А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Ты набираешься знаний, житейского опыта. Жизнь длинна, и горя в ней больше, чем радости, но зато, когда ты повстречаешь наконец свое счастье, ты будешь готова принять его и тем выше станешь ценить.
Однако в то время я думала, что мое счастье уже позади, поэтому слова Джереми не успокоили меня.
4 мая 1799 года мы вновь вернулись в Маунт-Менон. Впоследствии мне не раз приходилось мысленно возвращаться к этому дню. Весна в тот год выдалась ранней, и деревенские просторы Суссекса напоминали волшебную страну: живые изгороди были усыпаны белыми цветами, а луга – первоцветом и примулой.
Вид этой красоты наполнял меня радостью и в то же время каким-то беспокойством, причину которого мне никак не удавалось понять. Марта и сэр Генри, должно быть, заметили это, поскольку каждый по-своему пытался максимально занять меня различными делами. Генри посвящал меня в тайны ночного неба, поскольку был заядлым астрономом-любителем и даже соорудил в своих владениях небольшую обсерваторию. Что касается Марты, то она раскрывала передо мной секреты различных лечебных трав, росших на здешних лугах, и того, как превращать их в лекарства, которыми в основном и лечился местный люд. Так я проводила свои дни – между приготовлением отваров и разглядыванием небес. Раньше я видела их только сквозь мутную пелену лондонских туманов, но чистый воздух этих мест позволил мне увидеть их по-другому – в виде прекрасного черного бархата, усыпанного точками сияющих алмазов. Впервые разглядев Венеру, Сатурн с его кольцами и Юпитер в окружении девяти лун, я онемела от восхищения. Оно до сих пор живет во мне, и каждую ночь я приветствую звезды как самых старых и преданных друзей.
Однако напоследок Рыбной улице все же удалось еще раз вцепиться в мою жизнь. Это случилось примерно через неделю после моего приезда в Маунт-Менон. Озабоченный посыльный привез мне письмо, пришедшее в наш городской дом. Конверт был надписан знакомыми каракулями моего брата Джека. Внутри у меня все похолодело. Коротенькое письмо Джека гласило: «Лиз, если в тебе еще сохранилась хоть капля жалости, забудь о прошлом. Отец болен, и говорят, он умирает. Он зовет тебя, бредит и не находит себе места. Пожалуйста, приезжай как можно скорее. Твой любящий брат Джек».
Расспросив посыльного, я с ужасом узнала, что письмо пришло еще три дня назад. Его принес какой-то уличный мальчишка, и до сегодняшнего утра оно лежало на крыльце незамеченным.
В двух словах я объяснила Марте, что произошло, и велела передать сэру Генри, что мне пришлось уехать по срочным семейным делам. Затем я велела запрячь лошадь в самую легкую коляску и опрометью помчалась в Лондон. Мне казалось, что мы ползем со скоростью черепахи. До окрестностей Рыбной улицы мы добрались уже поздно ночью, и мне стало страшно, когда со всех сторон нас обступили жуткие звуки трущоб. Я пожалела, что со мной нет лакея, но было уже слишком поздно, чтобы обращаться за помощью к кому-либо из наших лондонских друзей. Я старалась не думать о том, что ждет меня на самой Рыбной улице.
Наконец мы приехали. Я велела кучеру немедленно отправляться к Джереми Винтеру и привезти его как можно скорее, а затем, собравшись с духом, вошла в дом. Там были Джек, Нелли, моя младшая сестра и странный младенец с бледным лицом, которого она держала на руках. Обе мои сестры плакали.
– Я получила твое письмо только сегодня утром, находясь в Суссексе, – обратилась я к Джеку, – и приехала так быстро, как только смогла. Я успела?
Джек угрюмо покачал головой.
– Нет. Он помер рано утром. Чудо еще, что он так долго продержался. Наверное, тебя хотел дождаться.
Внезапно у Джека перехватило горло.
– Но мы не знали, где тебя искать. Сунулись было к Белль, а ее не оказалось. Она ведь приносила нам деньги от старого Винтера – слышала небось? Один из ее слуг сказал, что знает, где ты, вот мы и послали Кита с запиской. Тебя он там не нашел, но записку все равно оставил – авось она к тебе как-нибудь попадет. Мы, похоже, все опоздали. – Он снова судорожно перевел дыхание. – Повсюду опоздали.
– Я хочу увидеть его, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.
– Ясное дело. Он там, наверху. Иди за мной, да гляди, поосторожнее, тут малость темновато.
Мы поднялись в спальню, где мой отец провел все ночи с того момента, как стал женатым человеком. Он лежал, вытянувшись, одетый во все лучшее, что у него было. Комнату освещали две коптящие свечки, и в их неверном свете казалось, что с лица его исчезли изможденность и усталость, не покидавшие его при жизни. В день смерти ему было пятьдесят, но сейчас мне казалось, что передо мной лежит двадцатилетний юноша.
Я взглянула на него, и меня пронзила жалость – не оттого, что он умер, а потому, что жизнь его была так убога и беспросветна, потому, что бедность заставила его подавить то хорошее, что жило в нем. Я жалела и саму себя за то, что я так жестоко обошлась с ним и теперь уже не было возможности вымолить у него прощение. Наклонившись, я поцеловала отца и почувствовала, что кожа его была влажной и холодной. Но даже тогда я не сумела заплакать.
Мы вернулись вниз. Все остальные продолжали молча сидеть там же, где мы их оставили. Джек пододвинул мне стул, а сам бессознательно опустился на отцовский.
– Когда похороны? – нарушила я молчание. Джек прочистил горло.
– Завтра придут из похоронного бюро.
– Есть у вас деньги?
– У меня немного отложено, – жалким голосом ответил Джек. – Мы хотели попросить мистера Винтера, чтобы он добавил.
– Я возьму это на себя, – сказала я. – Это единственное, что я могу сделать.
На лице Джека появилось облегчение, смешанное со стыдом.
– Это случилось настолько быстро после последних похорон, что у меня не было времени собрать достаточно денег. Тем более что отец-то не работал.
– Последних похорон? – недоумевающе переспросила я.
Джек опустил глаза на свои огрубевшие от работы руки.
– Да, я потерял Полли сразу после рождения ребенка. У нее началась родильная лихорадка, и спасти ее уже было нельзя. Семь месяцев назад…
Я вспомнила девушку с невыразительным лицом и поняла, откуда взялся младенец.
– Мне очень жаль, – произнесла я.
– Мне тоже, – просто сказал он. – Моя Полли была хорошей девочкой, но я рад, что отец дожил до того дня, когда смог увидеть хотя бы одного внука. Я назвал сына в его честь, так что в нашей семье все равно будет Питер Колливер.
За столом вновь повисло молчание.
– Что же теперь будет с семьей? – спросила я. Джек, казалось, собирался с духом.
– Я присмотрю за ними. Я снова переехал сюда после того, как померла Полли, хотя это и не шибко удобно для моей работы. Но Салли хорошо приглядывает за малышом, а Нелли, как всегда, по хозяйству. У отца в учениках ходили Кит и Тед. Я попробую получить немного наличных за их обучение. Да еще у нас осталось кое-что из твоих денег, Лиз. – В голосе Джека вновь прозвучало смущение. – Теперь, когда отца нет, я попробую найти для нас место поближе к моей работе. Чего ради нам тут оставаться?
Он шарил взглядом по стенам, словно пытался разглядеть каждую трещинку и запомнить ее на всю жизнь.
В дверь постучали, и на пороге появился Джереми, словно существо из другого мира. Впрочем, он таковым и являлся. Подойдя, он озабоченно посмотрел на меня и спросил:
– С тобой все в порядке, Элизабет?
Лицо его было мрачным.
– Слишком поздно, – устало ответила я. При виде Джереми на меня вдруг навалилась смертельная усталость.
– Я глубоко сочувствую тебе, моя дорогая, – сказал он, дотрагиваясь до моего плеча. – Мне очень жаль, что твой отец скончался, не успев повидаться с тобой перед смертью. А теперь пойдем, я отвезу тебя к Белль. Мы с твоим братом организуем все как положено. Ты больше ничем не поможешь.
Я посмотрела на Джека, и он ответил мне взглядом, в котором не было враждебности, разве только какая-то тоскливая усталость, словно тяготы, лежавшие на нашем отце, уже легли на его плечи.
– Если вам когда-нибудь что-то понадобится, сообщи мне через Джереми, и я сделаю все что смогу.
– Все в порядке, Лиз, – робко ответил он. – Мы справимся. Ты там будешь? На похоронах?
– Да, я буду там.
Джек наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Благослови тебя Господь, Лиз.
– Благослови тебя Господь, Джек, – сказала я и вышла вместе с Джереми.
В течение всего времени, пока я находилась в доме, никто больше не произнес ни слова.
В день похорон стояла холодная погода и дул пронизывающий ветер. Белль поехала вместе со мной, и я была рада ее присутствию, потому что, взглянув на своих родственников, чьи обноски развевались на ветру и в чертах которых, словно в зеркале, отражался лежавший в сосновом гробу окоченевший человек, я поняла, что сейчас, как и раньше, я для них чужая.
После похорон мы разошлись в разные стороны, и они навсегда ушли из моей жизни. Джек в возрасте тридцати пяти лет был насмерть раздавлен телегой на пивоварне, где он работал. Как я уже говорила, я оплатила воспитание и обучение его сына, хотя видела его всего лишь раз в жизни. Моя младшая сестренка умерла от дифтерита, когда ей было тринадцать. Моя сестра Нелли, я полагаю, вышла замуж за гончара – вдовца с несколькими детьми, и они растворились в море безымянной лондонской бедноты.
Белль уговаривала меня провести у нее еще одну ночь, но мне не терпелось вернуться. Теперь, когда Рыбная улица осталась позади, все, что мне было нужно, – это свежий воздух Даунса и сладкий запах цветов в Маунт-Меноне. Может быть, там мне удастся забыть светловолосого человека с изможденным лицом – человека, чей дух я убила. Мне была нужна Марта, мне был нужен даже сэр Генри.
Когда я очутилась в Маунт-Меноне, было уже очень поздно и в небе бледным светом сияли звезды. Марта ждала меня, и я не удивилась этому: я почему-то знала, что так оно и будет. Она напоила меня чем-то горячим и уложила в постель, словно ребенка. Я тут же заснула, провалилась в глубокий сон, и Рыбная улица не снилась мне.
Утром я рассказала сэру Генри о смерти моего отца. Генри посочувствовал, но было видно, что он озабочен своими делами: вскоре на побывку должен был приехать его сын, и чувствительная совесть сэра Генри вновь не находила себе места при мысли о том, что подумает юноша, увидев такую молодую домохозяйку.
И тут мне в голову пришла блестящая мысль. На то время, пока молодой человек будет находиться дома, я могу переехать в коттедж Марты, она же официально примет на себя обязанности домохозяйки, а заодно будет присматривать и за мной. Генри пришел в восторг от этого предложения, а Марта с оттенком удивления в темных глазах приняла на себя роль, которую до этого момента формально приходилось исполнять мне. Набрав с собой книг, я незаметно переехала в ее коттедж и провела там три спокойные и мирные недели. Гуляя по деревне, я один или два раза видела Джона Рашдена. Он оказался темноволосым юношей бравого вида, с приятной внешностью и умным взглядом. Не без иронии я сделала вывод, что он, должно быть, пошел в мать.
Наконец визит был окончен, и я вернулась в Маунт-Менон. Сэр Генри подарил мне замечательное кольцо с рубином в знак признательности за мою сообразительность и покладистый характер. Стояло жаркое утро конца июня. Я собрала корзину красных роз и собиралась внести их в дом, когда на террасе появился сэр Генри и жестом велел мне следовать за ним в кабинет. Не выпуская цветов, я вошла в дом.
– Сядь, Элизабет, – сказал он. Глаза его были грустны. – Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Только что мне доставили срочный пакет.
С этими словами он протянул мне лист бумаги. Это было официальное сообщение, в котором говорилось о штурме и захвате Серингапатама войсками Бэрда и Уэлсли 4 мая 1799 года. Во время сражения был убит местный правитель Типу-султан, и его гибель вкупе с победой английских войск, говорилось в бумаге, означают, что Индия по-прежнему остается владением Англии. Здесь же был список погибших, в первой строчке которого значился Крэнмер Картер, полковник гренадеров-гвардейцев его королевского величества. Скомкав бумагу в ладони, не в силах думать ни о чем, я ошеломленно опустилась на стул. Осторожно вынув ее из моей руки, Генри подошел к окну и, присев возле него, принялся вновь перечитывать сообщение. Безмерная печаль расцвела внутри меня подобно черному цветку. На сей раз я горевала не о себе, поскольку давно смирилась с мыслью, что, если бы даже Крэн вернулся, нам уже не суждено было быть вместе и что пережитые нами минуты счастья навсегда остались в прошлом. Нет, я оплакивала Крэна, так любившего жизнь, так наслаждавшегося ею. Судьба была несправедлива к нему, позволив умереть так рано.
Сидя у окна, Генри что-то бормотал себе под нос, и его отрывистые фразы словно расставляли знаки препинания в печальной череде моих мыслей. «Очень интересная тактика, – бубнил он. – Совершенно неожиданная и потому имеющая полное право на успех. Блестящее владение ситуацией. Может быть, именно этого человека нам и недоставало – железного человека, который сможет поколотить Наполеона».
Но Наполеон уже снял первую кровавую жатву с моей жизни. Никогда больше огромный человек в пурпурно-золотом не пройдет гремящим шагом по коридорам времени, никогда и никого уже не станет он учить изысканному искусству любви в уединенных комнатах, никогда не скрестит холодным туманным утром шпаги с глупым соперником, никогда не будет жить. Мои мысли ходили по кругу. Уэлсли одержал великую победу, а Крэн погиб. Как бы мне хотелось, чтобы было наоборот! Я готова никогда больше не видеть его, не слышать его громкого веселого голоса, который до сих пор звучал у меня в ушах. Пусть бы он только оставался в живых. Пусть только…
Сэр Генри продолжал разговаривать сам с собой, беспорядочно перескакивая с предмета на предмет, и так же лихорадочно метались мои мысли. Я думала о том, как умер Крэн. У меня не было сомнений в том, что погиб он храбро, но как? Пронзил ли его клинок какого-нибудь темнокожего человека еще до того, как разгорелся настоящий бой, или он погиб в пылу сражения, штурмуя стены города? Мне бы хотелось это знать. Погиб ли он в то время, когда утром 4 мая мы уезжали из Лондона, или тогда, когда я наслаждалась красотой цветущих примул? Об этом мне тоже хотелось бы знать. Пошел ли он на бой прямо из объятий какой-нибудь белокурой красотки или находился там один – с душой, посыпанной пеплом, и осенним холодом в сердце? Любя Крэна, любя свои воспоминания о нем, мне хотелось верить в последнее.
Я не плакала о нем, зная, что это привело бы его в ярость. Я впала в какое-то оцепенение, а придя в себя, обнаружила, что бессознательно оборвала все розы и теперь их пурпурные лепестки лежали на полу библиотеки подобно каплям крови из пронзенного сердца. Мне подумалось, что это вполне подходящий памятник Крэну.
На следующий день сэр Генри, проявив свойственную ему чуткость, вспомнил, что в Лондоне его ожидает какая-то срочная работа, и уехал на целый месяц, позволив мне побыть в Маунт-Меноне одной. Я благословила его за это и, как обычно, поклялась себе, что после его возвращения буду уделять ему гораздо больше внимания. Печально, но этот человек всегда больше нравился мне во время своего отсутствия.
Я с головой ушла в занятия. Свою печаль по Крэну я похоронила в томах древней истории, астрономии, философии. Мне приходила в голову мысль, что бы он сказал, увидев меня за подобной работой? Думаю, он был бы крайне удивлен. Но, в конце концов, это лучше, чем джин. Когда тоска моя немного утихла, я поняла, что рассталась со своей первой любовью, и подумала: «А будет ли вторая?»
Остаток года прошел достаточно спокойно, с обычными переездами между Лондоном и Суссексом. Мои успехи в занятиях стали настолько заметны, что Генри начал подтрунивать надо мной, называя меня «синим чулком» и говоря, что, если я не сбавлю обороты, он будет вынужден отослать меня в Оксфорд или Кембридж, поскольку его преподавательские возможности были для меня уже недостаточны. Приемы, которые он все еще устраивал, позволяли нам не отвыкнуть окончательно от светской жизни, а временами мы даже выбирались на балы.
Однажды ноябрьским утром, когда мы находились в Лондоне, ко мне вошла Марта и сказала, что в кабинете меня ждет посетитель. На мгновение в моем сердце вспыхнул огонек надежды, и я побежала вниз. Но увы! Это был Нед Морисон – похудевший и посерьезневший, с нездоровым тропическим загаром на коже.
– Привет, Элизабет! – произнес он, отчаянно пытаясь выглядеть веселым. – Только что с войны и вот решил проведать всех девушек, от которых я без ума.
Затем он внезапно сменил тон.
– Я полагаю, ты знаешь… про Крэна?
– Да, Нед, знаю и очень давно. Достаточно давно, чтобы спокойно разговаривать об этом.
Он тяжело опустился в кресло.
– Я рад этому. И все же мне казалось, что ты захочешь узнать. Я имею в виду – подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43