Взгляд Чартериса стал злобным.
– К черту это идиотское соглашение! Снимай одежду или мы сорвем ее с тебя!
Затем, повернувшись к немцу, он прорычал:
– Видал, как мне повезло? Нарвался на гордую шлюху!
Немец не отрывал от меня глаз.
– Если она не хочет, – сказал он резким отрывистым голосом, – мы разденем ее сами. Я подержу ее, пока ты будешь резвиться, а потом ты подержишь ее для меня. А потом, когда она успокоится, мы займемся ею одновременно. Может, так будет даже лучше – хороший спорт, ja? – и он сделал движение в мою сторону.
Я схватила итальянский стилет, который Чартерис держал на столе для того, чтобы вскрывать письма и, осмелюсь сказать, для некоторых других целей.
– Если кто-то из вас посмеет хотя бы прикоснуться ко мне, я пушу в ход вот это, – произнесла я с тихим бешенством. – И если ты, Чартерис, немедленно не прекратишь эту глупую выходку, я обещаю, что тебя вышвырнут из полка и ты станешь посмешищем всего Лондона. Мне будет что порассказать о тебе, – злорадно усмехнулась я.
Джон был вне себя от ярости, но угроза, как всегда, возымела на него отрезвляющее действие. Не обращая внимания на немца, я сосредоточила всю свою волю на Чартерисе.
– Более того, некоторые мои друзья умоляли меня, чтобы я разрешила им перерезать тебе глотку. Если сегодня ночью со мной что-нибудь случится, тебе крышка, ты не доживешь и до конца недели. И причиной тому станет не дуэль, от которой ты, конечно, трусливо откажешься. Ты должен понимать, что не все мои друзья являются джентльменами.
Я вложила в свой голос всю накопившуюся во мне ненависть, и он капитулировал.
– Нет, пока она в таком настроении, с ней никакого веселья не получится, – пробурчал он немцу. – Лучше развлечемся где-нибудь еще. Пошла юн с моих глаз, ты… – И он обрушил на меня целый водопад площадной брани.
Идя к выходу, я не спускала с них глаз, поскольку немец все еще выглядел разгоряченным и свирепым. Выйдя из кабинета, я кинулась бегом в свою комнату и, заперев дверь, достала маленький двуствольный пистолетик, которым снабдил меня Джереми, предусмотрительно объяснив, как им пользоваться. Так я и сидела – в темноте, зажав пистолет в ладони и решив, что, если они станут ломиться в дверь, я пристрелю обоих. В глубине души мне даже хотелось этого.
Через некоторое время я действительно услышала, как они топают по лестнице. Однако, не остановившись около моей двери, они прошли на чердак, где обычно спали слуги. Вскоре после этого я услышала их шаги в обратном направлении, и на сей раз до моего слуха донеслось еще испуганное женское всхлипывание. Они спустились по лестнице, и через некоторое время из кабинета раздались душераздирающие крики. Кажется, так продолжалось полночи. Я сидела, стиснув уши ладонями, чтобы только не слышать этих ужасных звуков, и мне на память пришли слова Белль об участи господских служанок: «Джентльмены вытворяли бы с тобой все, что им угодно и когда угодно». Джентльмены… Боже милосердный! При том, насколько незавидным было мое теперешнее положение, я почувствовала, что мне все же приходится лучше, чем многим другим.
На следующее утро я со всех ног бросилась к Джереми и рассказала ему о том, что произошло. Прихватив с собой Карлуччи, он поехал вместе со мной к Чартерису. Я не присутствовала при их объяснении, но, без сомнения, оно было бурным, поскольку после него капитан вышел бледный как мел и с трясущимися губами. Теперь я была уверена, что больше мне уже не придется проходить через это испытание, но с ужасом и отвращением я заметила, что ковер в кабинете перепачкан кровью. У перепуганной челяди я постаралась выяснить, кто же стал жертвой той оргии; я думала, что хоть что-нибудь смогу сделать для бедной жертвы. Выяснилось, что ею стала шестнадцатилетняя девочка, служившая при кухне, но я опоздала со своим желанием помочь – немец забрал ее с собой.
В последнюю неделю, движимый какими-то своими мрачными соображениями, Чартерис решил устроить вылазку за пределы Лондона. Он предложил посетить Тан бридж-Уэллс – некогда популярный водный курорт, который теперь пришел в упадок. Хоть я и испытывала некоторые опасения, все же решила, что перемена обстановки заставит время бежать быстрее, и потому дала свое согласие.
Услышав об этом, Джереми был очень недоволен.
– Ты же знаешь, Элизабет, что срок соглашения заканчивается в субботу, – сказал он, – и сама же говоришь, что Чартерис собирается вернуться домой не раньше понедельника. Это означает, что в течение целого дня ты будешь находиться рядом с ним, лишенная какой-либо юридической защиты. Поэтому будь осторожна. Будь очень осторожна!
Я дала ему такое обещание, но сказала, что капитан мало что может сделать в таких условиях и всего за один день. Однако это не успокоило Джереми. Вскоре после нашего отъезда я получила от него записку. Дело в том, что недавно он купил для меня карету и теперь писал, что посылает ее вслед за мной в Танбридж-Уэллс. Карета должна будет находиться в конюшнях в Маунт-Зайоне, так что я смогу уехать оттуда в любой момент. Прочитав записку, я не смогла удержаться от улыбки. Какой генерал получился бы из Джереми! Он предусматривал все детали, даже возможность стратегического отступления.
В Уэллсе с Чартерисом произошла удивительная метаморфоза. На людях он был обаятелен, наедине со мной – почти дружелюбен. Однако глаза его не покидал странный блеск, казалось, он втайне чему-то радуется. Нередко я замечала, что Чартерис исподтишка рассматривает меня, и мне это очень не нравилось.
Как-то раз, когда он отсутствовал, я решила порыться в его вещах, так как по циничному обыкновению Чартериса мы занимали одну комнату в жилом доме на Маунт-Эджкомб. Первое, что я обнаружила там, был хлыст, но что я могла с ним поделать? Разве что спрятать его… И вот тут-то я наткнулась на небольшую черную бутылочку. Понюхав ее содержимое, я смогла только понять, что это какая-то кислота. Тогда я вылила немного жидкости на свой носовой платок. Ткань буквально на моих глазах задымилась и стала съеживаться, а я почувствовала, что сейчас упаду в обморок. В бутылке было купоросное масло! Когда ко мне вернулось самообладание, я села и стала размышлять над тем, что же мне делать дальше. Я уже не сомневалась в безумии Джона, а то, что ему не удалось сломить меня обычным способом, видимо, заставило его перейти грань, которую из-за своей трусости он обычно не переступал.
Теперь я ясно понимала, что перед отъездом из Танбридж-Уэллса он собирался искалечить и ослепить меня, хотя непонятно было, каким образом он надеялся избежать наказания. Впрочем, вполне возможно, что его больной рассудок даже не задумывался над этим.
Первой моей мыслью было собраться и немедленно бежать, но до конца контракта оставалось еще несколько дней, и я знала, что, поступи я так, Чартерис устроит мне целый ворох неприятностей. Для того ли я страдала все эти шесть месяцев, чтобы под конец все потерять! Затем меня осенила прекрасная мысль. Если его поймают при попытке причинить мне вред или тем более изуродовать меня, его, несомненно, засунут в сумасшедший дом. Может случиться и по-другому: даже если его план, направленный против меня, просто сорвется, это может стать толчком, который окончательно сбросит его рассудок в бездну полного безумия. Игра в «кошки-мышки», которая длилась между нами в течение полугода, не прошла даром и для меня, и мысли о различных способах мести согревали мое сердце. Я решила, что он не станет ничего предпринимать до самого последнего дня, а я в это время буду выжидать.
Вылив из бутылки купорос, я тщательно промыла ее, наполнила чистой водой и добавила туда чуть-чуть эфирного масла, которое осталось наверху, придав содержимому видимость вязкости и легкий запах. Затем я положила бутылку туда, откуда взяла. Каждый день я проверяла, не обнаружил ли Джон сделанную мной подмену, и с облегчением убеждалась, что все в порядке. Он продолжал играть взятую на себя роль милого и обаятельного человека, так что все пожилые леди, составлявшие основное население Уэллса, были просто очарованы им и шептались о нем с неослабевающим воодушевлением. Разумеется, они считали меня его женой и чуть ли не поздравляли с тем, что у меня такой приятный и умный муж. Я же цинично думала, как бы они повели себя, узнав, что мой «муж» собирается зверски разделаться со мной еще до конца недели.
Наконец наступила суббота. Мы собирались идти на танцы в «Эссэмбли румз». Я надела платье из изумрудного шифона с высоко поднятой талией, что недавно вошло в моду, маленькую зеленую шапочку и туфли на высоком каблуке. Это должно было особенно разъярить Чартериса, поскольку на каблуках я возвышалась над ним чуть ли не на голову, а он это ненавидел.
Перед тем, как ехать на бал, он протянул мне небольшую коробочку.
– Я хочу подарить тебе это, – сказал он.
Внутри находились те самые украшения из хрусталя и гранатов.
– Это не твое, чтобы дарить, – холодно ответила я. – И даже если бы эти вещи принадлежали тебе, я все равно не взяла бы их.
Глаза его стали страшными и ледяными, как у змеи.
– Если ты не возьмешь эти украшения, – прошипел он, – я клянусь, что отдам их первому встречному на улице.
Пожав плечами, я надела драгоценности. «При первом же удобном случае отошлю их его жене, – решила я, – хотя вряд ли они доставят радость этой несчастной».
На балу Джон почти не отходил от меня. Это было настолько необычно, что я даже стала испытывать неловкость. За ужином он неожиданно поднял свой бокал:
– За наш последний день, Элизабет, и пусть он нам запомнится надолго!
Я вежливо улыбнулась, но зловещий смысл его слов наполнил мое сердце холодом. Мне стало страшно. После ужина его окружила стайка старых дев, и, не желая слушать никаких отговорок, с триумфальным видом они увлекли его за собой. Мне показалось, что он пошел с ними крайне неохотно.
Желая немного успокоиться и собраться с мыслями, я вышла на улицу. Вспомнив о своей карете, я подумала, как бы мне послать записку на конюшни, чтобы она была готова на тот случай, если моим планам мщения не суждено сбыться. В надежде встретить какого-нибудь мальчишку-посыльного, я пошла вверх по улице.
Внезапно из тени раздался голос:
– Могу ли я сопровождать вас в вашей прогулке, мадам?
Я вздрогнула от испуга, но тут из мрака выступила фигура и встала в светлый круг от висевшего поблизости фонаря. От неожиданности я оцепенела. Это был Дэвид Прескотт.
Это было похоже на чудо: как если бы кто-то годами безуспешно тер волшебную лампу, а потом, в отчаянии отбросив ее в сторону, увидел, как именно в этот момент из нее появляется джинн. Смутный образ, хранимый в моем сердце все эти годы, вдруг обрел плоть и кровь. И то, что он появился именно в этот вечер, когда я вновь обретала свободу, было знаком свыше.
– Извините меня, мадам, – заговорил он, – я не хотел напугать вас. Возможно, вы не помните меня. Я Дэвид Прескотт. Мы встречались у сэра Генри.
Если бы я не была так ошеломлена его внезапным появлением, то, без сомнения, расхохоталась бы. Я его не помню? Как бы не так!
– Конечно же, я помню вас, капитан Прескотт, и помню очень хорошо, – тихо ответила я. – Я удивилась, увидев вас, только потому, что прошло так много времени… – пытаясь скрыть замешательство, добавила я.
– Я в отпуске, а моя семья живет неподалеку отсюда, – сказал Прескотт, будто продолжая разговор, прерванный накануне, а не четыре года назад.
– И это я тоже помню, – вежливо ответила я. Из-за моих высоких каблуков мы с ним оказались одного роста, поэтому могли смотреть друг другу прямо в глаза. Дрожащие лучи фонаря падали на его лицо, и я увидела, что оно совсем не изменилось: глаза остались такими же нежно-голубыми и так же меняли цвет в зависимости от настроения. А я была рада тому, что мое лицо оставалось в тени: последние годы потрудились над ним так, что лучше бы Дэвид его не видел.
– Чего бы вы хотели: вернуться обратно или пройтись? – мягко спросил он.
– Если вы не против, давайте пройдемся до Уэллса. Мне вдруг стало страшно, что неожиданно появится Чартерис и навсегда испортит этот момент. Дэвид предложил мне руку, и, когда я взяла его под локоть, между нами словно пробежал некий электрический разряд: мы обменялись быстрыми взглядами, и я вспомнила, что до сегодняшнего дня мы еще ни разу не дотрагивались друг до друга.
Я понимала, что хочу только одного: избавиться от Чартериса и никогда больше не видеть его ненавистную рожу. Я должна была уехать в Лондон немедленно, этой же ночью. Я резко остановилась.
– Капитан Прескотт, – сказала я, – могу я просить вас об огромном одолжении?
– О чем угодно, мэм, – ответил он, и в его голосе я уловила странное спокойствие.
– Я решила уехать в Лондон этой ночью. Не могли бы вы либо проводить меня до конюшен в Маунт-Зайоне, что гораздо ближе, либо до того места, где я живу, в Маунт-Эджкомб, чтобы я могла послать записку и вызвать свою карету? Я понимаю, что путь неблизок, но вы оказали бы мне неоценимую услугу.
– С радостью провожу вас куда угодно, – ответил он, – в вашей компании даже дорога до луны и обратно не покажется мне длинной. Однако вы, видимо, не захотите стоять здесь и ждать, пока я схожу за вашей каретой?
Слово «да» чуть не сорвалось с моего языка, но мне не хотелось, чтобы он покидал меня.
– Нет, – ответила я, – лучше я пойду с вами.
– Что он сделал, чтобы так запугать вас? – печальным голосом спросил Дэвид.
– Кто? – слабо переспросила я.
– Ведь вы же здесь с Чартерисом, разве не так?
От стыда, что ему обо всем известно, я внутренне сжалась, но попыталась придать своему голосу как можно больше твердости.
– Я приехала сюда с капитаном Чартерисом, но между нами все кончено. По многим причинам, говорить о которых сейчас нет времени, я не собираюсь провести еще одну ночь в его компании. Если он заметит, что я ушла с бала, он, вероятно, станет искать меня и, вполне возможно, устроит безобразную сцену. Эти сцены, впрочем, меня не волнуют, но так или иначе для всех будет лучше, если я уеду отсюда раньше, чем он обнаружит мое исчезновение.
– Понятно, – мрачно сказал Дэвид. – Что ж, в таком случае пойдемте. Но я прошу вас не беспокоиться, мэм. Нам, артиллеристам, правда, больше привычны пушки, но в случае чего мы и саблей поработать умеем.
– Этого не потребуется, капитан, – слабо усмехнулась я, – уверяю вас. Для того чтобы достигнуть желаемого эффекта, будет достаточно направить в сторону капитана Чартериса ножны. Он ведет себя как лев только с беззащитными женщинами.
Дэвид крепче сжал мою руку, и мы пошли по направлению к холму, за которым лежал Маунт-Эджкомб. Мимо нас пробегал мальчишка-посыльный, и Дэвид дал ему немного денег, чтобы тот передал в конюшни записку с просьбой прислать мою карету. Мальчишка убежал. Стояла мягкая и теплая не по сезону ночь, ведь был уже конец ноября, и я с удивлением подумала о том, какой мир внезапно воцарился в моей душе.
Мы шли в молчании, но у подножия холма Прескотт заговорил:
– Если мы пойдем этой дорогой, она займет не менее получаса. Здесь можно срезать путь и добраться до вашего жилища за пятнадцать минут. Думаю, нам следует пойти именно так. Однако тропинка тут грязная, а на вас легкие туфли, поэтому я вас понесу.
– Нет, – стала протестовать я, – вы не можете тащить меня полмили вверх по этому ужасному холму – это убьет вас!
Но он только засмеялся:
– Что ж, я попробую или с доблестью погибну. Если я сломаюсь на полпути, вам придется нести мои жалкие останки до самого дома.
И без лишних слов он взял меня на руки и стал легко взбираться вверх по склону. А я, прижавшись к нему и обвив рукой его шею, удивлялась тому, как причудливо складывается жизнь. Меньше часа назад, находясь в руках ненавистного человека, я тряслась за свою жизнь. Теперь же меня держал на руках человек, которого я хранила в своем сердце многие годы и уже не надеялась увидеть. Мне было все равно, дойдем ли мы до цели, – я была вполне счастлива и здесь.
Наконец мы выбрались на сухое пространство, и Дэвид поставил меня на ноги. Я знала, что сделал бы в такой ситуации Крэн, и надеялась, что так же поступит и Дэвид, но увы… Дыхание его было тяжелым, и мне хотелось верить, что причиной тому была не только усталость, но и что-то более глубокое.
Подойдя к двери, я обернулась и с улыбкой спросила:
– Не станет ли слишком тяжелым испытанием для вашего терпения, если я попрошу вас побыть со мной, пока я собираю вещи, и дождаться кареты?
Чудесная улыбка осветила его лицо.
– Я вовсе не собираюсь уходить. Если хотите, я с удовольствием провожу вас до Лондона, чтобы убедиться, что вы в безопасности и со своими друзьями.
Мы поднялись наверх, и я снова обратилась к Дэвиду:
– Я хотела бы, чтобы вы стали свидетелем еще одной вещи. Вполне возможно, что в результате моего сегодняшнего поспешного отъезда у меня через некоторое время возникнут трудности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43