По-настоящему, я должна даже радоваться, что моя дочь уже не в доме Николаоса. Нелепо потакать ее нелепым детским страстям. Все это обычный бред юности. Все это пройдет. Она поплачет и успокоится. Именно так я должна рассуждать.
Но я не могла рассуждать так. Я вспоминала себя в юности. Конечно, моя любовь к Брюсу Карлтону была проще, естественнее, была здоровым чувством здоровой созревшей девушки к здоровому сильному мужчине. Казалось бы, ничего общего с чувством Селии к умирающему, к мертвому. Но… Любовь – это любовь… Я представила себе, в каком отчаянии она сейчас. Что она думает обо мне?
Но, может быть, я сочувствую ей и хочу помочь просто для того, чтобы расположить ее ко мне? Поэтому я пытаюсь задобрить ее, желаю потакать ее желаниям.
О, Господи, ну и пусть!
Мне надоели эти мучительные размышления, эти попытки анализа собственных чувств и поступков.
Она сейчас в отчаянии, она плачет… Она должна увидеть человека, которого она полюбила. Она должна похоронить его…
Я очнулась. Я сидела, сгорбившись на простом деревянном стуле. Я распрямилась и встала. Попросила подать мне письменные принадлежности. Быстро написала Николаосу, что Селия во дворце Монтойя и я еду, чтобы привезти ее.
Затем я велела кучеру запрягать, а записку велела передать Николаосу, если я скоро не вернусь.
Глава сто пятидесятая
Карета ехала быстро. В сущности, ночью в Мадриде не было так уж опасно.
Вдруг я встревожилась. Я подумала, что не успею. Мигель мог поторопиться. Возможно, он уже везет Селию в горы. Что с ней? На что она может решиться? Конечно, в горной деревне будут строго стеречь ее. Она не сможет снова бежать…
Я даже мысленно вначале не произносила это слово «самоубийство». Но именно о такой возможности я думала. Именно на такой непоправимый поступок отчаяние может толкнуть Селию. В тревоге я приподнялась на жестком сиденье, словно это могло ускорить ход кареты. Но что-то подсказывало мне, что я успею.
Я подумала о Николаосе. Я знала, что пока тело его любимого друга не предано земле, он ничего с собой не сделает. А потом?.. Будет ли по-прежнему действовать мой довод о том, что его самоубийство причинило бы страдание душе умершего?.. Да ведь Николаос не хуже меня знает все поверья о душе. И если он решится, никто не остановит его, ни мои просьбы, ни надзор Теодоро-Мигеля.
Карета остановилась. Я вышла, не дожидаясь, пока кучер поможет мне, и быстро пошла к воротам.
Прижалась лицом к прутьям узорной ограды. Никого. Привратника нет. Значит ли это, что Мигель уехал? Я велела кучеру ждать.
В этот дом я сейчас должна попасть во что бы то ни стало?
Я вспомнила о двери, из которой меня вывела Анита. Там кто-то должен быть. Та дверь всегда охраняется. Надо найти ее.
На улице тускло горели фонари. Обходить огромный дворец в поисках одной-единственной двери – нелегкое занятие.
А если пока я ищу эту дверь, из ворот выезжает карета, увозящая Мигеля и Селию?
Я бегом вернулась к воротам. Запыхавшись, подбежала. О счастье! Кучер переговаривался с привратником.
– Вот донья Эльвира, – кучер указал на меня.
– Мне необходимо повидаться с доном Мигелем! – Я снова подошла совсем близко к воротам.
Мне показалось, что прежде, чем привратник ответил, миновала бездна времени. Я уже словно бы слышала, как он говорит мне, что дон Мигель уехал. А даже если и Мигель еще здесь, наверняка привратнику дано распоряжение говорить, что уехал.
– Скажите, что это донья Эльвира, – продолжала я. – Он примет меня.
Привратник поколебался, но пошел все же докладывать о моем приходе.
Началось ожидание. Снова это тревожное биение сердца, этот озноб…
Нет, я не дам дочери страдать! Пусть я это делаю всего лишь для того, чтобы она признавала меня, пусть!
Вот показалась темная фигура привратника. Он подошел ближе.
– Дон Мигель сейчас не может принять вас, донья Эльвира. Дон Мигель просил передать, чтобы вы приехали завтра.
– Когда? В какое время? – вырвалось у меня.
– Дон Мигель не сказал…
Не сказал? Это было как пощечина. Он просто не желал меня видеть. Он презирал меня. Он даже не утруждал себя придумыванием более или менее искусной лжи. Вот как!
И вдруг в одно мгновение я изменилась. Я так долго была смиренной, терпимой. Но теперь… Нет, я не дам ему унижать меня, я не дам мучить мою дочь. Да, это моя дочь! Я не была такой уж плохой матерью. И рассталась я с детьми не по своей воле.
Вдруг мне пришла в голову злобная мысль: «Кто он такой, этот Мигель Таранто? Цыганский певец. Вообразил себя маркизом! А я, что бы там ни было, благородного происхождения!»
Но тотчас же я устыдилась. Это подло – так думать. Я не стану унижать своего противника даже в мыслях. Я понимаю его правоту и докажу ему свою…
Лихорадочная решимость охватила меня.
Привратник ушел.
– Донья Эльвира, – окликнул меня кучер, – вернемся домой?
Но в голосе его не было уверенности. Кажется, он понял, что я не собираюсь так скоро возвращаться.
– Нет, Луис, – ответила я. – Я не вернусь. То есть я не знаю, когда я вернусь. Но я не хочу задерживать тебя и лишать ночного сна. Ты поезжай домой.
– Погодите, донья Эльвира, не горячитесь (странно, неужели такая горячность в моем голосе?) Всегда можно отыскать простое решение. Я сейчас помогу вам перелезть через ограду. А после отъеду и буду ждать вас в парке у первых деревьев. Сколько надо, столько и буду ждать.
– Спасибо, Луис! – Я искренне пожала ему руку. Этот человек не считал меня безнравственной возмутительницей спокойствия, он сочувствовал мне. Это, конечно, потому, что он видел, как относится ко мне Николаос. Николаосу слуги были преданы безусловно, они видели в нем умного человека, чьи приказы логичны. А Чоки был для них – хрупким существом, нуждающимся в уходе и покровительстве. Но мягкость и явная доброта Чоки уравновешивали строгую логичность Николаоса…
При мыслях о Чоки сердце болезненно сжалось. Так и должно быть. Но сейчас я не должна расслабляться. Я должна действовать. Ради моей девочки, ради этого юноши. Мне вдруг странным образом показалось, что и теперь Чоки что-то чувствует, что-то даже осознает, что присутствие Селии может помочь ему… Это были странные нелогичные ощущения… Но мне некогда было анализировать их…
Луис помог мне перелезть через ограду. Он подсадил меня. А дальше мне помогло узорное плетение прутьев.
Я спрыгнула на землю. Оглянулась. Карета отъезжала.
Часть своей задачи я решила. Но как же теперь проникнуть в дом?
Я принялась снова обходить огромную постройку. При виде двери, выделявшейся на фоне кирпичной кладки, пыталась ее открыть. Но все двери были заперты.
Оставались окна. Я нашла чуть приоткрытое окно, взобралась по стене.
Снова мне повезло. На окне не было решеток. Я встала на подоконник и спрыгнула на пол.
Здесь мое везение изменило мне. Я упала и сильно ушибла колени. Пол был выложен мрамором. Невольно я громко охнула. Тотчас же прикрыла рот ладонью. Нет, никто не слышал.
Колени болели. Они сделались мокрыми. Значит, я ушиблась до крови. Но все равно.
Где я? Я поднялась. Снова стало очень больно коленям, но я сдержалась, прикусив губу.
Было темно. Сначала я не решалась двигаться. Но вот глаза привыкли. В окно щедро лился лунный свет. Я увидела, что стою в середине длинного коридора.
Дверей не было. Стрельчатые окна не были занавешены, некоторые были приоткрыты.
Куда я попала?
Надо идти вперед. Должна же быть дверь.
Я начала тревожиться. Дворец Монтойя – огромная старинная постройка. Поколение за поколением надстраивали и пристраивали к основному первому зданию одно крыло за другим. Здесь есть множество нежилых помещений. Как бы мне не заблудиться в этом лабиринте…
Но есть только один путь – вперед. Оставаться на месте нельзя. Я решительно зашагала вперед.
Теперь я бранила себя за свою ненаблюдательность. Ведь я уже бывала во дворце Монтойя. Почему я ничего не смогла запомнить? Сейчас мне было бы легче…
Дверь. Наконец-то! Тяжелая, дубовая. Еще издали я догадалась: заперто. Но все же надеялась. Подошла совсем близко. Уперлась ладонями. Нет, догадка была верна. Заперто.
Что же теперь?
Можно было только повернуться и пойти назад. И ничего больше.
Я повернулась и пошла назад.
Шла долго. Наконец снова уперлась в закрытую дверь.
Было от чего прийти в отчаяние.
Можно было даже заплакать. Но на меня, наоборот, напал короткий приступ нервного смеха. Я хихикала, то и дело прикрывая ладонью рот.
Потом успокоилась.
Так. Теперь нужно снова вылезать из окна и искать другой путь.
Почти все окна были заперты. Они помещались по обеим сторонам длинного коридора.
Сначала я принялась искать то самое приоткрытое окно. Затем мне пришло в голову осмотреть окна и по другую сторону. Если с той стороны, откуда я влезла, окна выходят во двор, то с другой…
Я быстро обнаружила с другой стороны целых три приоткрытых окна. Всмотрелась. Там, за окнами, было какое-то пространство.
Я взобралась на подоконник. Колени болели. Охнув, я сползла на пол. Здесь пол был теплее. Не мрамор, паркет.
Я осмотрелась.
Огромный зал. Но зал простирался внизу, подо мной. А я стояла на галерее. Быть может, когда-то здесь давались представления, торжественные приемы. На галерее размещали зрителей… или музыкантов… или часть гостей…
Но ведь каким-то образом они попадали на галерею! Что искать? Дверь? Лестницу? Как здесь темно все же.
Я медленно ощупывала стены.
Дверь! Наконец-то! Маленькая деревянная дверь!
О Господи, о счастье! – она незаперта!
Я вышла и очутилась на площадке лестницы. Осторожно, чтобы не упасть, начала спускаться.
Внизу – новый коридор. Пошла.
Новая дверь. И снова отперта.
Вот теперь я, кажется, попала в жилые покои.
На стенах укреплены были подсвечники с ярко горящими свечами. Я прошла немного. Мне стало казаться, что я узнаю…
Конечно, это покои старой маркизы, где я встретила Аниту.
Но как же мы с ней шли?
Я приостановилась, задумалась.
Вот пока я таким образом брожу, Мигель, возможно, уже уехал и увез Селию.
Но нечего думать об этом. Мне остается только одно – идти.
Но чувствовалось, что я в жилых покоях. И не только потому, что здесь горели свечи. Здесь была та теплота, что и отличает жилые помещения от нежилых.
Мне даже показалось, что я вспоминаю дорогу. Я двинулась вперед более уверенно.
Вот эту дверь я узнаю… И мне кажется, там кто-то есть.
Но лучше быть осторожной.
Я осторожно потянула за дверную ручку. Дверь подалась бесшумно.
Да, я уже была однажды в этой комнате. Но я узнала не саму комнату, а висевшую на стене картину. Это была Святая Инесса.
Я осторожно заглянула в дверь.
Я увидела человека. Спиной ко мне он сидел на стуле перед картиной. Я видела его серую одежду и рыжеватый затылок. В позе его ощущалась какая-то страдальческая сосредоточенность. Кажется, он сидел, положив ногу на ногу и обхватив колено пальцами обеих рук.
Кто это мог быть? Он не походил на слугу? Но разве я знала, кто живет во дворце Монтойя, какие тайны скрывает эта огромная постройка. Наконец, тайны могли быть у Анхелы и Мигеля.
Но сейчас мне некогда размышлять об этом. Ясно одно – не надо ни о чем спрашивать этого человека.
Я тихо притворила дверь.
Мне было немного жутковато после этой странной встречи (хотя, пожалуй, это и встречей нельзя было назвать).
Я снова принялась бродить по коридорам, теперь, к моему счастью, освещенным. Очень болели ноги.
Если бы я нашла кабинет Мигеля, или спальню… обнаружила бы его там… Это было бы лучше всего.
Или комнату, где заперта Селия… Наверняка он запер девочку.
Спустя какое-то время я начала понимать, что мои поиски напоминают поиски иголки в стоге сена. А что делать?
Снова я натолкнулась на запертую дверь и (почти неосознанно) начала стучать. Я чувствовала, что эта дверь ведет в жилую комнату, там люди…
Но все же, когда внутри начали поворачивать ключ в замочной скважине, страх охватил меня. Я едва сдержалась и не кинулась бежать.
Дверь приоткрылась. Выглянул мужчина со свечой в руке, в длинной белой рубахе. Он явно не был испуган. Может быть, потому что увидел женщину. А может быть, он и ждал женщину. Во всяком случае, он широко зевнул и щурясь, проворчал:
– Ну что ты, Пилар, колотишь в дверь, как сумасшедшая?
Но тут он окончательно проснулся и сжал подсвечник покрепче. Конечно, он ждал не меня, а другую.
Я не успела еще ответить, как он вышел в коридор и вскоре так получилось, что я стояла у стены, а он – передо мной, почти угрожающе приподымая подсвечник.
– Кто вы? Как сюда попали? – разумеется, спросил он.
А у меня уже не было страха. Я решила, что это один из слуг.
Вот и хорошо! Он проводит меня к Мигелю.
– Меня зовут донья Эльвира, – отвечала я. – Я уже бывала здесь. Я давно знаю донью Анхелу и дона Мигеля. Я вошла через дверь, которую мне показала донья Анхела. Дону Мигелю грозит опасность. Я знаю, он здесь. Знаю также, что донья Анхела и дети – в деревне. Но он должен поспешить. Проводите меня к нему. Я должна предупредить его.
Запыхавшаяся, измученная, вряд ли я сейчас выглядела благородной сеньорой. Да и мое рябое лицо… Но голос мой (я это чувствовала) звучал властно, решительно. И это решило дело.
– Хорошо, я провожу вас, – буркнул слуга.
– Только не мешкайте! Надо спешить.
– Хорошо.
Мы пошли. Впереди слуга со свечой, в своей длинной белой рубахе, за ним – я.
Я все же продолжала тревожиться. Ведь он может запереть меня. Но тут же я поняла, что это уже не имеет значения. Даже если этот человек в чем-то подозревает меня, он все равно скажет обо мне Мигелю…
Мы подошли к еще одной массивной двери.
– Вот покои дона Мигеля. Я разбужу его и доложу о вас.
(А, значит, это слуга и есть…)
– Нет, пойдемте. У нас мало времени.
– Но он, может, уже спит.
– К сожалению, придется разбудить его. Слуга открыл дверь.
Мы вошли в небольшую прихожую. Еще одна дверь, на этот раз довольно скромная. Слуга постучал.
Вышел заспанный камердинер Мигеля. (Так я предположила.)
– Пропусти нас, – обратился к нему мой провожатый.
– Что случилось?
– Важное дело.
– Да, это не терпит отлагательства, – добавила я. Я боялась, что камердинер станет спорить, захочет сначала доложить своему господину, но, к счастью (снова мне повезло), он ничего не сказал и молча открыл перед нами дверь, ведшую в кабинет. Мы вошли все трое.
Мигеля я сразу узнала. Он не спал. Он сидел за столом и что-то писал.
Слуги пропустили меня вперед. Мигель обернулся.
Я отвела взгляд от его лица, чтобы не прочесть в его чертах непреклонную решимость.
Я испугалась, что он сейчас прикажет слугам вывести меня.
– Дон Мигель, – начала я.
Я почувствовала, что он вот-вот отдаст приказание.
Но нет, нет. Он не сможет так унизить меня. Он знает, что я благородного происхождения, он знает, что это моя дочь…
Мигель кивнул мне и велел слугам выйти.
– Я позову вас, – сказал он им. Они быстро вышли.
Я чувствовала, что он смотрит на меня. Я боялась поднять глаза.
Глава сто пятьдесят первая
Я пыталась представить себе, какою он видит меня. Я оправила волосы. Посмотрела на ноги. На платье запеклась кровь. От разбитых коленей.
– Сядьте, донья Эльвира, – произнес наконец Мигель.
Голос его не был злым.
Я села в кресло напротив стола. Он повернул стул и теперь сидел лицом ко мне.
Но я по-прежнему избегала прямо смотреть ему в глаза.
– Как вы проникли сюда? – спросил он.
– Это долго рассказывать, – я вздохнула.
Тут же я подумала, что начинаю разговор не так уж удачно. Не звучат ли мои слова вызывающе? В сущности, зачем мне раздражать Мигеля? Разве я пришла ссориться с ним? Нет, не нужно настраиваться на ссору.
Я хотела было сказать что-нибудь примирительное, но заговорил снова он.
– Да, я понимаю, в таком доме, как этот, всегда найдется незапертая дверь. Это мое упущение.
Я решила в ответ на это просто промолчать.
– Зачем вы здесь? Что вам нужно? – продолжал Мигель уже более раздраженно.
– Моя дочь приехала ко мне, – стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла я; он заметно поморщился, но я смело продолжала (в конце концов ведь это действительно моя дочь). – Мы решили предупредить о ее приезде. Она хотела сказать кому-нибудь из слуг во дворце, чтобы вас предупредили. Отправить посланного в деревню у меня не было возможности.
– Она уехала, не предупредив мать и меня, – заметил Мигель.
– Ее мать – я!
Конечно, это было вызывающе, но так уж пошел разговор.
– Что вам нужно? – резко и отчужденно спросил Мигель.
Я помолчала.
– Дон Мигель, мне бы вовсе не хотелось ссориться с вами, поймите! Ведь и Анхела признала мои материнские права. Ведь я никогда не отказывалась от своих детей. Обстоятельства разлучили меня с ними. Это было против моей воли. Вы это знаете. Анхела не могла не сказать вам об этом. Анхела давно знает меня. Мы вместе подвергались страшной опасности, немало часов провели в доверительных беседах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Но я не могла рассуждать так. Я вспоминала себя в юности. Конечно, моя любовь к Брюсу Карлтону была проще, естественнее, была здоровым чувством здоровой созревшей девушки к здоровому сильному мужчине. Казалось бы, ничего общего с чувством Селии к умирающему, к мертвому. Но… Любовь – это любовь… Я представила себе, в каком отчаянии она сейчас. Что она думает обо мне?
Но, может быть, я сочувствую ей и хочу помочь просто для того, чтобы расположить ее ко мне? Поэтому я пытаюсь задобрить ее, желаю потакать ее желаниям.
О, Господи, ну и пусть!
Мне надоели эти мучительные размышления, эти попытки анализа собственных чувств и поступков.
Она сейчас в отчаянии, она плачет… Она должна увидеть человека, которого она полюбила. Она должна похоронить его…
Я очнулась. Я сидела, сгорбившись на простом деревянном стуле. Я распрямилась и встала. Попросила подать мне письменные принадлежности. Быстро написала Николаосу, что Селия во дворце Монтойя и я еду, чтобы привезти ее.
Затем я велела кучеру запрягать, а записку велела передать Николаосу, если я скоро не вернусь.
Глава сто пятидесятая
Карета ехала быстро. В сущности, ночью в Мадриде не было так уж опасно.
Вдруг я встревожилась. Я подумала, что не успею. Мигель мог поторопиться. Возможно, он уже везет Селию в горы. Что с ней? На что она может решиться? Конечно, в горной деревне будут строго стеречь ее. Она не сможет снова бежать…
Я даже мысленно вначале не произносила это слово «самоубийство». Но именно о такой возможности я думала. Именно на такой непоправимый поступок отчаяние может толкнуть Селию. В тревоге я приподнялась на жестком сиденье, словно это могло ускорить ход кареты. Но что-то подсказывало мне, что я успею.
Я подумала о Николаосе. Я знала, что пока тело его любимого друга не предано земле, он ничего с собой не сделает. А потом?.. Будет ли по-прежнему действовать мой довод о том, что его самоубийство причинило бы страдание душе умершего?.. Да ведь Николаос не хуже меня знает все поверья о душе. И если он решится, никто не остановит его, ни мои просьбы, ни надзор Теодоро-Мигеля.
Карета остановилась. Я вышла, не дожидаясь, пока кучер поможет мне, и быстро пошла к воротам.
Прижалась лицом к прутьям узорной ограды. Никого. Привратника нет. Значит ли это, что Мигель уехал? Я велела кучеру ждать.
В этот дом я сейчас должна попасть во что бы то ни стало?
Я вспомнила о двери, из которой меня вывела Анита. Там кто-то должен быть. Та дверь всегда охраняется. Надо найти ее.
На улице тускло горели фонари. Обходить огромный дворец в поисках одной-единственной двери – нелегкое занятие.
А если пока я ищу эту дверь, из ворот выезжает карета, увозящая Мигеля и Селию?
Я бегом вернулась к воротам. Запыхавшись, подбежала. О счастье! Кучер переговаривался с привратником.
– Вот донья Эльвира, – кучер указал на меня.
– Мне необходимо повидаться с доном Мигелем! – Я снова подошла совсем близко к воротам.
Мне показалось, что прежде, чем привратник ответил, миновала бездна времени. Я уже словно бы слышала, как он говорит мне, что дон Мигель уехал. А даже если и Мигель еще здесь, наверняка привратнику дано распоряжение говорить, что уехал.
– Скажите, что это донья Эльвира, – продолжала я. – Он примет меня.
Привратник поколебался, но пошел все же докладывать о моем приходе.
Началось ожидание. Снова это тревожное биение сердца, этот озноб…
Нет, я не дам дочери страдать! Пусть я это делаю всего лишь для того, чтобы она признавала меня, пусть!
Вот показалась темная фигура привратника. Он подошел ближе.
– Дон Мигель сейчас не может принять вас, донья Эльвира. Дон Мигель просил передать, чтобы вы приехали завтра.
– Когда? В какое время? – вырвалось у меня.
– Дон Мигель не сказал…
Не сказал? Это было как пощечина. Он просто не желал меня видеть. Он презирал меня. Он даже не утруждал себя придумыванием более или менее искусной лжи. Вот как!
И вдруг в одно мгновение я изменилась. Я так долго была смиренной, терпимой. Но теперь… Нет, я не дам ему унижать меня, я не дам мучить мою дочь. Да, это моя дочь! Я не была такой уж плохой матерью. И рассталась я с детьми не по своей воле.
Вдруг мне пришла в голову злобная мысль: «Кто он такой, этот Мигель Таранто? Цыганский певец. Вообразил себя маркизом! А я, что бы там ни было, благородного происхождения!»
Но тотчас же я устыдилась. Это подло – так думать. Я не стану унижать своего противника даже в мыслях. Я понимаю его правоту и докажу ему свою…
Лихорадочная решимость охватила меня.
Привратник ушел.
– Донья Эльвира, – окликнул меня кучер, – вернемся домой?
Но в голосе его не было уверенности. Кажется, он понял, что я не собираюсь так скоро возвращаться.
– Нет, Луис, – ответила я. – Я не вернусь. То есть я не знаю, когда я вернусь. Но я не хочу задерживать тебя и лишать ночного сна. Ты поезжай домой.
– Погодите, донья Эльвира, не горячитесь (странно, неужели такая горячность в моем голосе?) Всегда можно отыскать простое решение. Я сейчас помогу вам перелезть через ограду. А после отъеду и буду ждать вас в парке у первых деревьев. Сколько надо, столько и буду ждать.
– Спасибо, Луис! – Я искренне пожала ему руку. Этот человек не считал меня безнравственной возмутительницей спокойствия, он сочувствовал мне. Это, конечно, потому, что он видел, как относится ко мне Николаос. Николаосу слуги были преданы безусловно, они видели в нем умного человека, чьи приказы логичны. А Чоки был для них – хрупким существом, нуждающимся в уходе и покровительстве. Но мягкость и явная доброта Чоки уравновешивали строгую логичность Николаоса…
При мыслях о Чоки сердце болезненно сжалось. Так и должно быть. Но сейчас я не должна расслабляться. Я должна действовать. Ради моей девочки, ради этого юноши. Мне вдруг странным образом показалось, что и теперь Чоки что-то чувствует, что-то даже осознает, что присутствие Селии может помочь ему… Это были странные нелогичные ощущения… Но мне некогда было анализировать их…
Луис помог мне перелезть через ограду. Он подсадил меня. А дальше мне помогло узорное плетение прутьев.
Я спрыгнула на землю. Оглянулась. Карета отъезжала.
Часть своей задачи я решила. Но как же теперь проникнуть в дом?
Я принялась снова обходить огромную постройку. При виде двери, выделявшейся на фоне кирпичной кладки, пыталась ее открыть. Но все двери были заперты.
Оставались окна. Я нашла чуть приоткрытое окно, взобралась по стене.
Снова мне повезло. На окне не было решеток. Я встала на подоконник и спрыгнула на пол.
Здесь мое везение изменило мне. Я упала и сильно ушибла колени. Пол был выложен мрамором. Невольно я громко охнула. Тотчас же прикрыла рот ладонью. Нет, никто не слышал.
Колени болели. Они сделались мокрыми. Значит, я ушиблась до крови. Но все равно.
Где я? Я поднялась. Снова стало очень больно коленям, но я сдержалась, прикусив губу.
Было темно. Сначала я не решалась двигаться. Но вот глаза привыкли. В окно щедро лился лунный свет. Я увидела, что стою в середине длинного коридора.
Дверей не было. Стрельчатые окна не были занавешены, некоторые были приоткрыты.
Куда я попала?
Надо идти вперед. Должна же быть дверь.
Я начала тревожиться. Дворец Монтойя – огромная старинная постройка. Поколение за поколением надстраивали и пристраивали к основному первому зданию одно крыло за другим. Здесь есть множество нежилых помещений. Как бы мне не заблудиться в этом лабиринте…
Но есть только один путь – вперед. Оставаться на месте нельзя. Я решительно зашагала вперед.
Теперь я бранила себя за свою ненаблюдательность. Ведь я уже бывала во дворце Монтойя. Почему я ничего не смогла запомнить? Сейчас мне было бы легче…
Дверь. Наконец-то! Тяжелая, дубовая. Еще издали я догадалась: заперто. Но все же надеялась. Подошла совсем близко. Уперлась ладонями. Нет, догадка была верна. Заперто.
Что же теперь?
Можно было только повернуться и пойти назад. И ничего больше.
Я повернулась и пошла назад.
Шла долго. Наконец снова уперлась в закрытую дверь.
Было от чего прийти в отчаяние.
Можно было даже заплакать. Но на меня, наоборот, напал короткий приступ нервного смеха. Я хихикала, то и дело прикрывая ладонью рот.
Потом успокоилась.
Так. Теперь нужно снова вылезать из окна и искать другой путь.
Почти все окна были заперты. Они помещались по обеим сторонам длинного коридора.
Сначала я принялась искать то самое приоткрытое окно. Затем мне пришло в голову осмотреть окна и по другую сторону. Если с той стороны, откуда я влезла, окна выходят во двор, то с другой…
Я быстро обнаружила с другой стороны целых три приоткрытых окна. Всмотрелась. Там, за окнами, было какое-то пространство.
Я взобралась на подоконник. Колени болели. Охнув, я сползла на пол. Здесь пол был теплее. Не мрамор, паркет.
Я осмотрелась.
Огромный зал. Но зал простирался внизу, подо мной. А я стояла на галерее. Быть может, когда-то здесь давались представления, торжественные приемы. На галерее размещали зрителей… или музыкантов… или часть гостей…
Но ведь каким-то образом они попадали на галерею! Что искать? Дверь? Лестницу? Как здесь темно все же.
Я медленно ощупывала стены.
Дверь! Наконец-то! Маленькая деревянная дверь!
О Господи, о счастье! – она незаперта!
Я вышла и очутилась на площадке лестницы. Осторожно, чтобы не упасть, начала спускаться.
Внизу – новый коридор. Пошла.
Новая дверь. И снова отперта.
Вот теперь я, кажется, попала в жилые покои.
На стенах укреплены были подсвечники с ярко горящими свечами. Я прошла немного. Мне стало казаться, что я узнаю…
Конечно, это покои старой маркизы, где я встретила Аниту.
Но как же мы с ней шли?
Я приостановилась, задумалась.
Вот пока я таким образом брожу, Мигель, возможно, уже уехал и увез Селию.
Но нечего думать об этом. Мне остается только одно – идти.
Но чувствовалось, что я в жилых покоях. И не только потому, что здесь горели свечи. Здесь была та теплота, что и отличает жилые помещения от нежилых.
Мне даже показалось, что я вспоминаю дорогу. Я двинулась вперед более уверенно.
Вот эту дверь я узнаю… И мне кажется, там кто-то есть.
Но лучше быть осторожной.
Я осторожно потянула за дверную ручку. Дверь подалась бесшумно.
Да, я уже была однажды в этой комнате. Но я узнала не саму комнату, а висевшую на стене картину. Это была Святая Инесса.
Я осторожно заглянула в дверь.
Я увидела человека. Спиной ко мне он сидел на стуле перед картиной. Я видела его серую одежду и рыжеватый затылок. В позе его ощущалась какая-то страдальческая сосредоточенность. Кажется, он сидел, положив ногу на ногу и обхватив колено пальцами обеих рук.
Кто это мог быть? Он не походил на слугу? Но разве я знала, кто живет во дворце Монтойя, какие тайны скрывает эта огромная постройка. Наконец, тайны могли быть у Анхелы и Мигеля.
Но сейчас мне некогда размышлять об этом. Ясно одно – не надо ни о чем спрашивать этого человека.
Я тихо притворила дверь.
Мне было немного жутковато после этой странной встречи (хотя, пожалуй, это и встречей нельзя было назвать).
Я снова принялась бродить по коридорам, теперь, к моему счастью, освещенным. Очень болели ноги.
Если бы я нашла кабинет Мигеля, или спальню… обнаружила бы его там… Это было бы лучше всего.
Или комнату, где заперта Селия… Наверняка он запер девочку.
Спустя какое-то время я начала понимать, что мои поиски напоминают поиски иголки в стоге сена. А что делать?
Снова я натолкнулась на запертую дверь и (почти неосознанно) начала стучать. Я чувствовала, что эта дверь ведет в жилую комнату, там люди…
Но все же, когда внутри начали поворачивать ключ в замочной скважине, страх охватил меня. Я едва сдержалась и не кинулась бежать.
Дверь приоткрылась. Выглянул мужчина со свечой в руке, в длинной белой рубахе. Он явно не был испуган. Может быть, потому что увидел женщину. А может быть, он и ждал женщину. Во всяком случае, он широко зевнул и щурясь, проворчал:
– Ну что ты, Пилар, колотишь в дверь, как сумасшедшая?
Но тут он окончательно проснулся и сжал подсвечник покрепче. Конечно, он ждал не меня, а другую.
Я не успела еще ответить, как он вышел в коридор и вскоре так получилось, что я стояла у стены, а он – передо мной, почти угрожающе приподымая подсвечник.
– Кто вы? Как сюда попали? – разумеется, спросил он.
А у меня уже не было страха. Я решила, что это один из слуг.
Вот и хорошо! Он проводит меня к Мигелю.
– Меня зовут донья Эльвира, – отвечала я. – Я уже бывала здесь. Я давно знаю донью Анхелу и дона Мигеля. Я вошла через дверь, которую мне показала донья Анхела. Дону Мигелю грозит опасность. Я знаю, он здесь. Знаю также, что донья Анхела и дети – в деревне. Но он должен поспешить. Проводите меня к нему. Я должна предупредить его.
Запыхавшаяся, измученная, вряд ли я сейчас выглядела благородной сеньорой. Да и мое рябое лицо… Но голос мой (я это чувствовала) звучал властно, решительно. И это решило дело.
– Хорошо, я провожу вас, – буркнул слуга.
– Только не мешкайте! Надо спешить.
– Хорошо.
Мы пошли. Впереди слуга со свечой, в своей длинной белой рубахе, за ним – я.
Я все же продолжала тревожиться. Ведь он может запереть меня. Но тут же я поняла, что это уже не имеет значения. Даже если этот человек в чем-то подозревает меня, он все равно скажет обо мне Мигелю…
Мы подошли к еще одной массивной двери.
– Вот покои дона Мигеля. Я разбужу его и доложу о вас.
(А, значит, это слуга и есть…)
– Нет, пойдемте. У нас мало времени.
– Но он, может, уже спит.
– К сожалению, придется разбудить его. Слуга открыл дверь.
Мы вошли в небольшую прихожую. Еще одна дверь, на этот раз довольно скромная. Слуга постучал.
Вышел заспанный камердинер Мигеля. (Так я предположила.)
– Пропусти нас, – обратился к нему мой провожатый.
– Что случилось?
– Важное дело.
– Да, это не терпит отлагательства, – добавила я. Я боялась, что камердинер станет спорить, захочет сначала доложить своему господину, но, к счастью (снова мне повезло), он ничего не сказал и молча открыл перед нами дверь, ведшую в кабинет. Мы вошли все трое.
Мигеля я сразу узнала. Он не спал. Он сидел за столом и что-то писал.
Слуги пропустили меня вперед. Мигель обернулся.
Я отвела взгляд от его лица, чтобы не прочесть в его чертах непреклонную решимость.
Я испугалась, что он сейчас прикажет слугам вывести меня.
– Дон Мигель, – начала я.
Я почувствовала, что он вот-вот отдаст приказание.
Но нет, нет. Он не сможет так унизить меня. Он знает, что я благородного происхождения, он знает, что это моя дочь…
Мигель кивнул мне и велел слугам выйти.
– Я позову вас, – сказал он им. Они быстро вышли.
Я чувствовала, что он смотрит на меня. Я боялась поднять глаза.
Глава сто пятьдесят первая
Я пыталась представить себе, какою он видит меня. Я оправила волосы. Посмотрела на ноги. На платье запеклась кровь. От разбитых коленей.
– Сядьте, донья Эльвира, – произнес наконец Мигель.
Голос его не был злым.
Я села в кресло напротив стола. Он повернул стул и теперь сидел лицом ко мне.
Но я по-прежнему избегала прямо смотреть ему в глаза.
– Как вы проникли сюда? – спросил он.
– Это долго рассказывать, – я вздохнула.
Тут же я подумала, что начинаю разговор не так уж удачно. Не звучат ли мои слова вызывающе? В сущности, зачем мне раздражать Мигеля? Разве я пришла ссориться с ним? Нет, не нужно настраиваться на ссору.
Я хотела было сказать что-нибудь примирительное, но заговорил снова он.
– Да, я понимаю, в таком доме, как этот, всегда найдется незапертая дверь. Это мое упущение.
Я решила в ответ на это просто промолчать.
– Зачем вы здесь? Что вам нужно? – продолжал Мигель уже более раздраженно.
– Моя дочь приехала ко мне, – стараясь говорить как можно спокойнее, произнесла я; он заметно поморщился, но я смело продолжала (в конце концов ведь это действительно моя дочь). – Мы решили предупредить о ее приезде. Она хотела сказать кому-нибудь из слуг во дворце, чтобы вас предупредили. Отправить посланного в деревню у меня не было возможности.
– Она уехала, не предупредив мать и меня, – заметил Мигель.
– Ее мать – я!
Конечно, это было вызывающе, но так уж пошел разговор.
– Что вам нужно? – резко и отчужденно спросил Мигель.
Я помолчала.
– Дон Мигель, мне бы вовсе не хотелось ссориться с вами, поймите! Ведь и Анхела признала мои материнские права. Ведь я никогда не отказывалась от своих детей. Обстоятельства разлучили меня с ними. Это было против моей воли. Вы это знаете. Анхела не могла не сказать вам об этом. Анхела давно знает меня. Мы вместе подвергались страшной опасности, немало часов провели в доверительных беседах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49