Если же по каким-то причинам денег не окажется, то он, Джереми, за поведение Карлуччи не отвечает.
– Будучи итальянцем, – мягко объяснил Джереми Чартерису, – Карлуччи чрезвычайно вспыльчив, а поскольку он крайне привязан к Прекрасной Элизабет, то воспримет любое посягательство на ее интересы как личное оскорбление. Капитан Чартерис, без сомнения, понимает, что такие здоровые ребята не умеют держать себя в руках и от них можно ожидать всякого.
С большой неохотой капитан Чартерис понял и под угрозой того, что первого числа каждого месяца его будет потрошить ужасный Карлуччи, стал более покладисто расставаться с суммами, необходимыми для оплаты моих поистине вымогательских счетов.
Та же история происходила с содержанием дома. Когда я выбранила кухарку за ужасные блюда, она принялась оправдываться тем, что ей практически не дают денег на ведение домашнего хозяйства. Проверив ее слова, я убедилась в том, что женщина говорила чистую правду. Чтобы не затевать еще одну битву, я стала питаться днем (поскольку Чартерис в это время редко бывал дома) с Джереми или с Белль. Это было приятнее во всех отношениях: я не сидела в одиночестве и одновременно избавила себя от дрянной еды во время домашних обедов или в ресторанах, где скупость Чартериса также не позволяла поесть по-человечески.
Гости к нам не приходили, поскольку Чартерис своим подлым нравом сумел восстановить против себя всех знакомых, да он и не видел в этом надобности. Зато мы бывали на людях практически каждый вечер. Завладев предметом своих вожделений, Чартерис сгорал от желания похвастаться мною, как своим военным трофеем, хотя впоследствии неоднократно случались неприятные сцены вроде той, что произошла во время нашего первого приезда в «Ранело». Но так было не всегда. При желании он умел быть вежливым и обаятельным. В такие дни мне даже казалось, что его вполне можно выносить. Но все равно потом он говорил и делал что-нибудь до такой степени отвратительное, что меня передергивало и ненависть к нему возвращалась с новой силой.
Все время, проведенное рядом с Чартерисом, представляется мне одним большим грязным пятном, но несколько эпизодов заслуживают того, чтобы рассказать о них отдельно. Как-то раз мы отправились на прием. Чартерис находился в отвратительном расположении духа и бросил меня после первого же танца. Я чувствовала себя ужасно, поскольку перед выездом, когда я одевалась, он вынудил меня к одному из своих омерзительных совокуплений, а уж то, что он вытворял в карете, было просто немыслимым. Поэтому вместо того, чтобы по обыкновению искать своих старых друзей, я присела на один из диванов, стоявших вдоль стен бального зала. В длинном зеркале, висевшем в простенке, я видела свое бледное измученное лицо с печатью невероятной усталости. Мне казалось, что время застыло.
Внезапно я заметила, что передо мной остановилась фигура мужчины, и знакомый голос медленно протянул:
– Не откажешься ли ты перекинуться несколькими словами со своим старым другом, Элизабет?
Подняв глаза, я увидела перед собой Неда Морисона. Я была рада встретить его, но чувствовала себя слишком измученной, чтобы куда-то идти.
– А не можем ли мы поговорить прямо здесь, Нед? – слабо улыбнулась я.
– Нет, мне нужно поговорить с тобой наедине, Элизабет.
Голос Неда звучал жестко, взгляд был суров. Я встала, и он вежливо проводил меня в одну из маленьких комнат по соседству с залом для танцев. Затем, плотно закрыв дверь, подошел и сел рядом.
– Я только что вернулся из Ирландии, – мрачно заговорил он, – и когда услышал про вас с Чартерисом, то сначала просто не поверил. Скажи мне, ради всего святого, что заставило тебя связаться с типом вроде него? Ведь ты не могла не слышать, что он собой представляет!
В ответ я устало пожала плечами.
– Нельзя быть всегда рядом с лучшими – сам понимаешь, Нед. Кроме того, я не слышала о нем ничего определенного, если не считать слухов.
– Для того чтобы понять, какую жизнь он тебе устроил, достаточно взглянуть на твое лицо, – упорствовал Нед. – Этот человек и так топчет землю слишком долго. Позволь мне вызвать его на дуэль и избавить мир от этого мерзавца раз и навсегда. Я обязан сделать это ради Крэна.
Зря он упомянул это имя. Я находилась в таком состоянии, что не выдержала и разрыдалась.
– Стоит мне подумать, что бы сделал Крэн с подобной тварью… – Нед был тоже слишком расстроен, чтобы продолжать.
– Не надо, Нед, – всхлипнула я, – мне становится только тяжелее от воспоминаний, которые ты приносишь с собой.
С этими словами я выбежала из комнаты и окунулась в шумный, бурлящий водоворот бала. Я бежала не от Неда, а от пурпурно-золотого призрака, с улыбкой стоявшего за моим плечом, обнимая юную девушку, еще не успевшую познать зло, – ту, которая теперь превратилась в такого же призрака.
Вопреки моему желанию Нед решил довести свой план до конца и нанес Чартерису настолько грубое оскорбление, что дуэль казалась уже делом решенным. Однако, как я и предполагала, трусость Джона оказалась сильнее его гордости, и он отвертелся от дуэли, послав Неду пространные и малодушные извинения. А пострадала из-за этого, конечно же, я, хотя Джон вовсе не подозревал, что своими неприятностями был обязан именно мне.
Наверное, только Джереми догадывался, через какие испытания мне пришлось пройти за все это время, и только он, вероятно, смог оценить силу моей воли. Он помогал мне, восхищался моими контрударами и с благоговением взирал на то, как мастерски я пускаю на ветер деньги Чартериса. За эти шесть месяцев я смогла сделать такие запасы лент, шляпок, тканей и прочего, что их хватило бы мне на несколько лет. Я буквально опустошила магазины. Как-то раз мы с Джереми сидели в его кабинете, тщетно размышляя, что бы такое еще я могла учинить, и вдруг ему в голову пришла свежая мысль.
– Жаль, что мы ограничили твои счета платьями и услугами модисток, – сказал он. – При твоих вкусах и учитывая, что скоро будет готов новый дом, тебе бы надо приобрести библиотеку. Представь только, какие книги ты могла бы купить, если бы нам удалось заставить его подписать такое обязательство!
– Ты же понимаешь, что он никогда…
Не успела я окончить фразу, как меня осенила блестящая идея.
– Джереми, – засмеялась я, – ты просто чудо! Он купит мне книги, даже не подозревая об этом. С этого дня повнимательнее следи за моими счетами из галантерейной лавки.
Моя шляпница была дружелюбной маленькой женщиной, и, когда я рассказала ей о своем плане, она с удовольствием согласилась мне помочь. У торговца книгами я стала покупать те издания, которые мне приглянулись; их доставляли и оплачивали за счет галантерейного магазина. А потом нам присылали счета за несуществующие шляпки. Когда Чартерис начинал рвать и метать, требуя показать ему то, за что он платил, я просто показывала ему несколько шляпок из своих старых запасов, оставленных под надзором Марты.
Иногда, войдя в раж, он мог изорвать мое платье или, схватив корсет, разломать его на мелкие кусочки, однако вскоре перестал это делать, поскольку взамен испорченной вещи я неизменно покупала что-нибудь другое, причем вдвое дороже прежнего. Теперь он предпочитал вымещать свое бешенство на мне самой или на мебели. Вытягивание денег из Чартериса мы возвели в ранг высокого искусства, так что временами мне было даже жаль этого человека.
Вскоре у меня появилось еще одно приятное занятие, отвлекавшее мои мысли от мрачной повседневности: строительство дома было наконец-то закончено. Я до сих пор не решила, каким образом он должен быть обставлен и украшен. Я поделилась общими представлениями об этом с Джереми и позволила ему действовать по собственному усмотрению. Несколько из его бывших молодых людей принадлежали к миру искусства, а поскольку, расставаясь со своими любовниками, он всегда сохранял с ними дружеские отношения, теперь к его услугам была целая группа подлинных мастеров своего дела. Результат их трудов выглядел великолепно. Поскольку дом был новым, его обставили в современном стиле, который с той поры принято называть регентским, хотя он вошел в моду еще до того, как принц Уэльский стал регентом своего отца. Этому стилю были присущи легкость и утонченность, изящные линии. Как непохожа на него была массивная, тяжелая мебель предыдущей эпохи! Изысканная и необычная цветовая гамма, придуманная Джереми для дома, словно заставляла его светиться, наполняя светлым, чистым и свежим воздухом. В нем всегда было солнечно, и с трудом верилось, что он расположен в грязном дымном Лондоне. Когда я приходила в свой дом из мрачной берлоги Чартериса, мне казалось, что я попадаю в сказочную страну свежести и надежды.
А время шло. Чартерис, видя, что он может лишь внешне подчинить меня своей воле, но не в силах сломить, придумывал все новые истязания. Однажды, велев мне одеться к чаю, он сообщил, что ждет гостя. Он даже сказал мне, что я должна надеть: открытое платье из пурпурного шелка, которое вполне подходило для вечернего времени, но было совершенно неуместным для дневного чая. Он даже вынул из письменного стола кое-какие драгоценности – довольно симпатичный гарнитур из хрусталя и граната – и так же приказал мне их надеть. Я была удивлена, но сочла, что все это не стоит препирательств.
Наступило время чая, и Джон позвал меня вниз. Он буквально лоснился от удовольствия и был само обаяние, а его глазки сияли подобно черным бриллиантам. Я не могла понять, что с ним происходит.
– Я сгораю от нетерпения познакомить тебя с нашим гостем, – сказал он и настежь распахнул дверь в гостиную.
Перешагнув порог, я застыла в немом изумлении. Возле едва горящего камина сидела белокурая женщина с измученным лицом, которую я сразу же узнала: ее портрет висел в кабинете Чартериса. Это была его жена. С ужасом я смотрела на нее, и, когда она, подняв глаза, увидела меня, в них отразился ответный ужас. С первого взгляда можно было определить, что когда-то она была очень миленькой девушкой, типичной «деревенской розой». Ей и сейчас было немного лет, но, несмотря на это, она осунулась и съежилась, волосы ее стали тусклыми, щеки – мертвенно-бледными, а глаза в обрамлении светлых ресниц – красного цвета, словно не просыхали от слез. При моем появлении она поднялась, и на ее впалых щеках вспыхнули пунцовые пятна. Джон стоял тут же, ухмыляясь, словно кот, держащий в одной лапе мышь, а в другой – канарейку.
– Мадам, – сказала я, – надеюсь, вы поверите, что эта встреча произошла не по моей воле. Я не представляла, что здесь вы.
Не обращая внимания на мои слова, женщина посмотрела на Джона, и, когда она заговорила, голос ее дрожал – уж не знаю, от страха или гнева.
– Вы ведь привезли меня сюда не для того, чтобы я встречалась с этими вашими… тварями. Существует предел, за которым даже я не могу больше выносить ваших оскорблений. Я должна немедленно уехать.
– В этом совершенно нет необходимости, – вмешалась я. – Уехать следует мне.
И с этими словами я направилась к двери. Джон схватил меня за руку и, выкручивая ее, вернул на прежнее место.
– Не так быстро, – прошипел он. – Хозяин здесь я, и мне решать, кто уйдет, а кто останется. Я же ясно сказал: мы все вместе будем пить чай, значит, так тому и быть.
Тут он резко сменил тему и обратился к жене:
– Розаманда до сих пор увлекается верховой ездой? Розаманда была их десятилетней дочуркой. Краска медленно сходила с лица женщины.
– Зачем говорить о Розаманде сейчас, в такой компании. Ты не хуже моего знаешь, что верховая езда – это единственное, о чем она думает.
– Какая жалость, что в последнее время у меня были слишком большие расходы! – бросил он злобный взгляд на меня. – Боюсь, мне придется продать лошадей – уж слишком дорого обходится их содержание.
– Нет, – протестующе застонала женщина. – Ты не можешь так поступить, ведь это же наш ребенок…
– В общем-то я уже настроился на то, чтобы именно так и поступить, но, думаю, мы сможем обсудить этот вопрос за чаем, – сказал Чартерис, многозначительно глядя на меня. – Может быть, тебе и удастся убедить меня в том, что ты сможешь экономить на чем-то еще.
Женщина со стоном упала на стул и закрыла лицо руками. Я повернулась к Чартерису, не в силах сдерживать переполнявшую меня ненависть.
– Вам лучше убрать свои пальцы с моей руки. Синяки, которые на ней останутся, могут дорого вам обойтись.
Он с неохотой отпустил меня, и я села.
За этим последовало, наверное, самое неприятное и неловкое чаепитие в истории человечества. Супруга Чартериса сидела, опустив глаза и съежившись. Несколько раз он грубо требовал, чтобы она говорила со мной, и тогда несчастная женщина слабым, дрожащим голосом лепетала какие-то общие и ничего не значащие фразы. Я вежливо отвечала, не выказывая никаких чувств, но сердце мое сжималось от ненависти к нему и от жалости к ней.
Как часто я мечтала о том чувстве уверенности, которое дарит брак, но теперь, глядя на измученное тело и сломленный дух этой женщины, я поняла, каким обманом может обернуться эта «уверенность». Я, пусть уставшая, пусть изменившаяся, все же чувствовала себя под надежной защитой друзей. И я могла в любой момент избавиться от этого монстра. А вот то несчастное создание, что сидело напротив меня, только смерть могла избавить от бесконечных унижений и издевательств. Мне было мучительно даже думать об этом.
Впоследствии я попыталась разузнать о ней побольше, недоумевая, что за приступ безумия толкнул ее на этот брак. Мне удалось выяснить, что она была дочерью священника – из хорошей, но не очень состоятельной семьи. Чартерис же был очень богат. Он владел собственным состоянием и унаследовал деньги своей первой жены, которая была старше его и которую он, судя по всему, успешно загнал в могилу. Так что, несмотря на репутацию мерзавца, которую он уже снискал к тому времени, родители невесты дали благословение на брак. Видимо, не только честные бедняки были готовы продавать своих дочерей в рабство.
Наконец Джону наскучила игра в «кошки-мышки», и он грубо сказал:
– Я прикажу, чтобы подали карету. Тебе пора возвращаться. У нас с Элизабет еще есть кое-какие дела.
И, к моему ужасу, он засунул руку мне за корсаж и прямо на глазах у жены стал мять и трясти мои груди. Я отшвырнула его руку, но, к моей радости, женщина, похоже, даже не видела того, что творилось прямо перед ее глазами.
Однако когда она встала и проходила мимо, то впервые посмотрела прямо на меня и вдруг отпрянула назад с жалобным криком, как если бы я ударила ее. И тут я увидела, что она смотрит даже не на меня, а на драгоценности, которые были на мне.
– Они – ваши? Это он заставил меня надеть их, – торопливо сказала я, мечтая запихнуть все эти украшения ему в глотку, чтобы он подавился.
– Нет, – слабо ответила несчастная женщина, и мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок, – они не мои. Они принадлежали моей матери.
И неверной походкой она вышла из гостиной. Думаю, в тот день Чартерис добился своего – он окончательно убил ее бедную душу.
Остаток дня Джон пребывал в лучезарном настроении. А как же! Ему удалось причинить максимум страданий тем, кто был в его власти. Теперь я понимала, что испытывала мать Люсинды, и, если бы у меня под рукой был крысиный яд, я бы, наверное, лично подсыпала его Джону Чартерису.
Шел последний месяц действия нашего соглашения, и чем ближе подходил конечный срок, тем больше поднималось мое настроение. Тем не менее я не расслаблялась и была готова к новым пакостям, поскольку знала: Джон не успокоится до тех пор, пока не убедится, что я сломлена. В его присутствии я старалась казаться покорной, но он, при всем уродстве своей души, был далеко не дурак и чувствовал, что на самом деле я отнюдь не так безвольна, как ему бы того хотелось.
Как-то вечером он ушел из дома один, с чем я себя и поздравила. Однако выяснилось, что радовалась я преждевременно, поскольку поздно вечером вошел лакей и доложил, что хозяин желает видеть меня в своем кабинете. Войдя в кабинет, я увидела, что Чартерис там не один, с ним был еще какой-то офицер – немец или голландец, я не смогла определить это по его мундиру. Кроме того, я знала, что ни один британский офицер не переступит даже порога этого дома. Незнакомец был большим мясистым человеком с квадратной тевтонской головой, маленькими поросячьими глазками, мокрым губастым ртом и красной физиономией. Оба приятеля были пьяны, и для пущей безопасности я встала так, чтобы нас разделял стол.
Джон оглядел меня глазами, похожими на бусинки.
– Раздевайся, мы хотим поразвлечься.
Немец таращился на меня, переминаясь с ноги на ногу, как кобыла в стойле, и облизывал свои жирные губы.
Я даже не пошевелилась.
– Позволь мне напомнить тебе о пункте соглашения, в котором говорится о menage-a-trois, Джон. Я не собираюсь делать то, что ты велишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Будучи итальянцем, – мягко объяснил Джереми Чартерису, – Карлуччи чрезвычайно вспыльчив, а поскольку он крайне привязан к Прекрасной Элизабет, то воспримет любое посягательство на ее интересы как личное оскорбление. Капитан Чартерис, без сомнения, понимает, что такие здоровые ребята не умеют держать себя в руках и от них можно ожидать всякого.
С большой неохотой капитан Чартерис понял и под угрозой того, что первого числа каждого месяца его будет потрошить ужасный Карлуччи, стал более покладисто расставаться с суммами, необходимыми для оплаты моих поистине вымогательских счетов.
Та же история происходила с содержанием дома. Когда я выбранила кухарку за ужасные блюда, она принялась оправдываться тем, что ей практически не дают денег на ведение домашнего хозяйства. Проверив ее слова, я убедилась в том, что женщина говорила чистую правду. Чтобы не затевать еще одну битву, я стала питаться днем (поскольку Чартерис в это время редко бывал дома) с Джереми или с Белль. Это было приятнее во всех отношениях: я не сидела в одиночестве и одновременно избавила себя от дрянной еды во время домашних обедов или в ресторанах, где скупость Чартериса также не позволяла поесть по-человечески.
Гости к нам не приходили, поскольку Чартерис своим подлым нравом сумел восстановить против себя всех знакомых, да он и не видел в этом надобности. Зато мы бывали на людях практически каждый вечер. Завладев предметом своих вожделений, Чартерис сгорал от желания похвастаться мною, как своим военным трофеем, хотя впоследствии неоднократно случались неприятные сцены вроде той, что произошла во время нашего первого приезда в «Ранело». Но так было не всегда. При желании он умел быть вежливым и обаятельным. В такие дни мне даже казалось, что его вполне можно выносить. Но все равно потом он говорил и делал что-нибудь до такой степени отвратительное, что меня передергивало и ненависть к нему возвращалась с новой силой.
Все время, проведенное рядом с Чартерисом, представляется мне одним большим грязным пятном, но несколько эпизодов заслуживают того, чтобы рассказать о них отдельно. Как-то раз мы отправились на прием. Чартерис находился в отвратительном расположении духа и бросил меня после первого же танца. Я чувствовала себя ужасно, поскольку перед выездом, когда я одевалась, он вынудил меня к одному из своих омерзительных совокуплений, а уж то, что он вытворял в карете, было просто немыслимым. Поэтому вместо того, чтобы по обыкновению искать своих старых друзей, я присела на один из диванов, стоявших вдоль стен бального зала. В длинном зеркале, висевшем в простенке, я видела свое бледное измученное лицо с печатью невероятной усталости. Мне казалось, что время застыло.
Внезапно я заметила, что передо мной остановилась фигура мужчины, и знакомый голос медленно протянул:
– Не откажешься ли ты перекинуться несколькими словами со своим старым другом, Элизабет?
Подняв глаза, я увидела перед собой Неда Морисона. Я была рада встретить его, но чувствовала себя слишком измученной, чтобы куда-то идти.
– А не можем ли мы поговорить прямо здесь, Нед? – слабо улыбнулась я.
– Нет, мне нужно поговорить с тобой наедине, Элизабет.
Голос Неда звучал жестко, взгляд был суров. Я встала, и он вежливо проводил меня в одну из маленьких комнат по соседству с залом для танцев. Затем, плотно закрыв дверь, подошел и сел рядом.
– Я только что вернулся из Ирландии, – мрачно заговорил он, – и когда услышал про вас с Чартерисом, то сначала просто не поверил. Скажи мне, ради всего святого, что заставило тебя связаться с типом вроде него? Ведь ты не могла не слышать, что он собой представляет!
В ответ я устало пожала плечами.
– Нельзя быть всегда рядом с лучшими – сам понимаешь, Нед. Кроме того, я не слышала о нем ничего определенного, если не считать слухов.
– Для того чтобы понять, какую жизнь он тебе устроил, достаточно взглянуть на твое лицо, – упорствовал Нед. – Этот человек и так топчет землю слишком долго. Позволь мне вызвать его на дуэль и избавить мир от этого мерзавца раз и навсегда. Я обязан сделать это ради Крэна.
Зря он упомянул это имя. Я находилась в таком состоянии, что не выдержала и разрыдалась.
– Стоит мне подумать, что бы сделал Крэн с подобной тварью… – Нед был тоже слишком расстроен, чтобы продолжать.
– Не надо, Нед, – всхлипнула я, – мне становится только тяжелее от воспоминаний, которые ты приносишь с собой.
С этими словами я выбежала из комнаты и окунулась в шумный, бурлящий водоворот бала. Я бежала не от Неда, а от пурпурно-золотого призрака, с улыбкой стоявшего за моим плечом, обнимая юную девушку, еще не успевшую познать зло, – ту, которая теперь превратилась в такого же призрака.
Вопреки моему желанию Нед решил довести свой план до конца и нанес Чартерису настолько грубое оскорбление, что дуэль казалась уже делом решенным. Однако, как я и предполагала, трусость Джона оказалась сильнее его гордости, и он отвертелся от дуэли, послав Неду пространные и малодушные извинения. А пострадала из-за этого, конечно же, я, хотя Джон вовсе не подозревал, что своими неприятностями был обязан именно мне.
Наверное, только Джереми догадывался, через какие испытания мне пришлось пройти за все это время, и только он, вероятно, смог оценить силу моей воли. Он помогал мне, восхищался моими контрударами и с благоговением взирал на то, как мастерски я пускаю на ветер деньги Чартериса. За эти шесть месяцев я смогла сделать такие запасы лент, шляпок, тканей и прочего, что их хватило бы мне на несколько лет. Я буквально опустошила магазины. Как-то раз мы с Джереми сидели в его кабинете, тщетно размышляя, что бы такое еще я могла учинить, и вдруг ему в голову пришла свежая мысль.
– Жаль, что мы ограничили твои счета платьями и услугами модисток, – сказал он. – При твоих вкусах и учитывая, что скоро будет готов новый дом, тебе бы надо приобрести библиотеку. Представь только, какие книги ты могла бы купить, если бы нам удалось заставить его подписать такое обязательство!
– Ты же понимаешь, что он никогда…
Не успела я окончить фразу, как меня осенила блестящая идея.
– Джереми, – засмеялась я, – ты просто чудо! Он купит мне книги, даже не подозревая об этом. С этого дня повнимательнее следи за моими счетами из галантерейной лавки.
Моя шляпница была дружелюбной маленькой женщиной, и, когда я рассказала ей о своем плане, она с удовольствием согласилась мне помочь. У торговца книгами я стала покупать те издания, которые мне приглянулись; их доставляли и оплачивали за счет галантерейного магазина. А потом нам присылали счета за несуществующие шляпки. Когда Чартерис начинал рвать и метать, требуя показать ему то, за что он платил, я просто показывала ему несколько шляпок из своих старых запасов, оставленных под надзором Марты.
Иногда, войдя в раж, он мог изорвать мое платье или, схватив корсет, разломать его на мелкие кусочки, однако вскоре перестал это делать, поскольку взамен испорченной вещи я неизменно покупала что-нибудь другое, причем вдвое дороже прежнего. Теперь он предпочитал вымещать свое бешенство на мне самой или на мебели. Вытягивание денег из Чартериса мы возвели в ранг высокого искусства, так что временами мне было даже жаль этого человека.
Вскоре у меня появилось еще одно приятное занятие, отвлекавшее мои мысли от мрачной повседневности: строительство дома было наконец-то закончено. Я до сих пор не решила, каким образом он должен быть обставлен и украшен. Я поделилась общими представлениями об этом с Джереми и позволила ему действовать по собственному усмотрению. Несколько из его бывших молодых людей принадлежали к миру искусства, а поскольку, расставаясь со своими любовниками, он всегда сохранял с ними дружеские отношения, теперь к его услугам была целая группа подлинных мастеров своего дела. Результат их трудов выглядел великолепно. Поскольку дом был новым, его обставили в современном стиле, который с той поры принято называть регентским, хотя он вошел в моду еще до того, как принц Уэльский стал регентом своего отца. Этому стилю были присущи легкость и утонченность, изящные линии. Как непохожа на него была массивная, тяжелая мебель предыдущей эпохи! Изысканная и необычная цветовая гамма, придуманная Джереми для дома, словно заставляла его светиться, наполняя светлым, чистым и свежим воздухом. В нем всегда было солнечно, и с трудом верилось, что он расположен в грязном дымном Лондоне. Когда я приходила в свой дом из мрачной берлоги Чартериса, мне казалось, что я попадаю в сказочную страну свежести и надежды.
А время шло. Чартерис, видя, что он может лишь внешне подчинить меня своей воле, но не в силах сломить, придумывал все новые истязания. Однажды, велев мне одеться к чаю, он сообщил, что ждет гостя. Он даже сказал мне, что я должна надеть: открытое платье из пурпурного шелка, которое вполне подходило для вечернего времени, но было совершенно неуместным для дневного чая. Он даже вынул из письменного стола кое-какие драгоценности – довольно симпатичный гарнитур из хрусталя и граната – и так же приказал мне их надеть. Я была удивлена, но сочла, что все это не стоит препирательств.
Наступило время чая, и Джон позвал меня вниз. Он буквально лоснился от удовольствия и был само обаяние, а его глазки сияли подобно черным бриллиантам. Я не могла понять, что с ним происходит.
– Я сгораю от нетерпения познакомить тебя с нашим гостем, – сказал он и настежь распахнул дверь в гостиную.
Перешагнув порог, я застыла в немом изумлении. Возле едва горящего камина сидела белокурая женщина с измученным лицом, которую я сразу же узнала: ее портрет висел в кабинете Чартериса. Это была его жена. С ужасом я смотрела на нее, и, когда она, подняв глаза, увидела меня, в них отразился ответный ужас. С первого взгляда можно было определить, что когда-то она была очень миленькой девушкой, типичной «деревенской розой». Ей и сейчас было немного лет, но, несмотря на это, она осунулась и съежилась, волосы ее стали тусклыми, щеки – мертвенно-бледными, а глаза в обрамлении светлых ресниц – красного цвета, словно не просыхали от слез. При моем появлении она поднялась, и на ее впалых щеках вспыхнули пунцовые пятна. Джон стоял тут же, ухмыляясь, словно кот, держащий в одной лапе мышь, а в другой – канарейку.
– Мадам, – сказала я, – надеюсь, вы поверите, что эта встреча произошла не по моей воле. Я не представляла, что здесь вы.
Не обращая внимания на мои слова, женщина посмотрела на Джона, и, когда она заговорила, голос ее дрожал – уж не знаю, от страха или гнева.
– Вы ведь привезли меня сюда не для того, чтобы я встречалась с этими вашими… тварями. Существует предел, за которым даже я не могу больше выносить ваших оскорблений. Я должна немедленно уехать.
– В этом совершенно нет необходимости, – вмешалась я. – Уехать следует мне.
И с этими словами я направилась к двери. Джон схватил меня за руку и, выкручивая ее, вернул на прежнее место.
– Не так быстро, – прошипел он. – Хозяин здесь я, и мне решать, кто уйдет, а кто останется. Я же ясно сказал: мы все вместе будем пить чай, значит, так тому и быть.
Тут он резко сменил тему и обратился к жене:
– Розаманда до сих пор увлекается верховой ездой? Розаманда была их десятилетней дочуркой. Краска медленно сходила с лица женщины.
– Зачем говорить о Розаманде сейчас, в такой компании. Ты не хуже моего знаешь, что верховая езда – это единственное, о чем она думает.
– Какая жалость, что в последнее время у меня были слишком большие расходы! – бросил он злобный взгляд на меня. – Боюсь, мне придется продать лошадей – уж слишком дорого обходится их содержание.
– Нет, – протестующе застонала женщина. – Ты не можешь так поступить, ведь это же наш ребенок…
– В общем-то я уже настроился на то, чтобы именно так и поступить, но, думаю, мы сможем обсудить этот вопрос за чаем, – сказал Чартерис, многозначительно глядя на меня. – Может быть, тебе и удастся убедить меня в том, что ты сможешь экономить на чем-то еще.
Женщина со стоном упала на стул и закрыла лицо руками. Я повернулась к Чартерису, не в силах сдерживать переполнявшую меня ненависть.
– Вам лучше убрать свои пальцы с моей руки. Синяки, которые на ней останутся, могут дорого вам обойтись.
Он с неохотой отпустил меня, и я села.
За этим последовало, наверное, самое неприятное и неловкое чаепитие в истории человечества. Супруга Чартериса сидела, опустив глаза и съежившись. Несколько раз он грубо требовал, чтобы она говорила со мной, и тогда несчастная женщина слабым, дрожащим голосом лепетала какие-то общие и ничего не значащие фразы. Я вежливо отвечала, не выказывая никаких чувств, но сердце мое сжималось от ненависти к нему и от жалости к ней.
Как часто я мечтала о том чувстве уверенности, которое дарит брак, но теперь, глядя на измученное тело и сломленный дух этой женщины, я поняла, каким обманом может обернуться эта «уверенность». Я, пусть уставшая, пусть изменившаяся, все же чувствовала себя под надежной защитой друзей. И я могла в любой момент избавиться от этого монстра. А вот то несчастное создание, что сидело напротив меня, только смерть могла избавить от бесконечных унижений и издевательств. Мне было мучительно даже думать об этом.
Впоследствии я попыталась разузнать о ней побольше, недоумевая, что за приступ безумия толкнул ее на этот брак. Мне удалось выяснить, что она была дочерью священника – из хорошей, но не очень состоятельной семьи. Чартерис же был очень богат. Он владел собственным состоянием и унаследовал деньги своей первой жены, которая была старше его и которую он, судя по всему, успешно загнал в могилу. Так что, несмотря на репутацию мерзавца, которую он уже снискал к тому времени, родители невесты дали благословение на брак. Видимо, не только честные бедняки были готовы продавать своих дочерей в рабство.
Наконец Джону наскучила игра в «кошки-мышки», и он грубо сказал:
– Я прикажу, чтобы подали карету. Тебе пора возвращаться. У нас с Элизабет еще есть кое-какие дела.
И, к моему ужасу, он засунул руку мне за корсаж и прямо на глазах у жены стал мять и трясти мои груди. Я отшвырнула его руку, но, к моей радости, женщина, похоже, даже не видела того, что творилось прямо перед ее глазами.
Однако когда она встала и проходила мимо, то впервые посмотрела прямо на меня и вдруг отпрянула назад с жалобным криком, как если бы я ударила ее. И тут я увидела, что она смотрит даже не на меня, а на драгоценности, которые были на мне.
– Они – ваши? Это он заставил меня надеть их, – торопливо сказала я, мечтая запихнуть все эти украшения ему в глотку, чтобы он подавился.
– Нет, – слабо ответила несчастная женщина, и мне показалось, что она вот-вот упадет в обморок, – они не мои. Они принадлежали моей матери.
И неверной походкой она вышла из гостиной. Думаю, в тот день Чартерис добился своего – он окончательно убил ее бедную душу.
Остаток дня Джон пребывал в лучезарном настроении. А как же! Ему удалось причинить максимум страданий тем, кто был в его власти. Теперь я понимала, что испытывала мать Люсинды, и, если бы у меня под рукой был крысиный яд, я бы, наверное, лично подсыпала его Джону Чартерису.
Шел последний месяц действия нашего соглашения, и чем ближе подходил конечный срок, тем больше поднималось мое настроение. Тем не менее я не расслаблялась и была готова к новым пакостям, поскольку знала: Джон не успокоится до тех пор, пока не убедится, что я сломлена. В его присутствии я старалась казаться покорной, но он, при всем уродстве своей души, был далеко не дурак и чувствовал, что на самом деле я отнюдь не так безвольна, как ему бы того хотелось.
Как-то вечером он ушел из дома один, с чем я себя и поздравила. Однако выяснилось, что радовалась я преждевременно, поскольку поздно вечером вошел лакей и доложил, что хозяин желает видеть меня в своем кабинете. Войдя в кабинет, я увидела, что Чартерис там не один, с ним был еще какой-то офицер – немец или голландец, я не смогла определить это по его мундиру. Кроме того, я знала, что ни один британский офицер не переступит даже порога этого дома. Незнакомец был большим мясистым человеком с квадратной тевтонской головой, маленькими поросячьими глазками, мокрым губастым ртом и красной физиономией. Оба приятеля были пьяны, и для пущей безопасности я встала так, чтобы нас разделял стол.
Джон оглядел меня глазами, похожими на бусинки.
– Раздевайся, мы хотим поразвлечься.
Немец таращился на меня, переминаясь с ноги на ногу, как кобыла в стойле, и облизывал свои жирные губы.
Я даже не пошевелилась.
– Позволь мне напомнить тебе о пункте соглашения, в котором говорится о menage-a-trois, Джон. Я не собираюсь делать то, что ты велишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43