Такое вознаграждается на небесах.
Джордж почувствовал, что сам себе подставил ножку.
– Так что ты хотел сказать мне?
– Лэнир Айвард дал телеграмму, что Махомет Сех…
– Господи Иисусе, Огден! Можешь ты подумать о чем-нибудь еще?
– Лэнир Айвард дал телеграмму, что Махомет Сех начинает проявлять беспокойство относительно прибытия этих чертовых винтовок.
От ярости у Джорджа перехватило горло, он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, как цыпленок под ножом мясника.
– Мы прибудем на это проклятое Борнео, когда я, черт побери, скажу! Они, черт их возьми, не могут начать без нас. Нет денег, нет чистого белья. Ты же знаешь эту поговорку, Огден? У нас есть Браун. У нас трюм набит сверхсовременными, сверхблестящими винтовками «спрингфилд A3». А к ним сколько хочешь блестящих маленьких патрончиков, а у них что – у них ничего.
Бекман подождал, пока Джордж выпустит пар, и все это время рассматривал потолок. Бывали моменты на яхте, когда на ней устанавливалась такая же тишина, как сегодня, и тогда Бекману казалось, будто они никуда не отплывали. Может быть, это впечатление создавали резные панели на стенах кают или то, как было вызолочено дерево около люстры, – во всем этом было что-то, напоминавшее Линден-Лодж, и настолько близко, что заставляло его забыть, что он не дома.
– Уверяю, ты меня не так понял, Джордж, – сказал Бекман, выслушав до конца тираду Джорджа. – Я просто сообщил тебе о телеграмме, чтобы… чтобы ты представлял себе, что эта, ну, как это выразить?., увеселительная прогулка по Африке выбила нас из графика. Все – отец Юджинии, старший Айвард, Лэнир, даже Махомет Сех – все на месте и ждут назначенного…
– И как я тебе уже сказал, они никто, пока мы не пришли туда! – проговорил, словно пролаял, Джордж. – Да к тому же еще у Лэнира Айварда просто не хватит для этого пороха! Ты же сам так говорил, – Джордж сделал вид, будто не заметил язвительной улыбки Бекмана, в ней было слишком много самодовольства. – Это было еще… еще… где-то… до Мадейры. Ты сказал, что Лэнир сделался туземцем.
Джордж не был уверен, правильно ли запомнил хронологию событий, но это не имело значения. Важно было только швырнуть огденовские слова ему в рожу, в эту надутую, жирную рожу. «Я тебе не какая-нибудь там марионетка! – хотелось крикнуть Джорджу. – Я и сам могу договориться с тем из них, кто нас больше устраивает».
– Ты говорил, что Лэнир готов перекинуться на другую сторону и так и ловит, куда повернется голова на темнокожей шее. Кто знает, может быть, к тому времени, когда мы доплывем туда через Индийский океан, он уже окажется заодно с нынешним султаном или уже обнимается с голландцами! С «Ройал Датч петролеум компани», черт бы ее побрал! Или с братьями Самьюэл и этой чертовой «Шелл».
– Вижу, время, которое ты провел в буше, кое-чему тебя научило, – заметил Бекман. – Ты заговорил уже по-другому. Не сомневаюсь, это тебе пригодится в недалеком будущем.
Юджиния открыла свой дневник, потом закрыла и снова открыла, и тут же захлопнула его. Разве поможет разговор с пустыми страницами? А ведь нужно принимать решение. «Сказать Джеймсу? Не говорить Джеймсу. Сказать Джорджу? Нет, это смехотворно».
Юджиния закрыла глаза и попыталась увидеть будущее, но тут же ее мыслями завладели какие-то черные образы: какие-то тени и болотные «окна», в которые может провалиться целый корабль. Очень трудно сосредоточиться на главном, когда тебя на каждом шагу подстерегают десятки западней, и в каждой шевелится и пучится темная непонятная масса, как это бывает на замерзшем озере. «Если ты подъедешь к ним на коньках слишком близко, – слышала Юджиния предостерегающий голос бабушки, – ухнешь прямо туда и утонешь, потому что у тебя не хватило здравого смысла держаться подальше».
«Филадельфия, – пыталась убедить себя Юджиния, – мы вернемся в дом на Честнат-стрит, дети вернутся в школу, я возобновлю свой абонемент в ложу в Академию музыки, Джордж займется тем, чем обычно занимает свои дни, а там будет видно».
Какие простые слова, как легко они произносятся. Юджиния расставила их по местам и ждала, что ответ придет сам собой, но ум ее непроизвольно вращался вокруг домашних дел: нужно заказать новые портьеры для гостиной на втором этаже и переделать шкафы для белья на первом, пока ее мысли не начали позвякивать, словно ключи на колечке у дворецкого, и она не увидела себя в затемненной комнате, где пахло камфарными и кедровыми палочками и стоял запах вареного лука, который остается после протирки полиролью картинных рам с позолотой.
– Моль, – прошептала Юджиния, и миссис Дюплесси, которая в это время приоткрывала дверь – только чуть-чуть, самую чуточку, – возвела глаза к небу и одновременно протиснулась в комнату больной.
– О, моя дорогая. Я бы на вашем месте не стала беспокоиться о моли, я имею в виду сейчас.
Миссис Дюплесси научилась уже держаться с напускным жизнерадостным видом, свойственным профессиональным медсестрам. Она решила сделать в уме пометочку и не забыть рассказать Густаву об этой новой теме бреда, который появился у Юджинии.
– Очень хорошая мысль отвлечься на что-то от всех своих злоключений, но, по-моему, нам еще рано волноваться о моли. Уверена, Хиггинс не забывает позаботиться о всех наших малюсеньких паразитах. Немного найдется кораблей, чистеньких, как наш «Альседо».
Какое-то мгновение Юджиния не могла ничего понять: каким образом попала миссис Дюплесси в кладовку для фарфоровой посуды на Честнат-стрит и как она умудрилась поместиться в ней. Потом она узнала свою каюту и поняла, что все проблемы, которые она пыталась отрицать, никуда не делись и реальны, как жизнь.
– А как сегодня с нашей головкой, немножко кружится?
Миссис Дюплесси подошла поближе. Вместе с ней нахлынул стойкий запах лавандовой воды и улицы без сточной канавы. Плотно облегающей одежды, которую давно не проветривали. Хозяйка с Честнат-стрит мысленно отметила это, и ее мысли вернулись к списку замшевых мешков, полок с фланелью и посудных полотенец, прокипяченных в молоке и вывешенных сушиться у кухонной плиты.
«Лучше все супницы и чаши для пунша сдвинуть в один угол», – хотела ответить Юджиния, но вовремя остановилась.
– Много лучше, – сказала она вместо этого. «Интересно существовать одновременно в двух мирах, – подумала Юджиния, – это как детская игра».
– В общем, голова уже почти не кружится.
Юджиния говорила неправду, но решила, что никто не узнает правды.
– Эти сотрясения мозга могут быть очень опасными вещами, – миссис Дюплесси многозначительно сделала ударение на слове «мозг». Оно сделалось синим и мясистым, как несваренная сарделька. – Знаете, я помню один случай мозговой лихорадки, которую Густав лечил в университете…
– Как там дети, миссис Дюплесси? – спросила Юджиния. Ей не хотелось быть грубой, но слушать всякие могильные истории ей было совершенно невмоготу, а упоминание о детях обычно отвлекало внимание миссис Дюплесси от болезней и смерти. Юджиния немного приподнялась на подушке и села попрямее, потом взбила кружева на блузке. Теперь она полностью вернулась в свою каюту и не оставалась больше нигде.
– Я сказала им, чтобы они не заходили, пока я не позову. – Миссис Дюплесси засияла, и Юджинии нетрудно было догадаться, каким образом были куплены Поль и Джинкс, и даже Лиззи. Сласти – вот арсенал убеждения, которым постоянно пользовалась миссис Дюплесси. Настоящая матушка Джинджер со своим семейством – пышнотелая леди, в необъятных юбках которой находят защиту от любой опасности ее дети.
Юджиния представила себе эту картину и улыбнулась.
– Ну вот, у нас уже снова наша обворожительная улыбка! – защебетала миссис Дюплесси. – Вы, честное слово, выглядите намного, намного лучше. Слава Богу! Я всегда говорю Густаву, что мне нужно было стать медицинской сестрой. Под моим присмотром быстро выздоравливает любой больной.
«А как там Джеймс? – вдруг захотелось спросить Юджинии. – Где он? Почему до сих пор не заходил проведать меня? – Потом сразу сообразила: – Он не может сейчас прийти. Это неумно, это неправильно. Ты же знаешь это, Юджиния. Не задавай глупых вопросов».
Юджиния уткнулась лицом в подушку и почувствовала, что сами по себе полились слезы. Она плакала беззвучно, подтянув коленки к подбородку, как будто, свернувшись в комочек и сделавшись маленькой-маленькой, как морская талька, она могла найти спасение.
– Ну, конечно, вы соскучились по своим малышам! – догадалась миссис Дюплесси. Грустное настроение Юджинии наполнило старую леди безмерной жалостью к ней. Это были и ее слезы, и ее одиночество, и ее томление. «Возможно, нам не следовало быть такими строгими, – сказала она себе. – Дети тревожатся о матери, и это естественно. А она – о них, и это правильно. Возможно, Густав не прав. Возможно, Юджинии чуточку не хватает молодого задора. Все же женщины посланы на землю рожать детей. Вот для чего нас создал Бог».
– Поль нарисовал для вас чудесную картинку – антилопу эланд, которую подстрелил отец на сафари.
Миссис Дюплесси повернула абажур лампы с кистями так, чтобы свет попадал на ее розовый кварцевый шпиль, и это действие ее чрезвычайно успокоило. «Красивые вещи помогают развеивать унылые мысли», – сказала она себе, увидев, как камень розовой ленточкой отбросил блик зеркала на ее пухлую руку.
– Рисунок получился полным экспрессии, особенно глаза. Они очень, очень грустные и живые. Он хотел сразу принести его вам, но я уговорила подождать, пока вам не станет лучше. Теперь я понимаю, что поступила неправильно.
Миссис Дюплесси никогда не испытывала неуверенности. Она считала себя великим знатоком человеческой природы, психологом, как ее сестра, когда речь шла о страданиях измученной души.
– И доктор тоже был не прав, – провозгласила она. – Что вам необходимо, так это увидеть детей. Мать никогда не должна расставаться со своими малютками.
Юджиния слушала ее, и у нее разрывалось сердце. «Ну почему не может быть так, чтобы самым моим большим беспокойством была моль в шерстяных вещах? – думала она. – Или терзания по поводу того, что надеть на губернаторский бал, или сомнения, не будут ли выглядеть янтарные бусы безвкусно на французском кружевном бархате. Почему я не могу снова зажить своей простой жизнью?»
– А это как раз то, что вы есть, моя дорогая, – продолжала между тем миссис Дюплесси, – прирожденная мать.
Огден Бекман был вне себя от злости. Его трясло, и, проходя на негнущихся ногах по застеленному ковром коридору к своей каюте, он на миг подумал, не болен ли? Лихорадка Денге или малярия – он мог подхватить что-нибудь в пропитанной миазмами атмосфере этого тропического порта. Потом он решил, что нечего поддаваться минутной слабости, и понял, что трясется от гнева.
«Кто разрешил Джорджу ставить под сомнение мои полномочия? – вопрошал он. – Или кто дал Брауну право наплевать на условности? И что, во имя всего святого, случилось с Юджинией?»
«Браун и Юджиния, Юджиния, Браун. Будь осторожен, будь осторожен», – нашептывал ему на ухо голос, но так продолжаться не может.
«Браун и Юджиния – что? – хотелось ему закричать. – Что ты видел?» Но предупреждающий его голос исчез. – «Я хотел ее для себя»– нужно было запротестовать Бекману. Но голоса уже не было. Он его сейчас не слышит, но он не пропал. Точно не пропал.
– Выйду-ка я лучше на палубу, – сказал Бекман, не подумав, что голос громко прокатился эхом по коридору. – Наверное, мы уже подняли якорь.
Бекман застал Генри и Неда болтающими у поручней.
– Что это вы тут оба делаете на палубе? – сердито поинтересовался он. – Я скажу капитану Косби.
– Нам хотелось посмотреть, как отдают швартовы, – послушно ответил Генри и поспешно добавил: – Сэр.
– Обязательно скажу капитану, что вы не слушаетесь.
Генри и Нед молча разглядывали носки своих ботинок, потом покорно поплелись в разных направлениях.
– Смотрите, попадетесь мне еще раз! – крикнул им вдогонку Бекман.
«Да уж, конечно, – подумали мальчики. – Злой, как черт, сразу видно. Не иначе ему кто-то муравьев напустил в штаны».
«Я хотел ее для себя», – стучало в мозгу у Бекмана.
– Повторите названия еще раз, доктор Дюплесси! Поль вспрыгнул на нижнюю перекладину поручней и, перегнувшись сколько мог вперед, замахал рукой редеющей на причале толпе. Как же долго корабль собирается выходить в море! Люди внизу у канатов, казалось, двигались медленно-медленно, как в пантомиме.
– Давайте скорее! – крикнул Поль, обращаясь ко всему миру.
– Фригей и Платт. Ла Дигю, Дени, Праслин, Махе, Бирд…
– Бирд! – прервал его, хохоча во весь рот, Поль. Он болтался на поручне, как шарик на резиновой веревочке.
– Если ты остановишь меня, Поль, мне придется начинать все сначала, – пропел шутливым голосом доктор Дюплесси.
Джинкс толкнула брата локтем в бок, и они еще громче рассмеялись. Шутку подхватила миссис Дюплесси и стала смеяться вместе с ними.
– И Фелиста…
Лиззи перегнулась, сколько было сил, вперед и произнесла слово «Фелиисиитей», преувеличенно подчеркивая старательное произношение доктора Дюплесси с бельгийским акцентом.
– Молодец, Лизабет, – проговорил он. – Ты помнишь, что оно обозначает?
– Счастье или благополучие, – ответила Лиззи.
– Скажите нам еще какие-нибудь смешные названия!
Поль раскачивался вперед-назад. Он терся своей матроской о белесый металлический торс поручней, и на нем отпечатывались белые полоски, как на шкуре маленького слоненка.
– Поль, – предупреждающим тоном проговорила миссис Дюплесси, похлопав его по плечику, но на ее лице была добродушная улыбка, и Поль тоже заулыбался.
– Я не упаду, миссис Дюплесси, – сказал он. – Я обещаю.
– Еще, еще названия! – потребовала Джинкс. Казалось, они уже целую вечность ждут отправления «Альседо». Сначала нужно было погрузить уголь, и поднялось такое черное пыльное облако, которое начало обволакивать весь корабль, что пришлось уйти с палубы, пока доктор Дюплесси не разрешил снова подняться.
– Черное легкое, – сердито произнес он. – Вот что получается, если дышать угольной пылью. Нам придется оставаться внизу, пока они не закончат ворошить этот уголь.
«Черное легкое»! Отличное пиратское имя», – подумал Поль и принялся бегать по всему салону, выкрикивая:
– Я «Черное легкое», и весь этот корабль, и все, что есть на нем, принадлежит теперь мне!
Но они перешли уже к названиям Сейшельских островов (там должен быть следующий заход в порт), и это стало новой игрой. Вроде той, в которую они играли в кетито до несчастного случая с мамой – миссис Дюплесси не могла ничего запомнить в нужном порядке, она выпаливала первое, что приходило ей в голову, поэтому тот, кто называл имена после нее, не испытывал больших затруднений. Всего-то Сейшельских островов девяносто! Они заучивали их, разделив на группы (так предложил доктор Дюплесси). Поэтому не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы выиграть. И кроме того, то, как доктор Дюплесси проводил свой урок, было намного интереснее, чем занятия с кузеном Уитни! (Лиззи, Поль и Джинкс чего бы только ни отдали, чтобы только избавиться от «консультаций» с Уитом).
– Еще, еще названия, – просили Джинкс и Поль.
– Курьез, Арид, Вест-Сильвер…
– Длинный Джон Сильвер! – завопил Поль.
– Поль! Ш-ш-ш, – зашикала на Поля Лиззи. Она очень опасалась, что взрослые обратят внимание, что они не на уроке. Она боялась, что придет папа и скажет: «Что? Не на уроке? Но ведь мы уходим из порта. Нужно выполнять расписание».
Дюплесси решил пропустить выкрик Поля мимо ушей:
– Силуэт, Сент-Анн, Серф…
– Подумать только, когда-то эти острова были садами Эдема… – пробормотала миссис Дюплесси, и ее голос был мечтательный и какой-то отсутствующий, и Лиззи тоже мечтательно протянула:
– Да-а-а.
Затем обе дамы, юная и пожилая, уставились на холмы за Момбасой, как будто разглядывали те самые сады: львов, лежащих рядом с барашками, птиц с такими нежными и пушистыми перышками, что прикоснуться к ним было все равно, что погладить толстый бархат или подставить руку под летний ветерок.
– Ну, это писал генерал Гордон, моя дорогая, – прервал ее доктор Дюплесси. – А я не верю, чтобы эту точку зрения приняли ученые-теологи. Думаю, во всем мире.
Иногда высказывания ее мужа бывали спорными, и миссис Дюплесси решила возразить:
– Ну уж, если кто и знает Эдем, то именно он. Ведь Гордон облазил всю Индию. И по-моему, всю Африку. А в Англии его называли «Китайским Гордоном». Так что он знает колыбели цивилизации наизусть.
– Но Сирия, моя дорогая? Иерусалим? Бейрут? Баальбек?
– Каким же ты бываешь не романтичным, Густав! – упрекнула мужа миссис Дюплесси, но голос ее был ласковый. – Неужели мы не можем верить в сады Эдема?
– Да, – снова прошептала Лиззи, перед глазами которой сейчас разворачивались картины удивительного мира.
– Эдем! Эдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Джордж почувствовал, что сам себе подставил ножку.
– Так что ты хотел сказать мне?
– Лэнир Айвард дал телеграмму, что Махомет Сех…
– Господи Иисусе, Огден! Можешь ты подумать о чем-нибудь еще?
– Лэнир Айвард дал телеграмму, что Махомет Сех начинает проявлять беспокойство относительно прибытия этих чертовых винтовок.
От ярости у Джорджа перехватило горло, он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, как цыпленок под ножом мясника.
– Мы прибудем на это проклятое Борнео, когда я, черт побери, скажу! Они, черт их возьми, не могут начать без нас. Нет денег, нет чистого белья. Ты же знаешь эту поговорку, Огден? У нас есть Браун. У нас трюм набит сверхсовременными, сверхблестящими винтовками «спрингфилд A3». А к ним сколько хочешь блестящих маленьких патрончиков, а у них что – у них ничего.
Бекман подождал, пока Джордж выпустит пар, и все это время рассматривал потолок. Бывали моменты на яхте, когда на ней устанавливалась такая же тишина, как сегодня, и тогда Бекману казалось, будто они никуда не отплывали. Может быть, это впечатление создавали резные панели на стенах кают или то, как было вызолочено дерево около люстры, – во всем этом было что-то, напоминавшее Линден-Лодж, и настолько близко, что заставляло его забыть, что он не дома.
– Уверяю, ты меня не так понял, Джордж, – сказал Бекман, выслушав до конца тираду Джорджа. – Я просто сообщил тебе о телеграмме, чтобы… чтобы ты представлял себе, что эта, ну, как это выразить?., увеселительная прогулка по Африке выбила нас из графика. Все – отец Юджинии, старший Айвард, Лэнир, даже Махомет Сех – все на месте и ждут назначенного…
– И как я тебе уже сказал, они никто, пока мы не пришли туда! – проговорил, словно пролаял, Джордж. – Да к тому же еще у Лэнира Айварда просто не хватит для этого пороха! Ты же сам так говорил, – Джордж сделал вид, будто не заметил язвительной улыбки Бекмана, в ней было слишком много самодовольства. – Это было еще… еще… где-то… до Мадейры. Ты сказал, что Лэнир сделался туземцем.
Джордж не был уверен, правильно ли запомнил хронологию событий, но это не имело значения. Важно было только швырнуть огденовские слова ему в рожу, в эту надутую, жирную рожу. «Я тебе не какая-нибудь там марионетка! – хотелось крикнуть Джорджу. – Я и сам могу договориться с тем из них, кто нас больше устраивает».
– Ты говорил, что Лэнир готов перекинуться на другую сторону и так и ловит, куда повернется голова на темнокожей шее. Кто знает, может быть, к тому времени, когда мы доплывем туда через Индийский океан, он уже окажется заодно с нынешним султаном или уже обнимается с голландцами! С «Ройал Датч петролеум компани», черт бы ее побрал! Или с братьями Самьюэл и этой чертовой «Шелл».
– Вижу, время, которое ты провел в буше, кое-чему тебя научило, – заметил Бекман. – Ты заговорил уже по-другому. Не сомневаюсь, это тебе пригодится в недалеком будущем.
Юджиния открыла свой дневник, потом закрыла и снова открыла, и тут же захлопнула его. Разве поможет разговор с пустыми страницами? А ведь нужно принимать решение. «Сказать Джеймсу? Не говорить Джеймсу. Сказать Джорджу? Нет, это смехотворно».
Юджиния закрыла глаза и попыталась увидеть будущее, но тут же ее мыслями завладели какие-то черные образы: какие-то тени и болотные «окна», в которые может провалиться целый корабль. Очень трудно сосредоточиться на главном, когда тебя на каждом шагу подстерегают десятки западней, и в каждой шевелится и пучится темная непонятная масса, как это бывает на замерзшем озере. «Если ты подъедешь к ним на коньках слишком близко, – слышала Юджиния предостерегающий голос бабушки, – ухнешь прямо туда и утонешь, потому что у тебя не хватило здравого смысла держаться подальше».
«Филадельфия, – пыталась убедить себя Юджиния, – мы вернемся в дом на Честнат-стрит, дети вернутся в школу, я возобновлю свой абонемент в ложу в Академию музыки, Джордж займется тем, чем обычно занимает свои дни, а там будет видно».
Какие простые слова, как легко они произносятся. Юджиния расставила их по местам и ждала, что ответ придет сам собой, но ум ее непроизвольно вращался вокруг домашних дел: нужно заказать новые портьеры для гостиной на втором этаже и переделать шкафы для белья на первом, пока ее мысли не начали позвякивать, словно ключи на колечке у дворецкого, и она не увидела себя в затемненной комнате, где пахло камфарными и кедровыми палочками и стоял запах вареного лука, который остается после протирки полиролью картинных рам с позолотой.
– Моль, – прошептала Юджиния, и миссис Дюплесси, которая в это время приоткрывала дверь – только чуть-чуть, самую чуточку, – возвела глаза к небу и одновременно протиснулась в комнату больной.
– О, моя дорогая. Я бы на вашем месте не стала беспокоиться о моли, я имею в виду сейчас.
Миссис Дюплесси научилась уже держаться с напускным жизнерадостным видом, свойственным профессиональным медсестрам. Она решила сделать в уме пометочку и не забыть рассказать Густаву об этой новой теме бреда, который появился у Юджинии.
– Очень хорошая мысль отвлечься на что-то от всех своих злоключений, но, по-моему, нам еще рано волноваться о моли. Уверена, Хиггинс не забывает позаботиться о всех наших малюсеньких паразитах. Немного найдется кораблей, чистеньких, как наш «Альседо».
Какое-то мгновение Юджиния не могла ничего понять: каким образом попала миссис Дюплесси в кладовку для фарфоровой посуды на Честнат-стрит и как она умудрилась поместиться в ней. Потом она узнала свою каюту и поняла, что все проблемы, которые она пыталась отрицать, никуда не делись и реальны, как жизнь.
– А как сегодня с нашей головкой, немножко кружится?
Миссис Дюплесси подошла поближе. Вместе с ней нахлынул стойкий запах лавандовой воды и улицы без сточной канавы. Плотно облегающей одежды, которую давно не проветривали. Хозяйка с Честнат-стрит мысленно отметила это, и ее мысли вернулись к списку замшевых мешков, полок с фланелью и посудных полотенец, прокипяченных в молоке и вывешенных сушиться у кухонной плиты.
«Лучше все супницы и чаши для пунша сдвинуть в один угол», – хотела ответить Юджиния, но вовремя остановилась.
– Много лучше, – сказала она вместо этого. «Интересно существовать одновременно в двух мирах, – подумала Юджиния, – это как детская игра».
– В общем, голова уже почти не кружится.
Юджиния говорила неправду, но решила, что никто не узнает правды.
– Эти сотрясения мозга могут быть очень опасными вещами, – миссис Дюплесси многозначительно сделала ударение на слове «мозг». Оно сделалось синим и мясистым, как несваренная сарделька. – Знаете, я помню один случай мозговой лихорадки, которую Густав лечил в университете…
– Как там дети, миссис Дюплесси? – спросила Юджиния. Ей не хотелось быть грубой, но слушать всякие могильные истории ей было совершенно невмоготу, а упоминание о детях обычно отвлекало внимание миссис Дюплесси от болезней и смерти. Юджиния немного приподнялась на подушке и села попрямее, потом взбила кружева на блузке. Теперь она полностью вернулась в свою каюту и не оставалась больше нигде.
– Я сказала им, чтобы они не заходили, пока я не позову. – Миссис Дюплесси засияла, и Юджинии нетрудно было догадаться, каким образом были куплены Поль и Джинкс, и даже Лиззи. Сласти – вот арсенал убеждения, которым постоянно пользовалась миссис Дюплесси. Настоящая матушка Джинджер со своим семейством – пышнотелая леди, в необъятных юбках которой находят защиту от любой опасности ее дети.
Юджиния представила себе эту картину и улыбнулась.
– Ну вот, у нас уже снова наша обворожительная улыбка! – защебетала миссис Дюплесси. – Вы, честное слово, выглядите намного, намного лучше. Слава Богу! Я всегда говорю Густаву, что мне нужно было стать медицинской сестрой. Под моим присмотром быстро выздоравливает любой больной.
«А как там Джеймс? – вдруг захотелось спросить Юджинии. – Где он? Почему до сих пор не заходил проведать меня? – Потом сразу сообразила: – Он не может сейчас прийти. Это неумно, это неправильно. Ты же знаешь это, Юджиния. Не задавай глупых вопросов».
Юджиния уткнулась лицом в подушку и почувствовала, что сами по себе полились слезы. Она плакала беззвучно, подтянув коленки к подбородку, как будто, свернувшись в комочек и сделавшись маленькой-маленькой, как морская талька, она могла найти спасение.
– Ну, конечно, вы соскучились по своим малышам! – догадалась миссис Дюплесси. Грустное настроение Юджинии наполнило старую леди безмерной жалостью к ней. Это были и ее слезы, и ее одиночество, и ее томление. «Возможно, нам не следовало быть такими строгими, – сказала она себе. – Дети тревожатся о матери, и это естественно. А она – о них, и это правильно. Возможно, Густав не прав. Возможно, Юджинии чуточку не хватает молодого задора. Все же женщины посланы на землю рожать детей. Вот для чего нас создал Бог».
– Поль нарисовал для вас чудесную картинку – антилопу эланд, которую подстрелил отец на сафари.
Миссис Дюплесси повернула абажур лампы с кистями так, чтобы свет попадал на ее розовый кварцевый шпиль, и это действие ее чрезвычайно успокоило. «Красивые вещи помогают развеивать унылые мысли», – сказала она себе, увидев, как камень розовой ленточкой отбросил блик зеркала на ее пухлую руку.
– Рисунок получился полным экспрессии, особенно глаза. Они очень, очень грустные и живые. Он хотел сразу принести его вам, но я уговорила подождать, пока вам не станет лучше. Теперь я понимаю, что поступила неправильно.
Миссис Дюплесси никогда не испытывала неуверенности. Она считала себя великим знатоком человеческой природы, психологом, как ее сестра, когда речь шла о страданиях измученной души.
– И доктор тоже был не прав, – провозгласила она. – Что вам необходимо, так это увидеть детей. Мать никогда не должна расставаться со своими малютками.
Юджиния слушала ее, и у нее разрывалось сердце. «Ну почему не может быть так, чтобы самым моим большим беспокойством была моль в шерстяных вещах? – думала она. – Или терзания по поводу того, что надеть на губернаторский бал, или сомнения, не будут ли выглядеть янтарные бусы безвкусно на французском кружевном бархате. Почему я не могу снова зажить своей простой жизнью?»
– А это как раз то, что вы есть, моя дорогая, – продолжала между тем миссис Дюплесси, – прирожденная мать.
Огден Бекман был вне себя от злости. Его трясло, и, проходя на негнущихся ногах по застеленному ковром коридору к своей каюте, он на миг подумал, не болен ли? Лихорадка Денге или малярия – он мог подхватить что-нибудь в пропитанной миазмами атмосфере этого тропического порта. Потом он решил, что нечего поддаваться минутной слабости, и понял, что трясется от гнева.
«Кто разрешил Джорджу ставить под сомнение мои полномочия? – вопрошал он. – Или кто дал Брауну право наплевать на условности? И что, во имя всего святого, случилось с Юджинией?»
«Браун и Юджиния, Юджиния, Браун. Будь осторожен, будь осторожен», – нашептывал ему на ухо голос, но так продолжаться не может.
«Браун и Юджиния – что? – хотелось ему закричать. – Что ты видел?» Но предупреждающий его голос исчез. – «Я хотел ее для себя»– нужно было запротестовать Бекману. Но голоса уже не было. Он его сейчас не слышит, но он не пропал. Точно не пропал.
– Выйду-ка я лучше на палубу, – сказал Бекман, не подумав, что голос громко прокатился эхом по коридору. – Наверное, мы уже подняли якорь.
Бекман застал Генри и Неда болтающими у поручней.
– Что это вы тут оба делаете на палубе? – сердито поинтересовался он. – Я скажу капитану Косби.
– Нам хотелось посмотреть, как отдают швартовы, – послушно ответил Генри и поспешно добавил: – Сэр.
– Обязательно скажу капитану, что вы не слушаетесь.
Генри и Нед молча разглядывали носки своих ботинок, потом покорно поплелись в разных направлениях.
– Смотрите, попадетесь мне еще раз! – крикнул им вдогонку Бекман.
«Да уж, конечно, – подумали мальчики. – Злой, как черт, сразу видно. Не иначе ему кто-то муравьев напустил в штаны».
«Я хотел ее для себя», – стучало в мозгу у Бекмана.
– Повторите названия еще раз, доктор Дюплесси! Поль вспрыгнул на нижнюю перекладину поручней и, перегнувшись сколько мог вперед, замахал рукой редеющей на причале толпе. Как же долго корабль собирается выходить в море! Люди внизу у канатов, казалось, двигались медленно-медленно, как в пантомиме.
– Давайте скорее! – крикнул Поль, обращаясь ко всему миру.
– Фригей и Платт. Ла Дигю, Дени, Праслин, Махе, Бирд…
– Бирд! – прервал его, хохоча во весь рот, Поль. Он болтался на поручне, как шарик на резиновой веревочке.
– Если ты остановишь меня, Поль, мне придется начинать все сначала, – пропел шутливым голосом доктор Дюплесси.
Джинкс толкнула брата локтем в бок, и они еще громче рассмеялись. Шутку подхватила миссис Дюплесси и стала смеяться вместе с ними.
– И Фелиста…
Лиззи перегнулась, сколько было сил, вперед и произнесла слово «Фелиисиитей», преувеличенно подчеркивая старательное произношение доктора Дюплесси с бельгийским акцентом.
– Молодец, Лизабет, – проговорил он. – Ты помнишь, что оно обозначает?
– Счастье или благополучие, – ответила Лиззи.
– Скажите нам еще какие-нибудь смешные названия!
Поль раскачивался вперед-назад. Он терся своей матроской о белесый металлический торс поручней, и на нем отпечатывались белые полоски, как на шкуре маленького слоненка.
– Поль, – предупреждающим тоном проговорила миссис Дюплесси, похлопав его по плечику, но на ее лице была добродушная улыбка, и Поль тоже заулыбался.
– Я не упаду, миссис Дюплесси, – сказал он. – Я обещаю.
– Еще, еще названия! – потребовала Джинкс. Казалось, они уже целую вечность ждут отправления «Альседо». Сначала нужно было погрузить уголь, и поднялось такое черное пыльное облако, которое начало обволакивать весь корабль, что пришлось уйти с палубы, пока доктор Дюплесси не разрешил снова подняться.
– Черное легкое, – сердито произнес он. – Вот что получается, если дышать угольной пылью. Нам придется оставаться внизу, пока они не закончат ворошить этот уголь.
«Черное легкое»! Отличное пиратское имя», – подумал Поль и принялся бегать по всему салону, выкрикивая:
– Я «Черное легкое», и весь этот корабль, и все, что есть на нем, принадлежит теперь мне!
Но они перешли уже к названиям Сейшельских островов (там должен быть следующий заход в порт), и это стало новой игрой. Вроде той, в которую они играли в кетито до несчастного случая с мамой – миссис Дюплесси не могла ничего запомнить в нужном порядке, она выпаливала первое, что приходило ей в голову, поэтому тот, кто называл имена после нее, не испытывал больших затруднений. Всего-то Сейшельских островов девяносто! Они заучивали их, разделив на группы (так предложил доктор Дюплесси). Поэтому не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы выиграть. И кроме того, то, как доктор Дюплесси проводил свой урок, было намного интереснее, чем занятия с кузеном Уитни! (Лиззи, Поль и Джинкс чего бы только ни отдали, чтобы только избавиться от «консультаций» с Уитом).
– Еще, еще названия, – просили Джинкс и Поль.
– Курьез, Арид, Вест-Сильвер…
– Длинный Джон Сильвер! – завопил Поль.
– Поль! Ш-ш-ш, – зашикала на Поля Лиззи. Она очень опасалась, что взрослые обратят внимание, что они не на уроке. Она боялась, что придет папа и скажет: «Что? Не на уроке? Но ведь мы уходим из порта. Нужно выполнять расписание».
Дюплесси решил пропустить выкрик Поля мимо ушей:
– Силуэт, Сент-Анн, Серф…
– Подумать только, когда-то эти острова были садами Эдема… – пробормотала миссис Дюплесси, и ее голос был мечтательный и какой-то отсутствующий, и Лиззи тоже мечтательно протянула:
– Да-а-а.
Затем обе дамы, юная и пожилая, уставились на холмы за Момбасой, как будто разглядывали те самые сады: львов, лежащих рядом с барашками, птиц с такими нежными и пушистыми перышками, что прикоснуться к ним было все равно, что погладить толстый бархат или подставить руку под летний ветерок.
– Ну, это писал генерал Гордон, моя дорогая, – прервал ее доктор Дюплесси. – А я не верю, чтобы эту точку зрения приняли ученые-теологи. Думаю, во всем мире.
Иногда высказывания ее мужа бывали спорными, и миссис Дюплесси решила возразить:
– Ну уж, если кто и знает Эдем, то именно он. Ведь Гордон облазил всю Индию. И по-моему, всю Африку. А в Англии его называли «Китайским Гордоном». Так что он знает колыбели цивилизации наизусть.
– Но Сирия, моя дорогая? Иерусалим? Бейрут? Баальбек?
– Каким же ты бываешь не романтичным, Густав! – упрекнула мужа миссис Дюплесси, но голос ее был ласковый. – Неужели мы не можем верить в сады Эдема?
– Да, – снова прошептала Лиззи, перед глазами которой сейчас разворачивались картины удивительного мира.
– Эдем! Эдем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71