игру слов перед точными фактами и определениями. И если вам по душе последние, значит, вы здорово ошибаетесь…
Апостолидис подтолкнул локтем брата и, сдержанно поклонившись англичанке и госпоже Адельбург, направился в другую часть салона. Он считал неблагоразумным оставаться в этой компании – разговор принимал опасный оборот. Господин Гвараччино наклонился к уху молодой австрийки и что-то объяснял ей по-французски с педантичностью глухого. Так что разговор вели лишь Ани Пиэрс и Павел Данов, когда Жан Петри вдруг воскликнул:
– А вот и наша прелестная виновница торжества!
Грозев обернулся – на пороге комнаты стояла София. В строгом платье из брюссельских кружев, она выглядела необыкновенно изящной и красивой.
Девушка подошла к ним. Первым поздравил ее Жан Петри. Он с восторгом продекламировал двустишие Мюссе, а потом перецеловал тонкие нежные пальцы девушки.
– Благодарю вас, – София присела в легком реверансе. И сразу же повернулась к Грозеву. Явно, от других она уже получила поздравление.
– Я рада, что вы пришли, – просто сказала она, протягивая ему руку.
Грозеву показалось, что лицо ее слегка порозовело.
– София. – отозвалась госпожа Адельбург, восторженно глядя на девушку, – вы – само совершенство, а ваш возраст самая прекрасная пора человеческой жизни…
Девушка поцеловала ее в щеку. Лицо ее пылало румянцем, что еще больше усиливало радостный блеск глаз.
– Если вам здесь скучно, – обратилась она к Борису, – вы можете перейти в другой салон. Там господин Адельбург, вам, наверно, будет приятно поговорить с ним о Вене.
– Благодарю вас, здесь тоже подобралась интересная компания. Я бы хотел еще немного остаться.
Она глядела на него; Грозеву показалось, что девушка хочет что-то сказать, и он позволил себе задержать ее взгляд. Это неожиданно смутило Софию.
– Извините, – быстро произнесла она, – я должна идти к отцу. Нужно помочь развлекать гостей, одному ему не справиться…
И, дружески кивнув Грозеву, она стремительно направилась в другой конец салона.
Данов и мисс Пиэрс продолжали беседовать. Грозев огляделся – сегодня здесь собрался весь цвет города – поистине интересная и пестрая смесь, два мира – мир денег и мир крови. Грозев увидел Немцоглу. Гюмюшгердана, обоих Полатовых, Георгия Кацигру и его дочерей – самых ярых приверженцев всего греческого. Рядом с ними сидели представители рода Чалыковых, госпожа Гераклия Недкович, Кесяковы, учительница Рада Киркович – люди, которые страстно защищали все болгарское.
Грозеву показалось несколько странным, что люди, интересы которых непрерывно сталкивались на рынке и в школах, ныне сидели рядом, мирно беседовали, будто праздник заставил их заключить между собой какое-то временное и мимолетное перемирие. А ведь по сути, там, где эти два лагеря невольно соприкасались, возникали стычки. Из общего гула часто выделялись голоса учительницы Киркович и грекофила Мавриди, слышались реплики, которые спокойно можно было принять за вызов к той или иной стороне и которые заставляли вздрагивать представителей обеих сторон. Вздрагивая, люди предпочитали все же помалкивать, дабы не накалить и без того взрывоопасную атмосферу. Отовсюду доносились слова «Россия, казаки, перешли Дунай, сэр Эллиот, Сулейман-паша». Они словно отталкивались от стен салона, рассыпая вокруг себя ликующий звон и заставляя трепетать сердца собравшихся.
Грозев совсем спокойно воспринимал возбуждение окружающих, ибо оно означало патриотизм нотаблей. Смелость, рожденная обильной едой и хорошим вином, так же быстро исчезала, как и появлялась.
Грозев направился в другой конец салона. – Там стояла группа мужчин, среди которых он увидел братьев Апостолидисов, Палазова и хаджи Стойо. Заметив Грозева, хаджи Стойо поздоровался с ним, махнув рукой на турецкий манер. Борис ответил легким поклоном.
– Присоединяйтесь к нам, Грозев-эфенди, – позвал хаджи.
Грозев подошел поближе.
Штилиян Палазов разгоряченно убеждал:
– Но русские тоже умеют торговать, почему вы так уверены, что наши дела захиреют? Смею вас уверить, господа, что вы ошибаетесь… – Он самодовольно провел рукой по синему атласу жилета. – Да-а… Более того. В последнее время в России наблюдается такое развитие индустрии, о котором западные страны и мечтать забыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44