«Доната Бек, преуспевающий архитектор, кажется, открыла свое сердце навстречу молодому поколению! Говорят, что она живет вместе с мужчиной, который моложе ее на двадцать лет».
– Пока меня называют «преуспевающей», я вполне могла бы это перенести, – ответила Доната. – Кстати, цифра двадцать преувеличена.
– Вы, кажется, не осознали, что и ваша успешная деятельность, которая значит для вас так много, может пострадать, если создавшееся положение станет достоянием общественности.
Доната набрала в легкие воздуха.
– Дорогой доктор Мюллер, я не верю ни одному вашему слову. С чего это вы так беспокоитесь о моей репутации? Вы ведь едва со мною знакомы. Если уж вам не по силам удержаться от ваших кассандровых пророчеств, то почему бы вам не высказаться откровенно? Вам важна не я. Вам важен ваш брат.
– Но мне-то важна ты! – закричала Сильвия и оттолкнула от себя тарелку с надкушенным куском пирога. – Не будет ли возражений, если я закурю?
Поскольку ответа не последовало, она сунула в рот сигарету.
– В какой-то мере вы правы, госпожа Бек! – признал Себастиан. – Что подумают о Тобиасе, если пойдут разговоры, что он живет с женщиной, которая значительно старше его?
– Я живу не с Донатой, – пылко возразил Тобиас, – я живу лишь в ее доме. А в ее комнате я вообще еще ни разу не был.
– Ты уходишь от ответа, – констатировал Себастиан. – Главный вопрос не в этом.
– Ты хочешь знать, люблю ли я ее?
– Не перегибай палку! Столь громкие слова кажутся мне в данном случае неуместными.
– Но именно в них правда! Я люблю Донату, и она любит меня… – Он запнулся. – Во всяком случае, ей хочется быть со мной. А что подумают люди? Подумают, что мне привалило великое счастье.
– Не будь таким наивным! Тебя обвинят в том, что ты улегся в заранее приготовленную для тебя постель.
– Будь что будет, – решила Доната. – Все это касается только Тобиаса и меня. Я знаю, как много вы для него сделали после смерти родителей, доктор Мюллер, и я вам за это всем сердцем благодарна. Но что бы вы ни говорили о его молодости, он уже повзрослел настолько, что перерос вашу отмеченную самыми добрыми чувствами опеку.
– Ты тоже так смотришь на это, Тобиас?
– Точно так же. Я и сам не смог бы это сформулировать лучше.
– Тогда мне больше нечего сказать. – Себастиан поднялся с места. – Но только не воображай, что можешь снова обратиться ко мне за помощью, если сядешь в лужу. А попадешь ты в нее обязательно!
Тобиас вскочил.
– Почему ты со мною так разговариваешь? Мы все же братья. И останемся ими, что бы ни случилось. – Казалось, он готов впасть в панику.
– Ты свой выбор сделал, – холодно ответил Себастиан.
– Мы ведь сейчас ведем речь вовсе не о принципах, – напомнила Доната, – а только о том может ли Тобиас пожить здесь до тех пор, пока не найдет себе приличное пристанище. Больше ни о чем.
– Я не разделяю вашего мнения, – ответил Себастиан. – Мы здесь слышали кое-что, выходящее далеко за пределы этой темы.
– Возможно, что вы правы, и, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, мы любим друг друга…
– О, Доната! – Тобиас бросился к ней, поднял со стула и обнял. – Первый раз ты в этом призналась.
Она постаралась мягко освободиться и продолжила:
– Но как нам строить нашу жизнь, мы еще не знаем. Об этом еще предстоит подумать. Сильвия и вы, доктор Мюллер, не облегчаете нам эту задачу, предсказывая самое худшее.
– Доната, выходи за меня!
Она молча покачала головой и прижала два пальца к его губам.
Лицо Себастиана выразило отвращение.
– Ты сам не знаешь, что говоришь. Если это произойдет, я добьюсь лишения тебя гражданских прав и взятия под опеку. – Он повернулся к двери. – Изумительный был вечер, – произнес он тоном горькой иронии. – Но теперь прошу меня простить.
Когда Тобиас поспешил к нему, Себастиан добавил:
– Не утруждай себя, выход я найду и сам. – Взгляд, брошенный им на брата, был полон презрения.
– Мне что-то нехорошо, – промолвил Тобиас.
– Слишком много переживаний. – Доната начала собирать посуду. – Тебе лучше всего подняться наверх и прилечь.
– Но ведь ты ко мне придешь?
– Конечно. Как только ты чуточку отдохнешь. Уходя, он поцеловал Донату.
Сильвия закурила очередную сигарету.
– Его брат кажется мне разумным человеком, – заявила она.
Доната сняла чайник с маленькой плитки и выключила нагрев.
– Он предвидит все те несчастья, которые свалятся на вас обоих, – продолжала Сильвия.
По-прежнему не говоря ни слова, Доната отнесла использованную посуду на подъемник.
– Вам обоим не поздоровится.
– Ну и пусть, – бросила, наконец, Доната.
– Это как же прикажешь понимать?
– А какая любовная история имеет благополучный конец? Разве что в романах. Может, твоя кончилась хорошо? Или, может, Христиан и Крошка Сильви уже обрели свое счастье? Я полагаю, надо быть благодарной судьбе, если вообще любовь не обошла тебя стороной. А что будет после, это ведь не имеет значения.
Доктор выписал Тобиасу больничный лист еще на неделю и рекомендовал ему пока что щадить себя. Тобиасу же это было вовсе ни к чему. Он горел желанием выйти на работу. Утром он встал, чтобы составить Донате компанию за завтраком, а потом пошел помогать господину Ковальски по дому и в саду. В этот момент он чувствовал себя в отличной форме и делал вид, что готов хоть деревья рвать с корнем. Однако уже через несколько часов его охватила усталость, и сразу после обеда он почувствовал потребность прилечь. Он не хотел признаваться в своей слабости Донате, но она все узнала от экономки. Знала она и то, что, как только он окончательно поправится, ничто не заставит его отказаться от выхода на работу.
Наконец, утром в пятницу, он заявил:
– Ну, хватит сачковать! Сегодня я еду с тобой в офис.
Она взглянула на него и решила, что он достаточно здоров, чтобы начать с ним давно назревший разговор. Но сначала она все же сделала попытку избежать этого.
– Сегодня? В пятницу? Какой смысл?
– Смысл есть, – возразил он. – Мне представляется очень даже разумным начинать с короткого рабочего дня. Тогда в выходные дни у меня снова будет возможность отдохнуть.
Теперь у Донаты уже не было возможности откладывать неотвратимое. Наступил момент для серьезного разговора.
– Я не уверена, – осторожно начала она, – что тебе вообще следует вновь приниматься за работу.
Он не понял.
– Ты, видимо, шутишь?
– До меня дошли слухи (только, пожалуйста, не теряй спокойствия, дорогой, причин для волнений нет), что в офисе про нас разносят сплетни. Его синие глаза потемнели.
– Кто это сказал?
Она не отвела глаз.
– Штольце.
– Ну, и что теперь?
– Он считает, что это отравляет производственную атмосферу.
– Это свинство!
– Я ему ответила то же самое, но чем дольше думаю о нашем случае…
Тобиас вскочил.
– Этот закоренелый бюрократ! Как это ты позволяешь ему читать тебе мораль?
– Я уже сказала, что долго думала об этом и пришла к выводу, что не так уж он и неправ. Сядь, пожалуйста, на место! Играть в дикаря, ей-богу, смысла не имеет.
Он продолжал стоять.
– Но мы ведь при всех вели себя прилично: ну, обменяемся легким поцелуем, ну, пройдемся под ручку и все такое прочее, а больше-то ничего.
– Конечно, прилично. Никто тебя в неприличии и не упрекает. Но все же заметили.
– А если и так? – Тобиас медленно опустился на стул. – Ты ведь в своей фирме хозяйка и можешь вести себя, как душе угодно.
– С моей стороны было бы как раз довольно глупо создавать беспокойную обстановку в собственной фирме, разве не так?
– Но всем прочим наши отношения, может быть, совершенно безразличны. Да ведь так оно и есть.
– Говорят, Вильгельмина теряет голову от ревности.
– Вильгельмина? Я никогда не давал ей никаких поводов для этого.
– Но все же флиртовал с ней?
– Как с любой девушкой. Что тут особенного?
Доната закурила сигарету.
– А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?
– Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.
– Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.
– Значит, она – глупышка.
– Возможно.
Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.
– Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?
Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.
– Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.
– Почему же ты этого не делаешь?
– Потому что толку от этого не было бы ни для кого. Штольце-то обеспокоен связью между нами.
– У него разве есть на это право?
– К сожалению, да. Он в фирме с самого ее основания, отвечает за все фирменные дела…
– Это и я мог бы, – прервал он.
– У тебя нет такого опыта.
– Зато я мыслю по-современному и знаю, какова ныне обстановка со спросом на строительные работы. А он уже покрылся плесенью с ног до головы.
– У него в фирме деньги.
Тобиас наморщил лоб.
– Без которых ты обойтись не можешь?
– Не совсем так. В крайнем случае я могла бы получить ипотечный заем под мой дом. Или даже просто продать его.
Он снова вскочил.
– Твой замечательный дом? – с ужасом вскрикнул он.
Она придавила сигарету.
– До этого еще не дошло, Тобиас, – успокоила она его. – Возможно, что никогда и не дойдет. Я об этом упомянула только потому, что, как мне кажется, надо рассмотреть все аспекты дела. Факт таков: либо ты отказываешься от своего места в фирме, либо Штольце уходит из нее вместе со своими деньгами. Он поставил передо мной вопрос именно так.
Тобиас молча отошел к окну-панораме. Она последовала за ним и посмотрела на сад, который уже выглядел почти как зимой. Деревья и кусты оголились, и лишь деревянный настил террасы мерцал своими теплыми красноватыми тонами. Вода бассейна купальщиков уже не привлекала.
– Не отчаивайся, – сказала она. – Ситуация, правда, идиотская, но мы уж с ней как-нибудь справимся.
Он повернулся к ней.
– Я не могу отказаться от тебя, Доната.
– Этого от тебя никто и не требует. Найдем тебе другое интересное место работы, а встречаться будем как «независимые частные лица», сколько захотим.
– Это уже не то, что было.
– Верно, не то, – печально признала она, – мне бы тоже хотелось всегда иметь тебя под рукой.
– Почему ты не хочешь выйти за меня, Доната? Это могло бы все изменить. Если мы станем мужем и женой, сплетничать будет не о чем.
Она под улыбкой скрыла, что тронута.
– Мальчик, мой дорогой, ты не можешь говорить об этом всерьез.
– Да могу же! Клянусь тебе, что я серьезно! И не называй меня мальчиком! Да и обращение «мой дорогой» тоже звучит достаточно затасканно.
– Тебе не нравится?
– Конечно! Ни с какой стороны! Называй меня «любимый» или, скажем, просто «Тобиас».
– Запомню.
– И еще: ты хочешь стать моей женой? Только не думай, что я позарился на твои деньги. В брачном контракте можно предусмотреть раздельное имущество.
– Это сейчас вовсе не стоит на повестке дня. Мне надо ехать. Я уже опоздала. Подумай над тем, что я тебе сказала! Нужно что-то решать. И поверь мне: даже если удастся переубедить Штольце (что, впрочем, кажется мне невероятным), все равно в перспективе ничего хорошего в фирме ждать не приходится.
После всего этого, даже прояснив Тобиасу наконец ситуацию, Доната не почувствовала облегчения. Ей представлялось, что она поступила по отношению к нему несправедливо. Она обрисовала ему ситуацию так, что у него не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться обстоятельствам. Вместо того чтобы на равных обсудить с ним все дела, она жестоко уложила его на лопатки.
Какие аргументы мог бы он ей противопоставить? Что любит работать с ней вместе. О да, она тоже это любит. Но теперь, похоже, они не могут себе этого позволить.
Доната чувствовала себя удрученной. Ей было жалко Тобиаса, жалко себя. А кроме того, она кипела яростью против своего коммерческого директора. Если бы, скажем, Штольце влюбился в Вильгельмину, он бы и не подумал ее увольнять. Его бы ничуть не взволновало, что об этом знает весь офис, лишь бы не узнала жена. Именно так поступают тысячи мужчин, и все им сходит с рук. А ей, только потому что она женщина, он смеет ставить какие-то условия.
В это утро она прибыла в офис с опозданием. Остальные сотрудники были уже на месте, и ей с трудом удалось поздороваться с ними с обычной приветливостью.
– Господин Штольце просит вас зайти к нему в кабинет, – известила ее госпожа Сфорци.
– Значит, он в виде исключения пришел точно вовремя? – ядовито спросила она.
Розмари Сфорци, не привыкшая к такому тону, посмотрела на Донату с удивлением.
– Пожалуйста, доложите ему, что я сейчас буду.
Штольце встретил ее у открытой двери, и она, улыбаясь, протянула ему руку «Держись, – мысленно твердила она себе, – ты – деловая женщина, ты не имеешь права ходить на поводу у собственных чувств».
– Прости, пожалуйста, Артур, что я опоздала, – заметила она. – Ты ведь знаешь, со мною это случается достаточно редко.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я буду упрекать тебя за это? – ответил он с такой отменной вежливостью, что напомнил ей извивающегося угря. – Да у меня и нет на это ни малейшего права.
– Может, ты и прав. – Доната села против него за стол и закинула ногу на ногу. – Но мне самой неприятно.
Штольце сел, аккуратно подтянув брюки, чтобы не повредить складки.
– Что же случилось?
– Я выскочила позже обычного, да еще и попала сразу же в затор.
– Что ж, бывает. – Он наклонился, чтобы вытащить бутылку коньяка.
– Ой, зачем же в такую рань-то? – вырвалось у Донаты.
Он посмотрел на бутылку с сожалением, но все же убрал ее.
– Наверное, ты права.
– Но если ты сам считаешь, что это принесет тебе пользу…
– Конечно, принесло бы. Но иногда нужно уметь и отказываться.
Доната охотно спросила бы, есть ли какая-то особая причина для этого разговора, но запретила себе проявлять инициативу, чтобы не облегчать ему задачу. Она лишь смотрела на него выжидающе широко открытыми глазами.
– Хм, Доната, – приступил он наконец к делу и провел безымянным пальцем по усам, – видимо, проблема «Тобиас Мюллер» ныне счастливо решилась.
Это замечание показалось ей совершенно бессмысленным, но она для начала не издала ни звука, поскольку все же ожидала чего-то в этом духе.
– Вопрос лишь в том, – продолжал он, – заменим мы его сразу же или подождем до весны.
– Я тебя совершенно не понимаю, – ответила она.
– Разве я говорю по-китайски?
«Все идет не так, как надо, совсем не так, – подумала она, – и это просто невыносимо».
– Но ведь он еще не уволился.
– Еще нет. Но не сегодня, так завтра надо этого ожидать.
– Он на больничном листе, Артур.
– Эта болезнь, деточка ты моя, всего лишь предлог. Этим он создает себе передышку, чтобы еще до увольнения подыскать себе новое место.
– Я так не думаю, Артур.
– Он заметил, что здесь на него косо смотрят из-за его связи с тобой; признаю, что я и сам был с ним за последнее время не слишком любезен. И он сделал из этого выводы. Ты должна с этим примириться, Доната. В сущности это ведь делает ему честь.
– Ты ошибаешься.
Он обнажил в улыбке свои безупречные зубы.
– Вот таковы женщины! Что вам не нравится, того вы и знать не желаете.
Уже сам его тон очень нервировал Донату.
– Тобиас болен, – промолвила она, и в тоне ее звучала настойчивость. – То есть, точнее, был болен. Сейчас он поправляется.
Его улыбка не угасла полностью, но превратилась в чуть заметную циничную гримасу.
– И откуда же это тебе известно?
– Потому что я приютила его в своем доме.
Он потерял самообладание.
– Что??
– Не рычи на меня! Да, ты верно расслышал мои слова. Он был очень болен, с высокой температурой и без жилья. Подружка выставила его из своей квартиры. Тогда я и приютила его в одной из моих гостевых комнат.
– Доната, как ты могла?!
Доната выставила вперед подбородок.
– Мне это представлялось, да и сейчас представляется, вполне естественным. Куда же было деваться этому несчастному парню?
– Скажем, в клинику.
– Для получения направления в клинику его болезнь была недостаточно тяжелой.
Он забарабанил пальцами по столу.
– И кому об этом известно?
– Но ведь это всего лишь моя личная жизнь. Тебя это не касается ни в малейшей мере.
– А если ты погубишь свою репутацию?
– Чепуха, Артур, и ты это знаешь. Миллионы пар живут в наше время вместе без свидетельства о браке, и никому это не мешает. А кроме того, он у меня лишь временно.
– Он должен исчезнуть из твоего дома, и притом немедленно.
Сначала Доната собиралась сообщить Штольце, что уже говорила с Тобиасом о его увольнении. Теперь же это показалось ей невозможным.
– Из моего дома, – зло сказала она, – и также из моей фирмы? Так? А лучше всего вообще вон из моей жизни?
– Ты сама сказала нужное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
– Пока меня называют «преуспевающей», я вполне могла бы это перенести, – ответила Доната. – Кстати, цифра двадцать преувеличена.
– Вы, кажется, не осознали, что и ваша успешная деятельность, которая значит для вас так много, может пострадать, если создавшееся положение станет достоянием общественности.
Доната набрала в легкие воздуха.
– Дорогой доктор Мюллер, я не верю ни одному вашему слову. С чего это вы так беспокоитесь о моей репутации? Вы ведь едва со мною знакомы. Если уж вам не по силам удержаться от ваших кассандровых пророчеств, то почему бы вам не высказаться откровенно? Вам важна не я. Вам важен ваш брат.
– Но мне-то важна ты! – закричала Сильвия и оттолкнула от себя тарелку с надкушенным куском пирога. – Не будет ли возражений, если я закурю?
Поскольку ответа не последовало, она сунула в рот сигарету.
– В какой-то мере вы правы, госпожа Бек! – признал Себастиан. – Что подумают о Тобиасе, если пойдут разговоры, что он живет с женщиной, которая значительно старше его?
– Я живу не с Донатой, – пылко возразил Тобиас, – я живу лишь в ее доме. А в ее комнате я вообще еще ни разу не был.
– Ты уходишь от ответа, – констатировал Себастиан. – Главный вопрос не в этом.
– Ты хочешь знать, люблю ли я ее?
– Не перегибай палку! Столь громкие слова кажутся мне в данном случае неуместными.
– Но именно в них правда! Я люблю Донату, и она любит меня… – Он запнулся. – Во всяком случае, ей хочется быть со мной. А что подумают люди? Подумают, что мне привалило великое счастье.
– Не будь таким наивным! Тебя обвинят в том, что ты улегся в заранее приготовленную для тебя постель.
– Будь что будет, – решила Доната. – Все это касается только Тобиаса и меня. Я знаю, как много вы для него сделали после смерти родителей, доктор Мюллер, и я вам за это всем сердцем благодарна. Но что бы вы ни говорили о его молодости, он уже повзрослел настолько, что перерос вашу отмеченную самыми добрыми чувствами опеку.
– Ты тоже так смотришь на это, Тобиас?
– Точно так же. Я и сам не смог бы это сформулировать лучше.
– Тогда мне больше нечего сказать. – Себастиан поднялся с места. – Но только не воображай, что можешь снова обратиться ко мне за помощью, если сядешь в лужу. А попадешь ты в нее обязательно!
Тобиас вскочил.
– Почему ты со мною так разговариваешь? Мы все же братья. И останемся ими, что бы ни случилось. – Казалось, он готов впасть в панику.
– Ты свой выбор сделал, – холодно ответил Себастиан.
– Мы ведь сейчас ведем речь вовсе не о принципах, – напомнила Доната, – а только о том может ли Тобиас пожить здесь до тех пор, пока не найдет себе приличное пристанище. Больше ни о чем.
– Я не разделяю вашего мнения, – ответил Себастиан. – Мы здесь слышали кое-что, выходящее далеко за пределы этой темы.
– Возможно, что вы правы, и, по-моему, так даже лучше. Во всяком случае, мы любим друг друга…
– О, Доната! – Тобиас бросился к ней, поднял со стула и обнял. – Первый раз ты в этом призналась.
Она постаралась мягко освободиться и продолжила:
– Но как нам строить нашу жизнь, мы еще не знаем. Об этом еще предстоит подумать. Сильвия и вы, доктор Мюллер, не облегчаете нам эту задачу, предсказывая самое худшее.
– Доната, выходи за меня!
Она молча покачала головой и прижала два пальца к его губам.
Лицо Себастиана выразило отвращение.
– Ты сам не знаешь, что говоришь. Если это произойдет, я добьюсь лишения тебя гражданских прав и взятия под опеку. – Он повернулся к двери. – Изумительный был вечер, – произнес он тоном горькой иронии. – Но теперь прошу меня простить.
Когда Тобиас поспешил к нему, Себастиан добавил:
– Не утруждай себя, выход я найду и сам. – Взгляд, брошенный им на брата, был полон презрения.
– Мне что-то нехорошо, – промолвил Тобиас.
– Слишком много переживаний. – Доната начала собирать посуду. – Тебе лучше всего подняться наверх и прилечь.
– Но ведь ты ко мне придешь?
– Конечно. Как только ты чуточку отдохнешь. Уходя, он поцеловал Донату.
Сильвия закурила очередную сигарету.
– Его брат кажется мне разумным человеком, – заявила она.
Доната сняла чайник с маленькой плитки и выключила нагрев.
– Он предвидит все те несчастья, которые свалятся на вас обоих, – продолжала Сильвия.
По-прежнему не говоря ни слова, Доната отнесла использованную посуду на подъемник.
– Вам обоим не поздоровится.
– Ну и пусть, – бросила, наконец, Доната.
– Это как же прикажешь понимать?
– А какая любовная история имеет благополучный конец? Разве что в романах. Может, твоя кончилась хорошо? Или, может, Христиан и Крошка Сильви уже обрели свое счастье? Я полагаю, надо быть благодарной судьбе, если вообще любовь не обошла тебя стороной. А что будет после, это ведь не имеет значения.
Доктор выписал Тобиасу больничный лист еще на неделю и рекомендовал ему пока что щадить себя. Тобиасу же это было вовсе ни к чему. Он горел желанием выйти на работу. Утром он встал, чтобы составить Донате компанию за завтраком, а потом пошел помогать господину Ковальски по дому и в саду. В этот момент он чувствовал себя в отличной форме и делал вид, что готов хоть деревья рвать с корнем. Однако уже через несколько часов его охватила усталость, и сразу после обеда он почувствовал потребность прилечь. Он не хотел признаваться в своей слабости Донате, но она все узнала от экономки. Знала она и то, что, как только он окончательно поправится, ничто не заставит его отказаться от выхода на работу.
Наконец, утром в пятницу, он заявил:
– Ну, хватит сачковать! Сегодня я еду с тобой в офис.
Она взглянула на него и решила, что он достаточно здоров, чтобы начать с ним давно назревший разговор. Но сначала она все же сделала попытку избежать этого.
– Сегодня? В пятницу? Какой смысл?
– Смысл есть, – возразил он. – Мне представляется очень даже разумным начинать с короткого рабочего дня. Тогда в выходные дни у меня снова будет возможность отдохнуть.
Теперь у Донаты уже не было возможности откладывать неотвратимое. Наступил момент для серьезного разговора.
– Я не уверена, – осторожно начала она, – что тебе вообще следует вновь приниматься за работу.
Он не понял.
– Ты, видимо, шутишь?
– До меня дошли слухи (только, пожалуйста, не теряй спокойствия, дорогой, причин для волнений нет), что в офисе про нас разносят сплетни. Его синие глаза потемнели.
– Кто это сказал?
Она не отвела глаз.
– Штольце.
– Ну, и что теперь?
– Он считает, что это отравляет производственную атмосферу.
– Это свинство!
– Я ему ответила то же самое, но чем дольше думаю о нашем случае…
Тобиас вскочил.
– Этот закоренелый бюрократ! Как это ты позволяешь ему читать тебе мораль?
– Я уже сказала, что долго думала об этом и пришла к выводу, что не так уж он и неправ. Сядь, пожалуйста, на место! Играть в дикаря, ей-богу, смысла не имеет.
Он продолжал стоять.
– Но мы ведь при всех вели себя прилично: ну, обменяемся легким поцелуем, ну, пройдемся под ручку и все такое прочее, а больше-то ничего.
– Конечно, прилично. Никто тебя в неприличии и не упрекает. Но все же заметили.
– А если и так? – Тобиас медленно опустился на стул. – Ты ведь в своей фирме хозяйка и можешь вести себя, как душе угодно.
– С моей стороны было бы как раз довольно глупо создавать беспокойную обстановку в собственной фирме, разве не так?
– Но всем прочим наши отношения, может быть, совершенно безразличны. Да ведь так оно и есть.
– Говорят, Вильгельмина теряет голову от ревности.
– Вильгельмина? Я никогда не давал ей никаких поводов для этого.
– Но все же флиртовал с ней?
– Как с любой девушкой. Что тут особенного?
Доната закурила сигарету.
– А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?
– Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.
– Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.
– Значит, она – глупышка.
– Возможно.
Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.
– Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?
Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.
– Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.
– Почему же ты этого не делаешь?
– Потому что толку от этого не было бы ни для кого. Штольце-то обеспокоен связью между нами.
– У него разве есть на это право?
– К сожалению, да. Он в фирме с самого ее основания, отвечает за все фирменные дела…
– Это и я мог бы, – прервал он.
– У тебя нет такого опыта.
– Зато я мыслю по-современному и знаю, какова ныне обстановка со спросом на строительные работы. А он уже покрылся плесенью с ног до головы.
– У него в фирме деньги.
Тобиас наморщил лоб.
– Без которых ты обойтись не можешь?
– Не совсем так. В крайнем случае я могла бы получить ипотечный заем под мой дом. Или даже просто продать его.
Он снова вскочил.
– Твой замечательный дом? – с ужасом вскрикнул он.
Она придавила сигарету.
– До этого еще не дошло, Тобиас, – успокоила она его. – Возможно, что никогда и не дойдет. Я об этом упомянула только потому, что, как мне кажется, надо рассмотреть все аспекты дела. Факт таков: либо ты отказываешься от своего места в фирме, либо Штольце уходит из нее вместе со своими деньгами. Он поставил передо мной вопрос именно так.
Тобиас молча отошел к окну-панораме. Она последовала за ним и посмотрела на сад, который уже выглядел почти как зимой. Деревья и кусты оголились, и лишь деревянный настил террасы мерцал своими теплыми красноватыми тонами. Вода бассейна купальщиков уже не привлекала.
– Не отчаивайся, – сказала она. – Ситуация, правда, идиотская, но мы уж с ней как-нибудь справимся.
Он повернулся к ней.
– Я не могу отказаться от тебя, Доната.
– Этого от тебя никто и не требует. Найдем тебе другое интересное место работы, а встречаться будем как «независимые частные лица», сколько захотим.
– Это уже не то, что было.
– Верно, не то, – печально признала она, – мне бы тоже хотелось всегда иметь тебя под рукой.
– Почему ты не хочешь выйти за меня, Доната? Это могло бы все изменить. Если мы станем мужем и женой, сплетничать будет не о чем.
Она под улыбкой скрыла, что тронута.
– Мальчик, мой дорогой, ты не можешь говорить об этом всерьез.
– Да могу же! Клянусь тебе, что я серьезно! И не называй меня мальчиком! Да и обращение «мой дорогой» тоже звучит достаточно затасканно.
– Тебе не нравится?
– Конечно! Ни с какой стороны! Называй меня «любимый» или, скажем, просто «Тобиас».
– Запомню.
– И еще: ты хочешь стать моей женой? Только не думай, что я позарился на твои деньги. В брачном контракте можно предусмотреть раздельное имущество.
– Это сейчас вовсе не стоит на повестке дня. Мне надо ехать. Я уже опоздала. Подумай над тем, что я тебе сказала! Нужно что-то решать. И поверь мне: даже если удастся переубедить Штольце (что, впрочем, кажется мне невероятным), все равно в перспективе ничего хорошего в фирме ждать не приходится.
После всего этого, даже прояснив Тобиасу наконец ситуацию, Доната не почувствовала облегчения. Ей представлялось, что она поступила по отношению к нему несправедливо. Она обрисовала ему ситуацию так, что у него не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться обстоятельствам. Вместо того чтобы на равных обсудить с ним все дела, она жестоко уложила его на лопатки.
Какие аргументы мог бы он ей противопоставить? Что любит работать с ней вместе. О да, она тоже это любит. Но теперь, похоже, они не могут себе этого позволить.
Доната чувствовала себя удрученной. Ей было жалко Тобиаса, жалко себя. А кроме того, она кипела яростью против своего коммерческого директора. Если бы, скажем, Штольце влюбился в Вильгельмину, он бы и не подумал ее увольнять. Его бы ничуть не взволновало, что об этом знает весь офис, лишь бы не узнала жена. Именно так поступают тысячи мужчин, и все им сходит с рук. А ей, только потому что она женщина, он смеет ставить какие-то условия.
В это утро она прибыла в офис с опозданием. Остальные сотрудники были уже на месте, и ей с трудом удалось поздороваться с ними с обычной приветливостью.
– Господин Штольце просит вас зайти к нему в кабинет, – известила ее госпожа Сфорци.
– Значит, он в виде исключения пришел точно вовремя? – ядовито спросила она.
Розмари Сфорци, не привыкшая к такому тону, посмотрела на Донату с удивлением.
– Пожалуйста, доложите ему, что я сейчас буду.
Штольце встретил ее у открытой двери, и она, улыбаясь, протянула ему руку «Держись, – мысленно твердила она себе, – ты – деловая женщина, ты не имеешь права ходить на поводу у собственных чувств».
– Прости, пожалуйста, Артур, что я опоздала, – заметила она. – Ты ведь знаешь, со мною это случается достаточно редко.
– Надеюсь, ты не думаешь, что я буду упрекать тебя за это? – ответил он с такой отменной вежливостью, что напомнил ей извивающегося угря. – Да у меня и нет на это ни малейшего права.
– Может, ты и прав. – Доната села против него за стол и закинула ногу на ногу. – Но мне самой неприятно.
Штольце сел, аккуратно подтянув брюки, чтобы не повредить складки.
– Что же случилось?
– Я выскочила позже обычного, да еще и попала сразу же в затор.
– Что ж, бывает. – Он наклонился, чтобы вытащить бутылку коньяка.
– Ой, зачем же в такую рань-то? – вырвалось у Донаты.
Он посмотрел на бутылку с сожалением, но все же убрал ее.
– Наверное, ты права.
– Но если ты сам считаешь, что это принесет тебе пользу…
– Конечно, принесло бы. Но иногда нужно уметь и отказываться.
Доната охотно спросила бы, есть ли какая-то особая причина для этого разговора, но запретила себе проявлять инициативу, чтобы не облегчать ему задачу. Она лишь смотрела на него выжидающе широко открытыми глазами.
– Хм, Доната, – приступил он наконец к делу и провел безымянным пальцем по усам, – видимо, проблема «Тобиас Мюллер» ныне счастливо решилась.
Это замечание показалось ей совершенно бессмысленным, но она для начала не издала ни звука, поскольку все же ожидала чего-то в этом духе.
– Вопрос лишь в том, – продолжал он, – заменим мы его сразу же или подождем до весны.
– Я тебя совершенно не понимаю, – ответила она.
– Разве я говорю по-китайски?
«Все идет не так, как надо, совсем не так, – подумала она, – и это просто невыносимо».
– Но ведь он еще не уволился.
– Еще нет. Но не сегодня, так завтра надо этого ожидать.
– Он на больничном листе, Артур.
– Эта болезнь, деточка ты моя, всего лишь предлог. Этим он создает себе передышку, чтобы еще до увольнения подыскать себе новое место.
– Я так не думаю, Артур.
– Он заметил, что здесь на него косо смотрят из-за его связи с тобой; признаю, что я и сам был с ним за последнее время не слишком любезен. И он сделал из этого выводы. Ты должна с этим примириться, Доната. В сущности это ведь делает ему честь.
– Ты ошибаешься.
Он обнажил в улыбке свои безупречные зубы.
– Вот таковы женщины! Что вам не нравится, того вы и знать не желаете.
Уже сам его тон очень нервировал Донату.
– Тобиас болен, – промолвила она, и в тоне ее звучала настойчивость. – То есть, точнее, был болен. Сейчас он поправляется.
Его улыбка не угасла полностью, но превратилась в чуть заметную циничную гримасу.
– И откуда же это тебе известно?
– Потому что я приютила его в своем доме.
Он потерял самообладание.
– Что??
– Не рычи на меня! Да, ты верно расслышал мои слова. Он был очень болен, с высокой температурой и без жилья. Подружка выставила его из своей квартиры. Тогда я и приютила его в одной из моих гостевых комнат.
– Доната, как ты могла?!
Доната выставила вперед подбородок.
– Мне это представлялось, да и сейчас представляется, вполне естественным. Куда же было деваться этому несчастному парню?
– Скажем, в клинику.
– Для получения направления в клинику его болезнь была недостаточно тяжелой.
Он забарабанил пальцами по столу.
– И кому об этом известно?
– Но ведь это всего лишь моя личная жизнь. Тебя это не касается ни в малейшей мере.
– А если ты погубишь свою репутацию?
– Чепуха, Артур, и ты это знаешь. Миллионы пар живут в наше время вместе без свидетельства о браке, и никому это не мешает. А кроме того, он у меня лишь временно.
– Он должен исчезнуть из твоего дома, и притом немедленно.
Сначала Доната собиралась сообщить Штольце, что уже говорила с Тобиасом о его увольнении. Теперь же это показалось ей невозможным.
– Из моего дома, – зло сказала она, – и также из моей фирмы? Так? А лучше всего вообще вон из моей жизни?
– Ты сама сказала нужное слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24