– Я вас знаю, – сказала она. – Я точно вас где-то раньше видела. – И отправилась за картой вин.
– Мне все время это говорят, – признался он после ее ухода. – Хорошенькие девушки, которые обслуживают светские рауты, думают, что кто-нибудь вроде меня на них женится.
Она вернулась к нашему столику.
– Теперь я вспомнила, – сказала она. – Вы муж Анастасии Лоуренс.
– Вы знакомы?…
– Видела вас с ней по телевизору. – Она улыбнулась ему. – Позвольте предложить вам наш фирменный ланч? У нас прекрасный нисуаз…
– Спасибо, – ответил Саймон. – Мы позовем вас, если нас что-то заинтересует.
– Напитки?
– Минеральную воду «Пеллегрино», – заказал он. – У нас встреча. – Он повернулся ко мне. – «Посмертное предложение», – с нажимом сказал он.
– Ни малейшего представления, – признался я. – Чего ты от меня хочешь?
– «Посмертного предложения», само собой. Айвен Тул не собирается расставаться со своей наивысшей заявленной пеной на «Пожизненное предложение», но Кики Макдоналд до сих пор желает что-нибудь заполучить. Помнишь Кики?
– Помню.
– Она тебя любит. Только о тебе и говорит. На самом деле может, я ей уже и продал твое «Посмертное предложение». То есть я сказал ей, что приму ее преимущественную заявку, если она купит его заранее и не глядя.
– Ты же понимаешь, что я не художник, Саймон.
– Ты выставляешься в «Пигмалионе».
– Я перевоспитанный писатель.
– Хорошо, что ты об этом заговорил. Меня беспокоит Анастасия.
Вернулась официантка с нашей водой.
– Я еще не читала «Как пали сильные», но как раз собираюсь, раз уж встретила мужа автора. Это настоящая честь, мистер Лоуренс. А теперь вы позволите предложить вам наши фирменные блюда?
– Два салата нисуаз, – сказал он. – И моя фамилия – Стикли.
– Нет, Лоуренс, – заявила она, забирая меню. – Меня не проведешь. – Она кивнула и ушла.
– Вряд ли Кики…
– Не волнуйся об этом, – сказал Саймон. – Я говорил об Анастасии.
– А.
– Я не уверен, что она работает в полную силу.
– Написать роман – не быстрое дело.
– Я вообще не видел, чтобы она писала.
Это обнадеживает. Не писать так же важно, как и писать.
– Сомневаюсь, что ее издатель будет с этим согласен. Существуют определенные сроки.
– Вот поэтому Фредди редактор, а не писатель. Но обычно он дает своим авторам время. Если Анастасия попросит об отсрочке, он наверняка…
– Я не хочу затягивать это навечно.
– Почему?
– Не считаю, что это ей полезно. Она становится эксцентричной.
– Эксцентричной?
– Не одевается. Носит какую-то рвань. Думаю, дело в давлении.
– Но если Фредди отодвинет срок…
– Дело не во Фредди. Дело в читателях. Они хотят новую книгу. Есть такие, кто не верит, что она сможет это повторить. Не хочу, чтобы люди называли мою жену мошенницей.
– Ральфа Эллисона мошенником никто не называл, а за всю жизнь он закончил только один роман.
– Тогда еще не было ток-шоу, Джонатон. Кончай тупить. Мы говорим о женщине, на которой я женат.
– Я пытаюсь помочь.
– А Ральфа Эллисона при этом больше никто не читает. Он почти невидимка.
– Мой первый роман прочитала уйма народу. Второй это успешным не сделало. Фредди не сознается, но он считает, что лучше бы я вообще второй роман не писал.
– Но у тебя нет интриги. После одного такого романа второй людям не нужен. Если бы в твоей жизни что-то случилось…
– В жизни Анастасии что-то случилось?
– Я только что возил ее в Италию.
– Хочешь, чтобы она написала путеводитель?
– Люди верят, что она способна на великие дела. Я не хочу их разочаровывать. – Он увидел, что официантка несет салаты. – Можно вас спросить? – обратился он к ней. – Вы разочаруетесь, если моя жена никогда больше ничего не напишет?
– У нее контракт на миллион долларов.
– Откуда вы знаете?
– Из телевизора. – Она поставила тарелки на стол. – Откуда еще?
– А, нуда.
– Хотите честно?
– Да.
– Я рассчитываю на вашу жену. В наше время такие, как она, очень нужны.
– Спасибо. – Он повернулся ко мне: – Теперь понятно?
– Она даже не читала «Как пали сильные».
– Вот именно. Только вообрази чувства того, кто читал.
– И все же ты не сможешь заставить ее писать, Саймон. Так не получится.
– Я знаю. Но ты, Джонатон, можешь ей помочь.
– Если «Как пали сильные» хоть о чем-то говорит, она намного способнее меня.
– Я не к тому, что ты должен учить ее грамматике. Ты можешь быть ей другом.
– Она мне нравится, Саймон. Очень нравится.
– Отлично. Так, значит, ты для меня будешь раз-другой в неделю проверять, как она там?
– Ты сказал, что хочешь, чтобы я был ее другом. Ты не сказал, что хочешь, чтобы я был твоим шпионом.
– Это в итоге одно и то же. Для ее же блага. Она не доверяет Жанель, а я не доверяю Мишель. Когда вы с ней поженитесь?
Не знаю. – Я потыкал рыбу на тарелке. Саймон свою просто игнорировал. – Как ты мне предлагаешь начать проверять Анастасию?
– Просто появись там. Она всегда дома.
– Ей это не покажется странным?
– Кто она такая, чтобы судить? Она тобой восхищается. Говорит о тебе, думает, что ты способен ее понять. Не знаю почему.
– Я не могу появиться просто так. – Я покраснел. – Я не знаю, что сказать.
– Я же тебя не на свидание посылаю. Просто хочу, чтобы ты поговорил с ней, увидел, что у нее все в порядке. Узнал, о чем она пишет, и убедился, что это хорошо. Ей нужна мотивация. Я купил ей всяких офисных штук, а она, по-моему, их до сих пор не распаковала. Я одолжил ей свой кабинет, а она только и делает, что читает. Повсюду разбрасывает книги, как избалованный ребенок. – Он отпил «Пеллегрино». – Вот что ты сделаешь, – сказал он. Достал из портфеля и передал мне книгу. – Отнесешь ей это.
– Зачем мне… история катания на лыжах в Швейцарии?
– Она просила меня забрать ее из библиотеки. Попозже зайдешь и скажешь, что я попросил тебя закинуть ей книгу по дороге в… куда ты там ходишь, когда не сидишь дома. А потом останешься и выпьешь чаю. Я покупаю ей лапсанг сушонг. – Он поставил портфель. – Ты справишься, Джонатон. Я наблюдал вас вместе. Вы оба с одной планеты свалились.
– Может, мне сначала позвонить?
– Она дома. Никогда не выходит из квартиры. И к тому же редко отвечает на звонки, если, конечно, звоню не я.
– Позвони тогда сам.
– Тогда не будет элемента неожиданности. Не хочу, чтоб она подумала, будто ею манипулируют.
– Ею не манипулируют.
– Верно. Не манипулируют. – Помощник официанта унес наши тарелки с нетронутой рыбой, вполне пригодной для подачи следующим клиентам. – Просто веди себя как обычно. Наверняка даже ты знаешь, как это делается.
Дверь в подъезд Саймона была подперта и оставлена открытой, чтобы упростить доставку антикварных стенных панелей для реконструкции третьего этажа. Я вызвал лифт, обитый войлоком для защиты дубовых панелей от грубых манер плотников и электриков, и поехал на двадцать первый этаж. Он был предпоследним, как и все остальное в жизни Саймона, не считая Анастасии (у него действительно был пунктик всегда обладать «номером два» – будь то этаж в здании, модель машины или класс бриллианта на обручальном кольце жены, – он утверждал, что это вопрос честолюбия, но я думаю, дело скорее в доминировании). Я постучал, чтобы мне открыли. Перед собой я держал «Краткую историю лыжного спорта в Швейцарии, издание второе», чтобы Анастасия сразу увидела, зачем я пришел. Честно говоря, я сомневался, что моего владения речью будет достаточно. Что я мог сказать? В последний раз я видел Стэси – не считая изображений по телевизору, в газетах и журналах – в день ее свадьбы, когда с ней танцевал, – два пьяных тела покачивались на волнах никому не слышной музыки, разделяемые, разделенные Мишель, которой хотелось еще раз повальсировать с подругой в память о старых временах, пока все не изменилось. Но все изменилось, и вот я стоял здесь – ничтожная причина, которую скоро навестит ее величайшее последствие. Даже если бы я не знал, что произойдет, все равно прекрасно запомнил бы странную амнезию, не покидавшую меня всю дорогу после ланча с Саймоном до двери Анастасии: я представлял себе Анастасию только вблизи, как во время танца. Я помнил ощущение плоти, запах пота на шее. Было такое чувство, что я не узнал бы ее на первой странице «Таймc», но узнал бы в темноте в постели. Отчасти то была проекция физического влечения, сексуально обрубленного этим смехотворным браком, но не только. Мне казалось, даже постучать в дверь Анастасии интимнее, чем трахнуть мою невесту.
Она не отвечала. Но, повернув ручку, я обнаружил, что дверь открыта. Пожалуй, я оставлю ей книгу в прихожей, и все. Просто положу… и немножко осмотрюсь, гляну, как она с ним живет. Просто загляну в…
А, это ты, – сказала она, и ее спокойствие при виде меня было обратно пропорционально моему шоку. Она отложила книгу на большой пустой стол, за которым сидела.
Замок на двери… я из библиотеки… – Где же книга? Я уже оставил ее в?… Я проверил карманы, устроил шоу, несколько затянувшееся – на моем пиджаке было много карманов, – но не настолько, чтобы успеть прийти в себя.
Она закурила. Улыбнулась мне и сказала:
– Я так рада тебя видеть.
– Но я не просто так пришел, – возразил я.
– Тебя, конечно, прислала Мишель. Все нормально. Она хороший друг. Она мне рассказывала…
– Мишель здесь?
– Была до тебя.
– Когда? Она ушла?
– Так тебя прислала не она? Ты сам ко мне сюда пришел? Я так и знала! Я приготовлю тебе чай. – Она усадила меня на диван, где Мишель успела расчистить место. И вышла.
Я уже пытался описать, как она выглядела в тот день, включая ее одежду, но должен упомянуть здесь, что ни слова из написанного мною не проистекало из моих воспоминаний; очевидно, то, какой она тогда была, как была одета и как вела себя, казалось мне настолько естественным, что отнимало не больше внимания, чем вид моей собственной руки, движущейся по странице, когда я писал романы. Она так походила на образ, который я всегда воображал, что детали внешности не производили на меня никакого впечатления. Я не хочу сказать, что желал ее меньше, чем тогда, танцуя на ее свадьбе. Я желал ее намного больше.
Я подошел к столу. Сел, где сидела она. Открыл книгу, начал читать ее прозу. Я углубился в повествование, и все бы текло своим чередом, не остановись мой взгляд на странной пометке на полях: прообраз – Хедли X.?
Конечно, я узнал почерк Анастасии – она подписывала мне «Как пали сильные», роман доставили через «Пигмалион», пока она была за границей. Но когда я несколько раз перечитывал книгу в поисках ее автора, меня не слишком волновали литературные предшественники. Что бы это ни значило, заметка в ее личной книге оказалась познавательной: героиня «Как пали сильные» по имени Кэсси, в которой я улавливал так много от Анастасии, обладала отнюдь не мимолетным сходством с Хедли Хемингуэй, первой женой Эрнеста. Я знал, что Анастасия специализировалась на Хемингуэе, и в том, что она выбрала такую личность, как Хедли, и использовала ее в своем романе, был определенный смысл. Нелогичным казался вопросительный знак, поставленный Анастасией в конце примечания. Разве она не знала, что прообразом Кэсси была Хедли? Или она до того углубилась в свою новую работу, что читала прошлую книгу как чужую? Не могла читать ее как свою? Я пролистал дальше. Все ее пометки на полях были написаны будто кем-то посторонним, а не исходили изнутри (в отличие, скажем, от тех замечаний, что делал я сам, перечитывая собственные романы). Изучая работу, которую она проделала со своей книгой, я понял, что из нее вышел бы прекрасный ученый, выбери она такую карьеру.
Анастасия вернулась. Она несла две чашки, обе щербатые. Я встал. Она передала мне чай.
– Значит, ты все же раскрыл мою тайну, – сказала она.
– Знаешь эту историю с Толстым, уже под конец его жизни? – спросил я. Она покачала головой. – Он тогда перестал писать романы. Отказался от своего прошлого, ударился в полемику. Однажды он взял книгу и начал читать с первого попавшегося места где-то в середине. История увлекла его. Совсем захватила. Он посмотрел на обложку, чтобы узнать название. Это была «Анна Каренина».
– Выходит, ее на самом деле написал не Толстой? – спросила она серьезно – я и не думал, что ее маленькое тело способно вместить столько серьезности. – По-твоему, «Анна Каренина» была плагиатом?
– Сомневаюсь. У плагиаторов хватает ума не связываться с серьезными произведениями. Я просто хочу сказать, что Толстой изменился настолько, что уже не узнавал… Я вспомнил об этом только потому, что твои заметки на полях вставляют задуматься… Впрочем, не важно. Я в этом ничего не соображаю.
– Посиди со мной, – попросила она. – Тебе нравится чай? Останься на минутку. Я тоже в этом мало что соображаю.
Мы сидели по углам дивана, застыло глядя друг на друга. Мы пили чай, настолько разбавленный виски, что он жег язык, хотя был чуть теплым. Заговорили мы одновременно.
– Сначала ты.
– Нет, ты.
– Пожалуйста, ты.
– Я…
– Хочешь сыграть в «колыбель для кошки»? – спросила она.
– Ты мне это собиралась сказать?
– Нет, но это лучше. Ну то есть хоть какое-то занятие. Спорим, ты даже не знаешь, как играть. – Она поднялась, достала старую бечевку со связанными концами. – Саймон считает, что это глупо, а одна я играть, понятное дело, не могу, но тебе точно понравится. Я сама научилась в Европе, у одного немецкого мальчика. Он называл это Hexenspiel.
– Hexenspiel.
– Означает «игра ведьм», но, наверное, ведьмы в нее на самом деле не играют. Для этого нужны очень тонкие пальцы.
Я показал ей свои. Она изучила их, подержала. Отпустила. Я спросил:
– Подходят?
Она кивнула.
– Навахо называют эту игру «непрерывный узор», но больше всего мне нравится австралийское племя коко-йими-дир, они используют слово капан, и этим же словом называют письмо. – Она пожала плечами. – Немецкий мальчик хотел стать антропологом. Он рассказывал, что в разновидности Hexenspiel играют во всем мире, даже в Африке. Объяснил, что так первобытные люди рассказывают истории, а в Новой Гвинее даже есть особые напевы для фигур рыб и змей. Он никогда не был ни там, ни в Африке. Но он больше всего на свете хотел попасть сюда. У него была забавная идея – он думал, что найдет индейцев. Я над ним посмеялась, и он с тех пор меня недолюбливал, хотя сам при этом всегда дразнился, потому что у меня руки запутывались. Если я буду смеяться над тобой, я тебе не разонравлюсь? – Она заглянула мне в глаза. – Я думаю, Саймон вел бы себя, как тот немецкий мальчик.
– Я не Саймон.
– Я знаю. – Она взяла веревочку. – Начало простое. – Она переплела пальцы с привычным изяществом, одновременные взаимные уступки обеих рук сплели узор из запутанной бечевки. – Вот это колыбель, – объяснила она. – Теперь ты. – Она опустила бечевку мне на колени и посмотрела в глаза.
Я захватил бечевку кончиками пальцев и просунул большие пальцы в получившиеся петли. Потянул. Она захихикала.
– Это не похоже на колыбель, – сказала она. – Это вообще ни на что не похоже.
Я перевернул руки.
– Разве не похоже на какое-нибудь животное?
– На какое животное?
– На дикобраза?
Она покачала головой и сняла шнурок с моих пальцев.
– У эскимосов есть фигура для дикобраза, – сказала она. – Пожалуй, я смогу вспомнить. – Бечевка так плавно струилась в ее снующих руках, будто Анастасия процеживала ими воду. Она не смотрела на руки. Она смотрела на меня. Она рассмеялась над моим изумлением, когда минуты через три непрерывного плетения ее ведьмовские чары левой руки изобразили дикобраза. Фигура была абстрактной, как письмо, и такой же определенной. Она опустила взгляд, заметно пораженная собственным результатом. – Запомни, кое в чем я мастер. – Она распустила дикобраза. – А теперь сделай мне колыбель.
Нам обоим пришлось потрудиться, чтобы наша изобретательность наконец помогла мне повторить за ней. Сначала она пыталась воспользоваться терминологией, которой учил ее немецкий мальчик, формально английской, но оказавшейся за пределами наших способностей последовать ей.
– Большим и указательным пальцем правой руки, – сказала она, – тебе нужно отвести левую нижнюю нить от себя через правую… правую… это у тебя правая?
– Думаю, да.
– Ох… Тогда, наверное, через левую. – Она протащила шнурок, обвитый вокруг моей правой руки. – Вот так. – Она прихватила и сняла снизу вверх. Протянула шнурок вокруг моих пальцев, потом еще раз. Развернула меня, чтобы видеть через мое плечо. – Может, наоборот. – Она протянула руки вокруг моего тела, зажав меня. – Готово. – Снова развернула меня лицом к себе. – Видишь, как просто? – спросила она, готовясь снять с меня шнурок, чтобы сплести очередную фигуру. Она наклонилась ко мне так близко, что я мог бы невзначай ее поцеловать.
Но тут зазвонил мобильник, который вручила мне моя подруга, чтобы держать нас на связи, – во всяком случае, пока я не вручу ей обручальное кольцо. Я полез в карман, запутавшись в наших пальцах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35