– Не хочу по этой дорожке, – капризно заявила она. – Я – фаталистка.
– Вы, по-моему, не из пугливых, – заметил Грозев, уводя разговор в сторону от неприятного случая.
– Нет, я фаталистка, – упрямо тряхнула головой София. – Дома все об этом знают. – Она немного помолчала, потом добавила, не глядя на Грозева:
– Тетя Елени даже считает, что я поднимаюсь по лестнице всегда с левой ноги. А уж она-то знает – следит за каждым моим шагом.
– Наверное, любит вас… – сказал Грозев, любуясь профилем девушки.
– Очень… – кивнула девушка, и лицо ее сразу же стало серьезным. – Вообще, тетя заменила мне мать после того, как та умерла…
– Отец тоже питает к вам слабость…
– И я к нему, – ответила София и вдруг затараторила, охваченная необычной веселостью: – Вообще-то мы – странная семья. Отец ввел в доме патриархальный порядок и следит, чтобы он неукоснительно соблюдался. Тетя Елени благоговеет перед этим порядком и всячески его поддерживает. Словно если она его нарушит, мир полетит вверх тормашками. Перед отцом испытывает панический страх. Когда мы сидим за столом, она слово боится вымолвить… Иногда я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться…
Они выехали на берег. Огромные вербы отбрасывали тень на темную, спокойную воду, отливающую металлическим блеском. Обогнув мельницу, они направили коней к каменному плато, упиравшемуся в рисовое поле.
София молчала, задумавшись. По лицу ее пробегали веселые блики а глаза странно блестели…
Потом она вдруг предложила:
– А почему бы вам не остаться у нас и завтра? Приедут гости…
– Итальянец и господин Апостолидис? – в тон ей спросил Грозев.
– О! – с деланным ужасом воскликнула София. – Игнасио уехал… Представляете, он забыл у нас свой паспорт… Такой рассеянный… После его отъезда мы перевернули в доме все вверх дном, разыскивая этот паспорт. А спустя две недели Цвета обнаружила его в кармане халата Игнасио. А Апостолидис после случая с его знаменитым костюмом вообще больше не появлялся…
Она перестала смеяться. Потом продолжала:
– Приедут Амурат-бей, Хамид-паша и, возможно, Павел Данов с отцом.
– Хамид-паша и старый торговец зерном стоят один другого, – заметил Грозев.
– Да, – кивнула София. Натянув узду, она направила Доксу вниз по тропинке. Помолчав немного, добавила:
– Но Амурат-бей – совсем иной…
– Да, – подтвердил Грозев. – Человек он интересный…
– Мне кажется, что он умный, образованный и вообще человек совсем иных взглядов, – заявила София.
– Вполне возможно, – спокойно согласился Грозев. – Я не знаком с ним близко. Но, наверно, это один из самых способных офицеров Порты… Однако мне думается, что он в немилости… по политическим причинам.
– И все же, – в задумчивости произнесла София, глядя куда-то вдаль, – даже если все их офицеры такие, как Амурат-бей, все равно рабство – ни с чем не сравнимое бедствие. И это подтверждается насмешками иностранцев, их надменным презрением к нашей жалкой участи…
Грозев ждал, что София продолжит начатый разговор, но девушка вдруг замолчала.
«Какой странный характер, – подумал Грозев. – Интересно, что она сознает, а чего нет? Отец ее явно хорошо понимает все, что делает. А ее представление о рабстве, что это – всего лишь досада по поводу отношения иностранцев или что-то большее? Внутренним убеждением или просто милостыней была ее помощь хорватским повстанцам?»
– Расскажите мне еще что-нибудь о вашей семье, – попросил он.
София усмехнулась.
– Ну что я могу рассказать. Интересного много. Например, мы часто устраиваем домашние праздники…
– Наверное, это действительно забавно…
– Вы даже не можете себе представить, – рассмеялась девушка. – Я играю, а отец поет. У него хороший голос… В дни рождения мы исполняем целые музыкальные программы. Интересно посмотреть на нас со стороны. Но должна вам сказать, традиции у нас строго соблюдаются. Отец мой настаивает на этом. Помню, однажды на Василия у нас были гости из Марселя. Когда мы пошли махать вокруг очага кочергами и бить в медные блюда, они глядели на нас так, будто мы вершим языческий обряд.
Глаза Софии искрились, и вся ее сдержанность куда-то улетучилась, неузнаваемо изменив обычно спокойную дочь Аргиряди.
Грозев с интересом наблюдал за ней.
– Но, вероятно, это нисколько вас не смущало, – весело сказал он.
Она удивленно взглянула на него. Глаза его смеялись. Секунду-другую они смотрели друг на друга, потом девушка отвернулась.
– Я никогда не стеснялась того, что делаю, и того, кто я есть, господин Грозев, – холодно проговорила она. – Может быть, вы неправильно меня поняли…
Грозев с улыбкой смотрел на ее разрумянившуюся щеку.
– Нет, – покачал он головой. – Просто мне хотелось знать, что определяет ваше представление о достойном и недостойном у людей.
София ничего не ответила. Она по-прежнему смотрела вперед, лицо ее постепенно погасло. Когда они взобрались наверх, девушка дернула поводья и пустила Доксу галопом. Вскоре показалось поле. Солнце освещало верхушки деревьев, растущих вдоль реки, легкий, прозрачный воздух чуть заметно дрожал. София нервно правила лошадью. Доксе как будто передалось возбужденное состояние хозяйки. Когда они подъехали к саду возле имения, София снова пустила лошадь вскачь. Грозев последовал за ней. Воистину, наездница была капризной и своенравной.
У конюшни София осадила Доксу так резко, что кобыла почти присела на задние ноги и зафыркала, мотая головой. Наездница спрыгнула, прежде чем Грозев успел ей подать руку.
Аргиряди, как видно, слышал топот копыт, потому что вышел на террасу.
– А я уж было подумал, что вы добрались до Мечкюра, – заметил он.
– Мы ездили к нижним мельницам, – ответила София, изо все» сил стараясь сохранить спокойствие. – Но у меня разболелась голова…
Она подошла к отцу и поцеловала его в щеку.
– Поэтому я пойду прилягу… – Потом обернулась к Грозеву: – До свидания, господин Грозев, благодарю вас…
На ее бледном лице странно блестели темные глаза.
– Я тоже вам благодарен, мадемуазель, – ответил Грозев со сдержанной, ничего не выражающей улыбкой. – До свидания…
Ночью София не сомкнула глаз. На другой день она отказалась спуститься вниз, придумав какой-то предлог, весь день провела у себя в комнате и оделась незадолго до того, как Аргиряди отправился в Пловдив. Обычно отец возвращался в город в воскресенье вечером, а она с тетей Елени в понедельник утром. Но на этот раз София выразила желание вернуться вместе с отцом. Аргиряди сразу же согласился, тем более, что дочь действительно выглядела неважно.
По дороге Аргиряди перебирал в уме услышанное сегодня за столом. Война выявила полную беспомощность и неспособность турок обеспечить пропитание войскам и городскому населению. Аргиряди случалось жить в Европе, и он хорошо знал, что судьба государств зависит не только от штыков и блеска мундиров, но и от мешков зерна, от рулонов тканей и черных слитков металла, которые сгружались в портах. Снабжение же Румелии день ото дня становилось все хуже. Но вместо беспокойства в душе торговца была досада и холодное безразличие.
Рядом с ним куталась в пелерину София. Она вспоминала вчерашний день, цепляясь за каждую подробность и спрашивая себя, почему слова Грозева вызвали в душе раздражение? Что он хотел сказать своими намеками? Что в поведении гостя заставляло ее терять способность владеть собой? Она закусила губу. Ничего не скажешь, она вела себя, как девчонка: сначала по-глупому болтала, а после этого – вспылила хуже новенькой пансионерки. Был ли он ей неприятен? Нет. В нем даже есть что-то такое, что ей определенно нравилось. София тряхнула головой, как бы отгоняя назойливые мысли, и выглянула наружу.
Фаэтон ехал по глухим улочкам Тахтакале, фонари у домов тускло светили. София еще раз решительно тряхнула головой. Нет! Больше она не станет о нем думать! Никогда! Но и ненавидеть тоже не будет. Просто станет относиться к нему с полным безразличием. Она презрительно усмехнулась. У нее достаточно сильный характер, чтобы подчинить воле свои чувства. София откинула с лица накидку, Холодный воздух освежил пылающие щеки. По небу плыли низкие облака. Пахло дождем…
На другой день девушка встала рано. Помогла по дому, а к обеду оделась и сказала, что пойдет к Жейне Джумалиевой. Они не виделись с ней больше месяца.
Жейна была на два года младше, но дружили они с детства. Разлука не помешала этой дружбе, сохранилось очарование детских лет. После возвращения из Одессы дочь Джумалиева называла Софию Соней, и той нравилось это русское имя, которое звучало в устах Жейны очень мелодично.
Отправляясь сегодня к Джумалиевым, София решила попросить у Жейны китового уса для кринолина. Но, пройдя немного по улице, почувствовала, как в душе поднимается презрение к самой себе. Ведь кринолин понадобится ей только зимой. Она остановилась у церковной стены. Сердце сильно стучало в груди. Что будет проявлением слабости – вернуться или продолжить путь? Поколебавшись, София двинулась дальше. Она поняла, что душевное равновесие, которым она всегда так гордилась, теперь висит на волоске, и потребуется много усилий, чтобы сохранить его.
Она думала об этом, поднимаясь по лестнице дома Джумалиевых. Непонятное волнение заставляло замедлять шаги, делало их неуверенными.
Жейна радостно встретила гостью. Обняв за талию, повела ее в свою комнату.
Эта комната всегда радовала Софию своей пестротой. На стене висели небольшие акварели с видами Одессы, на камине стояли статуэтки русских крестьянок, выполненные из стекла; на столике из черного дерева – пестрые деревянные фигурки.
Жейна взяла из рук подруги зонтик и поставила его в бронзовую стойку у камина. Потом снова порывисто обняла Софию, спрятав лицо у нее на груди. Задыхаясь, промолвила:
– Соня, миленькая моя Соня…
Когда она оторвалась от Софии, та заметила, что щеки Жейны горят, а глаза лихорадочно блестят.
– Что с тобой, Жейна? Что произошло? – спросила она девушку, легонько касаясь ее щеки.
– Ничего… Я так ждала тебя… Ах, как я тебя ждала…
София пристально вгляделась в нее. Подчиняясь интуиции, она пыталась отгадать причину перемены в выражении лица девушки.
– С тобой что-то творится, – решительно заявила она, погладив Жейну по русым волосам. – Ну-ка, рассказывай…
– Ну как тебе сказать… – Жейна прижала руки к груди и замолчала, словно подыскивая слова. – Может быть, это глупо… И не стоит говорить… Но мне хотелось тебя увидеть… Очень хотелось…
София, ничего не говоря, усадила ее на диван рядом с собой.
– Я просто удивляюсь тебе, – сказала она. – Сегодня ты какая-то особенная. Что-нибудь случилось?
Жейна на миг закрыла глаза.
– Ты только не смейся… Я, наверно, все это придумала. – Она покачала головой и откинулась назад. – Ничего нет… И ничего не может быть… Но мне хотелось бы, чтобы ты его увидела, поговорила с ним… Ты лучше всего можешь понять и оценить его… Но сейчас eго нет дома, он обычно выходит рано утром…
Жейна помолчала, потом склонила голову на плечо Софии и тихо промолвила:
– О, Соня! Никогда, никогда прежде мне не доводилось испытывать подобное… Никогда…
София все поняла. Она чувствовала, как сильно бьется сердце девушки. Рука ее машинально гладила волосы Жейны. Вначале ей показалось невероятным, чтобы Жейна, ее нежная, чистая Жейна могла увлечься этим загадочным и, как ей теперь казалось, грубым и жестоким человеком. Потом в душе появилось ощущение, что у нее самой что-то отняли, и она почувствовала себя слабой и униженной до глубины души. Впервые Жейна выглядела досадной и глупой, а все вокруг – скучным, нелепым, и вообще вся эта история была отвратительна.
София медленно поднялась, накинула шаль на голову и, стараясь не выдать своих чувств, сказала, что ей пора. Затем расцеловала Жейну в обе щеки, набросила на плечи шелковую пелерину и быстро вышла.
Дождь уже начался. София миновала Хисаркапию и направилась вниз по улице. Идти домой не хотелось. Она старалась прогнать мрачные мысли, думать о чем-то хорошем, что ей приходилось видеть или предстояло встретить в жизни; хотелось поговорить с веселыми, жизнерадостными людьми, а не с такими странными типами, как Грозев.
Она бесцельно бродила по улицам, а дождь все усиливался. София решила переждать его где-нибудь под навесом. Она остановилась и подняла глаза. То, что 'она увидела, испугало ее. В своем желании подальше убежать от дома Джумалиевых она бессознательно вновь вернулась сюда, к этой дубовой двери, за которой жил он. Это показалось ей знамением, которое заставило ее содрогнуться.
А дождь все усиливался. Где-то над холмами прогремел первый весенний гром – сильный и бодрый, несущий радость.
Тогда обессиленная София бросилась к Соборной церкви, как бы стремясь уйти от чего-то рокового, что преследовало ее по пятам.
14
Кто-то постучался в дверь.
– Войдите, – сказал Грозев, быстро прикрыв торговыми счетами листок, на котором что-то писал.
На пороге показались Христо Тырнев и Бруцев. Семинарист уже несколько раз бывал у Грозева, поэтому вошел первым, держась совсем свойски. Тырнев последовал за ним, с любопытством осматривая закопченные стены комнаты. Грозев снял ее на постоялом дворе Куршумли якобы для торговой конторы. На самом же деле здесь он мог, не вызывая никаких подозрений, встречаться с людьми, которых в другом месте принять не мог.
Когда началась война, посетителей постоялого двора, и без того шумного и многолюдного, стало вдвое больше. Помещения Куршумли были темные и мрачные, в его комнатах царил полумрак, что делало лица посетителей неясными, и это было только на руку Грозеву.
– Садитесь, – он подал стулья гостям.
Тырнев сдернул с головы козью шапку.
– Наконец-то получена весть из Чирпана, – выпалил он, глядя на Грозева просветленными глазами…
– Рассказывай, – Борис поспешил придвинуть к нему коробку с сигаретами.
– Сегодня утром, – начал Тырнев, вытирая губы перед тем, как закурить, – мне принесли документы Чирпанского комитета. Якобы они хранились у некоего Караджалова, который весной – от нужды или из страха – переселился на юг, куда-то в хасковские села. Перед тем, как уехать, он все оставил Теньо-медянщику, бывшему связному Чирпанского комитета, который только сейчас нашел удобный случай послать их мне.
– Караджалов… – задумчиво произнес Грозев. – Что-то не припоминаю.
– Мне кажется, – вмешался Бруцев, – что именно чирпанцы были в тех отрядах, которые в прошлом году ударили по линии Тырново – Сеймен.
– Возможно, – пожал Грозев плечами, принимая листы из рук Тырнева. – Для нас сейчас очень важно установить связь с уцелевшими членами комитетов в близлежащих городах и селах.
Он полистал документы и добавил, обращаясь к Тырневу:
– Сегодня вечером нам нужно собраться у тебя и решить, какие места в Родопах и по течению Марицы следует посетить на этой неделе. – Сунув руку в ящик стола, он вынул оттуда газету и протянул Бруцеву.
– Вот – «Новая Болгария». Я получил ее из Белграда сегодня утром. На первой странице помещено воззвание комитета…
Бруцев лихорадочно развернул газету, пробежал глазами заголовки и, найдя воззвание, быстро стал читать. Христо Тырнев встал у него за спиной, чтобы следить за прочитанным. Когда семинарист кончил, Тырнев взял газету и вслух перечислил имена знакомых ему членов комитета:
– Кириак Цанков, Олимпий Панов, Висковский, Стефан Стамболов… Все, что осталось от старого комитета… – покачал он головой, откладывая газету в сторону.
– А я снова предлагаю вам поджечь парочку бейских имений в селах, и вы увидите, как все наши, которые ныне попрятались, сразу же отзовутся…
– Или спрячутся еще дальше, – остро взглянул на него Тырнев. – Башибузуки только того и ждут…
– К черту башибузуков, – взорвался Бруцев. – Людям нужны настоящие дела. Какой-нибудь взрыв или убийство, и тогда посмотрите, как все наши воспрянут духом…
Грозев обошел письменный стол и, опустившись на колени, вынул из потайного ящика, откуда-то снизу, толстый пакет.
– А это по твоей части, Кирилл, – сказал он, протягивая пакет семинаристу. – Воззвания на турецком. Мы получили их вместе с белградскими газетами. Завтра или послезавтра здесь должны пройти новые отряды Сюлеймана, направляющиеся в Боснию и Черногорию. Вы с Гетовым проберетесь к обозам и взорвете их, да так, чтобы поближе к офицерским палаткам. Действовать надо в одиночку, когда все улягутся спать… Будьте осторожны…
Кирилл взял пакет и внимательно прочитал тексты, написанные арабской вязью. Потом улыбнулся краешком губ.
– Все сделаем как следует, – заверил он, засовывая конверт под подкладку суконного пальто.
– Итак, вечером встречаемся, – поднялся Тырнев. И, хлопнув семинариста по плечу, сказал: – Пошли, что ли…
Грозев вернулся домой уже после обеда и снова просмотрел документы Чирпанского комитета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44